Мышление как познание 6 страница

Психологически проблема речи это прежде всего проблема общения посредством языка (и проблема мышления при овладении речью и использовании ее). Психологическое изучение развития речи раскрывает, как в процессе общения и обучения ребенок овладевает языком. Когда исследование сводится к инвентаризации грамматических форм, которые на каждом этапе могут быть зарегистрированы у ребенка, языковедческий подход применяется к самому формированию речи (в частности, ее грамматического строя) у ребенка². Однако при таком языковедческом подходе происходит лишь поэтапная инвентаризация языковых средств; самый процесс формирования речи как таковой при этом неизбежно выпадает. Изучение собственно формирования речи у ребенка требует психологического подхода, психологического исследования и заключается в раскрытии того, как в процессе общения (и обучения) ребенок осваивает родной язык, овладевает лексическими и грамматическими обобщениями, которые в нем заключены, и научается осуществлять обобщения, создавая из языкового материала соответствующие речевые «произведения».

¹ Это различение было проведено в выполненной у нас неопубликованной диссертации Ф. А. Сохина.

² См. А. Н. Гвоздев. Формирование у ребенка грамматического строя русского языка. М., 1949.

Различая, таким образом, язык и речь¹, можно теперь поставить вопрос о соотношении мышления как с языком, так и с речью².

Первым, естественно, встает вопрос о мышлении и языке. Язык, созданный народом и преднаходимый каждым к нему принадлежащим индивидом в качестве некоей общественно отработанной и от него независимой «объективной реальности», является необходимой языковой (в широком смысле слова) базой мышления. Без нее отвлеченное мышление вовсе невозможно. У человека со сформировавшимся речевым мышлением фактически всякое мышление происходит на языковой базе. В самом процессе своего становления, даже еще до того как оно породило и оформило определенные мысли, мышление совершается на основе грамматической схемы предложения как

¹ Различая язык и речь, надо и слово рассматривать в двояком качестве — как единицу языка и как единицу речи. Как единица речи слово имеет в зависимости от условий его употребления, от контекста изменяющееся значение. Как единица языка слово имеет относительно устойчивое — «словарное» значение или ряд друг с другом связанных значений. См. О. С. Ахманова. К вопросу о слове в языке и речи. «Доклады и сообщения филологич. фак-та МГУ», 1948, вып. 5.

² Это различение языка и речи необходимо учитывать и при решении вопроса о соотношении логики и грамматики. Пользуясь любым языком, человек может адекватно выразить логический строй мысли. Но то, что в одном языке непосредственно зафиксировано в грамматических категориях, в грамматическом строе языка, в других языках выражается при помощи лексических средств. Это выражение логических соотношений при помощи лексических средств представляет собой операцию, совершающуюся в речи при помощи речевых произведений. Спор между теми, кто утверждает, что существует полная эквивалентность логики и грамматики в любом языке, и теми, кто такую всеобщую эквивалентность отрицает, нередко обусловлен не однозначной постановкой вопроса, неясностью в вопросе о соотношении языка и речи. Можно, вообще говоря, согласиться с Серрюсом (Ch. Serrus. Le parallélisme logico-grammatical. Paris, 1933) в том, что логические категории мысли не совпадают с грамматическими категориями языка (стр. IX и ряд последующих). Из этого однако не следует, что для речи (le langage) соотношение мыслей остается чем-то внешним, поскольку — это «комбинирование слов и их отношений по правилам игры» (стр. 185 той же книги), не имеющее ничего общего с логикой выражаемых речью мыслей. Против этого правильно возражают Д. П. Гоpский и Н. Г. Комлев. (К вопросу о соотношении логики и грамматики. «Вопросы философии», 1953, № 6). Однако, рассматривая этот вопрос, они в своей статье оперируют не только грамматическими, но и лексическими категориями и имеют, по существу, дело не с языком как таковым, а с речью. Однако из того, что посредством языка в речи можно выразить логические соотношения мыслей, никак не следует, что «система грамматических категорий полностью соответствует системе логических категорий», как утверждается в той же статье (стр. 68). Так, неадекватное понимание соотношения языка и речи делает невозможным не только решение, но и надлежащую постановку любого вопроса, связанного с соотношениями языка, речи и мышления.

Средствами языка можно в речи выразить все логические соотношения, но из этого никак не следует непосредственное соответствие или совпадение

высказывание чего-то о чем-то¹. Самые же мысли, формирующиеся в процессе мышления, возникают на базе слов, мыслятся посредством слов.

Неверно было бы, однако, на этом основании утверждать единство языка и мышления как формы и содержания, если при этом разуметь, что мышление сводится к содержанию языка, т. е. к значениям слова, а форма мысли к языку, к языковым формам. Мышление имеет свою форму — логическую, а язык свое содержание — значение слов, их фиксированную семантику, не изменяющуюся в результате каждого мыслительного акта индивида, а образующую устойчивую основу, из которой исходит и посредством которой осуществляется его мыслительная деятельность.

Семантика языка, значения слов, входящих в его словарный состав, представляют собой фиксированный итог предшествующей мыслительной работы народа. Каждый язык, фиксируя в значениях слов результаты познания действительности, по-своему ее анализирует, по-своему синтезирует выделенные в значении слов анализом стороны действительности, по-своему их дифференцирует и обобщает — в зависимости от условий, в которых он формировался.

Различие в мере обобщения и дифференциации явлений в системе языка выступает совсем резко, если сравнить языки, сформировавшиеся в очень разнородных условиях, и взять в них слова, непосредственно обозначающие эти условия. Так, например, в языке саамов — как известно — имеется 11 слов, обозначающих холод, 20 разных слов для обозначения различных форм и сортов льда, 41 слово для обозначения снега. Различие в мере дифференциации явлений, фиксируемой в словарном составе языка, выступает здесь особенно рельефно².

логического строя мысли с грамматическим строем языка как такового. С другой стороны, несмотря на это несовпадение, средствами разных языков в принципе можно в речи выразить отношения, фиксируемые логикой, и тем не менее соотношение логики и грамматики, логического строя мысли и грамматического строя языка для различных языков разное. В грамматическом строе разных языков как таковом непосредственно фиксировано разное логическое содержание. Это не значит, что люди, говорящие на разных языках, не могут выразить все многообразие логических отношений; это значит только, что, в зависимости от того, что из логики мысли непосредственно зафиксировано в грамматике языка, разные задачи падают на долю речи.

¹ На этот вывод толкает проведенное под нашим руководством исследование Л. И. Каплан; в пользу этого положения говорят и данные Ревеша, которые он сообщает в своей статье «Denken und Sprechen» («Acta psychologica», V. X, № 1—2, Amsterdam, 1954).

² Изучая ход исторического развития познания мира человеком, зафиксированный в языках разных народов, можно, мы полагаем, выявить

Различный способ анализирования и синтезирования явлений выступает и на ряде более частных примеров. Так, некоторые языки, например, русский, фиксируют в самом словарном составе различие речи и языка, обозначая их разными словами; в немецком же языке имеются слова Sprache и sprechen и Rede. Из них первое означает язык, второе и третье относятся к речи, но одно из них (sprechen) значит собственно говорить, а другое обозначает речь всмысле выступления (речь, произнесенную таким-то, там-то, по такому-то случаю). Русский язык не дифференцирует в своем словарном составе речь как единичное выступление и речь как деятельность, использующую язык для сообщения, выражающуюся в неограниченном числе отдельных речей — выступлений и отдельных высказываний, но зато фиксирует в самом языке выше приведенное различие речи и языка, не фиксированное в такой общности в словарном составе немецкого языка.

Таким образом, в русском и немецком языках фиксированы различные линии анализа языковых явлений. Совершенно очевидно, что это различие языков не исключает возможности высказать те же мысли и провести ту же точку зрения на соотношение языка и речи на немецком языке, какая здесь была высказана на русском. Но в русском языке различие языка и речи зафиксировано в языке, на немецком языке его надо провести в речи. Так конкретное соотношение языка и речи по отношению к разным языкам складывается по-разному.

Значение слов разных языков по-разному фиксирует и синтезирование явлений. Так, например, русское слово «рука» объединяет, синтезирует в единое целое то, что французский, немецкий и английский языки анализируют, расчленяя на две составные части: bras и main; Arm и Hand. Это опять-таки, конечно, не исключает возможности, говоря на русском языке, дифференцировать разные части руки, а говоря на французском, немецком или английском языке, высказать нечто о руке в целом.

Но этот анализ — в первом случае и синтез — во втором надо будет осуществлять, используя средства языка в

различия не только в мере, но и в формах, в структуре обобщений, характерных для разных языков. Различия в форме и в мере обобщения, запечатлевшиеся в разных языках, не означают, конечно, что народы, у которых в ходе развития сложилась та или иная система языка, не могут, пользуясь им, мыслить сейчас сообразно логическому строю современного научного знания. Им только нужно формулировать в речи результаты своего мышления, продвинувшегося на более высокую ступень, чем та, которая зафиксирована в системе значений их языка.

речи, — тогда как в русском языке этот синтез, а во французском, немецком и английском — соответствующий анализ дан уже фиксированным в языке¹.

То же можно сказать и об обобщении. В русском и английском языках фиксировано обобщенное понимание познавательной деятельности: в словах знать (по-английски: know) и понимать (по-английски: understand). В немецком и французском языках нет таких обобщенных обозначений знания и понимания. Вместо них для знания имеются: по-французски — savoir и connaitre, a по-немецки — wissen и kennen; из них первые означают знание в смысле знания, а вторые — в смысле знакомства. Подобно этому, в немецком языке нет слова, которое по своей обобщенности соответствовало бы русскому обобщенному «понимать» (французскому comprendre и английскому understand). Вместо него в немецком языке имеются лишь более частные — verstehen и begreifen; из них первое означает понимание с оттенком — «уловить смысл», второе — «постичь». Это опять-таки не значит, что нельзя, пользуясь любым из этих языков, сформулировать ту же теорию познания, высказать те же мысли о природе знания и понимания, как в обобщенном, так и в дифференцированном их понимании. Но обобщение и дифференциацию, которые в одном случае зафиксированы в самом словарном составе языка, в другом надо, в результате дополнительной работы мысли, пользуясь средствами языка, сформулировать в речи. На базе разных языков, в которых зафиксированы разные итоги анализа и синтеза, дифференциации и обобщения, требуется разная дополнительная работа мысли, формулируемой в речи.

Примеры подобного рода можно умножать без конца. Мы не станем этого делать. Важен лишь и без того ясный общий вывод. В семантическом отношении язык — это определенная, в ходе исторического развития народа фиксируемая система анализа, синтеза, обобщения явлений. (Овладевая в процессе обучения речи родным языком, ребенок в умственном отношении делает именно это приобретение — осваивает определенную систему анализа, синтеза и обобщения явлений окружающего его мира²).

¹ Стоит отметить, что и числовой ряд анализируется и синтезируется в значениях слов — в каждом языке по-своему. Так, например, число 95 — по-русски — девяносто пять (т. е. 90 + 5), по-немецки — fünf und neunzig (т. е. 5+90), по-французски — quatre-vingt quinze (т е. 4X20+15). Таким образом, одно и то же число выражено на разных языках разной системой словесных значений при одном и том же понятийном содержании.

² Безнадежна, таким образом, попытка современного семантического идеализма, как и всех его предшественников (номиналистов и пр.), свести мышление к языку или к речи — к совокупности слов и предложений,

В языке — в отличие от речи — заключен фиксированный результат познавательной работы предшествующих поколений, результат предшествующей работы мысли с фиксированной в нем системой анализа, синтеза и обобщения явлений. Мышление человека не ограничено отложившимися в языке результатами анализа, синтеза и обобщения явлений действительности. Опираясь на них, мышление людей непрерывно продолжает работу анализа, синтеза и обобщения, каждый раз по-новому, все глубже ее осуществляет, оформляя результаты этой непрекращающейся работы в речи¹.

Совершаясь на базе языка, мысль оформляется в речи. Мысль не существует без языковой оболочки. Однако мышление и речь не совпадают. Говорить — еще не значит мыслить. (Это банальная истина, которая слишком часто подтверждается жизнью.) Мыслить — это значит познавать; говорить — это значит общаться. Заключаясь в познании, мышление предполагает речь, в которой оно получает языковую оболочку; заключаясь в общении, речь предполагает работу мысли: речевое общение посредством языка — это обмен мыслями для взаимопонимания. Когда человек мыслит, он использует языковый материал, и мысль его формируется, отливаясь в речевые формулировки. Но задача, которую он, мысля, разрешает, — это задача познавательная. Мышление — это работа над познавательным содержанием мыслей, получающих в речи языковую оболочку, отличная от работы над самой речью, над текстом, выражающим мысли. Работа над текстом, над речью — это отработка языковой оболочки мыслей для превращения последних в объекты осуществляемого средствами языка речевого общения как обмена мыслями в целях общения и взаимопонимания.

а эти последние — к лишенным смыслового содержания знакам и их сочетаниям. Нельзя свести мысль к языку и таким образом отделаться от нее потому, что в самом языке мы опять-таки находим мысль; в самом языке заключено познавательное содержание.

¹ Частными выражениями вопроса о языке и мысли и о речи и мышлении являются вопросы о слове и понятии и о предложении и суждении.

По первому вопросу см.: Е. М. Галкина-Федоpук. Слово и понятие в свете учения классиков марксизма-ленинизма. «Вестник МГУ», 1951, № 9; ее же: Слово и понятие. М., 1956; Б. В. Беляев. О слове и понятии. «Ученые записки 1-го МГПИИЯ», т. 8. Экспериментальная фонетика и психология речи, 1954; А. Н. Смирницкий. Значение слова. «Вопросы языкознания», 1955, № 2; Фр. Травничек. Некоторые замечания о значении слова и понятии. «Вопросы языкознания», 1956, № 1.

По второму вопросу см.: П. С. Попов. Суждение и предложение. Сб. «Вопросы синтаксиса современного русского языка». М., 1950, стр. 5 — 35; Е. М. Галкина-Федоpук. Суждение и предложение. М., Изд. МГУ, 1956.

В этой связи решается и вопрос о «функциях речи». Рушится (сформулированная особенно резко К. Бюлером)¹ концепция, согласно которой у речи несколько, по крайней мере две рядоположные функции: 1) функция обозначения (или Darstellung), вообще — семантическая функция и 2) коммуникативная функция — функция общения². У речи одна функция, одно назначение: служить средством общения. Но речевое общение, общение посредством языка специфично; специфика его заключается в том, что оно — общение мыслями. Связь речи с мышлением — не особая функция речи, а выражение ее специфической природы. С другой стороны у мышления одна «функция», одно назначение — познание бытия; связь его с речью, с языком не прибавляет к мышлению новой «функции», а выражает специфику человеческого мышления как общественно обусловленного явления и создает новые условия для мыслительной деятельности.

***

Анализ познавательного процесса от ощущения до мышления показывает, как в специфических для каждой ступени формах реализуется решение гносеологической проблемы, согласно которому гносеологическое содержание любого познавательного процесса неотделимо от бытия — его объекта. Это положение имеет своим следствием и предпосылкой преодоление субъективистского понимания психического, господствующего в идеалистической, в частности, интроспективной, психологии.

Если принять в качестве исходного субъективистское понимание психического, т. е. представить себе всякое психическое явление первично только как достояние или деятельность обособленного субъекта, как замкнутое в особом внутреннем мире его сознания и не заключающее в своем исходном определении, в своей внутренней характеристике отношения к бытию, то затем дополнительно, внешним образом уже никакими ухищрениями этой познавательной связи психических явлений

¹ Изложение учения К. Бюлера о функциях речи см. в следующих его работах: К. Вühler. Über den Begriff der sprachlichen Darstellung. «Psychologische Forschung», 1923, H. 3; Die Symbolik der Sprache. «Kantstudien», 1928, H. 3 — 4; Zur Grundlegungen der Sprachpsychologie «VIII-th International Congress of Psychology», Groningen, 1927; Die Krise der Psychologie. Jena, 1927 (2 Aufl., 1929); Sprachtheorie. Die Darstellungs funktion der Sprache. Jena, 1934 (основной труд); Forschungen zur Sprachtheorie. «Archiv für die ges. Psychologie», 1936, Bd. 94, H. IV.

² В современной советской лингвистической литературе эта точка зрения представлена у Чикобавы. См. А. С. Чикобава. Учение И. В. Сталина о языке как общественном явлении. Сб. «Вопросы языкознания в свете трудов И. В. Сталина». М., 1950. См. особенно стр. 47 — 50.

с бытием не установить. История так называемого репрезентативного реализма дала тому документальное доказательство. Репрезентативный реализм хотел утвердить себя как реализм в гносеологии; он стремился доказать, что человеческое познание постигает реальные вещи, но он исходил при этом из предположения о том, что психические явления образуют по своей природе чисто субъективный мир, обособленный от мира внешнего, материального. (Репрезентативный реализм в гносеологии был неразрывно связан с интроспекционизмом в психологии; репрезентационализм и интроспекционизм — две стороны по существу одной и той же концепции.)

Эта исходная предпосылка закрыла путь для разрешения поставленной им себе гносеологической задачи. В своей полемике против Локка Беркли использовал исходную посылку репрезентативного реализма, согласно которой познание имеет дело лишь с идеями, якобы представительствующими реальность, для доказательства невозможности выйти за пределы идей и прорваться в сферу материальной реальности. Действительно, исходная предпосылка репрезентативного реализма, обособляющего идеи от вещей, заранее делала неосуществимой его претензию на то, чтобы на самом деле быть реализмом, обосновать познание самих вещей.

Реализация в теории познания того положения, что мы познаем самые вещи, самоё объективную реальность, необходимо предполагает преодоление субъективизма в понимании психических явлений. Вместе с тем именно таким образом — включением гносеологического, познавательного отношения к бытию в самое определение, во внутреннюю характеристику психического — субъективистическое понимание психического и преодолевается.

Положение, согласно которому психические процессы не образуют замкнутого в себе мира «чистой» субъективности, обособленной от внешнего, материального мира, относится не только к познавательным, но не в меньшей мере и к «аффективным» процессам. Стремления и желания, эмоции и чувства возникают в силу того, что отражаемые нами предметы и явления действительности затрагивают наши потребности и интересы и выражают нашу связь с миром, нашу привязанность и тягу к нему. Неверно даже для органически обусловленных влечений положение Фрейда, что объект — «самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не связанный» ¹.

На самом деле, лишь связавшись со своим объектом, влечение из более или менее неопределенной тенденции превращается

¹ См сб. статей «Основные психологические теории в психоанализе». М. — Л., 1923, стр. 108 (Курсив мой. — С. Р.).

в действенную силу. Еще значительнее роль объекта в стремлениях и чувствах, не сводящихся к элементарным органическим потребностям. Стремления и чувства человека детерминируются не односторонне изнутри,. а определяются взаимоотношениями индивида с внешним миром» представляют собой не чисто субъективное состояние индивида, обособленного от внешнего мира, а выражают отношение индивида к миру, связь с ним, образно говоря: силы притяжения и отталкивания, возникающие между индивидом и явлениями действительности в процессе их взаимодействия. Психическая деятельность в целом является связью индивида с объективным миром, а не чисто субъективным выражением обособленного субъекта, замкнутого в себе и уединенного от мира.

Исходные предпосылки для преодоления субъективизма в трактовке психического должны быть заложены уже в понимании его природного происхождения. Эти предпосылки заключены в том положении, что психические явления возникают в процессе взаимодействия индивида с миром, в результате воздействия мира на него. Вещи и явления действительности, таким образом, изначально причастны к самому возникновению психических явлений, которые их и отражают. Эти предпосылки дает рефлекторная теория психической деятельности. К ней и надо обратиться.

Глава III

Дата добавления: 2015-06-04