Отдел Третий исторические условия накопления 11 страница

Это евангелие никогда не было действительным выражением интересов капиталистического накопления в целом. Что это действительно так, обнаружилось в самой Англии уже в 40-х годах благодаря войнам из-за опия, которые орудийным грохотом прокламировали в восточной Азии гармонию интересов торговых наций, чтобы аннексией Гонгконга превратить ее в ее противоположность, – в систему «сфер

интересов»¹. На европейском континенте свободная торговля 60-х годов не была выражением интересов промышленного капитала уже по той причине, что руководящие фритрэдерские страны континента в то время были еще по преимуществу аграрными странами, а их крупная промышленность была еще сравнительно слабо развита. Напротив того, система свободной торговли была проведена как мероприятие политического конституирования среднеевропейских государств. В Германии она была специфическим прусским средством в политике Мантейфеля и Бисмарка – средством для вытеснения Австрии и из союза и из таможенного союза и конструирования новой Германской империи под гегемонией Пруссии. Экономически свободная торговля опиралась здесь только на интересы купеческого капитала, – в особенности это относится к заинтересованному в мировой торговле капиталу Ганзейских городов, – и на интересы сельских потребителей; что касается промышленности в собственном смысле, то железоделательное производство лишь с трудом удалось склонить к свободной торговле и то лишь ценою отмены рейнских таможенных пошлин, а южногерманская хлопчатобумажная промышленность осталась в непримиримой протекционистской оппозиции. Во Франции договоры наибольшего благоприятствования, заложившие основу системы свободной торговли во всей Европе, были заключены Наполеоном III помимо и против воли компактного протекционистского большинства парламента – большинства, состоявшего из промышленников и аграриев. Путь торговых договоров был избран правительством Второй империи только в силу необходимости, и Англия пошла по нему, чтобы обойти парламентскую оппозицию Франции и за спиной законодательного корпуса провести в порядке международного соглашения свободную торговлю. Первый основной договор между Францией и Англией был совершенно неожидан для общественного мнения Франции ². Старая система покровительственных пошлин Франции была

¹ И не только в Англии. «Уже в 1859 г. по всей Германии рапространилась брошюра, – авторство ее приписывалось фирзенскому фабриканту Диргарду, – которая настоятельно советует Германии своевременно обеспечить себя восточно-ази­атс­ким рынком. Было только одно средство, чтобы в области торговой политики добиться чего-нибудь от Японии и вообще от восточноазиатских стран, это было вмешательство вооруженной силы. Построенный на сбереженные народные гроши германский флот был юношеской мечтой. Он давно был продан с аукциона Ганнибалом Фишером. Пруссия имела несколько кораблей, но она не располагала конечно импонирующей морской силой. Было однако решено снарядить эскадру, чтобы завязать в восточной Азии переговоры относительно торговых договоров. Руководство этой миссией, которая преследовала и научные цели, было поручено графу Эйленбургу, одному из самых способных и рассудительных прусских государственных деятелей. Граф Эйленбург, несмотря на самые тяжелые обстоятельства, выполнил свое поручение с большой ловкостью. От плана завязать в то же время договорные отношения с Гавайскими островами пришлось отказаться. В остальном цель экспедиции была достигнута. Хотя берлинская пресса тогда была лучше осведомлена обо всем и при каждом сообщении о встретившихся затруднениях заявляла, что давно уже можно было предвидеть, что все подобные расходы на морские демонстрации явятся лишь расточением средств плательщика налогов, тем не менее министерство новой эры не дает сбить себя с толку. Плоды этого успеха выпали на долю последующих деятелей. (W. Lots, Die Ideen der deut.schen Handelspolitik, стр. 80).

² «Une negociation officielle fut ouverte (между французским и английским правительством после того как Мишель Шевалье и Рич. Кобден предприняли

уничтожена 32 императорскими декретами 1853-1862 гг., в 1863 г. все эти декреты после поверхностного рассмотрения были утверждены «законодательным путем». В Италии свободная торговля была реквизитом политики Кавура, который должен был опираться на Францию. Уже в 1870 г. под напором общественного мнения была проведена анкета, которая обнаружила, что фритрэдерская.политика не имеет опоры в заинтересованных кругах. Наконец в России фритрэдерская тенденция 60-х годов была лишь введением к созданию товарного хозяйства и крупной промышленности на широкой основе: эта тенденция недаром сопровождалась уничтожением крепостного права и созданием железнодорожной сети¹.

Так свободная торговля как международная система могла остаться только эпизодом в истории капиталистического накопления. Уже по этой причине неправильно объяснять начавшийся в конце 70-х годов, всеобщий поворот к охранительным пошлинам исключительно только как средство защиты против английской свободной торговли².

подготовительные шаги) au bout de реи de jours; elle fut conduite avec le plus grand mystere. Le 5 Janvier 1860 Napoleon III annonca ses intentions dans une lettre-programme adressee аи ministere d'Etat M. Fould. Cette declaration eclata comme un coup de foudre. Apres les incidents de l'annee qui venait de finir, on comptait qu'aucune modification du regime douanier ne serait tentee avant 1861. L'emotion fut generale. Neanmoins le traite fut signe le 23 Janvier». (Auguste Devers, «La politique commerciale de la France depuis I860»). («Schriften des Yereins fur Sozial politik», II, стр. 136).

¹ Пересмотр в либеральном направлении русского таможенного тарифа 1857 и 1867 гг., повлекший за собой окончательное уничтожение бешеной протекционистской системы Канкрина, был дополнением ко всей системе реформ, вынужденных неудачей крымской войны, и их выражением. Но понижение таможенных пошлин соответствовало непосредственным интересам дворянского землевладения, так как дворяне в качестве потребителей иностранных товаров и производителей вывозимого за границу хлеба были заинтересованы в беспрепятственной торговле между Россией и Западной Европой. Недаром защитник сельскохозяйственных интересов «Вольное экономическое общество» констатировало следующее: «В продолжение истекших 60 лет, от 1822 г. до 1882 г., самая крупная отрасль производства в России, сельское хозяйство, четыре раза потерпела огромные потери, которые поставили ее в крайне критическое положение, и во всех четырех случаях непосредственной причиной были чрезмерно высокие таможенные пошлины. Напротив того, 32-летний период от 1845 г. до 1877 г., когда существовали умеренные пошлины, прошел без подобного рода бедствий, несмотря на три войны и внутреннюю гражданскую войну (имеется в виду польское восстание 1863 г. – Р. Л.), из коих каждая вызвала большее или меньшее напряжение финансовых сил государства» («Записка Императорского вольного экономического общества по вопросу о пересмотре Российского таможенного тарифа». СПБ 1890 г., стр. 148). Насколько мало защитники свободной торговли или по крайней мере умеренных таможенных пошлин могут быть рассматриваемы в России вплоть до последнего времени как представители интересов промышленного капитала, показывает тот факт, что научная опора этого фритрэдерского движения – так называемое «Вольное экономическое общество" еще в 90-х годах выступало против охранительных пошлин как против средства «искусственного насаждения» капиталистической; промышленности в России, и в духе реакционных народников провозгласило, капитализм рассадником современного пролетариата, «тех масс непригодных к военной службе, неимущих и бездомных людей, которым нечего терять и которые издавна не пользуются хорошей репутацией...» (I. с., стр. 171). Ср. также К. Ладыженский. История российского таможенного тарифа, СПБ 1886 г. стр. 239-258.

² Фр. Энгельс тоже разделял этот взгляд. В своем письме к Николаю -ону от 18 июня 1892 г. он пишет: «Английские, ослепленные отечественными интере-

Против этого объяснения говорят следующие факты. В Германии, во Франции и в Италии руководящая роль при возвращении на путь покровительственной системы выпала на долю аграрных интересов, которые были направлены не против конкуренции Англии, а против конкуренции Соединенных штатов; защита нарождающейся туземной промышленности в России была в гораздо большей степени направлена против Германии, чем против Англии; в Италии эта защита имела в виду не столько Англию, сколько Францию. Всеобщая длительная депрессия на мировом рынке, которая тянулась со времени кризиса 70-х годов и которая подготовила настроение в пользу покровительственной системы, тоже мало была связана с монополией Англии. Общая причина изменения фронта в области таможенной политики была гораздо глубже; точка зрения товарного обмена, из которой вытекала фритрэдерская иллюзия гармонии интересов на мировом рынке, была оставлена лишь только крупнопромышленный капитал важнейших стран европейского континента укрепился настолько, чтобы подумать об условиях своего накопления. Но в противовес взаимности интересов капиталистических стран теперь на передний план выступил их антагонизм и конкуренция в борьбе за некапиталистическую среду.

Когда началась эра свободной торговли, восточная Азия была только что открыта для торговли китайскими войнами, в Египте европейский капитал делал лишь первые шаги. Вместе с усилением покровительственной системы в 80-х годах начинается политика экспансии, которая развивается с все возрастающей энергией: оккупация Египта Англией, германские колониальные завоевания в Африке, французская оккупация Туниса и тонкинская экспедиция, проникновение Италии на Ассаб и Массау, абиссинская война и образование Эритреи и английские завоевания в Южной Африке – все это факты, которые на протяжении 80-х годов тянулись непрерывной цепью один за другим. Конфликт между Италией и Францией из-за сферы интересов в Тунисе был характерным прологом к последовавшей семь лет спустя франко-италь­янс­кой таможенной войне, которая завершила фритрэдерскую гармонию интересов в Европе поразительным эпилогом. Монополизация некапиталистических районов, необходима для экспансии капитала, внутри старых капиталистических государств и вне их пределов – в заокеанских странах – стала лозун-

сами, писатели никак не могут взять в толк, почему подаваемый Англией пример свободы торговли так упорно отвергается повсюду и вытесняется принципом покровительственных пошлин. Конечно они просто не осмеливаются видеть, что эта – ныне почти всеобщая – покровительственная система есть просто более или менее разумное (а в некоторых случаях даже безусловно глупое) средство самозащиты против этой самой английской свободы торговли, которая довела английскую торговую монополию до ее наибольшей высоты. (Глупым например это средство является в случае Германии, которая стала великопромышленной страной при свободе торговли и где таможенное покровительство распространено теперь на земледельческие продукты и сырые материалы, что увеличивает издержки промышленного производства!). Я не смотрю на это всеобщее обращение к покровительственной системе как на простую случайность, но как на реакцию против невыносимой промышленной монополии Англии. Форма этой реакции, как я уже сказал, может быть неудачной, неподходящей и даже хуже, но историческая необходимость такой реакции кажется мне вполне ясной и очевидной» («Письма» и т. д., стр. 71).

гом капитала, в то время как свободная торговля – политика «открытых дверей» – стала специфической формой беззащитности некапиталистических стран против международного капитала и специфической формой равновесия этого конкурирующего капитала; свободная торговля превратилась в предварительную стадию частичной или полной оккупации некапиталистических стран как колоний или сфер интересов. И если одна только Англия до настоящего времени осталась верна свободной торговле, то это зависит прежде всего от того, что она, как самое старое колониальное государство, владеющее колоссальными некапиталистическими областями, с самого начала нашла операционную базу, которая до последнего времени сулила накоплению английского капитала почти неограниченные перспективы и которая действительно поставила Англию вне конкуренции по отношению к прочим капиталистическим странам. Отсюда стремление всякой капиталистической страны изолировать себя от остальных охранительными пошлинами. Это стремление имеет место, несмотря на то, что капиталистические страны все в большей мере становятся друг для друга покупателями товаров и при возобновлении вещественных условий воспроизводства находятся во взаимной непрерывно растущей зависимости; стремление к таможенным перегородкам проявляется, несмотря на то, что покровительственные пошлины с точки зрения технического развития производительных сил стали в настоящее время совершенно излишними и что они ведут даже к искусственному консервированию устарелых способов производства. Внутреннее противоречие международной протекционистской политики подобно полному противоречий характеру системы международных займов является лишь отражением исторического противоречия, при котором интересы накопления, т. е. реализации и капитализации прибавочной стоимости, – интересы экспансии – приходят к точке зрения товарного обмена.

Последнее находит свое ясное выражение в том, что современная система высоких протекционистских пошлин – соответственно с колониальной экспансией и обостренными противоречиями внутри капиталистической среды – была также воспринята как основание для усиленных вооружений. В Германии и во Франции, в Италии и в России возврат к покровительственным пошлинам проходил рука об руку с увеличением численности войск и в интересах этого увеличения; возврат к протекционизму стал базой начавшейся в то же время системы европейского состязания в вооружении, – сперва на суше, а затем и на море. Европейская свободная торговля, которой соответствовала континентальная военная система с центром тяжести в сухопутном войске, очистила место протекционизму как базису и дополнению империалистической военной системы, центр тяжести которой переносится все больше на флот.

Итак, капиталистическое накопление как целое, как конкретный исторический процесс слагается из двух различных частей. Одна из них совершается на месте производства прибавочной стоимости – на фабрике, в руднике, имении – и на мировом рынке. Если рассматривать накопление только с этой стороны, то оно является чисто экономическим процессом; его важнейшая фаза разыгрывается между капиталистом и наемным рабочим, но оно в обеих фазах – в фабрич-

ном помещении и на рынке – совершается в рамках товарного обмена, обмена эквивалентов. С внешней стороны здесь господствуют мир, собственность и равенство, и нужна была острая диалектика научного анализа, чтобы показать, как право частной собственности превращается при накоплении в присвоение чужой собственности, товарный обмен – в эксплоатацию, равенство – в классовое господство.

Другая сторона процесса накопления капитала совершается между капиталом и некапиталистическими формами производства. Ее ареной служит весь мир. В качестве методов здесь господствуют колониальная политика, система международных займов, политика сфер интересов и войны. Здесь совершенно открыто выступают насилие, обман, угнетение и грабеж, и стоит большого труда открыть в этом хаосе политического насилия и пробы сил строгие законы экономического процесса.

Буржаузно-либеральная теория рассматривает только одну часть процесса накопления – домены «мирного соревнования», технических чудес и чистой товарной торговли; другую его часть – область кричащих актов насилия, совершаемых капиталом, она отделяет от экономических домен капитала как более или менее случайные проявления «внешней политики».

В действительности политическое насилие и здесь является только вспомогательным средством экономического процесса; обе стороны процесса капиталистического накопления органически связаны между собой условиями воспроизводства капитала, и только взятые вместе они дают исторический путь капитала. Капитал не только рождается «в крови и грязи, которые сочатся из всех его пор с головы до ног»: он обходит в таком виде весь мир и при все усиливающихся конвульсивных содроганиях подготовляет свою собственную гибель.

Глава тридцать вторая
МИЛИТАРИЗМ КАК ПОПРИЩЕ
КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО НАКОПЛЕНИЯ

Милитаризм выполняет в истории капитализма вполне определенную функцию. Он сопровождает накопление во всех его исторических фазах. В периоде так называемого «первоначального накопления», т. е. при зарождении европейского капитала, милитаризм играет решающую роль при завоевании Нового Света и индийских стран пряностей; но он сохраняет решающее значение и позже – при завоевании современных колоний, при разрушении социальных связей первобытных обществ и присвоении их средств производства, при насильственном введении товарной торговли в странах, социальная структура которых представляет препятствие для товарного хозяйства, при насильственной пролетаризации туземцев и введении наемного труда в колониях, при образовании и расширении сфер интересов европейского капитала во внеевропейских областях, при навязывании отсталым странам железнодорожных концессий и при проведении в жизнь требований европейского капитала в форме международных займов; милитаризм играет, наконец, решающую роль как средство

конкурентной борьбы между капиталистическими странами из-за областей некапиталистической культуры.

К этому присоединяется еще одна важная функция. Милитаризм с чисто экономической точки зрения является для капитала средством первого разряда для реализации прибавочной стоимости, т. е. поприщем для накопления. При рассмотрении вопроса о том, кого можно считать покупателями продуктов, в которых воплощена капиталистическая прибавочная стоимость, мы неоднократно отклоняли ссылки на государство и его чиновников как потребителей. Как представителей производных источников дохода мы относили их к той же категории потребителей прибавочной стоимости (или отчасти заработной платы), к которой относятся также представители либеральных профессий и всякого рода блюдолизы современного общества («король, поп, профессор, проститутка, солдат»). Но такое решение вопроса является исчерпывающим только при двух условиях: во-первых, если мы, в духе марксовой схемы воспроизводства, допускаем, что государство не располагает никакими другими источниками налогов, кроме капиталистической прибавочной стоимости и капиталистической заработной платы¹, и, во-вторых, если мы рассматриваем государство и его органы только как потребителей. Если речь идет о личном потреблении государственных чиновников (в том числе и «солдата»), то это означает – поскольку это потребление удовлетворяется средствами потребления рабочих – частичное перенесение потребления с рабочего класса на слои, примыкающие к классу капиталистов.

Допустим на одно мгновение, что вся сумма, отобранная у рабочих в виде косвенных налогов и означающая вычет из их потребления, обращается на уплату жалованья государственным чиновникам и на обеспечение постоянной армии провиантом. В этом случае в воспроизводстве всего общественного капитала не произойдет никакого изменения. Как подразделение средств существования, так и подразделение средств производства остаются неизменными, ибо потребности общества, взятые в целом, не претерпевают ни качественных, ни количественных изменений. При этом изменяется только отношение между стоимостью (v), как товара «рабочая сила», и стоимостью продуктов подразделения II, т. е. средств существования.

¹ Это допущение Др. Реннер, например, действительно кладет в основу своей работы о налогах. «Все стоимости, которые создаются в один год, – говорит он, – распадаются на эти четыре части. И налоги какого-нибудь года могут быть таким образом почерпнуты только из них; прибыль, процент на капитал, рента и заработная плата являются четырьмя особыми источниками налогов». («Das arbeiten de Yolk und die Steuern». Wien, 1909, стр. 9.) Реннер тут же, правда, вспоминает о существовании крестьян, но он отделывается от них одним предложением: «Крестьянин, например, является в одно и то же время предпринимателем, рабочим и земельным собственником, в доходе от своего хозяйства он получает з а ­о д ­н о и заработную плату, и прибыль, и ренту». Ясно, что такое деление крестьянства на все категории капиталистического производства и совмещение в лице крестьянина предпринимателя, рабочего и землевладельца является совершенно нежизненной абстракцией. Экономическое своеобразие крестьянства, если уже рассматривать его, подобно Реннеру, как однообразную категорию, состоит как раз в том, что оно не принадлежит ни к капиталистическим предпринимателям, ни к наемному пролетариату и что оно представляет не капиталистическое, а простое товарное производство.

То же самое (v), то же самое денежное выражение рабочей силы, обменивается теперь на меньшее количество средств существования. Что происходит с получающимся таким образом остатком в продуктах подразделения II? Вместо того чтобы перейти к рабочим, он переходит к государственным чиновникам и к войску. Вместо потребления рабочих получается в таком же масштабе потребление органов капиталистического государства. Итак, при неизменных условиях воспроизводства получилось изменение в распределении всего общественного продукта: часть продуктов подразделения II, предназначенная для потребления рабочего класса, для покрытия (v), уделяется теперь для потребления придатка (Anhang) класса капиталистов. С точки зрения общественного воспроизводства это изменение имеет такое же значение, как увеличение относительной прибавочной стоимости на определенную величину и присоединение этого приращения к части прибавочной стоимости, предназначенной для потребления класса капиталистов и относящихся к нему слоев.

В этом смысле ограбление рабочего класса, производимое механизмом косвенного обложения для того, чтобы поддерживать опору капиталистической государственной машины, сводится попросту к увеличению прибавочной стоимости, и притом п о т ­р е б ­л я ­е ­м о й ч а с ­т и прибавочной стоимости; только это дополнительное разграничение между прибавочной стоимостью и переменным капиталом происходит post festum, п о с ­л е т о ­г о как обмен между капиталом и рабочей силой уже закончился. Но если мы имеем дело с дополнительным приращением потребленной прибавочной стоимости, то это потребление органов капиталистического государства, даже если оно происходит за счет рабочего класса, не может рассматриваться как средство реализации к а ­п и ­т а ­л и ­з и ­р о ­в а н ­н о й прибавочной стоимости. Напротив того, можно сказать, что если рабочий класс не несет большей части расходов по содержанию государственных чиновников и «солдат», то эти расходы должны нести капиталисты. Для поддержания этих органов своего классового господства они должны уделять соответствующую часть своей прибавочной стоимости и притом либо за счет собственного потребления, которое они должны соответствующим образом ограничить, либо, что вероятнее, за счет части прибавочной стоимости, предназначенной для капитализации. Капиталисты могли бы меньше капитализировать, потому что они должны были бы больше затрачивать на непосредственное содержание их собственного класса. Перенесение большей части расходов по содержанию придатка класса капиталистов на рабочий класс (и на представителей простого товарного производства – на крестьян и ремесленников) позволяет капиталистам освобождать большую долю прибавочной стоимости для капитализации. Но это отнюдь не создает еще в о з ­м о ж ­н о с ­т и к а ­п и ­т а ­л и ­з а ­ц и и, т. е. не создает еще нового сбыта, который действительно позволил бы производить при помощи этой освободившейся прибавочной стоимости товары и реализовать их. Иначе обстоит дело, если средства, концентрируемые в руках государства при помощи налоговой системы, затрачиваются на производство военных припасов.

На базисе косвенного обложения и высоких покровительственных пошлин расходы на милитаризм несут главным образом рабочий класс

и крестьянство. Суммы налогов, вносимых тем и другим, следует рассматривать особо. Что касается рабочего класса, то дело с экономической точки зрения сводится к следующему: если предположить, что повышение заработной платы не поспевает за вздорожанием средств существования, – это верно в настоящее время по отношению к широким массам рабочего класса и даже по отношению к профессионально-ор­га­ни­зо­ван­ному меньшинству, на которое картели и предпринимательские организации оказывают сильное давление¹, – то получится, что косвенное обложение означает перенесение части покупательной силы рабочего класса на государство. Переменный капитал как денежный капитал определенной величины служит, как и раньше, для того, чтобы привести в движение соответствующую массу живого труда, чтобы, стало быть, использовать соответствующий постоянный капитал в целях производства и произвести соответствующую массу прибавочной стоимости. После того как это обращение капитала закончилось, происходит дележ между рабочим классом и государством: часть денег, полученных рабочим классом в обмен за рабочую силу, передается государству. В то время как капитал присваивает прежний переменный капитал в его вещественной форме – рабочую силу – целиком, в руках рабочего класса остается только часть денежной формы переменного капитала: другая часть ее переходит в распоряжение государства. Эта операция совершается всякий раз по окончании процесса обращения между капиталом и трудом, так сказать, за спиной капитала; она непосредственно ни в чем не затрагивает этой фундаментальной части обращения капитала и производства прибавочной стоимости и не имеет к ним никакого касательства. Но она затрагивает условия воспроизводства всего капитала. Перенесение части покупательной силы рабочего класса на государство означает соответствующее уменьшение участия рабочего класса в потреблении средств существования. Для всего капитала это равносильно тому, что он при данной величине переменного капитала (как денежного капитала и как рабочей силы) и при данной массе присвоенной прибавочной стоимости должен производить меньшее количество средств существования для содержания рабочего класса; он фактически дает рабочему классу право на меньшую часть всего продукта. Отсюда вытекает, что при воспроизводстве всего капитала уже производится меньшая масса средств существования, чем это соответствует величине стоимости переменного капитала, ибо изменилось само отношение между стоимостями переменного капитала и массой средств существования, в которых он реализуется; высота косвенного обложения сказывается на повышении цен на средства существования, в то время как денежное выражение рабочей силы остается, согласно нашему допущению, неизменным или изменяется непропорционально повышению цен на средства существования.

В каком направлении произойдет изменение в вещественных отношениях воспроизводства? Вследствие относительного уменьшения

¹ Рассмотрение картелей и трестов как специфического явления империалистической фазы на почве внутренней конкурентной борьбы между отдельными капиталистическими группами из-за монополизации наличных областей накопления и из-за разделения прибыли лежит вне рамок этой работы.

массы средств существования, необходимой для обновления рабочей силы, освобождается соответствующая масса постоянного капитала и живого труда. Поскольку в обществе имеется новый платежеспособный спрос, этот постоянный капитал и этот живой труд могут быть применены в каком-нибудь другом производстве. Но этот спрос предъявляет теперь государство за счет той части покупательной силы рабочего класса, которую оно присваивает посредством налогового законодательства. Но государство предъявляет на этот раз спрос не на средства существования (а спрос на средства существования для содержания государственных чиновников, который также покрывается налогом, мы после всего сказанного раньше о «третьих лицах» оставляем в стороне), а на специфический род продуктов, на предметы снаряжения армии и флота.

Чтобы рассмотреть поближе изменения, получающиеся при этом в общественном воспроизводстве, возьмем опять в качестве примера вторую марксову схему накопления:

I.	5 000 с	+	1 000 v	+	1 000 m	=	7 000	средств производства.
II.	1 430 с	+	285 v	+	285 m	=	2 000	средств потребления.

Допустим теперь, что косвенные налоги и вызванное ими вздорожание средств существования уменьшают реальную заработную плату, т. е. потребление рабочего класса, всего на величину стоимости в 100. В деньгах рабочие получают, стало быть, как и раньше, 1 000 v + 285 v = 1 285, но на деле они получают за это средств существования стоимостью лишь в 1 185. Денежная сумма 100, равная повышению цен на средства существования, переходит в виде налога к государству. Положим, что государство, кроме этого, имеет на вооружение еще 150 из налогов, полученных от крестьян и др., всего оно располагает, стало быть, 250. Эти 250 предъявляют новый спрос, спрос на военные припасы. Но пока нас интересуют только те 100, которые происходят от заработной платы. Для удовлетворения этого спроса на военные припасы стоимостью в 100 возникает соответствующая отрасль производства, которая при одинаковом, т. е. среднем органическом составе капитала, – как это принимается в марксовой схеме, – нуждается в постоянном капитале стоимостью в 71,5 и в переменном капитале стоимостью в 14,25:

Дата добавления: 2015-06-04