В преддверии языка 1 страница

УИЛТ

Том ШАРП

Серия: Уилт – 1

Том Шарп Уилт

OCR: AlexeyGrom

http://reeed.ru/lib/

«Том Шарп. Уилт»: ЭКСМО; М.; 2003

ISBN 5-699-02430-1

Оригинал: Tom Sharpe, “Wilt”, 1976

Перевод: Тамара Матц

Аннотация

Все началось с дружеской вечеринки, куда попал скромный преподаватель колледжа Генри Уилт. Избежав атаки любвеобильной хозяйки дома, Генри попадает в плен к надувной резиновой кукле из секс-шопа и никак не может вырваться из ее объятий. И вот… семейная жизнь Уилта трещит по швам, а тупоголовый инспектор Флинт подозревает его в тяжком преступлении…

Трилогия о Генри Уилте — «Уилт», «Уилт непредсказуемый» и «Звездный час Уилта» — самая большая удача в творчестве английского писателя-сатирика и юмориста Тома Шарпа.

Когда Генри Уилт выводил собаку на прогулку, или, точнее, когда собака выводила его погулять, или. еще точнее, когда миссис Уилт приказывала им убираться из дому, чтобы дать ей возможность заняться йогой, он всегда выбирал один и тот же маршрут. Вернее, этот маршрут выбирала собака, а Генри послушно следовал за ней. Они шли мимо почты, пересекали детскую площадку, проходили под железнодорожным мостом и выходили на тропинку, ведущую вдоль реки. Пройдя по ней около мили, они опять переходили железную дорогу и возвращались домой улицами, где все дома были больше и лучше, чем дом Уилта, где много зелени, а вдоль дороги припаркованы исключительно «роверы» и «мерседесы». Почему-то именно здесь Клем, чистокровный Лабрадор, чувствовал себя как дома и делал все свои дела, пока Уилт неловко стоял, сознавая, что он чужой в этом районе, и жалея, что это так, а не иначе. За всю прогулку практически только здесь Уилт в какой-то мере осознавал, где он находится. Всю остальную часть пути он обычно был погружен в мысли, не имевшие никакого отношения к его маршруту. По сути дела, каждая прогулка с собакой превращалась для него в путешествие в несбыточное, мечты об отдаленной возможности безвозвратного исчезновения миссис Уилт, о внезапном обретении богатства или назначении на высокий пост, о том, что бы он стал делать, будь он министром просвещения, или, еще лучше, премьер-министром. Он придумывал уловки, которые могли бы помочь ему достичь цели, мысленно спорил со своими оппонентами. Если бы кто-нибудь в этот момент обратил внимание на Уилта (а большинство людей не обращало на него никакого внимания), то увидел бы, что время от времени губы его шевелятся, а рот кривится в усмешке. Это Уилт отвечал на собственные вопросы и вдребезги разбивал контраргументы. Именно во время одной из таких прогулок, к тому же под дождем и после особо утомительного дня в училище, Уилт впервые почувствовал, что не сможет осуществить свое предназначение — жить так, как он сам считает нужным, — если с его женой не произойдет какого-нибудь страшного и не совсем случайного несчастья.

Этот вывод не был внезапным, медлительность вообще была характерна для Уилта, которому всегда не хватало решительности. Доказательством тому являлись десять лет, проведенные им в Фэнлендском техучилище в качестве младшего преподавателя второй категории. Десять долгих лет он проработал на гуманитарном отделении училища, читая лекции будущим газовщикам, штукатурам, каменщикам и водопроводчикам. Или, вернее, следя за тем, чтобы они вели себя тихо. Десять лет он провел, переходя из одной классной комнаты в другую с двумя дюжинами экземпляров Оруэлла, «Сыновей и любовников», «Кандида» или «Повелителя мух», изо всех сил стараясь, безо всякого видимого успеха, развить эстетические чувства слушателей дневного отделения.

Мистер Моррис, заведующий гуманитарным отделением училища, называл эти преподавательские муки «один на один с культурой». С точки зрения Уилта, их правильнее было бы назвать «один на один с варварством». Несомненно, этот жизненный опыт помог ему покончить с идеалами и иллюзиями юности. Помогли этому и двенадцать лет брака с Евой.

Если газовщики прекрасно существовали, ничего не ведая об эмоциональной значимости межличностных отношений, изображенных в «Сыновьях и любовниках», и издевались над глубоким проникновением Лоуренса в сексуальную сущность бытия, то Ева не была способна на подобную отрешенность. Она занималась культурной деятельностью и самосовершенствованием с энтузиазмом, раздражавшим Уилта. Хуже того, ее понятие о культуре постоянно менялось, иногда распространяясь на Барбару Гартлэнд и Аню Ситон, иногда на Успенского и Кеннета Кларка, но чаще всего ограничивалось инструктором класса керамики по вторникам или лектором по трансцедентальной медитации по четвергам. По этой причине Уилт никогда не мог знать, что его ждет вечером кроме наспех приготовленного ужина, попреков в отсутствии у него честолюбия и доморощенного интеллектуального эклектизма, который приводил его в исступление.

Чтобы забыть этих псевдочеловеков-газовщиков и Еву в позе «лотос», Уилт, шагая по тропинке вдоль реки, погрузился в мрачные мысли, которые становились еще тягостнее от сознания, что вот уже пятый год подряд ему почти наверняка откажут в повышении в должности и не назначат старшим преподавателем и что если он не предпримет как можно скорее каких-либо решительных мер, то обречен всю оставшуюся жизнь иметь дело с 3-й группой газовщиков, 2-й группой штукатуров и Евой. С этим невозможно мириться. Надо что-то делать. Над его головой прогремел поезд. Уилт стоял, провожая глазами удаляющиеся огни, и думал о несчастных случаях, связанных с пересечением железнодорожных путей.

* * *

— Он последнее время такой странный, — сказала Ева. — Просто не могу понять, что с ним.

— Что касается Патрика, то я уже давно отказалась от всяких попыток его понять, — промолвила Мэвис Моттрам, разглядывая Евину вазу. — Мне кажется, люпин стоит сдвинуть немного влево. Так он лучше оттенит ораторические свойства розы. Теперь насчет вот этого ириса. Нужно стремиться, комбинируя цвета, произвести почти звуковой эффект. Так сказать, контрапунктический.

Вздохнув, Ева кивнула.

— Он был такой энергичный, — сказала она, — а теперь он просто сидит и смотрит телек. Все, что я могу сделать, это заставить его погулять с собакой.

— Может, ему скучно без детей? — заметила Мэвис. — Я знаю, что Патрик скучает.

— Это потому, что ему есть по кому скучать, — с горечью произнесла Ева. — Генри не в состоянии даже взбодриться настолько, чтобы этих самых детей завести.

— Прости, Ева, я совсем забыла, — произнесла Мэвис и передвинула люпин так, чтобы он лучше контрастировал с геранью.

— Да не извиняйся, — отмахнулась Ева, среди недостатков которой жалости к самой себе не было. — Думаю, что я еще радоваться должна. Представь себе детей, похожих на Генри. Он такой нетворческий по характеру, и, кроме того, от детей столько беспокойства. Они забирают у человека всю творческую энергию.

Мэвис удалилась, чтобы помочь кому-нибудь еще добиться контрапунктического эффекта, на этот раз с помощью настурций и мальвы в вазе вишневого цвета. Ева потрогала розу пальцем. Мэвис так повезло. У нее есть Патрик, а Патрик Моттрам такой энергичный. Несмотря на свои размеры, Ева очень верила в энергичность и творческую жилку. Поэтому даже вполне разумные люди. не склонные поддаваться влиянию, не выдерживали больше десяти минут в ее обществе. Даже в позе «лотос» в классе йоги она умудрялась выделять энергию, а во время попыток трансцедентальной медитации напоминала кипящую скороварку. Творческая энергия несла с собой энтузиазм, лихорадочный энтузиазм женщины, не нашедшей себя, для которой каждая новая идея возвещала зарю нового дня и наоборот. Поскольку все ее идеи были либо мелки, либо невразумительны для нее же самой, то и приверженность им была соответственно кратковременной и не могла заполнить ту пустоту в жизни, которая образовалась в результате неспособности Генри к свершениям. Пока Генри жил в своем воображении бурной жизнью, Ева, начисто лишенная воображения, вела бурную жизнь на деле.

С энтузиазмом, достойным лучшего применения, она ввязывалась в разные дела, заводила новые знакомства, присоединялась к различным группам и участвовала во всевозможных мероприятиях, причем делала все это с безрассудством, под которым скрывалась ее эмоциональная неспособность остановиться хотя бы на мгновение. Сейчас же, попятившись от своей вазы, она наткнулась на кого-то, стоящего за ее спиной.

— Простите, — сказала она и, обернувшись, обнаружила пару карих глаз, внимательно ее разглядывающих.

— Не стоит извинений, — произнесла женщина с американским акцентом. Она была худенькая и одета с простотой, далеко превосходящей скромные финан совые возможности Евы.

— Я Ева Уилт, — сказала Ева, которая когда-то посещала курсы умения знакомиться с людьми при деревенском колледже в Оакрингтоне. — Мой муж преподает в техучилище, а живем мы на Парквью, 34.

— Салли Прингшейм, — произнесла женщина с улыбкой. — Мы живем на Росситер Глоув. Мы сейчас в годичном отпуске. Гаскелл — биохимик.

Должным образом оценив полученную информацию, Ева Уилт порадовалась, что оказалась достаточно предусмотрительной, одев голубые джинсы и свитер. Люди, жившие на Росситер Глоув, были на порядок выше тех, кто проживал на Парквью, да и мужья-биохимики, пребывавшие в годичном отпуске, безусловно, преподавали в университете. Мир Евы держался на способности мгновенно схватывать подобные нюансы.

— Знаете, я не уверена, что ужилась бы с ораторической розой, — заметила Салли. — Я ничего не имею против симфоний в концертных залах, но вполне обойдусь без них в вазах.

Ева уставилась на нее одновременно с удивлением и восхищением. Открытая критика искусства Мэвис Моттрам составлять букеты на Парквью считалась явным богохульством.

— Знаете, мне всегда хотелось сказать то же самое, — сказала она с неожиданной теплотой, — но я никак не могла набраться мужества.

Салли Прингшейм улыбнулась.

— Считаю, каждый должен всегда говорить то, что думает. Правда очень важна во всех сколь-нибудь серьезных взаимоотношениях. Я всегда говорю крошке Джи то, что думаю.

— Крошке Джи? — переспросила Ева.

— Это Гаскелл, мой муж, — сказала Салли. — Не то, чтобы он в полном смысле мой муж. Просто у нас свободная договоренность жить вместе. Конечно, мы официально женаты, и все такое, но я полагаю, что самое главное — иметь свободу сексуального выбора, разве не так?

* * *

Домой Ева прибыла, обогащенная несколькими новыми словами. Уилт был уже в постели и делал вид, что спит. Она разбудила его и рассказала о Салли Прингшейм. Уилт перевернулся на другой бок, пытаясь снова заснуть и моля всех богов, чтобы Ева ограничилась своими контрапунктическими букетами. В данный момент свобода сексуального выбора для обеих сторон была нужна ему меньше всего. К тому же подобные декларации, исходящие от жены биохимика, который мог себе позволить жить на Росситер Глоув, не внушали доверия. Ева слишком легко попадала под влияние богатства, общественного положения и новых знакомых, чтобы ей можно было позволить общаться с женщиной, полагавшей, что оральная стимуляция клитора является неотъемлемой частью действительно свободных взаимоотношений и что унисекс имеет право на существование. У Уилта хватало проблем со своими мужскими способностями и без требований Евы обогатить ее супружеские права орально. Ночь у него была беспокойная. Его одолевали мрачные, мысли по поводу случайных смертей, связанных со скоростными поездами, железнодорожными переездами, с их собственным «фордом» и привязным ремнем, которым пристегивалась в нем Ева. Поэтому утром Уилт поднялся ни свет ни заря и сам приготовил себе завтрак. Когда он уже собрался уходить, чтобы успеть на девятичасовую лекцию в 3-й группе механиков, Ева спустилась вниз с мечтательным выражением на лице.

— Я только что вспомнила, что забыла тебя кое о чем спросить вчера. — сказала она. — Как ты считаешь, что такое «транссексуальное разнообразие»?

— Это когда стихи о гомиках сочиняют, — быстро ответил Уилт и пошел к машине. Проехав по Парквью, он на повороте попал в пробку. Он сидел и про себя матерился. Ему было уже 34 года, и все его способности были растрачены на группу механиков и женщину, которая, без сомнения, была с интеллектуальной точки зрения ниже всякой нормы. Хуже того, он вынужден был признать, что Евины постоянные упреки, что он не мужчина, соответствовали действительности. «Если бы ты был настоящим мужчиной, — повторяла она, — ты бы проявлял больше инициативы. Ты должен самоутвердиться».

На повороте Уилт самоутвердился, ввязавшись в перепалку с водителем миниавтобуса. Как обычно, и здесь он оказался не на высоте.

* * *

— Мне кажется, проблема Уилта в том, что ему не хватает честолюбия, — заметил заведующий кафедрой английского языка, человек без нервов, имеющий тенденцию рассматривать и решать проблемы с той мерой неопределенности, которая удачно маскировала отсутствие у него уверенности в себе.

Комиссия по повышениям закивала головами, что она делала пять лет подряд.

— Может, он и недостаточно честолюбив, зато предан делу, — сказал мистер Моррис, ежегодно выступавший в поддержку повышения Уилта.

— Предан? — переспросил заведующий столовой. — Чему это он так предан? Абортам, марксизму или распущенности? Чему-нибудь, да обязательно. Я еще не встречал преподавателя-гуманитария, который не был бы чудаком, извращением или ярым революционером, а, чаще всего, первым, вторым и третьим одновременно.

— Совершенно верно, совершенно верно, — подтвердил заведующий кафедрой механической обработки материалов, на станках которого студент-придурок однажды смастерил несколько бомб.

Мистер Моррис ощетинился.

— Я согласен, что один или два преподавателя слишком… так сказать… ударялись в политику, но я решительно возражаю против предположения, что…

— Давайте отвлечемся от всех этих общих вещей и вернемся к Уилту, — заявил заместитель директора училища. — Мы остановились на том, что он предан делу.

— Он нуждается в поощрении, — сказал мистер Моррис. — Черт побери, он работает здесь уже десять лет, и у него все еще вторая категория.

— Именно это я и имел в виду, говоря, что он недостаточно честолюбив, — заметил заведующий английской кафедрой. — Если бы он был достоин повышения, то давным-давно был бы старшим преподавателем.

— Должен заметить, что я полностью с этим согласен, — сказал завкафедрой географии. — Совершенно очевидно, что человек, который в течение десяти лет безропотно соглашается иметь дело с газовщиками и водопроводчиками, не способен заниматься административной работой.

— Разве мы повышаем людей только из административных соображений? — спросил мистер Моррис устало. — Между прочим, Уилт прекрасный преподаватель.

— Хочу заметить, — вмешался доктор Мейфилд, заведующий кафедрой социологии, — что сейчас, в преддверии введения степеней в области исследований проблем городов и изучения средневековой поэзии, — я счастлив сообщить вам, что их введение в принципе одобрено Национальным советом по научным званиям, — крайне важно проводить солидную кадровую политику и резервировать места старших преподавателей для кандидатов, обладающих специальной подготовкой и достижениями в конкретных областях науки, а не…

— Если я правильно вас понял, — перебил его доктор Боард, возглавляющий кафедру современных языков, — вы предлагаете предпочесть на должности старших преподавателей остепененных специалистов, не умеющих преподавать, а не тех, кто умеет это делать, но не имеет степени?

— Если бы доктор Боард не прерывал меня, — продолжил доктор Мейфилд, — он бы понял, что то, что я сказал…

— Маловероятно. — заметил доктор Боард, — даже если забыть о вашем синтаксисе.

Вот так и случилось, что пятый раз подряд о повышении Уилта забыли. Фэнлендское техучилище расширялось. Возникали новые курсы, и все больше студентов, у которых было мало способностей, поступало туда, чтобы обучаться у высококвалифицированных преподавателей, чтобы в один прекрасный день училище сменило приставку «тех» на «политех». Это было сокровенной мечтой всех заведующих кафедрами и отделениями, и в процессе достижения этой высокой цели чувством личного достоинства Уилта и надеждами Евы Уилт можно было пренебречь.

Уилт узнал эти печальные новости в столовой, перед ленчем.

— Мне очень жаль. Генри, — сказал мистер Моррис после того, как они взяли подносы. — Всему виной это ужасное экономическое давление. Даже на отделении современных языков сокращения. У них только двое получили повышение.

Уилт кивнул. Ничего другого он и не ожидал. Он работал не на той кафедре, был женат не на той женщине и вообще жил не той жизнью. Он поставил свою тарелку с рыбными палочками на угловой столик и съел их в одиночестве. Вокруг него преподаватели обсуждали различные планы, в частности, кто попадет в следующем семестре в правление курса. Все они преподавали либо математику, либо экономику, либо английский, то есть предметы, которые считались наиболее важными, и поэтому добиться повышения было для них плевым делом. Гуманитарные науки в расчет не принимались, так что о повышении здесь было бесполезно даже заикаться. Уилт закончил ленч и пошел в справочную библиотеку посмотреть фармакопею на инсулин. Ему вдруг пришло в голову, что инсулин — яд, не оставляющий следов.

* * *

Так ничего и не выяснив, без пяти два он направился в комнату 752 развивать эстетические чувства пятнадцати учеников-мясников, обозначенных в расписании как «Мяс. I». Как водится, они опоздали и были в подпитии.

— Мы пили за здоровье Билла, — возвестил один из них, когда они в десять минут третьего ввалились в класс.

— Что вы говорите! — отозвался Уилт, раздавая учащимся экземпляры «Повелителя мух». — Ну и как он?

— Чертовски плохо, — отозвался верзила, на кожаной куртке которого сзади было написано «От-зынь!». — Его выворачивает наизнанку. У него день рождения, он выпил четыре рюмки водки и коктейль…

— Мы остановилась на том, как Пигги попадает в лес, — сказал Уилт, пытаясь отвлечь их внимание от дня рождения. Он взял тряпку и стер с доски изображение противозачаточного колпачка.

— Это отличительный знак мистера Седвика, — сказал один из мясников. — Он всю дорогу распространяется о противозачаточных средствах и тому подобном. У него такой пунктик.

— Пунктик? — переспросил Уилт, стараясь быть лояльным.

— Ну, знаете, насчет контроля за рождаемостью. Он ведь когда-то был католиком, верно? А теперь он уже не католик, вот и старается наверстать упущенное, — сказал невысокий парнишка с бледным лицом, развертывая шоколадку.

— Кто-нибудь должен рассказать ему о противозачаточных таблетках, — вмешался другой парень, поднимая голову с парты и глядя на Уилта заспанными глазами. — С резинкой ни фига не чувствуешь. С таблеткой куда лучше.

— Наверное, ты прав. — сказал Уилт. — Но я слышал, бывают и осложнения.

— Ну, это кто и как берется за дело. — заявил парень с бакенбардами.

Уилт неохотно вернулся к «Повелителю мух». Он читал эту книгу, наверное, уже в двухсотый раз.

— Так вот. Пигги попадает в лес и… — начал он, но его тут же пережил еще один ученик, который, судя по всему, разделял отвращение Уилта к приключениям Пигги.

— Осложнения дают только те таблетки, где много половых гормонов.

— Половых гормонов? Очень интересно, — заметил Уилт. — Похоже, ты хорошо в этом разбираешься.

— Одна старуха, что живет на. нашей улице, получила тромб в ноге…

— Глупая старуха, — сказал парень с шоколадкой.

— Слушайте, — вмешался Уилт, — или мы будем разбираться, что Питер знает по поводу побочных эффектов противозачаточных таблеток, или мы будем дальше читать про Пигги.

— А пошла она, эта Пигги, — заявили бакенбарды.

— Прекрасно, — сказал Уилт с облегчением. — Тогда сидите тихо.

— Итак, — сказал Питер, — эта баба. правда, она не такая уж и старая, ей где-то около тридцати, так вот она пила таблетки, и у нее появился тромб, и доктор сказал моей тетке, что все дело в гормонах и что ей лучше пить другие таблетки. Так вот ее мужу пришлось пойти на стерилизацию, чтобы у нее больше не было тромба.

— Пусть меня застрелят, чтоб я такое над собой позволил, — заявил парень с шоколадкой. — Я хочу, чтобы у меня там все было как положено.

— Каждому — свое, — сказал Уилт.

— Никому не позволю подступиться к моему хозяйству с проклятым ножом, — сказали бакенбарды.

— Да кому ты нужен? — заметил кто-то.

— А как насчет того мужика, чью жену ты трахнул? — спросил парень с шоколадкой. — Уверен, он не имел бы ничего против.

Уилт еще раз прибегнул к помощи поросенка и вернул их к обсуждению проблем стерилизации.

— Кстати, — сказал Питер, — теперь это не то, чтобы раз и навсегда. Они теперь могут тебе вставить такой маленький золотой краник, и ты можешь его повернуть, если захочешь потомства.

— Да иди ты! Все вранье!

— Ну, бесплатно тебе это никто не сделает, надо заплатить. Я читал об этом в журнале, в Америке уже эксперименты проводят.

— А что если прокладка полетит? — спросил парень с шоколадкой.

— Позовешь водопроводчика.

Уилт сидел и слушал, как мясники из первой группы разглагольствовали о стерилизации и противозачаточных спиралях, об индейцах, которым бесплатно раздают приемники, о самолете, приземлившимся в Одли Энде с грузом нелегальных иммигрантов, о том, что сказал чей-то брат, полицейский в Брикстоне, о черных, о том, что ирландцы еще хуже и о бомбах, а потом опять о католиках и контроле за рождаемостью, о том, что кто это захочет жить в Ирландии, где даже презервативов не купишь, и опять о таблетках. И все это время Уилт напряженно думал, как бы ему избавиться от Евы. Посадить ее на диету из противозачаточных таблеток с высоким содержанием гормонов? Если их растереть и смешать с овалтином, который она принимает перед сном, то есть надежда, что она быстренько вся покроется тромбами. Но он тут же выбросил эту идею из головы. От одной мысли о Еве с тромбами выворачивало наизнанку. Кроме того, таблетки могли не подействовать. Нет, надо придумать что-то более эффективное и надежное. Лучше всего подошел бы несчастный случай.

По окончании урока Уилт собрал свои книги и направился в учительскую. У него было «окно». По пути он прошел мимо строящегося административного корпуса. Участок уже был расчищен, и строители бурили шурфы под фундамент. Уилт остановился и стал смотреть, как буровая машина медленно вгрызается в землю. Рыли большие ямы. Широкие. Тело вполне поместится.

— На какую глубину копаете? — спросил он одного из рабочих.

— Тридцать футов.

— Тридцать футов? — переспросил Уилт. — А когда бетон будете заливать?

— В понедельник утром, если повезет, — сказал рабочий.

Уилт пошел дальше. Ему пришла в голову жуткая идея.

Это был один из лучших дней Евы Уилт. У нее были просто дни, отличные дни и другие, которые она называла «один из таких дней». В «просто» дни все шло своим чередом, она стирала, пылесосила гостиную, мыла окна, убирала постели, драила ванну, посыпала антисептиком унитаз, отправлялась в Центр общественной гармонии, где помогала ксерокопировать или разбирать старую одежду к распродаже, иными словами, помогала, как могла. Потом возвращалась домой обедать, после чего шла в библиотеку или к Мэвис, Сюзан или Джин попить чаю и поговорить про жизнь и про то, как редко теперь Генри спит с ней и как она упустила свой шанс, отказав в свое время клерку, который теперь уже управляющий, затем возвращалась домой и готовила Генри ужин. Потом шла на занятия йогой, составлением букетов, медитацией или керамикой, и наконец забиралась в постель с чувством выполненного долга.

В «один из таких дней» все шло наперекосяк. Хотя она делала то же самое, все валилось из рук. Например, сгорал предохранитель в пылесосе, или забивался сток в раковине, куда попал кусочек морковки. В такие дни пришедшего с работы Генри ждало либо молчание, либо град упреков по поводу его многочисленных ошибок и Недостатков. В такие дни Генри обычно особенно долго гулял с собакой и спал беспокойно, то и дело поднимаясь, чтобы пойти в туалет, сводя этим на нет благотворное действие антисептика, которым Ева посыпала края унитаза, и тем самым давая ей предлог поутру снова наброситься на него с упреками и напоминаниями о всех его недостатках.

— Что же я, черт побери, должен делать? — спросил он однажды. — Если я спускаю воду, ты жалуешься, что я не даю тебе спать, а если я не спускаю воду. ты говоришь, что утром на. все это противно смотреть.

— Да. противно, и, кроме того, зачем это ты смываешь антисептик с боков унитаза? И не отпирайся! Я сама видела. Ты прицеливаешься по кругу, чтобы порошка совсем не осталось. Ты делаешь это специально.

— Если я буду спускать воду, он и так весь смоется, да еще и ты проснешься, — сказал Уилт, сознавая, что у него действительно, выработалась привычка метиться именно в порошок. Чем-то он ему был противен.

— Почему ты не можешь дождаться утра? И вообще, так тебе и надо, — сказала она, предупреждая его очевидный ответ. — Меньше надо пива пить. Ты должен гулять с Клемом, а не наливаться в. этой ужасной забегаловке.

— Отлить иль не отлить, вот в чем вопрос, — сказал Уилт, принимаясь за овсянку. — Что ты от меня хочешь? Чтоб я его узлом завязал?

— Какая разница, завяжешь не завяжешь, — с горечью заметила Ева.

— Для меня очень даже большая разница, так что спасибо.

— Я имею в виду нашу интимную жизнь, и ты прекрасно это понимаешь.

— А, ты об этом, — сказал Уилт.

Но так обычно происходило в «один из таких дней».

В ее лучшие дни случалось нечто неожиданное, привносившее в ежедневную рутину новое и будившее в Еве уснувшие было надежды, что каким-то чудесным образом все изменится к лучшему. Именно на таких ожиданиях и зиждилась ее вера в жизнь. Эти смутные надежды были духовным эквивалентом тех мелочей, которые занимали все ее время и так удручающе действовали на Генри. В ее лучшие дни солнце обычно светило ярче, настроение у Евы было приподнятое, и, обрабатывая мастикой лестницу, она напевала себе под нос «Однажды принц придет ко мне». В такие дни, преисполненные неясных, но прекрасных и возвышенных ожиданий, Еву особенно раздражал вид Генри Уилта, возвращающегося после трудного дня в училище. Генри приходилось самому заботиться об ужине, и, если у него хватало сообразительности, он старался держаться от дома как можно дальше. Именно такими вечерами Генри бывал ближе всего к тому, чтобы действительно убить Еву, а там будь что будет.

* * *

В один из ее лучших дней, по дороге в Общественный центр, Ева натолкнулась на Салли Прингшейм. Эта абсолютно случайная встреча произошла потому, что Ева отправилась в путь не на велосипеде, а пешком, и предпочла Росситер Глоув прямой дороге по Парквью. хотя последняя была на полмили короче. Салли как раз выезжала из ворот на новеньком «мерседесе». Этот факт не ускользнул от внимания Евы, и она понимающе улыбнулась.

— Это же надо, как я неожиданно наткнулась на вас, — сказала она жизнерадостно, когда Салли остановила машину и открыла дверцу.

— Может, вас подвезти? Я еду в город, надо купить что-нибудь легкомысленное для сегодняшнего вечера. К Гаскеллу приезжает шведский профессор из Гейдельберга. и мы собираемся к Ма Танте.

Ева с удовольствием уселась на сиденье, в уме подсчитывая стоимость машины и дома, поражаясь необходимости иметь что-то легкомысленное для посещения Ма Танте (где, как она слышала, даже аперитивы стоят 95 пенсов) и тому, что д-р Прингшейм развлекает приезжающих в Ипфорд шведских профессоров.

— Я собиралась идти пешком, — соврала она. — Генри забрал машину, а сегодня такой чудесный день.

— Гаскелл купил себе велосипед. Он говорит, что так быстрее, да и полезно для фигуры, — сказала Салли, сама не ведая, что тем самым обрекает Генри Уилта еще на одну неприятность. Ева про себя сразу же решила, что Генри должен купить на полицейском аукционе велосипед и ездить на нем на работу и в дождь и в снег. — Я собиралась заглянуть в «Моды Фелисити», посмотреть, нет ли там чесучовых пончо. Я их сама не видела, но мне говорили, что это стоящее дело. Жена профессора Гранта там была и говорит, что у них прекрасный выбор.

— Не сомневаюсь, что это так, — подтвердила Ева, чьи отношения с «Модами Фелисити» ограничивались разглядыванием витрин и недоумением, кто же, черт побери, может позволить себе платья по 40 фунтов. Теперь она это знала. Они въехали в город и оставили машину на многоэтажной стоянке. К этому времени Ева успела узнать очень многое о Прингшеймах. Приехали они из Калифорнии. Салли познакомилась с Гаскеллом, когда добиралась автостопом из Аризоны. До того она жила в Канзасе, но уехала, чтобы пожить в коммуне. У нее были и другие мужчины. Гаскелл ненавидит кошек. У него на них аллергия. Бороться за эмансипацию женщин — нечто большее, чем просто сжечь свой лифчик. Это прежде всего полная поддержка программы достижения превосходства женщин над мужчинами. Любовь — это прекрасно, если не давать задеть себя за живое. Компост они уже внесли, а сломанный телевизор вынесли. У отца Гаскелла была сеть магазинов, и это было отвратительно. Иметь деньги очень удобно, а на Росситер Глоув тоска смертная. И прежде всего, ебля должна быть в удовольствие, обязательно в удовольствие, с какой бы стороны на это ни посмотреть.

Дата добавления: 2015-06-25