Этологическое значение случая Моники

Переживание удовлетворения и регрессия

Между приемом, используемым Моникой, чтобы достичь редукции напряжения (уходом в сон), и попыткой ухода у цефалогирических детей существует принципиальное различие. Моника, которая не имела опыта орального приема пищи, вынуждена была регрессировать к непосредственному удовлетворению влечения, к эквиваленту наполненного желудка, то есть ко сну. Депривированные же дети в течение первых трех месяцев, когда формируется предшественник объекта, испытывали приятные оральные переживания. Поэтому их оральные переживания установились в рамках предвестников объектных отношений, а именно кормления у груди. Их регрессия остановилась на поведении, ведущем к тому, что мы назвали матрицей объектных отношений, то есть на оральном поглощении у груди.

Это отличие между уровнем, на который регрессировала Моника.

и уровнем, на который регрессируют депривированные дети, проливает свет на эмпирическое значение объектных отношений. Уже в столь раннем возрасте переживание отношения к объекту — пусть даже на данной стадии это скорее объект, удовлетворяющий потребность, а не объект любви — приобретает чрезвычайную эмоциональную валентность. В случае депривированных детей это переживание стало точкой фиксации, к которой они могли регрессировать. Они регрессировали точно к тому событию, которое предшествовало удачному удовлетворению потребности. Это также является поведением, означавшим, что их потребность еще не была удовлетворена. Моника же, наоборот, могла регрессировать лишь к наиболее архаическому, к ко-энестетическому функциональному переживанию.

Еще одним интересным аспектом в наших рассуждениях является то, что второй член оральной триады, то есть быть съеденным, никак не проявляется в поведении Моники. И в самом деле, как бы он мог проявиться? Это предполагает переживание ощущения полости во рту, сопровождаемого объятием рук (Spitz, 1955a). Их сочетание никогда не существовало в мире Моники. Существовавшее же у нее переживание являлось переживанием редукции напряжения вследствие насыщения.

При обсуждении этологического значения, о котором говорит случай Моники, мы отошлем наших читателей к примечанию о врожденном пусковом механизме (ВПМ), сделанному нами на 51-й странице. Случай Моники является важным вкладом в этологические гипотезы, касающиеся врожденного пускового механизма у человека. Вследствие патологии в случае Моники специфический филогенетически сформированный паттерн, укореняющее поведение, не материализовался. Он был заменен онтогенетически развившимся поведением, которым она импровизировала в ответ на особые условия ее кормления.

В филогенетическом отношении укореняющее поведение, несомненно, является одним из наиболее прочно устоявшихся паттернов поведения. Однако случай Моники демонстрирует, что даже этот филогенетически прочно устоявшийся врожденный паттерн становится эффективным только тогда, когда появляется пусковой стимул, а именно стимуляция «рыльца», и что этот паттерн не будет возникать в ответ на все остальные стимулы. Другими словами, мы имеем дело с комплементарными частями общего феномена. Каждый врожденный пусковой механизм имеет пусковой стимул. Он может, как это было в случае Моники, пребывать в состоянии ожидания в течение двух лет. Когда, наконец, пусковой стимул был обеспечен, когда в результате хирургически установленной связи между ртом и желудком Моника стала принимать пищу через рот, в изначальный паттерн врожденного пускового механизма вводится отсутствующий элемент. Когда с помощью последней операции этот отсутствующий фактор был введен в рамки

уже установленных Моникой объектных отношений, архаический паттерн укоренения был запущен и активирован, а цефалогирические движения стали осмысленными. С этих пор покачивание головой, наделенное значением отказа, использовалось ребенком в объектных отношениях.

Более подробное обсуждение принципов врожденного пускового механизма, паттернов поведения и их базисных компонентов увело бы нас слишком далеко от нашей основной темы. Однако мы хотим «занести в протокол» наше мнение, что не только паттерн укоренения будет бездействовать, если не появится пусковой стимул. Мы полагаем, что это же можно отнести и ко многим другим филогенетически сформированным паттернам и, вероятно, даже к законам созревания. Я думаю, что этологи не опровергнут этого утверждения. Я допускаю, что они могут уточнить его, ограничив промежуток времени, в течение которого филогенетический паттерн поведения может пребывать в состоянии ожидания, посредством того, что Скотт и Марстон (1950) назвали «критическими стадиями». Как психоаналитик я склонен согласиться с ними; на основании моих наблюдений я постулировал наличие таких стадий развития и говорил о них как об «организаторах психологического развития» (Spitz, 1954). Более детально мы обсудим эту концепцию в главе XII.

Таким образом, у нас есть два утверждения: 1) филогенетически сформированные, унаследованные паттерны поведения могут пребывать в состоянии ожидания до тех пор, пока не станет доступным пусковой стимул; 2) промежуток времени ограничен критическим периодом, который знаменует появление «организатора». Эти два утверждения являются взаимозависимыми с точки зрения дальнейшего развития; ибо развитие примет отклоняющийся курс, если филогенетически сформированный, важный в эволюционном отношении паттерн поведения будет подавлен. Пожалуй, примером этого и является Моника. Если бы это утверждение удалось подкрепить дальнейшими наблюдениями, то оно имело бы огромное значение для наших гипотез о возникновении некоторых форм фиксации, и, следовательно, можно было бы также внести некоторые предложения в области психиатрической терапии.

Дата добавления: 2015-06-04