Ксенофан, Парменид, Зенон

Гераклит подчеркнул одну сторону противоречия бытия — измене­ние вещей, текучесть сущего. Подвергая критике гераклитовское учение, Ксенофан, а особенно Парменид и Зенон обратили внима­ние на другую сторону — на устойчивость, сохранение вещей. Принято считать, что греки вообще не были склонны к умереннос­ти ни в своих теориях, ни в своей жизни. Если Гераклит утверждал, что все изменяется, то Парменид — прямо противоположное: ничто не изменяется. Замечательно по силе обобщения утвержде­ние Парменида: «Ничто не может стать чем-нибудь и нечто не может превратиться в ничто».

Рассмотрим воззрения Ксенофана именно в этом контексте пото­му, что Парменид — центральная фигура этой школы — ученик Ксе­нофана. Его учение и по времени, и по существу предшествует учению Гераклита, а учение последнего предшествует учению Парменида.

Ксенофан из Колофона (ок. 565—473 до н.э.) — столь же фи­лософ, сколь и поэт— изложил свое учение стихами. Всю жизнь (а прожил он почти сто лет) был очень бедным, скитался по раз­личным городам Греции в качестве рапсода, чем и добывал пропи­тание. Он и не стремился к богатству, находя в самом себе неисто­щимые сокровища: его дух был постоянно и фанатично погружен в созерцание великих идей и в поиски их наилучшего поэтического выражения, окрыленный рвением к знанию и мудрости. Он был безжалостен к праздным, требовал от людей трезвой деятельности согласно разуму и на пользу себе и людям. Ксенофан не был рав­нодушен к поэтическим красотам гомеровских творений, но его возмущала их религиозная неправда (в этом с ним единодушен Платон). Ксенофан писал: «Всем Ресиод и Гомер бессмертных богов наделили, что у людей укор вызывает и порицание; кражей, блудом, взаимным обманом их наделили». Он выступал против антропоморфических элементов в религии: он высмеивал богов в человеческом виде и жестоко бичевал поэтов, которые приписывают небожителям желания и грехи человека. Он считал, что бог ни телом, ни духом не походит на смертных. Выска­зывая свою мысль в одной из сатир, он ссылался на эфиопов, изо­бражающих своих богов плосконосыми, и на фракиян, которые дают богам своим голубые глаза и грубые очертания.

Ксенофан высказал ряд оригинальных для своего времени мыслей, например о происхождении Земли, полагая, что она появилась из моря. В качестве аргументов он ссылался на то, что в отдалении от моря (в горах) находят раковины, а на камнях — отпечатки рыб и растений. (Это уже не мифология, а строгая логика научного порядка.)

Философские воззрения Ксенофана особо значимы для нас по­тому, что он стоял во главе монотеистов и во главе скептиков. Именно из его уст вырвался крик отчаяния: ничего нельзя знать достоверно! Секст Эмпирик приводит такие слова Ксенофана: «Ясно никто не постиг ничего и никто не постигнет!» Нерешитель­ность его тонкого ума посеяла семена скептицизма, которые про­растают на ниве всей последующей истории философии. Состояние его ума метко описано неким Тимоном, который вкладывает в уста Ксенофана такие слова: «О, если бы я имел ум глубокий, осторож­ный и в обе стороны глядящий! Увы! Долго блуждал я, обольщен­ный, по дороге заблуждений! Теперь убелен я годами, но подвер­жен сомнению и разнообразному томительному колебанию, ибо, куда ни обращусь, я теряюсь в едином и всем».

Впервые именно Ксенофан осуществил разделение видов знания, сформулировав проблему соотношения «знания по мнению» и «знания по истине». Показания чувств дают не истинное знание, а лишь мнение, видимость: «над всем царит мнение», «людям не истина, а лишь мнение доступно», утверждает мыслитель.

Ксенофан, обуреваемый сомнениями, не был удовлетворен взглядами Фалеса и Пифагора на бытие. Состояние его души выражено фразой Аристотеля: «Вперив свой взор в беспредельное небо, он объявил, что единое Бог». Солнце и месяц неслись по этому небу, звезды мерцали в его необъятном пространстве; Земля беспрестанно рвалась к нему в виде шара; души людей стремились к нему каким-то неясным влечением. Это — центр бытия, это само бытие, оно есть Единое, недвижимое, в лоне его движения Многое. (Трактовку Бога в виде небосвода и шара следует понимать как ме­тафору, памятуя, что автор склонен к образному мышлению.) Под Единым Богом Ксенофан вовсе не разумел личного Бога, отдель­ного от мира: Бог неотделим от мира, который суть лишь его про­явление. Ксенофан полагал, что есть лишь одно Бытие во многих видах и это одно — Бог. Ксенофана можно назвать монотеистом пантеистического толка.

Парменид (конец 7-6в. до н.э.) — философ и политичес­кий деятель, центральная фигура Элейской школы. Он родился в знатной семье и провел молодость в забавах и роскоши, а когда пресыщение удовольствиями подсказало ему о ничтожестве на­слаждений, он стал созерцать «ясный лик истины в тишине слад­кого учения». Он принимал активное участие в политических делах родного города. Парменид был признан своими согражданами одним из мудрых политических руководителей Элеи. По утвержде­нию Плутарха, «Парменид же свое собственное отечество привел в порядок отличнейшими законами, так что власти ежегодно за­ставляли граждан давать клятву оставаться верными законам Парменида».

Как было принято тогда, Парменид написал поэму «О природе», где образно представлен путь познания в виде аллегорического описания путешествия юноши к богине, открывающей ему истину. В первых же стихах поэмы Парменид провозглашает главенствую­щую роль разума в познании и подсобную роль чувств. Он разгра­ничивает (вслед за Ксенофаном) истину, основанную на рациональ­ном познании, и мнение, основанное на чувственных восприятиях, которые знакомят нас лишь с видимостью вещей, но не дают знания их истинной сущности. Философию он разделил на философию ис­тины и философию мнения, назвав критерием истины разум, в чувствах же, говорил он, точности нет: не доверяйте чувственным восприятиям, не вращайте бесцельно глазами, не слушайте ушами, в которых раздается только шум, и не болтайте праздно языком, но разумом исследуйте высказанные доказательства.

Центральной идеей Парменида является бытие, соотношение мышления и бытия. Мышление всегда относится к чему-то, ибо без сущего, о котором оно высказывается, мы не найдем мысли. По­пробуйте помыслить ни о чем! И вы убедитесь, что это невозможно. Ничего нет и ничего не будет, кроме сущего, да и нет сущего, где было бы пусто от сущего. Бытие не возникло: оно непреходяще. Гениальна идея Парменида о том, что нет и не может быть пустого пространства и времени вне изменяющегося бытия. Сущее Парме-нид считал лишенным изменчивости и многообразия. Парменид тем самым создал непроходимую пропасть между миром, как он дан нам в восприятии, полным движения, и миром единого и неподвижного бытия, открывающегося мышлению. Возникла драматическая си­туация в развитии познания: одни расплавляли мир в потоке воды и полыхании огня, а другие как бы кристаллизовали его в непо­движном камне. Ценна такая идея Парменида: только бытие есть, небытия 'нет. Лишь у «пустоголового племени» бытие и небытие признаются тождественными. Небытие невозможно ни познать, ни высказать: мыслимо только сущее. Нельзя отыскать мысль без бытия: мысль без бытия — ничто. Нужно отметить глубокую мудрость этой идеи. И в самом деле: попробуйте помыслить то, чего нет, т.е. небытие. У вас ничего не получится. Ваша мысль будет метаться в поисках небытия, при этом каждый раз как бы «хватая» нечто сущее. Небытие недоступ­но ни чувствам, ни мыслям. Тут у Парменида выявляется исключи­тельно глубокая идея о предметной отнесенности мысли; эта фун­даментальная идея остается непоколебимой в веках. Любопытна мысль Парменида, считавшего, что Вселенная не имеет недостат­ков, Характеризуя сущее в его цельности, он говорит: сущее не может быть «ни чуточку больше, ни чуточку меньше». Стало быть, нет и пустого пространства: все наполняется бытием. Эта мысль полностью верна — в духе А. Эйнштейна. Особо подчеркнем, что Парменид увязывал духовный мир чело­века с такими детерминантами, как положение человека и уровень его телесной организации: высшая степень организации дает и высшую степень мышления. А телесность и духовность совпадают в мироздании в Боге.

Зенон Элейский (ок. 490—430 до н.э.) — философ и полити­ческий деятель, любимый ученик и последователь Парменида. «Акме» Зенона относят к 460 г. до н.э. Зенон пользовался славой как талантливый учитель и оратор. Молодость прожил в тихом уединенном учении, высоко ценил превосходство умственных на­слаждений — единственных удовольствий, никогда не пресыщаю­щих. От Парменида научился презирать роскошь. Его наградой был голос собственного сердца, ровно бившегося в сознании своей правоты. Вся его жизнь — борьба за истину и справедливость. Она кончилась трагически, но велась не понапрасну. Заслуги Зенона как философа очень велики. Они вошли в века. Он развивал логику как диалектику. Обратимся к наиболее известному опровержению возможности движения — знаменитым апориям Зенона, которого Аристотель назвал изобретателем диалектики. Апории чрезвычай­но глубоки и вызывают интерес по сей день. Мы не можем входить во все многочисленные стороны зеноновских апорий (им посвяще­ны книги), и наше изложение по необходимости поверхностно. Внутренние противоречия понятия о движении ярко выявляют­ся в знаменитой апории «Ахиллес», где анализируется положение, при котором быстроногий Ахиллес никогда не может догнать чере­пахи. Почему? Всякий раз, при всей скорости своего бега и при всей малости разделяющего их пространства, как только он ступит на место, которое перед тем занимала черепаха, она несколько про­двинется вперед. Как бы ни уменьшалось пространство между ними, оно ведь бесконечно в своей делимости на промежутки и их надобно все пройти, а для этого необходимо бесконечное время. И Зенон, и мы прекрасно знаем, что не только Ахиллес быстроногий, но и любой хромоногий тут же догонит черепаху. Но для философа вопрос ставился не в плоскости эмпирического существования дви­жения, а в плане мыслимости его противоречивости в системе по­нятий, в диалектике его соотношения с пространством и временем.

Аналогично, в апории «Стрела» Зенон доказывает, что, двига­ясь, стрела в каждый данный момент времени занимает данное место пространства. Так как каждое мгновение неделимо (это что-то вроде точки во времени), то в его пределах стрела не может из­менить своего положения. А если она неподвижна в каждую данную единицу времени, она неподвижна и в данный промежуток его. Движущееся тело не движется ни в том месте, которое оно зани­мает, ни в том, которое оно не занимает. Поскольку время состоит из отдельных моментов, постольку движение стрелы должно скла­дываться из суммы состояний покоя. Это также делает невозмож­ным движение. Поскольку стрела в каждом пункте своего пути за­нимает вполне определенное место, равное своему объему, а дви­жение невозможно, если тело занимает равное себе место (для дви­жения предмет нуждается в пространстве, большем себя), то в каждом месте тело покоится. Словом, из того соображения, что стрела постоянно находится в определенных, но неразличимых «здесь» и «теперь», вытекает, что положения стрелы также нераз­личимы: она покоится.

Апории Зенона связаны с диалектикой дробного и непрерывного в движении (а также самом пространстве-времени). Анализируя гипо­тетическое соревнование Ахиллеса и черепахи, Зенон представляет перемещение каждого из них в виде совокупности отдельных конеч­ных перемещений: первоначального отрезка, разделяющего черепаху и Ахиллеса, того отрезка, который проползет черепаха, пока Ахиллес преодолевает исходный разрыв, и т.п. В этом «пока» и заключена замена непрерывного движения на отдельные «шажки» — в ре­альности ни Ахиллес, ни черепаха не ждут друг друга и движутся независимо от условного разбиения их пути на воображаемые от­резки. Тогда путь, который предстоит преодолеть Ахиллесу, равен сумме бесконечного числа слагаемых, откуда Зенон и заключает, что на него не хватит никакого (конечного) времени.

Если считать, что «время» измеряется количеством отрезков, то заключение справедливо. Обычно, однако, указывают, что Зенону просто не было знакомо понятие суммы бесконечного ряда, иначе он увидел бы, что бесконечное число слагаемых дает все же конеч­ный путь, который Ахиллес, двигаясь с постоянной скоростью, без сомнения, преодолеет за надлежащее (конечное) время.

Таким образом, элеатам не удалось доказать, что движения нет. Они своими тонкими рассуждениями показали то, что едва ли кто из их современников осмысливал, — что такое движение? Сами они в своих размышлениях поднялись на высокий уровень фило­софских поисков тайны движения. Однако они не смогли разорвать путы исторической ограниченности развития философских воззре­ний. Нужны были какие-то особые ходы мысли. Эти ходы нащупы­вали основоположники атомизма.

Апории Зенона «Ахиллес» и «Стрела» обнажают глубокую за­гадку того, как из неподвижности, видимого отсутствия измерений («стрела покоится в каждый момент») рождается движение.

Дата добавления: 2015-06-25