Любовь хорошая и плохая

Любящий, сформированный культурой

Хотя мы все в определенном смысле подчинены куль­туре, в которой живем, некоторые из нас развивают очень мощные и поистине доминирующие привязанности к идо­лам рынка, к целям, которые формулирует для нас обще­ство. Нужно жить в правильном районе и иметь правиль­ных соседей, вступать в брак с подходящим человеком, иметь определенное количество детей. Вообще, вступать

[49]

в брак и иметь детей считается неоспоримым, не подвер­гаемым сомнениям, неизбежной привязанностью, кото­рая направляет нашу жизнь, независимо от того, удов­летворяет она нашим подлинным желаниям и потребно­стям или нет.

Возьмем, например, ребенка, которого постоянно нака­зывают за малейший беспорядок во внешности, в поведе­нии или в комнате. Руки у него всегда должны быть чисты­ми, волосы причесанными, а манеры приличными. Такой мальчик может вырасти с необыкновенно сильной привя­занностью именно к такому образу жизни. На основе этой привязанности могут вырасти другие, которые ее усилят и скажутся на всей личности и даже на выборе профессии. Он может стать менеджером, специалистом по наведению порядка в делах, по созданию способов поддержания этого порядка.

Такой человек может всю жизнь испытывать привязан­ность к новым и чистым вещам. Он поселится только в совершенно новом, только что построенном доме или квар­тире; ему и в голову никогда не придет покупать подержан­ную машину. Он привяжется к женщине не за ее тепло и любовь, а потому, что у нее всегда безупречные манеры и внешность и ни один волосок не выпадает из прически. Бели он женится, он может быть вполне доволен своим выбором, потому что жена привязана к тем же принципам порядка и эффективности. Вместе они создают безупреч­ную, почти асептическую семейную обстановку, которая лишь изредка нарушается вырывающимися наружу други­ми их потребностями, с которыми они не в состоянии спра­виться порознь или вместе.

В потребностях, которые так глубоко укоренились, со­циально приемлемые цели легко находят плодородную по­чву. Такие люди всегда поддерживают то, что социально корректно в их группе; всякое отступление от нормы ка­жется им причудливым и странным. Они ведут себя так, словно боятся хоть в чем-то нарушить общепринятое и при­влечь к себе внимание. В защитной окраске конформизма они находят безопасность.

[50]

Подгоняемые устойчивыми ветрами социального ок­ружения, многие из нас на самом деле теряют контакт с собственными желаниями и потребностями. Часть нашей индивидуальности всегда остается непроявленной, и неко­торые привязанности, которые лучше способствовали бы удовлетворению наших потребностей, слабеют и исчезают.

Рассматривая многочисленные способы формирования привязанностей, мы не можем игнорировать тот факт, что некоторые виды любви возникают на основе сознательных желаний. Мы делаем выбор независимо от того, рациональ­ный он или нет. И обычно мало проку в том, чтобы рацио­нально объяснить истинное происхождение нашей привя­занности. Привязанность может быть совершенно ирраци­ональной и в то же время хорошей. По крайней мере не вредной.

Некоторые виды любви настолько очевидно противоре­чат интересам индивида, что ему не нужно сообщать об этом: он и сам знает, что излишнее потребление пищи, ал­коголя или табака вредно. Женщина, привязавшаяся к муж­чине из-за того, что он расточительно тратит деньги, раз­влекая ее, может найти эту привязанность несчастливой, когда выйдет за него замуж и обнаружит, что его расточи­тельность превратилась в финансовую безответственность.

Мужчина может влюбляться в очаровательных женщин, в одну за другой, но не в состоянии прочно привязаться ни к одной из них; такая легкомысленная любовь может при­носить радость и даже казаться ему хорошей и полезной, потому что он никогда не увлекается слишком серьезно и потому никогда и не страдает. И тем не менее более проч­ные и постоянные отношения могут быть хороши для него в другом смысле, о котором он не подозревает. Разница в ценностях подобна разнице во вкусах; например, те, кому нравится легкая популярная музыка, каждый месяц нужда­ются в новой мелодии, а те, кто ценит Баха, могут наслаж­даться своей привязанностью к одной и той же музыке нео­граниченно долго. Любящий, способный установить прочные

[51]

моногамные отношения, удовлетворяет свои глубокие по­требности значительно успешнее, чем иной удовлетворяю­щийся последовательностью недолговечных связей. Боль­ше того, в таком случае не бывает пустых промежутков между одной любовью и следующей.

Любовь хороша, когда удовлетворяет наши потребности и делает это без вреда и без вмешательства в другие хоро­шие и здоровые виды любви. Такая любовь позволяет нам чувствовать себя свободными, способными делать выбор, принимать решения. Мы можем на время забыть о такой любви, заняться чем-то другим, а потом вернуться к ней с удовольствием, не омраченным чувством вины.

Нам не нужны сложные и тщательно разработанные пра­вила, чтобы узнать такую любовь. По тому, как она обога­щает нашу жизнь, не оставляя горького послевкусия, мы понимаем, что она хороша для нас.

Любовь, которая для нас плоха, может удовлетворить некоторые потребности, но вступит в противоречие с удов­летворением других, а потребности, которые она удовлет­воряет, скорее всего окажутся невротическими. Такая лю­бовь стремится поработить нас, командовать нами, принуж­дать и овладевать; мы живем, окруженные страхом нару­шить установленные для нас правила, как будто живем при фашистском правительстве.

Иногда любовь, которая плоха для нас, даже не распо­знается как любовь. Возьмем в качестве примера девушку, мать которой всегда тревожилась о ней, потому что она в детстве очень плохо ела. Идеал здорового ребенка для ма­тери — пухлый, с ямочками, розовый и постоянно улыбаю­щийся. А девочка страдала коликами, была очень худой, без ямочек, лицо ее не было розовым, и она редко улыба­лась. Мать срывала свое разочарование, пытаясь кормить ее силой, а девочка отвечала тем, что отказывалась откры­вать рот; иногда ее даже рвало. Но в возрасте двенадцати­тринадцати лет все изменилось, и девочка начала есть мно­го и помимо своей воли. Теперь ее мать (да и она сама) мечтала о нимфоподобной стройной фигуре, а бедная де­вочка была полной, неповоротливой и с плохим цветом

[52]

кожи. И теперь та самая мать, которая раньше говорила ей: «Ты должна закончить все на тарелке, прежде чем выйдешь из-за стола», говорит: «Ты должна прекратить столько есть, должна сесть на диету».

Разумеется, это пример гневного, враждебного поведе­ния, протест против матери, которую никогда не удовлет­воряло то, какой была ее дочь. Девочка пронесла этот свой протест через всю жизнь; став взрослой, все свои лучшие интересы она принесла в жертву победе, которую одержать невозможно. Впоследствии она довела свою фигуру до более привлекательных размеров, но внутри оставалась все той же маленькой девочкой, ведущей ту же самую борьбу.

Всякий, кто на протяжении всего детства вел схожую борьбу, подобен рыцарю в доспехах, едущему по местности с копьем в руке в поисках дракона, которого можно было бы убить. Молодая женщина со временем найдет молодого человека и выйдет за него замуж, но брачные клятвы не устранят враждебности, которую она пронесла сквозь годы. Рано или поздно эта враждебность найдет выход, и где бу­дет этот выход, как не в ее браке?

И вот ее муж становится жертвой ее враждебности, к которой не имеет никакого отношения. Он не виноват в ее протесте, в гневе, который нарастал в ней все время, пока она росла. И ему приходится соглашаться с ней. Согла­шаться во всем, в самых тривиальных делах, иначе она нач­нет проявлять свою враждебность таким образом, что раз­рушит брак, хотя эта враждебность не имеет отношения к ее браку, к сексу или к мужу, которого она на самом деле любит.

Дата добавления: 2015-06-25