Джон Кракауэр в диких условиях 3 страница

Александр

Второго декабря он достиг плотины Морелос и мексиканской границы. Опасаясь, что его не пропустят из-за отсутствия документов, он пробрался в Мексику заплыв на каноэ в открытый шлюз плотины и соскользнув по водосбросу вниз. «Алекс быстро оглядывается, ища признаки опасности, – записано в его журнале. – Но его проникновение в Мексику либо не замечено, либо проигнорировано. Алекс торжествует!»

Его торжество, однако, длилось недолго. Ниже плотины Морелос река превращается в лабиринт оросительных каналов, болот и тупиковых протоков, среди которых МакКэндлесс постоянно терял путь:

Каналы ветвятся во множестве направлений. Алекс ошеломлен. Встречает работников канала, немного владеющих английским. Они ему говорят, что он продвигается не на юг, а на запад, и направляется в центр полуострова Баха. Алекс подавлен. Молит и настаивает, что должен существовать водный путь до Калифорнийского залива. Они смотрят на него как на идиота. Но затем между ними вспыхивает эмоциональный диалог, мелькают карты и карандаши. Через десять минут они вручают Алексу маршрут, который, несомненно, приведет его к океану. Он ликует, и надежда вновь наполняет его сердце. Следуя карте, он плывет назад, пока не находит Канал де Индепенденсиа, по которому двигается на восток. Согласно карте, этот канал разделяет пополам Канал Веллтеко, который должен повернуть на юг и впасть в океан. Но его надежды быстро угасают, когда канал заканчивается тупиком среди пустыни. Разведка показывает, однако, что Алекс попросту вернулся назад, в мертвое русло пересохшей реки Колорадо. Он обнаруживает другой канал примерно в полумиле с противоположной стороны русла. Он решает перетащить каноэ в этот канал.

Переноска каноэ и экипировки заняла почти три дня. Запись от пятого декабря гласит:

Наконец-то! Алекс, судя по всему, нашел канал Веллеко и плывет на юг. Беспокойство и страх возвращаются по мере того, как сужается канал.… Местные жители помогают перенести лодку вокруг преграды.… Алекс считает мексиканцев душевными, дружелюбными людьми. Гораздо более гостеприимными, чем американцы.…

6.12 Небольшие, но опасные водопады усеивают канал.

9.12 Все надежды рушатся! Канал не доходит до океана и просто исчезает в огромном болоте. Алекс совсем сбит с толку. Решает, что до океана недалеко, и надо попробовать прорваться через болото к морю. Алекс теряется, и вот уже он должен толкать каноэ через тростниковые заросли и тащить его по грязи. Положение отчаянное. На закате находит клочок сухой земли, чтобы переночевать на болоте. На следующий день, 10.12, Алекс продолжает поиски выхода к морю, но лишь еще больше запутывается, двигаясь кругами. Полностью подавленный и падший духом, вечером он ложится в каноэ и рыдает. Но затем по фантастической случайности он встречает мексиканских гидов по охоте на уток, которые владеют английским. Он рассказывает им про свою историю и поиск моря. Они говорят, что выхода к морю нет. Но затем один из них соглашается отбуксировать Алекса в свой базовый лагерь [на маленьком моторном ялике] и отвезти его вместе с каноэ [в кузове пикапа] к океану. Это чудо.

Охотники на уток довезли его до рыбацкой деревушки Эль Гольфо де Санта Клара. Оттуда МакКэндлесс вышел в море, направляясь на юг к восточному краю Калифорнийского залива. Достигнув своей цели, МакКэндлесс умерил темп, его настроение стало более созерцательным. Он фотографировал тарантула, печальные закаты, продуваемые ветрами дюны, длинные изломы береговой линии. Записи в журнале сделались короткими и поверхностными – менее сотни слов за весь последующий месяц.

14 декабря, устав от гребли, он втащил каноэ высоко на берег, вскарабкался на песчаниковый утес и разбил лагерь на краю пустынного плато. Он оставался там десять дней, пока сильные ветры не вынудили его искать убежище в пещере посередине обрывистого склона утеса, где он оставался еще десять дней. Он встретил новый год, любуясь полной луной, восходящей над Гран Десьерто – Великой Пустыней: 2735 квадратных километров движущихся дюн, самой большой песчаной пустыней Северной Америки. Днем позже он вновь поплыл вдоль бесплодного берега.

Журнальная запись от 11 января 1991 года начинается словами: «Очень судьбоносный день». Продвинувшись к югу, он вытащил каноэ на отмель вдалеке от берега, чтобы поглядеть на могучий прилив. Часом позже яростные шквалы обрушились из пустыни. Ветер и волны вынесли его в открытое море. Вода вокруг превратилась в хаос белых бурунов, угрожающих опрокинуть и поглотить утлое суденышко. Ветер стал ураганом. Белые барашки выросли в высокие, сокрушающие валы. «В великом отчаянии», – гласит журнал, –

Он кричит и колотит каноэ веслом. Весло ломается. У Алекса есть запасное. Он приходит в себя. Если потерять второе весло, он погибнет. Наконец, после невероятных усилий и множества проклятий, ему удается втащить каноэ на мол, и он на закате падает в измождении на песок. Этот случай убеждает Александра бросить каноэ и вернуться на север.

16 января МакКэндлесс оставил пузатую металлическую лодку на пружинистой поросли колосняка к юго-востоку от Эль Гольфо де Санта Клара, и направился пешком на север вдоль пустынного берега. Он не видел ни единого человека уже тридцать шесть дней. Все это время он питался лишь двумя с небольшим килограммами риса и тем, что удавалось добыть в море – опыт, который позднее убедит его, что он сможет просуществовать с подобными скромными запасами и на Аляске.

Он вернулся на границу США 18 января. Пойманный иммиграционной службой при попытке проникнуть в страну без документов, он провел ночь за решеткой, а затем состряпал историю, которая вызволила его из каталажки, где Крис вынужден был оставить свой револьвер 38-го калибра, «великолепный Кольт Питон, к которому он был очень привязан».

Следующие шесть недель МакКэндлесс путешествовал по юго-востоку США, от Хьюстона до побережья Тихого океана. Чтоб не обчистили темные личности, царящие на улицах и автострадах, где приходилось ночевать, он выучился закапывать свои деньги перед тем, как войти в город, и возвращаться за ними на обратном пути. 3 февраля, согласно его журналу, МакКэндлесс отправился в Лос Анджелес, «чтобы получить удостоверение личности и работу, но ощущает сильный дискомфорт в обществе и должен немедленно вернуться на дорогу».

Шесть дней спустя, разбив лагерь на дне Гранд Каньона вместе с Томасом и Карин, – подвозившей его молодой немецкой парой, МакКэндлесс написал: «Тот ли он Алекс, который отправился в путь в июле 1990 года? Недоедание и дорога дорого ему стоили. Похудел почти на 11 килограммов. Но его дух высок как никогда».

24 февраля, через семь с половиной месяцев после того, как он бросил Дацун, МакКэндлесс вернулся в Детритовую балку. Парковая служба уже давно забрала автомобиль, но он откопал старые виргинские номера, SJF-421, и часть своих пожитков. Затем он добрался автостопом до Лас Вегаса и нашел работу в итальянском ресторане. «Александр зарыл свой рюкзак в пустыне 27.02 и вступил в Лас Вегас без денег и удостоверения личности», – рассказывает нам журнал.

Несколько недель он жил на улице вместе с бродягами, тунеядцами и алкашами. Но на Вегасе история не кончается. 10 мая он вновь почувствовал шило в заднице. Алекс бросил работу, откопал рюкзак и снова вышел на дорогу, обнаружив при этом, что если ты настолько глуп, что зарываешь фотоаппарат, в будущем не стоит рассчитывать на снимки. Поэтому у рассказа нет фотоиллюстраций с 10 мая 1991 года по 7 января 1992 года. Но это не важно. Истинный смысл – в опыте, воспоминаниях, великом ликующем удовольствии жизни на полную катушку. Господи, как здорово быть живым! Спасибо тебе. Спасибо.

Глава пятая
БУЛЛХЕД СИТИ

Первобытный зверь был силен в Бэке, в жестоких условиях новой жизни он все рос и рос. Но это оставалось незаметным. Пробудившаяся звериная хитрость помогала ему сдерживать свои инстинкты.

Джек Лондон «Зов дикой природы»

Восславим Первобытного зверя!

И капитана Ахаба!

Александр Супербродяга

Май 1992

Надпись, найденная в заброшенном автобусе у тропы Стэмпид

Лишившись камеры, МакКэндлесс забросил не только фотографию, но и журнал, который он возобновил лишь в следующем году на Аляске. Поэтому о его путешествиях после ухода из Лас Вегаса в мае 1991 года известно немногое.

Из письма МакКэндлесса к Джен Буррс мы знаем, что он провел июль и август на орегонском берегу, возможно, неподалеку от Астории, где жаловался на «нестерпимые туманы и дожди». В сентябре он автостопом добрался по трассе 101 до Калифорнии и вновь ушел на восток в пустыню. В начале октября он попал в Буллхед Сити, штат Аризона.

Буллхед Сити – это община в оксюморонном^[20] смысле этого слова, характерном для конца XX века. Не имея определенного центра, город представляет собой двенадцати километровую полосу беспорядочно разбросанных вдоль берегов Колорадо кварталов и торговых центров, напротив гигантских отелей и казино города Лафлин, штат Невада. Главная достопримечательность Буллхеда – трасса долины Мохаве, четыре асфальтовые полосы, вдоль которых выстроились автозаправки, ресторанчики быстрой еды, лавки хиромантов и магазины видео, авторемонтные мастерские и приманки для туристов.

В свете этого Буллхед Сити вряд ли мог произвести впечатление на последователя Торо и Толстого, который должен был презирать буржуазные увеселения типичных американцев. Тем не менее, МакКэндлесс полюбил город. Возможно, сказалась его тяга к люмпенам, кишевшим в местных парковках автофургонов, кемпингах и прачечных самообслуживания. А может быть, его покорили виды голой пустыни, окружавшей город.

Как бы то ни было, в Буллхеде МакКэндлесс приостановил свои скитания более чем на два месяца – возможно, самое долгое его пребывание на одном месте с тех пор, как он оставил Атланту, и до поселения в заброшенном автобусе на Аляске. В октябрьском письме Вестербергу, он говорит о Буллхеде: «Отличное местечко, чтобы провести зиму. Наконец-то я могу осесть и оставить бродячую жизнь. Посмотрим, что будет весной, когда у меня обыкновенно начинает шевелиться шило в заднице».

Эти слова он написал, уже имея настоящую работу – поджаривать Биг Маки в Макдональдсе на главной улице, куда он добирался на велосипеде. В дальнейшем МакКэндлесс вел совершенно обычную жизнь, и даже открыл счет в местном банке.

Интересно, что в Макдональдсе он представился не как Алекс, а как Крис МакКэндлесс, и дал нанимателю подлинный номер соцстраховки. Нетипичный отказ от легенды мог помочь родителям найти его, но в итоге остался без последствий, так и не обнаруженный частным сыщиком.

Через два года после того, как он потел над грилем под золотыми арками, коллеги почти не помнят Криса МаКэндлесса. «Одно всплывает в памяти – он имел пунктик по поводу носков, – говорит мясистый словоохотливый заместитель управляющего, Джордж Дризен. – Он никогда не надевал носков. Просто не мог. Но в Макдональдсе принято всегда носить стандартную обувь. А это подразумевает и носки. Крис подчинялся правилам, но едва заканчивалась смена, – вжик! Он тут же стягивал носки. То есть, вообще первым делом. Думаю, чтобы показать, что мы им не владеем. Но он был хорошим парнишкой, отличным работником. Очень надежным».

Лори Зарза, второй заместитель управляющего, другого мнения о Крисе: «Откровенно говоря, я удивлена, что его вообще взяли на работу. Он делал то, что требуется, но всегда – в одинаково медленном темпе, даже во время обеденного аврала, не обращая внимания на просьбы поторопиться. У прилавка толпился десяток посетителей, а он не понимал, почему я на него сержусь. Просто не видел связи. Словно пребывал в каком-то собственном мире.

На него, конечно, можно было положиться. Он появлялся каждый день, потому его и не увольняли. Здесь им платили четыре с четвертью в час, а в казино за рекой – шесть с четвертью, так что сами понимаете.

Не думаю, что он общался с другими сотрудниками после работы. Он разговаривал лишь о деревьях, природе и прочей чепухе. Мы считали, что у него не все дома».

«Ушел Крис, видимо, из-за меня, – признает Зарза. – Когда он начал работать, то был бездомным, и, прямо скажем, не благоухал. Это не соответствовало стандартам Макдональдса. В итоге меня попросили поговорить с ним и убедить мыться чаще. Не успела я рот раскрыть, как вспыхнула ссора. А затем другие работники – они хотели как лучше – стали спрашивать его, не нужно ли ему мыло и тому подобное. Можете представить, как его это бесило. Но он не подавал виду. Через три недели просто взял и ушел».

МакКэндлесс старался скрыть, что ночует на улице. Он сказал сослуживцам, что живет через реку, в Лафлине. Когда они предлагали подвезти после работы, он вежливо отказывался. В действительности, первые несколько недель он провел в палатке, которую поставил в пустыне у края города. Затем он начал обживать пустые фургоны. В письме к Джен Буррс он объясняет, как это случилось.

Однажды утром я брился в туалете, когда вошел старик. Он оглядел меня и спросил, не сплю ли я на улице. Я сказал, что да, и выяснилось, что у него есть фургон, в котором можно бесплатно ночевать. Правда, он не был его настоящим владельцем. Отсутствующие хозяева разрешили ему жить на их земле, в другом маленьком фургоне. И я не должен мозолить там людям глаза, поскольку ему не разрешено приводить гостей. Мне, конечно, повезло. Фургон очень удобный, в нем полно места, есть мебель и работающие розетки. Один минус – этот старикан, Чарли, немного не в себе, так что с ним порой непросто.

Чарли до сих пор живет там же, в крохотном яйцеобразном фургоне без воды и электричества, обшитом ржавой жестью и притулившемся за гораздо бóльшим бело-голубым фургоном, где ночевал МакКэндлесс. Голые вершины высятся на западе. Светло-голубой Форд Торино покоится на кирпичных подставках в неухоженном саду, сквозь капот пробиваются сорняки. Олеандровая роща источает аммиачный запах мочи.

«Крис? Крис? – взрыкивает Чарли, шаря по дырявым карманам памяти. – Да, конечно он. Да, да, я, конечно же, его помню». Чарли одет в рубашку и рабочие штаны цвета хаки. Он – хилый и нервный, с глазами ревматика и белой щетиной на щеках. По его словами, МакКэндлесс жил в фургоне около месяца.

«Приятный паренек, очень милый, – рассказывает Чарли. – Не слишком общительный. Темпераментный. Хотел как лучше, но у него было полно комплексов – понимаете, о чем я? Зачитывался книжками того чувака с Аляски, Джека Лондона. Много не болтал. Когда не в настроении, его лучше было не трогать. Вечно искал что-то такое разэдакое, и сам не знал, что именно. Я и сам был таким, а потом понял, чего именно мне не хватает. Денег! Ха! Ха, кха, кхе… Ох, парень…

Аляска – он все время о ней говорил. Что собирается туда. Может, хотел найти там то, что искал. Приятный парнишка. По крайней мере, при взгляде со стороны. С кучей комплексов. И препаршивых. На Рождество, когда он уезжал, дал мне пятьдесят баксов и пачку сигарет за то, что я ему разрешил здесь пожить. Считал, что проявляет неслыханную щедрость».

В конце ноября МакКэндлесс отправил Джен Буррс письмо до востребования в Найленд, городок в калифорнийской долине Империал. По ее словам, «это было первым за долгое время письмом от него, на котором был обратный адрес. И я немедленно ответила, что мы приедем на следующей неделе повидать его в Буллхед, который от нас был довольно близко».

МакКэндлесс был взволнован весточкой от Ян. «Я так счастлив, что вы живы и здоровы!» – восклицает он в письме от 9 декабря 1991 года.

Огромное спасибо за поздравления с Рождеством. Так здорово, когда о тебе кто-то думает во время этого праздника… Как прекрасно услышать, что вы приедете ко мне в гости, я всегда рад вас видеть. Просто великолепно, что после полутора лет мы снова встретимся.

В конце письма он нарисовал карту и дал детальные указания, как найти его фургон.

Четыре дня Джен и Боб готовились к поездке, а затем Буррс, вернувшись вечером в лагерь, обнаружила «большой рюкзак, прислоненный к нашему фургону. Я поняла, что Алекс здесь. Наша собачка, Санни, пронюхала о его прибытии еще раньше. Ей нравился Алекс, но я была удивлена, что она его еще помнит. Найдя его, она просто обезумела от радости». МакКэндлесс объяснил Ян, что ему опостылело и жить в Буллхеде, и вкалывать по расписанию вместе с «пластмассовыми человечками», так что он решил убраться из города ко всем чертям.

Джен и Боб жили в пяти километрах от Найленда в местечке, которое горожане называли «Плиты» – покинутой авиабазе, от которой остались лишь гигантские бетонные квадраты, разбросанные по пустыне. В ноябре, когда в других регионах страны холодает, на эту сюрреалистическую шахматную доску слетаются около пяти тысяч перелетных пташек – бомжей и скитальцев самого разного сорта. Плиты превращаются во временную столицу, караван-сарай кочевников – исполненного терпимости сообщества на колесах, объединяющего отошедших от дел, изгнанников, бедняков и вечных безработных. Здесь находят приют мужчины, женщины и дети всех возрастов – уклоняющиеся от налогов, поссорившиеся с близкими, выпавшие из среднего класса.

К моменту прибытия МакКэндлесса, на Плитах раскинулся огромный блошиный рынок, на котором Буррс торговала дешевыми, в основном, подержанными товарами, и МакКэндлесс решил заняться ее обширным собранием старых книг.

«Он очень мне помог, – признает Буррс. – Следил за столиком, когда я отходила, рассортировал книжки, многие смог продать. Он делал это с удовольствием. Алекс был без ума от классики – Диккенса, Герберта Уэллса, Марка Твена, Джека Лондона. Лондон был его самым любимым писателем. Он старался втолковать каждому бродяге, что ему совершенно необходимо прочитать „Зов дикой природы“».

МакКэндлесс был увлечен Лондоном с детства. Страстное обличение писателем буржуазного общества, прославление первобытного мира, возвеличивание чумазых героев – все находило отклик в душе МакКэдлесса. Зачарованный велеречивостью рассказов Лондона о жизни на Аляске и Юконе, он до дыр зачитывал «Зов дикой природы», «Белого клыка», «Северную одиссею», «Шутку Порпортука» и «Зажечь огонь». Они настолько потрясли его, что он порой забывал, что имеет дело с вымыслом, фантомами воображения, отражающими скорее романтические переживания писателя, нежели реальную жизнь в субарктическом климате. МакКэндлесс не учитывал того, что сам Лондон провел на севере лишь одну зиму, и покончил с собой в своей калифорнийской усадьбе в возрасте сорока лет, спившийся, тучный и жалкий, и его сидячий образ жизни мало соответствовал идеалам, которые он воспел.

Среди обитателей Плит была семнадцатилетняя девушка по имени Трейси, и она влюбилась в МакКэндлесса во время его недельного визита. «Она была очаровательной малышкой, – говорит Буррс. – Дочерью пары бродяг, чья тачка стояла в четырех машинах от нашей. И бедняжка Трейси безнадежно втюрилась в Алекса. Пока он был в Найленде, она не сводила с него своих глазищ ни на минуту и умоляла меня упросить его начать с ней встречаться. Алекс был с ней очень мил, но она для него была совсем девчонкой. Он просто не принимал ее всерьез. Думаю, ее сердце было разбито на целую неделю».

Хотя МакКэндлесс и отверг Трейси, Буррс подчеркнула, что он не был затворником. «Он отлично проводил время с людьми, просто великолепно. На толкучке без перерыва болтал со всеми прохожими. Он здесь познакомился с шестью или семью дюжинами людей, и с каждым был на дружеской ноге. Иногда он нуждался в одиночестве, но не был отшельником. Он был в гуще людей. Иногда мне казалось, что он запасается общением впрок до тех времен, когда никого не окажется рядом».

МакКэндлесс был особенно внимателен к Буррс, флиртуя и подшучивая над ней по любому поводу. «Ему нравилось дразнить и подначивать меня, – вспоминает она. – Когда я развешивала белье за фургоном, он с головы до ног увешивал меня прищепками. Озорничал, как мальчишка. У нас были щенки, так он постоянно накрывал их корзинами для белья и глядел, как они подпрыгивают и тявкают. Повторял это, пока я сама не зверела и не кричала, чтобы он прекратил. Но на самом деле он был добр к собакам. Они всюду бегали за ним, звали его, хотели с ним спать. Алекс отлично ладил с животными».

Однажды, когда МакКэндлесс торговал книгами на толкучке, кто-то оставил Буррс на продажу электроорган. «Алекс играл на нем весь день, развлекая окружающих. У него был удивительный голос. Он собрал целую толпу. Раньше я и не подозревала о его музыкальности».

МакКэндлесс часто говорил с обитателями Плит о грядущем путешествии на Аляску. Каждое утро он делал зарядку, чтобы подготовиться к превратностям пути, и подолгу обсуждал стратегии выживания в тайге с Бобом, имевшим немалый практический опыт.

«Что касается меня, – говорит Буррс, – Когда Алекс рассказал нам о своей „великой аляскинской одиссее“, я решила, что он спятил. Но он был по-настоящему увлечен. Говорил о ней все время и не мог остановиться».

Несмотря на усилия Буррс, МакКэндлесс почти ничего не рассказал ей о своей семье: «Я спросила его, сообщил ли он близким о своих планах? Знает ли его мама про Аляску? А папа? Но он так и не ответил. Только отводил глаза, сердился и просил перестать разыгрывать из себя мамочку. И Боб говорил – оставь парня в покое! Он уже взрослый! Но я продолжала, пока он не сменял тему – это мне напоминало о том, что произошло между мной и собственным сыном. Он тоже где-то бродит, и я бы хотела, чтобы кто-то присмотрел за ним, как я пыталась за Алексом».

Воскресным днем перед тем, как покинуть Найленд, МакКэндлесс смотрел по телевизору в фургоне Буррс футбольный матч, и она заметила, что он особенно болеет за «Вашингтонских Краснокожих». «Потому я спросила его – не из Вашингтона ли он. И он ответил – да, это так. Вот и все, что мне удалось разузнать о его прошлом».

В следующую среду МакКэндлесс объявил, что ему пора отправляться в дорогу. Сказал, что хочет добраться до почты в Солтон Сити, в девяноста километрах к западу, куда он попросил переслать ему последнюю зарплату из МакДональдса. Он принял предложение Буррс подвезти его, но когда она попыталась дать ему немного денег за помощь на толкучке «он очень обиделся. Я сказала ему – парень, чтобы выжить в этом мире, нужны деньги. Но он отказался. С трудом я уговорила его взять несколько швейцарских ножей – объяснила, что они пригодятся на Аляске или он сможет обменять их на что-нибудь полезное по дороге».

После долгих препирательств Буррс также дала ему теплую одежду и белье, необходимые, по ее мнению, для холодного севера. «Он взял это лишь для того, чтобы я заткнулась, – смеется она. – Но на следующий день я обнаружила почти все в своей машине. Стоило нам отвернуться, как он вытащил все из рюкзака и запихал под сиденье. Алекс был отличным парнем, но иногда доводил меня до ручки».

Хотя Буррс и беспокоилась о МакКэндлессе, она решила, что с ним все будет в порядке: «Он был неглуп. Сообразил, как добраться на каноэ до Мексики, как путешествовать на товарняках и находить ночлег в незнакомом городе. Дошел до всего своим умом, и я была уверена, что он не пропадет и на Аляске».

Глава шестая
АНЗА-БОРРЕГО

Никто еще не заблудился, следуя своему внутреннему голосу. Пусть даже результатом станет ослабление тела, сожалеть об этом нечего, поскольку такая жизнь находится в согласии с высшими принципами. Если день и ночь таковы, что ты с радостью их встречаешь, если жизнь благоухает подобно цветам и душистым травам, если она стала гибче, ближе к звездам и бессмертию, – в этом твоя победа. Тебя поздравляет вся природа, и ты можешь благословлять судьбу. Величайшие достижения обычно менее всего ценятся. Мы легко начинаем сомневаться в их существовании. Мы скоро о них забываем. Между тем они-то и есть высочайшая реальность.… Истинная жатва каждого моего дня неуловима и неописуема, подобно краскам утренней и вечерней зари. Это – горсть звездной пыли, кусочек радуги, который мне удалось схватить.

Генри Дэвид Торо

«Уолден, или Жизнь в лесу»

Фрагмент, подчеркнутый в одной из книг, найденных вместе с останками Криса МакКэндлесса

4 января 1993 года автор получил необычное послание, написанное трясущимся, старомодным почерком, выдававшим пожилого отправителя. «Тем, кого это касается» – начиналось письмо.

Я хотел бы получить экземпляр журнала с историей молодого человека (Алекса МакКэндлесса), погибшего на Аляске. Я желаю обратиться к тому, кто расследовал эту историю. Я подвез его от Солтон Сити Калиф.… в марте 1992 г.… к Гранд Джанкшен Ко.… Я оставил Алекса там ловить попутку до С.Д. Он сказал, что напишет мне. В начале апреля 1992 г. я получил от него единственное письмо. Во время нашей поездки мы делали снимки, я – видеокамерой, Алекс – своим фотоаппаратом.

Если у вас есть экземпляр журнала, прошу прислать мне его стоимость.…

Я так понял, что он был ранен. Хотелось бы знать, как именно, поскольку у него в рюкзаке всегда было достаточно риса + у него была теплая одежда + куча денег.

С уважением,

Рональд А. Франц

Франц просил выпуск «Аутсайд» за январь 1993 г., в котором заглавная статья была посвящена смерти Криса МакКэндлесса. Его письмо было адресовано чикагскому филиалу «Аутсайд», который и переслал его мне.

Во время своей хиджры^[21] МакКэндлесс произвел неизгладимое впечатление на многих людей, большинство которых провело в его обществе лишь несколько дней. Но самое сильное влияние юноша оказал на Рональда Франца, которому в момент их встречи в январе 1992 г. было восемьдесят лет.

Попрощавшись с Джен Буррс у почтового отделения в Солтон Сити, МакКэндлесс отправился в засушливую местность и разбил лагерь на границе парка «Пустыня Анза-Боррего». Строго на запад, на шестьдесят метров ниже уровня моря, лежало Море Солтона, Тихий океан в миниатюре, возникший в 1905 году из-за грандиозной инженерной ошибки: вскоре после открытия водовода от реки Колорадо для орошения плодоносных земель Долины Империал река размыла берег и сплошным потоком хлынула в канал. Более двух месяцев практически весь речной поток сливался через канал Долины империал в котловину Солтона. Вода смела фермы и поселения, затопила шесть с половиной тысяч квадратных километров пустыни и образовала внутреннее море.

Находящийся всего в восьмидесяти километрах от лимузинов, теннисных клубов и зеленых лужаек Палм Спрингс западный берег Моря Солтона был когда-то излюбленным объектом спекуляций недвижимостью. Были спроектированы роскошные отели, распределены наделы земли, но грандиозным планам не суждено было осуществиться. Ныне большинство участков пустует и медленно поглощается пустыней. По широким бульварам Солтон Сити шуршат перекати-поле, тротуары усеяны выцветшими знаками «Продается», и краска отслаивается с заброшенных зданий. Плакат на окне Бюро недвижимости и девелопмента моря Солтона гласит «Закрыто / Cerrado». Только шум ветра нарушает тишину города-призрака.

Вдали от берега земная поверхность сперва плавно, затем круто поднимается, образуя иссушенные, фантастические эрозии Анза-Боррего. Низина за ними изрезана обрывистыми оврагами. Здесь, на выжженных невысоких холмах, усеянных чольями^[22], аморфами^[23] и шестиметровыми фукьериями^[24], МакКэндлесс спал на песке, укрывшись куском брезента.

Чтобы добыть еду, он пешком или на попутке преодолевал шесть с половиной километров до города, где покупал рис и наполнял пластиковую флягу в покрытом бежевой штукатуркой здании, вместившем под своей крышей рынок, вино-водочный магазин и почту, а также служившем культурным центром Солтон Сити. В один из четвергов середины января МакКэндлесс ловил попутку обратно к холмам, и его подвез старый Рон Франц.

– Где твой лагерь? – спросил старик.

– За горячими источниками О-боже-мой, – ответил МакКэндлесс.

– Я живу здесь уже шесть лет, и ни разу не слышал ни о чем подобном. Покажи мне это место.

Несколько минут они ехали по дороге к морю Солтона, затем МакКэндлесс попросил его свернуть влево в пустыню, где вдоль узкого ручья змеилась грунтовка, пригодная разве что для внедорожников. Через полтора километра они прибыли в странный лагерь, куда около двухсот странников съехались на своих машинах, чтобы провести зиму. Это сообщество выглядело, словно картина постапокалиптической Америки. Целые семьи ютились в дешевых трейлерах, затянутых тентом, а стареющие хиппи – в фургонах, покрытых светящейся краской. Бродяги, похожие на Чарли Мэнсона, спали в проржавевших Студебеккерах, покинувших дороги еще во времена Эйзенхауэра. Многие из них ходили по лагерю нагишом. В центре коммуны вода из геотермального источника поступала в два мелких, источающих пар бассейна, обложенных камнями. Это и были источники О-боже-мой.

Сам МакКэндлесс расположился в восьмистах метрах от источников. Франц подвез его и, немного поболтав со своим попутчиком, вернулся в город, где жил в одиночестве, присматривая взамен квартплаты за полуразвалившимся домом.

Франц, убежденный христианин, провел большую часть своей взрослой жизни в армии, расквартированной в Шанхае и на Окинаве. В канун 1957 года, пока он был в Азии, его жена и единственный ребенок были сбиты насмерть пьяным водителем. Сын Франца в следующем июне должен был окончить медицинскую школу. Франц ушел в запой.

Дата добавления: 2015-06-25