Мотивация и личность 36 страница

Нельзя сказать, что все неврозы обусловлены неудовлетворенной потребностью в безопасности. Причиной для развития невроза может стать потребность в любви или потребность в уважении, не нашедшие своего удовлетворения.

Мы не знаем, все ли люди испытывают такие желания. Но вопрос не в этом. Сегодня более актуально звучит другая проблема – всегда ли порабощение и угнетение вызывают недовольство и бунт? Клинические данные и наблюдения позволяют нам предполагать, что человека, познавшего вкус истинной свободы (свободы, основанной не на отказе от безопасности и зависимости, а на адекватном удовлетворении потребности), поработить не так-то просто. Но мы не знаем, насколько это утверждение справедливо по отношению к человеку, рожденному в рабстве. Более подробно этот вопрос обсуждается в других работах (см. 145).

Более подробно проблема здоровой самооценки обсуждается в работах, упомянутых на странице 109, там же приведены результаты исследований, посвященных этому вопросу. Также советую обратить внимание на работы Мак-Клелланда и его коллег (326, 327, 328) и другие (473).

На активность, носящую бесспорно творческий характер, такую, например, как занятия живописью, как, собственно, и на любой другой вид активности, человека может подвигнуть множество причин. Наблюдая за творческим процессом, вы вряд ли ошибетесь в том, удовлетворен творец или нет, счастлив или несчастлив, испытывает голод или пресыщен. Кроме того, ясно, что творческая активность сама по себе еще не может служить свидетельством креативности человека. Поводом для активности такого рода могут оказаться компенсаторные механизмы; для сердца, переполненного чувствами, тонущего в них, творчество может стать мелиоративной деятельностью, защищающей рассудок от бушующих страстей; в конце концов, причины для творческой активности могут быть даже очень грубыми и материальными. Позволю себе выдвинуть следующее предположение (это предположение основывается на личных наблюдениях): при внимательном анализе продукта творческой или интеллектуальной деятельности несложно определить, насколько удовлетворен в своих базовых потребностях его создатель. В любом случае, при анализе творческой деятельности крайне полезным будет учитывать принципы динамической психологии, которые помогут отделить сам поведенческий акт от его мотивации, от его целей.

"Человеческое существо отличается искренним интересом к миру, ему свойственна потребность в действии, в эксперименте. Человек получает глубочайшее удовлетворение от исследования реальности. Он не видит в реальности ничего опасного или угрожающего его существованию. Чувство безопасности перед лицом окружающего мира уходит своими корнями в самые глубины человеческого организма. Человек ощущает угрозу только в специфических ситуациях и только в условиях депривации. Но даже в таких условиях он предчувствует скорый конец неприятных ощущений, понимает, что они временны и в конце концов отступят, что он вновь спокойно взглянет на окружающее и испытает чувство безопасности в соприкосновении с миром". (412, р. 220)

Приняв подобную трактовку понятия "болезнь" мы неизбежно должны будем обратиться к исследованию взаимоотношений человека и общества. В данном случае запускается следующая логическая схема: 1) если мы утверждаем, что человек, базовые потребности которого не удовлетворены, – больной человек, и 2) если причины его неудовлетворенности лежат вовне, в окружающей среде, в обществе, следовательно 3) болезнь индивидуума есть результатом болезни общества. В таком случае следует принять следующее определение хорошего, здорового общества: хорошим можно считать то общество, которое, удовлетворяя базовые потребности своих членов, высвобождает их высшие потребности, стремления и цели.

Все, что прозвучит в этом разделе, относится только к базовым потребностям.

Далее мы покажем, что оценка степени базового удовлетворения может быть использована как основание для классификации типов личности. Если мы будем рассматривать каждую ступень удовлетворения как шаг по направлению к зрелости, как движение личности к самоактуализации, то мы получим схему для построения теории развития, перекликающуюся с теориями Фрейда и Эриксона (123, 141).

Ученых, придерживающихся подобного взгляда на человека, великое множество. Я не имею возможности назвать их всех и упоминаю лишь некоторых, стоящих у истоков этого течения. Список членов Американской Ассоциации Гуманистической Психологии содержит сотни имен, некоторые из которых можно найти в библиографии (69, 344, 419, 441).

"Но разве нельзя предположить, что примитивная, бессознательная сторона человеческой натуры может быть эффективно укрощена или даже радикально трансформирована? Если мы отвергнем это предположение, то наша цивилизация обречена (р. 5). За благопристойным фасадом сознания с его дисциплиной, моралью и чистыми помыслами скрываются грубые, вульгарные инстинктивные силы, страшные, непримиримые, неистребимые монстры подсознания. Они редко заявляют о себе открыто, но именно их энергия, их неиссякаемая сила питает нашу жизнь: без них живые существа были бы инертны как камни. Но если бы мы поддались произволу этих сил, позволили им повелевать нами, то жизнь утратила бы свой смысл, свелась к непрерывному циклу "рождение-смерть", как это было в теплых водах протерозойского океана (р. 1). Инстинктивные силы, вызвавшие переворот в Европе и за десять лет уничтожившие результаты многовековых усилий цивилизации... (р. 3). До тех пор, пока религиозные и социальные структуры способны сдерживать и в какой-то мере удовлетворять внутренние и внешние потребности членов общества, эти инстинктивные силы дремлют, и мы забываем об их существовании. Однако, время от времени они пробуждаются и врываются в нашу упорядоченную жизнь, поднимая страшный шум и переполох, безжалостно выдергивая нас из умиротворенного покоя. Но, несмотря на эти встряски, мы наивно продолжаем считать, что человеческому разуму подвластен не только мир природы, но и мир наших инстинктов" (р. 2). (Хардинг М.Е. Psychic Energy, Pantheon, 1947.)

Сама по себе угроза не обязательно патогенна; наряду с невротическими и психотическими, существуют и здоровые способы ее преодоления. Более того, даже явно угрожающая ситуация может не представлять психологическую угрозу для конкретного человека. Бомбежка, при которой существует реальная угроза жизни, может быть менее угрожающей для человека, чем насмешка, оскорбление, предательство друга, болезнь ребенка или несправедливость, творимая по отношению к совершенно посторонним ему людям. Кроме того, угроза может способствовать укреплению личности.

И здесь нужно подчеркнуть, что сама по себе травма еще не обязательно означает травматизацию. Травма может содержать в себе психологическую угрозу, но не обязательно. Скажу больше: для человека, успешно преодолевшего травматическую ситуацию, сама травма может иметь воспитательные и укрепляющие последствия.

Концепции, анализируемые в данной главе, носят столь общий характер, что они применимы к самым разным типам экспериментальных исследований. Например, в этой главе я мог бы говорить о текущих исследованиях феноменов репрессии, забывания и персеверации невыполненных заданий, или об исследованиях, непосредственно касающихся проблемы конфликта и фрустрации.

Пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить Комитет по социальным исследованиям, который оказал мне финансовую поддержку, благодаря чему я смог совершить эту поездку.

Это заявление относится главным образом к людям старшего поколения, которых я исследовал в 1939 году. С тех пор наше общество сильно изменилось.

Должен предупредить, что здесь следует избегать излишней резкости противопоставления. Большинство поведенческих актов имеет как экспрессивный, так и функциональный компоненты. Например, ходьба может, в одно и то же время, и приближать человека к какой-то цели, и нести в себе экспрессивное значение. Однако мы, в отличие от Олпорта и Вернера (8), допускаем теоретическую возможность существования чисто экспрессивных актов, к каковым, вероятно, относятся фланирование (в отличие от ходьбы), стыдливый румянец, грациозность движений, жалкую позу, посвистывание, радостный смех ребенка, творчество ради творчества, истинную самоактуализацию и т.п.

Это заявление следует рассматривать независимо от конкретных формулировок теории мотивации. Например, его можно распространить и на гедонизм. Его можно перефразировать следующим образом: "Функциональное поведение устремлено к похвале и бежит от порицания, желает наград и боится наказания; экспрессивное поведение не чувствительно к этим вещам, по крайней мере, до тех пор, пока оно остается экспрессивным".

В нашем обществе, отличающимся чрезмерным прагматизмом, все пропитано духом функциональности, духом инструментализма. Он вездесущ, мы функциональны, когда говорим о любви ("занятия сексом полезны для здоровья"), о спорте ("физические упражнения улучшают пищеварение"), об образовании ("учись, или в дворники пойдешь!"), о пении ("...развивает легкие"), об отдыхе ("активный отдых – крепкий сон"), о погоде ("...будет хороший урожай"), о чтении ("нужно быть эрудированным человеком"), о нежности ("ты ведь не хочешь, чтобы твой ребенок вырос невротиком"), о доброте ("делай людям добро, и воздается тебе"), о науке ("интересы национальной безопасности") и об искусстве ("что бы делала реклама без искусства!")

Я воздержусь от рассмотрения конкретики символических актов, поскольку при этом слишком велик соблазн погрузиться в анализ увлекательнейшей, но чрезмерно объемной проблемы символизма Что касается снов, то очевидно, что помимо ночных кошмаров людям снятся как функциональные сны (например, сны об осуществлении желаний), так и экспрессивные сны (например, тревожные сны). В принципе последнюю разновидность снов можно было бы использовать в качестве своего рода проективного теста для диагностики характерологической структуры

Обычно неосознанные потребности выражаются в снах, видениях, в эмоциональных поступках и непреднамеренных действиях, в описках и оговорках, в непроизвольных жестах, смехе, навязчивостях, рационализированных чувствах, проекциях (иллюзиях, заблуждениях убеждениях), фантазиях, в бесчисленных осознанных желаниях, в психопатологических симптомах (особенно конверсионно-истерического круга) и в таких проективных ситуациях и тестах, как игра в дочки-матери, сочинение историй (ТАТ), рисование пальцем, рисунок человека. Со своей стороны я добавил бы к этому перечню ритуалы, церемонии, народные сказки и тому подобные вещи

Хороший пример приводит Мекил. Он рассказывает о женщине, страдающей истерическим параличом. Врач сообщил больной ее диагноз, и, спустя несколько дней все симптомы, связанные с истерическим параличом, пропали Однако через некоторое время женщина впала в коллапс и была госпитализирована. В больнице у нее не обнаружили симптомов паралича но диагностировали истерическую слепоту. Сторонники так называемой "поведенческой терапии" в последнее время добиваются удивительных успехов они устраняют негативную симптоматику, не причиняя вреда своим пациентам. По-видимому, замещающая функция симптомов – не столь распространенное явление, как полагают психоаналитики.

Источники взяты из работ, указанных в библиографии (58, р. 97), (68, рр. 264-276) См также руководство и библиографию к Тесту Самоактуализации Шострома (425, 426)

С точки зрения вечности (лат.)

Чувство общности (нем.)

Я глубоко признателен Тамаре Дембо за помощь в анализе этой проблемы.

Любовь самоактуализирующегося человека, или любовь на уровне Бытия, – это постоянная, добровольная и полная самоотдача, в которой нет места оговоркам, тайным умыслам и расчетливости, вроде тех, что сквозят в высказываниях некоторых молодых женщин "А ты помучай ею немножко", "Пусть он поволнуется", "Не позволяй ему садиться тебе на шею", "Пусть поревнует", "Люби, люби, но стой на своем", "Тот, кто любит сильнее, оказывается в проигрыше".

Шварз, Освальд. The Psychology of Sex. Penguin Books, 1951, p. 21. "Сексуальное влечение и любовь различны по своей природе, и все же они зависят друг от друга и дополняют друг друга. Для здорового, зрелого человека сексуальное влечение и любовь неотделимы друг от друга. Таков фундаментальный принцип психологии секса. Если сексуальные отношения даруют человеку только физиологическое удовлетворение, их можно рассматривать в качестве признака сексуальной патологии (незрелости и т.п.)".

Балинт М. On genital love, Int. J. Psychoanal, 1948, 29, 34-40 "Если вы. заинтересовавшись проблемой генитальной любви, возьметесь перелистать психоаналитическую литературу, посвященную этой проблематике, вы очень скоро обнаружите два поразительнейших факта а) о генитальной любви написано гораздо меньше, чем о догенитальной любви, б) почти все, что написано о генитальной любви, написано в негативном ключе". (См также Балинт М. The final goal of psychoanalitic treatment, Int. J. Psychoanal, 1936, 17, 206-216, p. 206.)

Фрейд, Зигмунд. Civilization and Its Discontents. "Всем своим поведением он демонстрирует, что ему неважно, любим он или нет, что главное для него – его проявление любви. Он обесценивают преимущества роли любимого и переносит их на роль любящего, и это позволяет ему избежать зависимости от объекта любви. Он старается защититься от возможной утраты объекта любви, даруя свою любовь не конкретному человеку, а всему человечеству, пытается застраховаться от разочарований генитальной любви, отказываясь от ее естественной цели – сексуального контакта – трансформируя свой сексуальный инстинкт в ненаправленный импульс. В результате он пребывает в состоянии неизменно нежного отношения к человечеству, которая внешне, казалось бы, не имеет ничего общего с изменчивой, строптивой генитальной любовью, но в действительности выступает ее производной". (р. 22)

Балинт М. On genital love, Int. J. Phychoanal., 1948, 29, 34-40. "Чтобы избежать этой ловушки (акцента на негативных характеристиках), давайте рассмотрим идеальный случай постамбивалентной генитальной любви, любви, в которой нет не только амбивалентности, но и рудиментов догенитального отношения к объекту. Что же мы увидим? А. Мы не обнаружим в ней жадности, ненасытности, не обнаружим желания поглотить объект, сделать его своей частью, лишить его независимого существования, то есть не обнаружим оральных черт. В. В такой любви нет желания унизить, причинить боль, нет стремления доминировать господствовать над предметом любви, то есть нет садистических черт. С. В ней нет желания запятнать объект любви, надругаться над ним нет неприятия сексуальных желаний и удовольствий партнера. В такой любви человек не боится, что его действия вызовут у партнера отвращение, и в то же самое время мы не обнаружим здесь и влечения к порочным, к неприглядным качествам партнера – одним словом, эта любовь лишена анальных черт. D. Здесь нет места гордости по поводу обладания пенисом, нет страха перед гениталиями партнера и своими собственными гениталиями, нет зависти к мужским или женским гениталиям, нет чувства ущербности, несовершенства, нет неприятия своих гениталий или гениталий партнера, то есть нет следов фаллической стадии и кастрационного комплекса... Итак, что же это такое – "генитальная любовь" – помимо отсутствия вышеперечисленных догенитальных черт? Излагая проблему коротко и конкретно, можно сказать, что человек любит того человека, который может удовлетворить его и которого может удовлетворить он, то есть того, с кем он может одновременно или почти одновременно испытать оргазм... Возможность генитального удовлетворения – необходимое, но не достаточное условие генитальной любви. Мы знаем, что генитальная любовь представляет собой нечто большее, чем чувство благодарности к партнеру за генитальное удовлетворение. Мы также знаем, что генитальная любовь может иметь место и при отсутствии взаимного удовлетворения и взаимной благодарности. Так что же это такое – генитальная любовь? Помимо генитального удовлетворения в настоящей любви мы обнаруживаем такие феномены как 1) идеализация, 2) нежность, и 3) особая форма отождествления. Таким образом, в корне ошибочен уже сам термин "генитальная любовь"... То, что мы называем генитальной любовью, представляет собой сплав противоречивых элементов, столь разнородных как генитальное удовлетворение и догенитальная нежность... Наградой человеку за страх, за напряжение, которые неизбежны в результате слияния противоречий, становится возможность кратковременной регрессии в счастливое, инфантильное состояние неведения..." (р. 34).

Различия между дефициентной любовью и высшей любовью подробно описаны в другой моей работе (295, pp. 42-43).

Шварз, Освальд. The Psychology of Sex, Penguin Books, 1951: "Любовь награждает человека удивительной способностью обнаруживать в предмете своей любви достоинства и добродетели, недоступные взгляду равнодушного наблюдателя. Эти достоинства реальны, они не придуманы любящим человеком и не есть плодом его иллюзий; любовь – не самообман", (pp. 100-101). "...мощный эмоциональный компонент, несомненно, присутствует в любви, но любовь – это прежде всего когнитивный акт, позволяющий проникнуть в скрытую сущность личности, познать ее глубинные первоосновы" (р. 20).

"Даже признавая, что он (разум) не знает представленного ему объекта, он считает, что его незнание заключается только в том, что он не знает, к какой из давно известных категорий можно отнести этот объект, в который ящичек картотеки следует поместить его, какой костюм, из имеющихся в гардеробе науки, будет ему впору. Он не знает, что перед ним – объект А, объект В или объект С? Причем и А, и В, и С – это обязательно объекты понятные, давно известные ему. Мысль о том, что новый объект следует отнести к категории X, что для его классификации требуется создание нового концепта и, возможно даже, новый метод мышления, даже не приходит нам в голову. Но посмотрите на всю историю философии – науки, которая являет собой образец вечного конфликта систем. Она учит нас тому, что не так-то просто облачить реальность в готовое платье готовых концепций, что всякий раз приходится заново снимать с нее мерку. Но нашему разуму невдомек этот урок, он уклоняется от решения этой проблемы и с горделивой скромностью заявляет, что ему нет дела до абсолютных истин, что его интересуют лишь относительные категории. Он вполне обезопасил себя этой декларацией – теперь он чувствует себя вправе мыслить в соответствии с привычными шаблонами, раздавать относительные оценки всем явлениям, не обращая внимания на его истинное значение, не пытаясь вынести сколько-нибудь однозначного суждения о нем. Корни такого мировоззрения уходят к платоновскому принципу познания, которое он понимал как обнаружение некой предустановленной Идеи. Платон полагал, что для познания реальности достаточно заключить ее в предсуществующую систему координат, уже имеющуюся в нашем распоряжении, поместить эту реальность в рамки некоего имплицитного, универсального знания. Платоновская точка зрения на познание близка свойствам холодного интеллекта, наш разум словно создан для того, чтобы каталогизировать каждый новый объект, помещать его в ту или иную, уже существующую, рубрику. В этом смысле можно сказать, что все мы в известной степени платоники". (46, pp. 55-56.)

Попытка провести различия между вышеназванными подходами предпринималась и другими психологами. Например, Курт Левин (274) говорит об аристотелевском и галилеевском подходах в науке. Гордон Олпорт (6) говорит о необходимости "идеографического" подхода к личности, противопоставляя его "номотетическому", а многие ученые, занимающиеся проблемами семантики, подчеркивают, что между отдельными переживаниями больше различий, чем сходства (215). Все эти рассуждения не только подтверждают главную мысль этой главы, но и были использованы при ее написании. Ниже мы обсудим некоторые из любопытнейших вопросов, которые неизбежно возникают вследствие предложенной Куртом Гольдштейном дихотомии "конкретное-абстрактное" (160). Советую также обратить внимание на книгу Итарда Wild Boy of Aveyron.

Немало экспериментальных данных, поясняющих поднятую здесь проблему, можно найти в блестящем исследовании Бартлетта (33).

"Для человека любого возраста, от младенца до глубокого старца, нет способности более полезной, чем наше умение превращать новое в старое, чем наша способность воспринимать любое явление, несущее в себе угрозу сложившейся системе представлений, не как незваного гостя, а как старого знакомого У нас не вызывают интереса и удивления те вещи, для обозначения которых в нашем распоряжении нет готовых определений или стандартов поведения" (211, Vol. II, p. 110)

"Даже слабая концентрация внимания влечет за собой селекцию, в результате чего сознание четко фиксирует одни стороны реальности, игнорируя другие, причем выбор этот всегда продиктован нашими желаниями и ожиданиями Однако именно этой селективности мы должны избегать, потому что, идя на поводу у собственных ожиданий, мы рискуем иметь дело лишь с тем, что уже известно нам, а потворство собственным желаниям неизбежно приводит к фальсификации реальности. Полезно было бы всегда помнить о том, что смысл услышанного, как правило, можно постигнуть только некоторое время спустя". "Таким образом очевидно, что принцип равномерного распределения внимания становится естественным продолжением нашего требования к пациенту – сообщать психоаналитику все, что проносится в его сознании, не подвергая свои мысли критике и селекции. Терапевт, игнорирующий этот принцип, лишает себя очень многих преимуществ, которые могут быть получены за счет подчинения пациента "фундаментальному правилу психоанализа". Это правило можно сформулировать следующим образом "Внимание нужно очистить от усилий, от старания, только тогда будет открыт простор "бессознательной памяти" Можно переформулировать его еще проще "Не напрягайся, просто слушай пациента"" (139, рр. 324-325)

Как в любой банальности, в этом противопоставлении таится опасность. Говоря о различиях между научным и художественным видениями реальности, я далек от желания навек разлучить их. На мой взгляд, ученые могут и должны быть интуитивны, артистичны в своем подходе к реальности, они должны научиться доверять своим впечатлениям и уважительно относиться к непосредственному эмпирическому опыту, даже если они не могут найти ему теоретического обоснования. И наоборот, научное исследование и познание реальности может углубить восприятие художника, сделать его более достоверным и более зрелым. Мой призыв к целостному восприятию мира в равной мере относится и к ученому, и к художнику.

"Чем-то это похоже на приемы низкопробной беллетристики Ее также можно рассматривать как олицетворение вербальной ригидности во всех ее формах содержательной, формальной и оценочной Фабула, персонажи, действие, ситуации, "мораль" – все стандартизовано до предела Штампованные слова и фразы похожи друг на друга как братья-близнецы Благодаря этому персонаж воспринимается нами не как характер, а как тип, мы мгновенно узнаем в нем злодея, сыщика, бедную девушку, сына начальника и т.д." (215, р. 259) Специалисты по семантике утверждают, что как только индивидуум соглашается с социальной категоризацией, тут же и другие начинают воспринимать его не как индивидуума, а как категорию.

"Интеллект непроизвольно начинает поиск уже известных ему элементов в представшей перед ним проблемной ситуации, он ищет подобия в надежде применить уже известное ему решение. Именно в этом и состоит способность предвидеть будущее. Наука в состоянии сделать максимально точный и надежный прогноз, однако принцип ее действия остается неизменным – как и житейская интуиция, наука предпочитает иметь дело с повторяющимися элементами. Она расчленяет реальность на отдельные элементы или отдельные стороны, которые представляют собой более-менее точную репродукцию элементов или сторон прошлой реальности. Наука умеет обращаться только с воспроизводимым". (46, рр. 34-35) Считаю необходимым вновь подчеркнуть (см главы 1 и 2, а также Приложение В), что в настоящее время мы стоим у истоков новой философии науки, новой концепции знания и познания, которая будет опираться на такие понятия как "холистичное" (не отрицая "атомистичное"), "неповторимое" (не отрицая "повторяющееся"), "человеческое" и "личностное" (не отрицая "механистическое"), "изменчивое" (не отрицая "постоянное"), "трансцендентное" (не отрицая "позитивистское"). Советую обратить внимание на другие труды (292, 376) и библиографию к ним.

"Ни одно явление не тождественно другому, и ни одно явление не остается неизменным. Если вы усвоили эти два принципа, то поступайте, как вам заблагорассудится. Вы можете даже игнорировать их, можете вести себя так, как если бы некоторые явления были подобны друг другу, а некоторые вечно пребывали неизменными – то есть можете действовать по шаблону. И это будет разумно, потому что различия между явлениями, как и сущность динамики явления, зачастую не столь существенны. Но если вы отдаете себе отчет в их существовании, если вы всегда руководствуетесь задней мыслью о том, что для начала было бы неплохо оценить ситуацию и решить, не требует ли она особого отношения к себе, то можете довериться своим привычкам – вы знаете, когда отказаться от них. Не существует абсолютно надежного навыка или всегда уместного шаблона поведения. Шаблоны хороши до тех пор, пока они не сковывают ваше мышление, пока они не диктуют вам, как следует поступать, до тех пор, пока вы в состоянии в нужный момент отказаться от них. Менее рассудительные индивидуумы становятся рабами собственных привычек и потому совершают множество глупостей и ошибок". (215, р. 199)

Библиографы:

Написал учебник как-то кто-то из столпов науки,

Помянув в нем добрым словом Блисса, Боуна и Брука

И с тех пор со всех сторон поминают добрым словом

В рефератах и в трактатах тех же Брука, Блисса, Боуна.

Если ж кто-то поддается ненаучному капризу,

Не желая восхищаться Бруком, Боуном и Блиссом,

И цитирует меня, – будет впредь ему наука,

Будет, знаете ль, освистан,

Будет, знаете ль, оплеван

"Что за глупости – нет Брука!

Ни словечка нет о Блиссе!

Ни словечка нет о Боуне!"

Артур Гюйтерман (167)

"Не имеет смысла определять память как способность разложить воспоминания по полочкам или вписать их в дневник В психике человека нет ни полочек для воспоминаний ни дневника для их регистрации, собственно говоря, нельзя говорить и о способности, потому что память – это не качество человека, она проявляется только время от времени, в силу необходимости или по желанию индивидуума, тогда как сопоставление накопленного опыта не прекращается ни на мгновение...

Мы всегда смутно ощущаем, что наше прошлое имеет для нас силу настоящего, даже если не отдаем себе в этом отчета. Что есть личность, характер, если не сгусток нашего опыта, накапываемого с самого момента нашего рождения, а, быть может, даже с момента зачатия, ибо что может быть важнее нашего самого первого опыта, опыта слияния двух клеток, опыта, в результате которого мы приобрели право на самостоятельное существование? Наш рассудок постигает лишь малую часть накопленного опыта, но наши желания, побуждения и поступки обусловлены всей жизнью, начиная с момента обретения души. Мы можем сказать, что человек движим импульсами, посылаемыми ему его прошлым, он ощущает прошлое как некую основополагающую идею". (46, р. 7-8)

"Интеллект настойчиво ищет аналогий в предстающей перед ним реальности и, увлеченный этим занятием не в состоянии заметить ту новизну, которую несет в себе каждое мгновение жизни. Он не признает непредвиденного, он заклятый враг всякого творчества. Он заведомо знает, что определенная причина вызывает определенный результат, и что этот результат выступает функцией данной причины. Он также исходит из того, что определенная цель диктует применение определенных средств для ее достижения. И в том, и в другом случае человек имеет дело с уже известным знанием, пытаясь сопоставить его с другим известным знанием, то есть занимается воспроизведением прошлого опыта". (46, р. 180)

"Способность человека использовать однажды выработанные реакции на ситуацию, которую часто, но неверно называют "модифицирующим влиянием опыта", вступает в противоречие с требованиями непрерывно изменяющейся среды которая диктует человеку необходимость приспособления гибкости и вариативности реакций Способность к использованию прошлого опыта – весьма сомнительное благо, она порождает фиксированные серийные реакции и приводит к стереотипизации поведения". (33, р. 218)

Дата добавления: 2015-06-04