Новый Человек 2 страница

Фромм Э. [Цель психоанализа] 407

заться к тем, кого он хорошо знает, но он не способен сближаться с «чу­жаком», т.е. с другим человеком как таковым. При такой ориентации все свои чувства и представления человек рассматривает не с точки зре­ния добра и зла, истины или лжи, но в связи с тем, свой человек или чужой. Когда Иисус сказал:

«Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Матфей, X, 35), он не имел в виду учить не­нависти к родителям, но хотел выразить в самой ясной и резкой форме ту мысль, что для того, чтобы стать человеком, следует порвать кровные связи и стать свободным.

Привязанность к родителям — это лишь одна из многих, хотя и наиболее важная форма инцеста. В процессе социальной эволюции дру­гие привязанности частично заменили ее. Племя, нация, раса, государство, класс, политические партии и многие другие институты и организации стали для человека домом и семьей. Здесь лежат корни национализма и расизма, которые в свою очередь являются признаками неспособности человека воспринимать себя и других как свободных людей. Можно ска­зать, что развитие человечества представляет собой постепенный переход от инцеста к свободе. В этом состоит объяснение всеобщности табу на кровосмешение. Возможно, человечество не совершило бы никакого прог­ресса, если бы оно не руководствовалось потребностью в единении с дру­гими, помимо привязанности к матери, отцу, братьям и сестрам. Любовь к жене связана с преодолением инцестуозных влечений, «потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей». Но значе­ние табу на инцест гораздо шире. Развитие разума и всех рациональных ценностных суждений требует, чтобы человек преодолел инцестуозную фиксацию, при которой критерий правильности и неправильности осно­вывается на понятиях родственности.

Объединение малых групп в более крупные и его биологические по­следствия были бы невозможны без табу на инцест. Нет ничего удивитель­ного в том, что цель, столь важная с точки зрения общественного развития, была защищена могущественным и всеобщим табу. Но хотя мы прошли длинный путь для преодоления инцеста, человечество окончательно еще его не преодолело. Группы, с которыми человек чувствует себя инцестуоз-но связанным, стали больше, область свободы обширнее, но связи с теми более крупными группами, которые заменяют клан или страну, остаются все еще сильными и прочными. Только полное искоренение инцестуозной фиксации позволит создать подлинное братство людей.

Подводя итоги, можно сказать, что утверждение Фрейда, согласно которому Эдипов комплекс, инцестуозная фиксация, есть «ядро невроза», является одним из самых важных вкладов в решение проблемы психи­ческого здоровья, если мы откажемся от его узкого понимания, связан­ного лишь с областью секса, и будем рассматривать его с точки зрения значения для межличностных отношений. Сам Фрейд подчеркивал, что

408 Тема 14. Развитие личности

он имеет в виду нечто, выходящее за пределы сферы секса¹. Фактически его мысль о том, что человек должен покинуть отца и мать и стать взрос­лым настолько, чтобы смело смотреть в лицо реальности, является глав­ным аргументом против религии в книге «Будущее одной иллюзии», где Фрейд критикует религию за то, что она обрекает человека на рабство и зависимость и, таким образом, препятствует выполнению первостепенной задачи человеческого существования — достижению свободы и незави­симости.

Было бы ошибочным, конечно, считать, будто это значит, что только «невротики» не смогли решить задачу своего собственного освобождения, тогда как средний, хорошо приспособленный человек преуспел в этом. Напротив, подавляющее большинство людей в нашей культуре хорошо приспособлены к ней именно потому, что они отказались от борьбы за свою независимость быстрее и радикальнее, чем невротическая личность. Они настолько приняли установки большинства, что сумели избежать ос­трой боли от конфликта со средой, которую испытывает невротическая личность. Хотя они здоровы с точки зрения «приспособленности», они в гораздо большей степени, чем невротик, больны, ибо еще более далеки от реализации своих целей как человеческие личности. Можно ли считать это прекрасным решением проблемы? Это было бы так, если бы можно было игнорировать фундаментальные законы человеческого существова­ния без всякого ущерба. Но это невозможно. «Приспособленный» чело­век, который живет в разладе с правдой и который не испытывает под­линной любви, защищен только от внешних конфликтов. Если он не по­глощен работой, ему необходимо использовать многие другие способы бегства, которые предлагает ему наша культура для защиты от угрожа­ющего пребывания наедине с самим собой и созерцания собственного бессилия и человеческого оскудения.

Все великие религии в своих учениях следуют от негативной фор­мулировки табу на инцест к более позитивным описаниям свободы. Будда пытался найти решения в одиночестве. Он решительно требовал, чтобы человек освободился от всех «родственных и дружеских» уз для того, чтобы найти себя и обрести подлинную силу. Иудеохристианская религия в этом отношении не столь радикальна, как буддизм, но не ме­нее ясна. В мифе о садах Эдема человеческое существование описывает­ся как состояние полной безопасности. Человек лишен знания о добре и зле. История человека начинается с акта неповиновения, который явля­ется одновременно началом его свободы и развития его разума. Иудей­ская и особенно христианская традиции подчеркивают элемент грехов­ности, но игнорируют тот факт, что именно утрата безопасности, пре­доставляемой раем, является основой подлинного развития человека.

¹ Юнг в своих ранних работах ясно и убедительно указывал на необходимость такой ревизии фрейдовской концепции инцеста.

Фромм Э. [Цель психоанализа] 409

Требование порвать кровные узы и связи со своей землей проходит че­рез весь Ветхий завет. Аврааму говорят, чтобы он покинул свою страну и стал странником. Моисей воспитывался в чуждой среде, вдали от сво­ей семьи и даже своего народа. Условием богоизбранности народа Изра-илева является его избавление от египетского рабства и странствие по пустыне в течение 40 лет. Однако после обоснования в своей стране на­род Израиля снова вернулся к поклонению родной земле, идолам и го­сударству. Центральной идеей учения пророков является борьба против этого инцестуозного поклонения. Вместо него они проповедуют ценнос­ти, общие для всего человечества, такие, как истина, любовь и спра­ведливость. Они критикуют государство и другие светские институты, которые не могут осуществить эти идеалы. Государство должно быть уничтожено, если человек становится настолько связанным с ним, что процветание государства, его мощь и слава превращаются в критерий добра и зла. Мысль, что народ должен вновь уйти в изгнание и вернуть­ся на свою землю только тогда, когда он станет свободным и прекратит поклоняться, как идолу, родной земле и своему государству, является ло­гическим завершением этой идеи, лежащей в основе Ветхого завета, и в особенности в основе мессианской концепции пророков.

Только в том случае, если будут порваны инцестуозные связи, можно критически оценивать свою собственную группу, только тогда вообще воз­никнет способность критического мышления. Большинство групп, будь то первобытные племена, нации или же религиозные объединения, озабочено проблемами выживания и укрепления власти своих лидеров. Они эксплу­атируют присущее их членам нравственное чувство, чтобы настроить их против чужаков, с которыми группа находится в конфликте. Они исполь­зуют инцестуозные связи, которые держат человека в моральной зависимо­сти у группы, стремятся притупить его нравственное чувство и способность критического мышления настолько, чтобы он не критиковал свою группу за нарушение принципов морали и яростно протестовал, если бы это было совершено другими группами.

В том-то и состоит трагедия всех великих религий, что, как только они становятся массовыми организациями, управляемыми религиозной бюрократией, они нарушают и извращают сами принципы свободы. Ре­лигиозная организация и люди, представляющие ее, заменяют в какой-то степени семью, племя и государство. Они берут человека в рабство, вмес­то того чтобы оставить его свободным. Поклоняются уже не богу, а груп­пе, которая претендует на то, чтобы говорить от его имени. Так было со всеми религиями. Их основатели вели человека через пустыню прочь от рабства Египта, а позднее другие приводили его в новый Египет, правда, называя его Землей Обетованной.

Заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» представля­ет собой, с незначительными вариациями в форме изложения, основной принцип всех гуманистических религий. Но что действительно трудно

410 Тема 14. Развитие личности

понять, так это то, почему великие духовные учители человечества тре­бовали, чтобы человек любил, ведь любовь, как это кажется большинству людей, является столь легкой добродетелью. Что называется любовью? Зависимость, подчинение и неспособность покинуть привычное «стойло»; власть, обладание и стремление управлять принимаются за любовь; по­ловое влечение и неспособность переносить одиночество воспринимают­ся как доказательство сильной способности любви. Люди считают, что любить просто, но что быть любимым гораздо труднее. В нашем об­ществе с его рыночной ориентацией люди думают, что они нелюбимы, потому что не обладают достаточной «привлекательностью», которая свя­зывается, по их мнению, с хорошей внешностью, одеждой, умом, деньгами или социальным положением и престижем. Они не подозревают, что подлинная проблема заключается не в трудности быть любимым, а в трудности уметь любить; что человека любят только в том случае, если он может любить сам, если его способность любить пробуждает любовь в другом человеке; что способность к любви, а не имитация ее, является очень трудным делом.

Едва ли найдется другая такая ситуация, в которой феномен люб­ви и множества ее деформаций можно было бы изучить столь глубоко и тщательно, как во время психоаналитической беседы. Нет более убе­дительного доказательства, что заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» является самым важным правилом жизни и что наруше­ние ее служит главной причиной несчастья и психической болезни, чем свидетельства, собранные психоаналитиком. Каковы бы ни были жало­бы невротика или его симптомы, все его проблемы коренятся в неспособ­ности любить, если под любовью понимать способность заботиться о дру­гом человеке, чувствовать ответственность за него, уважение к нему, а также понимание этого человека и сильное желание способствовать его личностному развитию. Аналитическое лечение является, в сущности, попыткой помочь пациенту приобрести или восстановить его способ­ность к любви. Если эта цель не достигается, ничего, кроме поверхност­ных изменений, не может произойти.

Психоанализ показывает также, что любовь по самой своей природе не может быть ограничена только одним человеком. Тот, кто любит толь­ко одного человека и не любит «ближнего своего», демонстрирует, таким образом, что его любовь к этому человеку является скорее привязанностью на основе подчинения или господства, а не настоящей любовью. Более того, тот, кто любит своего ближнего, но не любит себя, показывает, что его лю­бовь к ближнему неискренна. Любовь основывается на отношениях утвер­ждения и уважения, и, если человек не испытывает таких чувств к самому себе — ведь он тоже человеческое существо и тоже ближний, значит, ее не существует вообще. Человеческая реальность, стоящая за понятием чело­веческой любви к богу в гуманистической религии, есть способность чело­века любить плодотворно, любить без алчности, без подчинения и господст-

Фромм Э. [Цель психоанализа] 411

ва, любить от полноты своей личности, так же как любовь божья является символом любви от сознания собственной силы, а не слабости.

Существование норм, постулирующих, как человек должен жить, подразумевает их нарушение, подразумевает понятия греха и вины. Нет ни одной религии, в которой в том или ином виде не было бы понятия греха, представления о способах его распознания и путях искупления. Конечно, понятие греха различно в разных типах религий. В примитив­ных религиях грех обычно понимается как нарушение табу и не имеет большого этического значения. В авторитарной религии грех состоит прежде всего в неподчинении властям, а нарушение этических норм здесь имеет второстепенное значение. В гуманистической религии со­весть — это не интернализованный голос власти, а собственный голос человека, страж нашей честности, который возвращает нас к самим себе, когда перед нами возникает угроза утраты самих себя. Грех здесь — это грех не в отношении бога, а прежде всего в отношении самих себя¹.

Реакция на содеянный грех зависит от того, как понимается грех. В авторитарной религии признание греховности является ужасающим, поскольку согрешить — значит пойти наперекор могущественным влас­тям, которые обязательно накажут согрешившего. Нарушения морали являются актами настоящего бунта, которые могут быть искуплены толь­ко ценой еще более жестокого подчинения. Испытывая чувство вины, грешник считает себя порочным и бессильным, полностью отдается на милость властей, и только в таком случае он может надеяться на про­щение. Настроение раскаяния в этом случае — это настроение страха и трепета.

В результате такого раскаяния грешник, испытывая чувство соб­ственного ничтожества, морально слабеет, преисполняется ненавистью и презрением к самому себе, а значит, становится готовым к совершению нового греха, после того как закончится безудержное самобичевание. Ре­акция будет не столь сильной, если религия предлагает ему возможность обратиться к специальным обрядам искупления или за утешением к священнику, которому предоставлено право отпущения грехов. Но за та­кое облегчение боли, вызванной чувством вины, грешник платит зависи­мостью от тех, кто наделен правом отпускать грехи.

В гуманистических направлениях религии мы видим совершенно иную реакцию на грех. Ввиду отсутствия духа ненависти и нетерпимос­ти, который как компенсация за подчинение всегда присутствует в авто­ритарных системах, склонность людей нарушать нормы жизни рассмат­ривается здесь с пониманием и любовью к человеку, а не с презрением и неуважением к нему. Реакцией на осознание вины является не нена­висть к самому себе, а активное стремление стать лучше. Некоторые

¹ См. обсуждение авторитарного и гуманистического понимания совести в: Fromm E. Man for Himself. P. 141 ff.

412 Тема 14. Развитие личности

христианские и иудейские мистики даже рассматривали грех как необ­ходимое условие достижения добродетели. Они учат, что только в том случае, если мы согрешим и реакцией на грех будет не страх, а забота о спасении души, мы сможем стать полноценными людьми. Согласно их учениям, ставящим в центр внимания утверждение силы человека, его богоподобие, чувство радости, а не печали, осознание греха означает при­знание сил человека, а не его бессилия.

Два примера могут проиллюстрировать это гуманистическое отно­шение к греху. Первый — это слова Иисуса: «Кто из вас без греха, пер­вым брось камень...» (Иоанн, VIII, 7). Другой — рассуждение, характер­ное для учения мистиков: «Кто бы ни говорил и ни размышлял о зле, совершенном им, мысли его в этот момент будут посвящены подлости, которую он сделал. О чем думает человек, в то он и втянут, и вся его душа тоже втянута в то, о чем он думает, и поэтому весь он еще заражен гре­хом. И он никак не сможет от него избавиться, потому что душа его гру­беет, и сердце его черствеет, и, кроме того, сам он может впасть в уныние. Что же делать? Меси грязь так и этак — все равно это будет грязь. Со­грешить или нет — какая нам будет от этого польза на небесах? Пока я размышляю обо всем этом, я мог бы нанизать жемчуга на радость небу. Вот почему записано:

"Уклоняйся от зла и твори добро" — отвернись от зла полностью, не думай о нем и твори добро. Ты поступил плохо? Тогда уравновесь это хорошим поступком»¹.

Проблема вины играет в психоанализе не меньшую роль, чем в ре­лигии. Иногда пациент считает ее одной из главнейших своих проблем. Он испытывает чувство вины, потому что не любит своих родителей, как должен их любить. Он испытывает чувство вины, потому что не может удовлетворительно делать свое дело, потому что ранил чьи-то чувства. Чувство вины настолько овладевает душами некоторых больных, что вы­зывает у них чувство собственной неполноценности, порочности, а часто и осознанное или бессознательное желание быть наказанным. Обычно не­трудно установить, что такая извращенная реакция на чувство вины про­исходит при авторитарной ориентации пациентов. Они точнее выразили бы свои чувства, если бы вместо того, чтобы говорить, что они чувствуют вину, сказали бы, что они боятся — боятся наказания или — чаще — бо­ятся лишиться любви тех авторитетов, кому они перестали повиновать­ся. В процессе психоаналитического лечения такой пациент будет посте­пенно осознавать, что за авторитарным чувством вины скрывается дру­гое чувство вины, которое является голосом его собственной совести в гуманистическом смысле. Предположим, пациент чувствует себя винов­ным потому, что он ведет беспорядочную жизнь. При анализе такого

¹ Isaac Meir of Ger // Time and Eternity / N.N. Glatzer (ed.)- Schocken Books, 1946. P. 111.

Фромм Э. [Цель психоанализа] 413

чувства вины первым шагом будет открытие того, что в действительно­сти он испытывает страх — страх быть разоблаченным и подвергнуться критике со стороны своих родителей, жены, соседей, друзей, церкви — короче, тех, кто имеет вес в его глазах. Только после этого он будет спо­собен осознать, что за авторитарным чувством вины скрывается иное чувство. Он осознает, что его «любовные» истории в действительности являются не чем иным, как проявлением страха любви, проявлением его неспособности любить, установить с кем-нибудь тесные и серьезные отношения. Он поймет, что грешит против самого себя, что его грех со­стоит в том, что он тратит попусту свою способность любить.

Многие пациенты вообще не испытывают чувства вины. Они жалу­ются на симптомы психогенного характера, депрессивное состояние, неспо­собность работать или отсутствие счастья в семейной жизни. Но психо­аналитик и здесь обнаруживает скрытое чувство вины. Пациент начинает понимать, что невротические симптомы не являются изолированным явле­нием, которое якобы никак не связано с моральными проблемами. Он на­чинает осознавать свою совесть и прислушиваться к ее голосу.

Назначение аналитика — помочь пациенту прийти к такому осоз­нанию, не выступая в роли некоего авторитета или судьи, который наде­лен правом призвать его к ответу. Аналитик руководствуется только ин­тересами решения проблем пациента, заботой о нем и своей собственной совестью.

Как только пациент преодолевает авторитарную реакцию на чув­ство вины или перестает игнорировать моральные проблемы, возникает новая реакция, сильно напоминающая ту, которую я описал выше как типичную для гуманистических религиозных переживаний. Роль ана­литика в этом процессе весьма ограниченна. Он может задавать вопро­сы, которые делают все более трудным для пациента защищать свое оди­ночество, находя убежище в жалости к себе или на каких-нибудь других путях бегства. Он может своим участием ободрять пациента и выпол­нить для него ту функцию, которую выполняет для человека, поражен­ного страхом, присутствие близкого и симпатичного ему человека. Он мо­жет оказывать помощь пациенту, проясняя для него некоторые связи и переводя символический язык сновидений на язык обыденной жизни. Однако ничто — ни помощь аналитика или другого человека — не мо­жет заменить труднейший процесс анализа пациентом собственных ощу­щений и переживаний, происходящих в его душе. Действительно, такое глубочайшее исследование человеком своей души не нуждается в пси­хоаналитике. Каждый, кто чувствует хоть некоторую уверенность в сво­их силах и готов вытерпеть боль, способен сделать это. Большинству людей удается проснуться утром в назначенное время, если накануне они твердо скажут себе, что хотят проснуться именно в это время. Про­будиться в том смысле, чтобы открыть глаза на то, что было сокрыто от них, гораздо труднее, хотя и возможно, при условии если мы всерьез за-

414 Тема 14. Развитие личности

хотим этого. Одно должно быть совершенно ясно для нас. Не существу­ет никаких рецептов, которые можно было бы найти в каких-нибудь книгах, относительно того, что надо делать, чтобы жить правильно или чтобы достичь счастья. Научиться прислушиваться к голосу своей со­вести и действовать в согласии с ней — не значит прийти к безоблачно­му и безмятежному «спокойствию духа» или «покою души». Это ведет не к пассивному состоянию блаженной умиротворенности и удовлет­воренности, а к миру со своей совестью и постоянной готовности действо­вать в соответствии с ее требованиями.

В этой главе я пытался показать, что психоаналитическое лечение души направлено на то, чтобы помочь пациенту приобрести определен­ную установку, которая может быть названа религиозной в гуманисти­ческом, а не в авторитарном смысле. Оно должно пробудить в человеке способность смотреть правде в глаза, любить, стать свободным и ответ­ственным и прислушиваться к голосу своей совести. Но читатель впра­ве спросить меня, не описываю ли я здесь установку, которая может быть названа скорее этической, чем религиозной? Не упустил ли я из виду тот признак, который отличает область этики от области религии? Я полагаю, что различие религиозного и этического в значительной мере, хотя и не полностью, чисто эпистемологическое. Действительно, есть какая-то осо­бенность, общая определенным видам религиозных переживаний, кото­рая выводит их за рамки просто этического¹. Но чрезвычайно трудно, если вообще возможно, четко выразить в словах эту особенность. Только те, кто чувствует ее, поймут ее описание, но они-то как раз и меньше все­го нуждаются в нем. Хотя трудность ее описания велика, по своему характеру она не отличается от выражения любых эмоциональных пере­живаний с помощью словесных символов, и я хотел бы попытаться по­казать, что я имею в виду под этим специфически религиозным пере­живанием и каково его отношение к психоаналитическому процессу.

Первой особенностью религиозного переживания являются удивле­ние, изумление, осознание жизни и своего собственного существования и загадочная проблема своей связи с миром. Существование, свое собствен­ное существование, как и существование своих собратьев, не воспринима­ется как нечто само собой разумеющееся, а предстает как проблема — не как ответ, но как вопрос. Утверждение Сократа, что удивление является началом всякой мудрости, справедливо и для религиозных переживаний.

¹ В данном случае я имею в виду религиозные переживания, характерные для индий­ской религии, христианского и иудейского мистицизма, а также пантеизма Спинозы. Я хотел бы отметить, что вопреки распространенным представлениям, согласно которым мистицизм есть иррациональный тип религиозного опыта, он, подобно индуизму, буд­дизму и учению Спинозы, является высочайшим развитием рационализма в религиоз­ном мышлении. Как сказал Альберт Швейцер: «Рациональное мышление, свободное от предположений, находит свое завершение в мистицизме» (Schweitzer A. Philosophy of Civilization. Macmillan Company, 1949. P. 79).

Фромм Э. [Цель психоанализа] 415

Тот, кто никогда не смотрел на жизнь и собственное существование как на феномены, требующие ответов, даже если, как это ни парадоксально, единственными ответами будут новые вопросы, тот едва ли способен по­нять, что такое религиозное переживание.

Другой характерной особенностью религиозных переживаний явля­ется то, что Пауль Тиллих¹ назвал «крайней озабоченностью и интере­сом». Это не страстная заинтересованность в исполнении своих желаний, а интерес, связанный с удивлением, которое я уже описал: чрезвычайный интерес к смыслу жизни, самореализации человека, выполнению задачи, поставленной жизнью перед нами. Этот интерес придает всем желаниям и целям, которые не способствуют обогащению души и реализации лич­ности, второстепенное значение; в сущности, они вообще не имеют значе­ния в сравнении с тем, что является объектом этого интереса. Он не при­знает деления на божественное и земное, поскольку последнее подчинено ему и сформировано им.

Помимо установки удивления и интереса, в религиозном пережи­вании есть третий элемент, который наиболее ясно выявлен и описан ми­стиками. Это установка единства не только с самим собой, не только со своими ближними, но со всем живым, и более того — со всем миром. Не­которым, возможно, покажется, что такая установка отрицает уникаль­ность и индивидуальность личности и ослабляет опыт своего Я. В том, что это не так, и состоит парадоксальный характер этой установки. Она включает в себя и острое, даже болезненное осознание себя как отдель­ного и уникального существа, и страстное желание преодолеть ограни­ченность такой индивидуальности, стать единым со Всем сущим. Рели­гиозная установка в этом смысле является наиболее полным пережи­ванием человеком своей индивидуальности и в то же время того, что ей противостоит. Это не столько соединение двух ощущений, сколько их по­ляризация, придающая напряженность религиозному переживанию. Это установка гордости и честности и в то же время — смирения, связанно­го с тем, что человек ощущает самого себя лишь крошечной песчинкой Вселенной.

Имеет ли психоаналитический процесс какое-нибудь отношение к этому виду религиозных переживаний?

То, что он включает в себя установку крайней озабоченности, я уже показал. Не менее справедливо и то, что он стремится пробудить у паци­ента чувство удивления и сомнения. Как только это чувство проснется, пациент найдет свои собственные ответы. Если же это чувство не будет пробуждено в человеке, никакой ответ психоаналитика, даже самый луч­ший и самый верный, не принесет никакой пользы. Удивление является самым важным фактором психоаналитического лечения. Пациент обыч-

¹ Пауль Тиллих (1886-1965) - немецко-американский протестантский теолог и фило­соф, представитель диалектической теологии. (Примечание редактора источника.)

416 Тема 14. Развитие личности

но воспринимает свои реакции, желания и тревоги как нечто само собой разумеющееся, он объясняет свои затруднения действиями других, неве­зением, своим характером, чем угодно. Если психоанализ эффективен, то это происходит не потому, что пациент соглашается с новыми объяснени­ями причин своих затруднений, а потому, что он приобретает способность по-настоящему испытывать удивление и смятение. Он удивляется, откры­вая в себе то, о чем он никогда даже и не подозревал.

Именно этот процесс преодоления ограниченности своего организо­ванного Я — Эго — и установления контакта с исключенной и отдельной частью самого себя — бессознательным — очень близок к религиозному преодолению индивидуализированности и чувству единения со Всем су­щим. Однако понятие бессознательного, которым я пользуюсь здесь, не со­ответствует аналогичному понятию Фрейда или Юнга.

В учении Фрейда бессознательное — это, в сущности, то в нас, что является плохим, подавленным, что несовместимо с требованиями нашей культуры и нашего высшего Я. В системе Юнга бессознательное стано­вится источником откровения, символом того, что на религиозном язы­ке называют богом. Согласно Юнгу, тот факт, что мы подвергаемся дик­тату бессознательного, есть сам по себе религиозный феномен. Я по­лагаю, что обе эти концепции являются односторонними искажениями истины. Наше бессознательное — т.е. та часть нас, которая исключена из организованного Эго, идентифицируемого нами с нашим Я, — вклю­чает в себя как самое низменное, так и самое возвышенное, как самое худшее, так и самое лучшее. Мы должны относиться к бессознательно­му не так, будто это бог, которому следует поклоняться, или дракон, ко­торого необходимо убить, но смиренно, с чувством юмора, отдавая себе отчет в том, что это — просто другая часть нас самих, воспринимая ее без ужаса и без благоговения. Мы открываем в себе желания, страхи, мысли, озарения, которые были исключены из нашего сознания и заме­чались нами в других людях, но не в самих себе. Правда, по необходи­мости мы можем реализовать лишь незначительную часть всех наших потенций. Многое мы вынуждены исключить, поскольку без таких ис­ключений мы не смогли бы прожить свою короткую и ограниченную жизнь. Но за пределами специфической организации Эго оказываются все человеческие способности, фактически вся человечность. Когда мы вступаем в контакт с этой отдельной частью, мы сохраняем индивиду­альность структуры нашего Эго, но начинаем воспринимать это уникаль­ное индивидуальное Эго как всего лишь один из бесчисленных вариан­тов жизни. Так капля в океане отличается от других капель, будучи в то нее время их точным подобием, а сами капли являются лишь специ­фическими формами того же самого океана.

Дата добавления: 2015-06-04