Моби Дик, или Белый Кит 19 страница

— А ну, выходи, разбойники! — загремел угрожающе капитан, потрясая зажатыми в каждой руке пистолетами, которые только что принес ему стюард. — Выходи, бандиты!

Стилкилт вспрыгнул на баррикаду и прошелся по ней, бросая вызов направленным на него пистолетам; однако он дал ясно понять капитану, что его (Стилкилта) смерть будет сигналом для кровопролитного морского бунта. Опасаясь в душе, что именно так и случится, капитан несколько сбавил тон, все же он приказал инсургентам немедленно вернуться к исполнению своих обязанностей.

— Обещаете не тронуть нас, если мы это сделаем? — спросил их главарь.

— А ну, давай за работу! Давай за работу! Я ничего не обещаю! Делай свое дело! Вы что, хотите потопить судно? Нашли время бунтовать! За работу! — И он снова поднял пистолет.

— Потопить судно? — вскричал Стилкилт. — Что же, пусть тонет! Ни один из нас не вернется к работе, пока вы не дадите клятвы, что не поднимете на нас руку. Что скажете, ребята? — спросил он, оборачиваясь к своим товарищам. Они ответили восторженным криком.

Ни на минуту не спуская глаз с капитана, Стилкилт обошел баррикаду, отрывисто бросая:

— Мы не виноваты; мы этого не хотели; я ведь сказал ему положить молоток; это же ясно было и ребенку; он должен был знать меня; я же сказал ему не дразнить буйвола; черт побери, я, кажется, вывихнул себе палец о его челюсть; где у нас ножи, ребята, в кубрике? Ничего, братцы, приглядите себе по вымбовке! Говорю вам, капитан, остерегайтесь! Дайте нам слово, не будьте глупцом; забудьте все это; мы готовы встать на работу; обращайтесь с нами по-людски — и мы ваши; но на порку мы не пойдем!

— За работу! Ничего не обещаю! За работу, говорю вам!

— А ну-ка, послушайте, капитан! — закричал Стилкилт, яростно взмахнув рукой. — Среди нас немало найдется таких (и я из их числа), кто подрядился только на одно плавание, так ведь? Вы отлично знаете, сэр, мы можем потребовать увольнения, как только судно бросит где-нибудь якорь. Мы не хотим ссориться, это не в наших интересах; мы хотим, чтобы все обошлось спокойно; мы готовы встать на работу, но на порку не пойдем!

— За работу! — загремел капитан.

Стилкилт приостановился на мгновение, огляделся, затем проговорил:

— Вот что я скажу вам, капитан. Мы вас не тронем, если только вы сами не начнете, — очень мне нужно убивать такого паршивого негодяя, а потом болтаться на рее. Но до тех пор, пока вы не пообещаете не трогать нас, мы и пальцем не шевельнем.

— Тогда спускайтесь вниз, в кубрик, я продержу вас там, пока не одумаетесь! Вниз, говорю вам!

— Ну что, пошли? — закричал главарь своим товарищам. Большинство из них запротестовали, но затем, повинуясь Стилкилту, спустились впереди него в черную дыру и, недовольно ворча, исчезли в ней, как медведи в берлоге.

Когда непокрытая голова Стилкилта оказалась на уровне палубы, капитан вместе со своим отрядом перескочил через баррикаду, и они, быстро задвинув крышку люка, все вместе навалились на нее. Стюарду приказали принести тяжелый медный замок, висевший на сходном трапе. Затем, приоткрыв крышку люка, капитан прошептал что-то в щель, закрыл люк и защелкнул замок за ними

— их было десятеро, — оставив на палубе свыше двадцати матросов, которые до сей поры были нейтральны.

Целую ночь все офицеры, не смыкая глаз, несли вахту на палубе, особенно около кубрика и носового люка, где также опасались появления инсургентов, если бы те вздумали разобрать переборку внизу. Однако ночные часы миновали спокойно; матросы, не бросившие работу, усердно трудились у насосов, унылый грохот и лязг которых по временам оглашал в мрачной ночи все судно.

На рассвете капитан вышел из каюты и, постучав в палубу, вызвал узников на работу; с громким криком они отказались. Тогда им спустили воду и бросили несколько горстей галет; и снова, повернув ключ в замке и положив его в карман, капитан возвратился на шканцы. Так повторялось дважды в сутки в течение трех дней; на четвертое утро, когда к узникам обратились с обычным призывом, послышался разноголосый спор, а затем и шум драки; внезапно из люка вырвалось четверо матросов со словами, что они готовы встать на работу. Зловонная духота и голодный рацион вкупе с опасениями неизбежной расплаты побудили их сдаться на милость победителей. Ободренный этим, капитан повторил свои требования и остальным. Но Стилкилт угрожающе крикнул ему снизу, чтобы он перестал нести чушь и убирался туда, откуда пришел. На пятое утро еще трое бунтовщиков вырвались на палубу из цепких рук товарищей, отчаянно пытавшихся удержать их внизу. Остались только трое.

— Не лучше ли сдаться, а? — сказал капитан с глумливой усмешкой.

— Заприте нас опять, понятно? — прокричал Стилкилт.

— Можете не сомневаться, — ответил капитан и защелкнул замок.

В эту минуту, джентльмены, возмущенный низостью семерых своих прежних товарищей, уязвленный насмешками, которым он только что подвергся, и обезумевший от длительного заточения в кубрике, где было темно, как в бездне отчаяния, — в эту минуту Стилкилт предложил канальцам, которые до сей поры как будто оставались ему верны, прорваться на палубу, когда гарнизон их плавучей крепости соберут на шканцах, и, вооружившись острыми ножами для резки китового сала (длинными, изогнутыми, тяжелыми инструментами с ручкой на обоих концах), нанося удары направо и налево, пройти от бушприта до гака-борта и сделать отчаянную попытку захватить корабль. Присоединятся они к нему или нет, сказал Стилкилт, но сам он решился. Он больше не проведет ни одной ночи в этой дыре. Однако замысел его не встретил никакого сопротивления со стороны двух канальцев; они поклялись, что готовы на это или любое другое безумное предприятие, короче, на все, только бы не сдаваться. Более того, каждый из них хотел быть первым, когда придет время пробиваться на палубу. Однако их главарь решительно восстал против этого, оставив первенство за собой; в частности и потому, что его двое товарищей не желали уступить друг другу в этом споре, а оба они никак не могли быть первыми, ибо на трапе может поместиться лишь один человек. Но тут, джентльмены, я должен раскрыть вам грязную игру этих двух негодяев.

Выслушав безумное предложение своего главаря, каждый из них в отдельности начал лелеять в душе один и тот же план предательства, а именно: первым прорваться на палубу, с тем чтобы сдаться первым из трех, хотя и последним из десятерых, тем самым обеспечив себе хотя бы самую малую надежду на помилование, которое можно было заслужить таким поступком. Однако когда Стилкилт заявил о своей решимости вести их до конца, они каким-то образом, путем тончайшей химии подлости, слили воедино свои до той поры тайные планы предательства; и лишь только их главарь погрузился в дремоту, в двух словах открыли друг другу души, связали спящего веревками, заткнули ему рот паклей и, когда настала полночь, кликнули капитана.

Почувствовав, что дело пахнет кровью, капитан вместе со своими вооруженными помощниками и гарпунерами бросился на бак. Через несколько мгновений люк был открыт и вероломные союзники выбросили на палубу связанного по рукам и ногам, но все еще сопротивляющегося главаря, выразив при этом надежду, что им зачтется в заслугу поимка человека, замыслившего кровопролитие. Однако их схватили, поволокли всех троих по палубе, словно битые туши, и подвесили на снастях бизань-мачты, где они и висели до самого утра.

— Черт вас побери, — кричал капитан, шагая по палубе перед ними. — Даже стервятники вас не трогают, негодяи!

На рассвете он собрал всех матросов и, отделив бунтовщиков от тех, кто не принимал участия в мятеже, заявил первым, что он твердо решил подвергнуть их поголовной порке — в общем, по-видимому, так и сделает, должен так поступить, того требует справедливость, — но в настоящий момент, учитывая их своевременную капитуляцию, обойдется одним выговором, который он соответственно и произнес в весьма сильных выражениях.

— А вас, мошенников, — закричал он, оборачиваясь к висевшим на снастях, — вас я искрошу в куски и побросаю в салотопку! — И схватив линек, он со всей силой обрушился на спины двух предателей и бил их, пока они не перестали кричать и безжизненно свесили головы на плечи, подобно тому как рисуют двух распятых разбойников.

— Я растянул себе запястье из-за вас! — вскричал он наконец. — Но для тебя, голубчик, еще найдется крепкий линек. А ну-ка, выньте у него изо рта кляп, послушаем, что он может сказать в свою защиту.

С минуту измученный бунтовщик судорожно пытался раскрыть свои затекшие челюсти, а затем, болезненно выгнув шею, произнес свистящим шепотом:

— Вот что я скажу вам, а вы подумайте об этом: если вы меня выпорете, я вас уничтожу!

— Скажите пожалуйста! Видишь, как ты испугал меня! — И капитан поднял руку с линьком.

— Лучше не троньте! — прошипел Стилкилт.

— Ну, нет! — И снова рука с линьком поднялась для удара.

Но тут Стилкилт прошипел что-то, чего не услышал никто, кроме капитана, который, к удивлению всех матросов, отпрянул, лихорадочно прошелся несколько раз по палубе и, внезапно бросив линек, сказал:

— Этого я не сделаю, отпустите его, разрежьте веревки, слышите?

Однако когда подчиненные бросились исполнять приказ, их остановил бледный человек с перевязанной головой, — это был Рэдни, старший помощник капитана. Все время после столкновения на палубе он пролежал у себя на койке, но в это утро, услышав шум, он, превозмогая слабость, вышел наверх и видел все, что произошло. Челюсть его была в таком состоянии, что он почти не мог говорить; однако, пробормотав, что он с охотой исполнит то, на что не решился капитан, он схватил линек и направился к своему связанному врагу.

— Трус, — прошипел Стилкилт.

— Пусть так, но ты у меня получишь! — Рэдни размахнулся, но снова свистящий шепот остановил поднятую для удара руку. Он приостановился, однако затем не колеблясь исполнил свое намерение, несмотря на угрозу Стилкилта, в чем бы она ни состояла. Затем трое бунтовщиков были освобождены, все встали на работу, и молчаливые матросы снова угрюмо сменялись у помп, стук которых, как и раньше, оглашал корабль.

В тот же день, едва стемнело и сменившиеся вахтенные спустились вниз, из кубрика послышался шум; двое предателей, трепеща, выбежали на палубу и осадили капитанскую каюту со словами, что они не осмеливаются оставаться вместе с остальными членами команды. Ни уговоры, ни пинки и затрещины не могли заставить их вернуться в кубрик; наконец, по их собственной просьбе, их поместили для сохранения их жизней в корабельный трюм.

Между тем среди матросов не видно было никаких признаков волнения. Напротив, они решили, следуя, вероятно, предложению Стилкилта, поддерживать строжайший порядок, до конца повиноваться всем приказам, а затем, когда судно придет в порт, всем сразу покинуть его. Для того же чтобы плавание как можно скорее пришло к концу, они договорились и еще об одном — а именно: не подавать голос в случае, если будут обнаружены киты. Ибо, несмотря на течь и другие опасности, на мачтах «Таун-Хо» все еще от зари до зари стояли дозорные; капитан по-прежнему, как и в тот день, когда они впервые вошли в промысловые воды, горел желанием пуститься в погоню за добычей, а Рэдни в любой момент был готов променять свою койку на вельбот и, несмотря на собственную свернутую челюсть, помериться силами с убийственной челюстью кита и загнать ему в глотку кляп смерти.

Но хотя Стилкилт убедил матросов не выходить за рамки покорности, он до конца плавания никому не говорил о своем собственном плане мести человеку, который нанес ему удар в самую глубину сердца. Он был в вахте старшего помощника Рэдни, а этот безумец, точно спеша навстречу своей погибели, несмотря на откровенное предостережение капитана после происшествия у бизань-мачты, настоял на том, что будет снова возглавлять по ночам свою вахту. На этом-то, а также и на некоторых других обстоятельствах и зиждился тщательно продуманный Стилкилтом план мести.

По ночам Рэдни обычно усаживался на планшир шканцев, что не подобало бы делать бывалому моряку, и сидел, облокотившись о шлюпку, которая висела за бортом. В этой позе, как было хорошо известно, он мог иногда и задремать. Расстояние между шлюпкой и бортом корабля было значительным, а внизу шумело море. Стилкилт тщательно рассчитал время; его очередь стоять у руля приходилась с двух часов на третье утро после того дня, когда его предали. А покуда, всякий раз как во время вахты у него выдавалась свободная минута, он сразу принимался что-то старательно плести.

— Что это ты там делаешь? — спросил его кто-то.

— А как ты думаешь? На что это похоже?

— На шнурок для сумки, только, сдается мне, он какой-то странный.

— Да, странноват, — отвечал Стилкилт, вытянув руку со шнурком перед собой, — но думаю, подойдет. Знаешь, друг, у меня кончается бечевка, нет ли у тебя немного?

Но в кубрике бечевки не было.

— Надо будет пойти попросить у старика Рэда, — и Стилкилт поднялся с места.

— Ты что, хочешь у (него) одолжаться?! — воскликнул матрос.

— А почему бы и нет? Думаешь, он не захочет оказать мне услугу? Ведь в конце концов это ему же пойдет на пользу, друг! — И, подойдя к первому помощнику, он спокойно посмотрел на него и попросил бечевки, чтобы починить свою койку. Просьба его была исполнена, но ни бечевки, ни шнура никто после этого не видел; а на следующую ночь, когда Стилкилт сворачивал свой бушлат, чтобы положить его вместо подушки в головах, из кармана выкатилось небольшое железное ядро в плотно прилегающей сетке. Через двадцать четыре часа он должен был стать у штурвала — вблизи от человека, который не раз дремал над могилой, всегда зияющей под боком у моряка, — тогда должно было наступить роковое мгновение; и перед нетерпеливым внутренним взором Стилкилта Рэдни уже лежал недвижным и окоченевшим трупом, с зияющей раной во лбу.

Но, джентльмены, от исполнения задуманного им кровавого дела будущего преступника спас глупец. И все же, хотя и не став мстителем, Стилкилт был полностью отомщен. Ибо по таинственному решению судьбы само небо, казалось, взяло на себя исполнение ужасного дела, которое он задумал.

На рассвете второго дня, когда солнце еще не взошло и команда мыла палубу, какой-то дуралей матрос с Тенерифа, который вышел на руслень зачерпнуть воды, неожиданно закричал:

— Кит! Кит!

Боже, какой кит! Это был Моби Дик.

— Моби Дик! — вскричал дон Себастьян. — Святой Доминик!.. Сэр мореход, разве у китов бывают имена? Кого вы называете Моби Диком?

— Это знаменитое, белоснежное, бессмертное и смертоносное чудовище, дон, но о нем слишком долго рассказывать…

— Расскажите! Расскажите! — закричали молодые испанцы, столпившиеся вокруг меня.

— Нет, сеньоры! Сеньоры, это невозможно! Я не могу сейчас углубляться в эту историю. Дайте мне подышать свежим воздухом, господа.

— Чичи! Чичи! — воскликнул дон Педро. — Наш доблестный друг ослабел. Наполните его пустой стакан!

— Не беспокойтесь, джентльмены; мгновение — и я продолжаю. Итак, джентльмены, увидев столь неожиданно белоснежного кита в пятидесяти ярдах от корабля, матрос с Тенерифа забыл в волнении о договоре между членами команды и невольно закричал, хотя трое дозорных на мачтах, давно уже заметившие чудовище, хранили молчание. Все пришло в страшное волнение. «Белый Кит! Белый Кит!» — кричали капитан, помощники и гарпунеры, которые мечтали, не устрашенные ужасными слухами, одолеть эту знаменитую и бесценную рыбу; матросы с угрюмой опаской и с проклятиями всматривались в огромную молочно-белую тушу устрашающей красоты, которая, освещенная восходящим солнцем, ослепительно сияла, словно живой опал в синем утреннем море. Джентльмены, странный рок тяготеет над ходом этих событий, словно все было предопределено еще до того, как была предначертана мировая история. Бунтовщик был загребным на вельботе помощника; после того как забрасывали гарпун и Рэдни становился с острогой на носу, он должен был сидеть рядом с ним и по его приказу травить или выбирать линь. Когда вельботы были спущены на воду, старший помощник отвалил первым, и Стилкилт яростно греб и кричал от восторга, покрывая все голоса своим воинственным кличем. Некоторое время они бешено гребли, затем гарпунер всадил гарпун, и Рэдни вскочил на нос с острогой в руке. Рэдни не знал страха во время охоты. Он крикнул своим матросам, чтобы они выгребали прямо на спину кита. Стилкилт быстро выбирал линь, и вельбот шел прямо в слепящую пену, воедино слитую с белизной чудовища; внезапно шлюпка словно ударилась о подводный выступ и сильно накренилась, стоявший на носу Рэдни полетел за борт. В ту минуту, когда он упал на скользкую спину кита, вельбот выровнялся, но тут же был отброшен волной прочь, а Рэдни полетел в море, по другую сторону кита. Он упал в кипящий вокруг кита водоворот, и какое-то мгновение они еще видели смутно сквозь завесу брызг, как он лихорадочно пытался скрыться от глаза Моби Дика. Но во внезапном порыве ярости кит рванулся вперед и схватил его своими гигантскими челюстями, вздыбился над водой, нырнул головой вниз и скрылся в пучине.

Между тем при первом же ударе днищем шлюпки Стилкилт начал травить линь, стремясь выскочить из водоворота; спокойно глядя на происходящее, он сидел и думал о своем. Но когда шлюпку внезапно со страшной силой рвануло вниз, он, не размышляя, выхватил нож и перерезал линь — кит был свободен. Через некоторое время Моби Дик снова поднялся в отдалении на поверхность воды, и обрывки красной шерстяной фуфайки Рэдни торчали между зубов, которые растерзали его. Все четыре шлюпки снова устремились в погоню, но кит ускользнул от преследования и наконец совсем исчез из виду.

Спустя несколько дней «Тоун-Хо» достиг пристани; это было дикое, пустынное место, где жили одни туземцы. В тот же день все матросы (за исключением лишь нескольких марсовых) сошли на берег, возглавляемые Стилкилтом, и, медленно шагая, исчезли между пальмами; в конце концов, как выяснилось потом, они захватили две большие военные пироги туземцев и отплыли с острова.

Оставшись на корабле лишь с горсткой людей из прежнего экипажа, капитан обратился к островитянам с просьбой помочь ему в трудной задаче поднять днище из воды и заделать пробоину. Однако от горстки белокожих потребовалась и днем и ночью столь неусыпная бдительность в отношении их опасных союзников и столь изнурительным был предпринятый ими труд, что, когда наконец судно было готово к отплытию, все они оказались так слабы, что капитан не решился вывести в море с такой командой свое большое судно. Посоветовавшись с помощниками, он поставил «Таун-Хо» на якорь возможно дальше от берега, вытащил на нос две пушки и зарядил их, поставил в козлы мушкеты на корме и, предупредив островитян, чтобы они не вздумали себе на погибель приближаться к кораблю, прихватил с собой одного человека и отправился на своей лучшей шлюпке, подгоняемой попутным ветром, к Таити, находящемуся на расстоянии пятисот миль, за пополнением экипажа.

На четвертый день плавания они заметили большую пирогу, приставшую к низкому коралловому островку. Капитан направил шлюпку в сторону от нее, но дикарское судно устремилось за ним, вскоре он услышал голос Стилкилта, приказывающего ему остановиться, если он не хочет пойти ко дну. Капитан вынул пистолет. Поставив широко раздвинутые ноги на носы двух связанных вместе пирог, Стилкилт презрительно засмеялся в ответ, заверив капитана, что, если только он услышит щелканье курка, он тут же пустит капитанскую шлюпку ко дну.

— Что тебе от меня надо? — закричал капитан.

— Куда вы идете? И зачем? — спросил Стилкилт. — Только без обмана.

— В Таити, за пополнением.

— Хорошо. Дайте-ка я подплыву к вам. У меня нет оружия.

С этими словами он прыгнул с пироги, подплыл к шлюпке и, перевалившись через планшир, очутился лицом к лицу с капитаном.

— Скрестите руки, сэр, поднимите голову. А теперь повторяйте за мной. Клянусь, как только Стилкилт оставит меня, вытащить шлюпку на остров и пробыть там шесть дней. Пусть молния поразит меня, если я этого не сделаю.

— Хороший ученик! — засмеялся Стилкилт. — Адью, сеньоры! — и, прыгнув в море, он поплыл к своим товарищам.

Проследив, как шлюпку вытащили на берег и подтянули к кокосовым пальмам, Стилкилт продолжал свое плавание и в должное время достиг Таити, места своего назначения. Там удача улыбнулась ему; два судна готовились отплыть во Францию, и судьба позаботилась о том, чтобы на них не хватало как раз того количества матросов, которое он возглавлял. Они нанялись на эти суда, навсегда избежав опасности встретиться со своим прежним капитаном, если бы тот вдруг паче чаяния решился навлечь на них законное возмездие.

Спустя десять дней после отплытия французских судов прибыл вельбот, и капитан завербовал несколько более или менее цивилизованных таитян, которые немного знали морское дело. Зафрахтовав небольшую местную шхуну, он возвратился на ней к своему судну и, обнаружив, что там все благополучно, продолжал плавание.

Где сейчас Стилкилт, джентльмены, никто не знает, а на острове Нантакет вдова Рэдни все глядит на море, которое не возвращает мертвецов, все видит во сне страшного Белого Кита, который погубил ее мужа.

***

— Вы кончили? — тихо спросил дон Себастьян.

— Да, дон.

— Тогда, умоляю вас, скажите мне по правде: действительно ли все так и произошло, как вы сейчас рассказали? Это кажется совершенно невероятным! Из надежного ли источника узнали вы эту историю? Простите мне мою настойчивость.

— Простите и нас, сэр мореход, но мы все присоединяемся к просьбе дона Себастьяна, — закричали и остальные, не скрывая жадного любопытства.

— Найдется ли в Золотой гостинице святое Евангелие, джентльмены?

— Нет, — сказал дон Себастьян. — Но я знаю достойного патера поблизости, он не заставит меня ждать, если я обращусь к нему. Я пойду за Евангелием. Но хорошо ли вы подумали? Это может обернуться очень серьезно для вас.

— Могу я попросить вас привести также и патера, дон?

— Хотя в Лиме сейчас и не бывает аутодафе, — сказал один из присутствовавших другому, — боюсь все же, как бы нашему другу моряку не пришлось иметь дело с отцами-епископами. Луна светит так ярко, давайте лучше спрячемся в тень. Не знаю, зачем это было нужно…

— Простите, что я побежал за вами, дон Себастьян. Могу я также настоятельно просить вас взять самое большое Евангелие, какое там будет?

***

— Вот и патер, он принес вам Евангелие, — сказал дон Себастьян торжественно, возвращаясь с высоким и степенным человеком.

— Дайте я сниму шляпу. А теперь, достойный пастырь, станьте на свету и держите Священное Писание передо мной, чтобы я мог коснуться его:

— Да поможет мне небо, клянусь честью в том, что история, которую я рассказал вам, джентльмены, верна в своей сути и основных частях. Я знаю, что это правда, это случилось на нашей планете, я был на том судне, я встречал тех матросов, я виделся и беседовал со Стилкилтом после смерти Рэдни.

ГЛАВА LV. ЧУДОВИЩНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ КИТОВ

В самом недалеком будущем я нарисую вам, насколько это возможно сделать без помощи полотна, достоверный портрет кита, каким он в действительности представляется глазам китобоя, когда собственной тушей он оказывается пришвартованным к борту судна, так что по нему даже ходить можно. В связи с этим целесообразно будет предварительно обратиться к тем на редкость фантастическим образам китов, которые еще и по сей день успешно взывают к доверчивости обывателя на суше. Наступило время просветить мир на этот счет, доказав полную ошибочность подобных представлений.

Весьма вероятно, что первоначальным источником этих образных заблуждений были древние индусские, египетские и греческие скульпторы. С тех самых изобретательных, но не очень гонявшихся за точностью времен, когда на мраморных панелях храмов, на пьедесталах статуй и на щитах, медальонах, кубках и монетах дельфин изображался закованным, наподобие Саладина, в латы и облаченным в шлем, вроде святого Георгия, с тех самых пор эти вольности изобильно допускаются не только в обывательском представлении о китах, но подчас даже и в научном.

Несомненно одно: наиболее древний из существующих портретов, хоть в какой-то мере напоминающий кита, находится в знаменитой пагоде-пещере Элефанты в Индии. Брамины утверждают, что в бессчетных статуях, заключенных в этой древней пагоде, запечатлены все занятия, все ремесла, все мыслимые профессии человека, нашедшие там свое отражение за целые столетия до того, как они действительно появились на земле. Неудивительно поэтому, что и наш благородный китобойный промысел был там предугадан. Индуистского кита, о котором идет у нас речь, можно встретить там на отдельном участке стены, где воспроизводится сцена воплощения Вишну в образе левиафана, ученое имя которого Матсья-Аватар. Однако, несмотря на то что изваяние представляет собой наполовину человека, а наполовину кита, так что от последнего там имеется только хвост, все-таки даже и этот небольшой его отрезок изображен совершенно неправильно. Он, скорее, похож на сужающийся хвост анаконды, чем на широкие лопасти величественных китовых плавников.

Но пройдитесь по старинным галереям и поглядите на портрет этой рыбы, принадлежащий кисти великого христианского живописца; последний достиг не большего, чем допотопные индуисты. Я говорю о картине Гвидо, на которой Персей спасает Андромеду от морского чудовища, или кита. Где, интересно, взял Гвидо образец для подобного немыслимого создания? Да и Хогарт, живописуя ту же сцену в своем «Нисхождении Персея», оказался ничуть не лучше. Грандиозная туша Хогартова чудовища с осадкой едва ли в один дюйм покачивается целиком на поверхности моря. На спине у нее нечто вроде слоновьего седла с балдахином, а широко разинутая клыкастая пасть, куда катятся морские валы, с успехом могла бы сойти за Ворота Предателей, которые ведут от Темзы в Тауэр. Имеются также киты на заставках старого шотландца Сиббальда и потом кит Ионы, каким он изображался на гравюрах и эстампах в старинных изданиях Библии и в древних букварях. Но что уж тут о них говорить! Или вот киты переплетчиков, словно виноградная лоза обвивающие стержень корабельного якоря, — их позолоченные изображения украшают обложки и титулы многих книг, как старых, так и новых, — это существа весьма живописные, но полностью вымышленные, позаимствованные, надо думать, с изображений на античных вазах. Хотя они повсеместно считаются дельфинами, я тем не менее объявляю эту переплетную рыбу попыткой изобразить кита, ибо так было задумано первоначально, когда только стали пользоваться этим значком. Его ввел в употребление один старый итальянский книгоиздатель где-то веке в пятнадцатом, в период возрождения учености, а в ту эпоху, да и до сравнительно недавнего времени, считалось, что дельфин — это вид левиафана.

На виньетках и прочих узорах в некоторых старинных книгах можно иногда найти очень забавные попытки изобразить китов, из чьих неисчерпаемых черепов струями бьют всевозможные фонтаны, гейзеры, ключи, целые источники Саратоги и Баден-Бадена. Забавных китов можно видеть также на титульном листе первого издания «Развития учености».

Теперь, оставив любительские опыты, обратимся к тем портретам левиафана, которые претендуют на достоверность и научность и принадлежат кисти людей знающих. В старинном сборнике Гарриса имеется несколько изображений кита, взятых из одной голландской книги путешествий, изданной в 1671 году н. э. и озаглавленной: «Плаванье к Шпицбергену за китами на корабле „Иона в Китовом Чреве“; шкипер Петер Петерсон, из Фрисландии». На одной из этих гравюр киты представлены в виде огромных бревенчатых плотов, плавающих между айсбергами, и по их живым спинам бегают белые медведи. На другой гравюре допущена чудовищная ошибка — кит изображен с вертикальной лопастью хвоста.

Или вот существует такой солидный том in Quarto, написанный неким Колнеттом, капитаном первого ранга Британского флота, и озаглавленный: «Плаванье за мыс Горн к Южным морям с целью расширить области промысла на спермацетовых китов». В этой книге имеется зарисовка, долженствующая являть собой «Изображение Физетера, или Спермацетового Кита, снятое в масштабе с кита, убитого у берегов Мексики в августе 1793 года и поднятого на палубу». Я не сомневаюсь, что капитан, приказав снять это правдивое изображение, заботился о достоверности всего труда. Но только, позволю себе заметить к примеру, глаз у этого кита такой, что если приставить его в соответствии с приложенным масштабом к взрослому кашалоту, окажется, что у него вместо глаза — сводчатое окно в пять футов длиной. Ах, мой доблестный капитан, почему ты не сделал так, чтобы из этого глаза выглядывал Иона?

И даже самые добросовестные компиляции по естественной истории, составленные для просвещения нежной юности, не свободны от не менее ужасных ошибок. Взять хотя бы известную книгу Голдсмита «Одушевленная Природа». В сокращенном лондонском издании 1807 года имеются иллюстрации, изображающие якобы «кита» и «нарвала». Мне не хотелось бы показаться грубым, но этот непрезентабельный кит сильно смахивает на свинью с обрубленными ножками, а что касается нарвала, то беглого взгляда на него довольно, чтобы вызвать изумление: как можно в наш просвещенный девятнадцатый век перед грамотными школьниками выдавать за подлинного подобного гиппогрифа?

Далее; в 1825 году великий натуралист Бернар Жермен, граф де Ласепед, опубликовал ученый труд по систематике китов, с иллюстрациями, изображающими отдельных представителей различных левиафановых видов. Все они совершенно неправильны, а что касается изображения гренландского кита, Mysticetus'a (то есть, попросту говоря, настоящего кита), то даже Скорсби, человек многоопытный в обращении с этим видом, отрицает существование в природе его прототипа.

Дата добавления: 2015-06-25