Старые черти 8 страница

— Не знаю, ты же у нас исследователь, — ответил Чарли.

— Эй, я знаю, что мы сделаем! — отозвался Алун повеселевшим голосом, который заново пробудил бы подозрения Чарли, если бы те успели уснуть. — Давайте заедем к старине Билли Моугеру, тут недалеко. Он-то все знает.

— Я его сто лет не видел. Как переехал, так совсем пропал из виду. Думаешь, он по-прежнему здесь живет?

— Точно жил на прошлой неделе, когда я звонил.

— Неужели? — Чарли вдруг вспомнил какую-то женщину, имеющую отношение к Моугеру, не жену, а если жену, то вторую, а скорее всего давнюю сожительницу, которая много лет назад тоже была любовницей Алуна. — Рад слышать.

— Я просматривал свою старую адресную книжку.

— Понятно.

Кажется, ее звали Лаура.

— Поворачивать направо или нет? — спросил Малькольм.

Чарли думал, что придется ехать до окраины Тревиля, но через несколько сотен ярдов автомобиль притормозил перед одноэтажным домом, расположившимся почти у обочины дороги. Вряд ли Билли Моугер поселился бы в коттедже, словно сошедшем со страниц детской книги сказок; впрочем, неизвестно, он или прежний жилец убрал старинные кривые окошки и гоблинскую переднюю дверь, заполнив проемы сталью и сосновыми досками, и, движимый тем же порывом, установил нормальные трубы вместо нелепых, похожих на карнавальные шляпы сооружений, которые наверняка украшали крышу в прежние времена.

— Ну и страшное место! — произнес Чарли, когда Алун пошел звонить в дверь.

— Кто такой этот Моугер? — поинтересовался Питер.

— У него был магазин спорттоваров на Кембридж-стрит рядом с винной лавкой. Очень удобно, да. Такой славный невысокий малый, он еще перед войной играл в крикет за Гламорган. Да ты должен его помнить!

— После тоже играл, — вмешался Малькольм. — Левша, подавал с правой стороны. И удар у него был отличный!

— Все, нас зовут, — сказал Чарли. — Быстро же Алун управился.

Искоса взглянув на садик рядом с домом, Чарли заметил нечто вроде небольшого вольера в богатом зоопарке. За оградой виднелось высохшее русло искусственного ручья, однако животных внутри не наблюдалось, даже растительности почти не было. В дверях он почувствовал сильный, хоть и не навязчивый аромат духов, не сладковатый, а скорее древесный и пряный. Чарли сразу узнал Лауру, маленькую худую блондинку с собранными в пучок волосами. На ней был черный облегающий бархатный костюм и явно чрезмерное количество колец, браслетов и бус. Она встретила гостей на удивление тепло, и Алун наконец-то всех познакомил.

Подобно многим обитателям Уэльса, да и не только Уэльса, Чарли видел отвратительные комнаты и дома гораздо чаще, чем привлекательные или хотя бы с претензией на уют. После двора он был готов к худшему, но его наметанный глаз не заметил в обстановке ничего отталкивающего. Чарли не смог бы описать ее в деталях; впрочем, другие наверняка не увидели ничего, кроме хорошо укомплектованного бара в углу гостиной. Повсюду было много цветов, самых разных, свежих, чертовски красивых и, как подсказывал Чарли опыт, довольно дорогих. Все остальное тоже выглядело недешевым. Чарли вспомнил, что одно время Билли очень хорошо зарабатывал, даже слишком хорошо, по мнению чересчур разборчивых: он поставлял спортивное снаряжение в местные школы и другие образовательные учреждения, включая тюрьму. Ну да, так он и начал.

Где же сам Билли? Лаура вернулась и сообщила, что он будет через минуту. Чарли не заметил, что она уходила, так как сосредоточил внимание на баре, где по ее просьбе Алун начал разливать напитки. Питер отошел в сторону и осматривал комнату, как показалось Чарли, с ожидаемо придирчивым видом, выискивал безвкусицу, показуху и претенциозность; он замер у подозрительной акварели, но разочарованно двинулся дальше. Малькольм явно одобрял обстановку или то, что успел заметить, и наслаждался компанией. Он по-прежнему хорошо выглядел, хотя его обычно сдержанная манера поведения стала более свободной, совсем как полураспущенный узел его галстука.

Алун начал было объяснять, почему они заехали в гости, но стоило ему упомянуть про обед в Тревиле, как Лаура перестала слушать. Ее глаза загорелись, и она моментально положила конец этим рискованным и дурацким планам.

— И речи быть не может! — заявила она глубоким хрипловатым голосом. — В жизни не слышала подобного вздора. Слава Богу, вы мне об этом сказали.

— Мы собирались перекусить, только и всего, — заметил Малькольм.

— Перекусить! — произнесла Лаура, закрывая тему. — Давайте будем реалистами. В общем, учитывая время и хлопоты, ответ очевиден. Мне ничего не стоит приготовить сандвичи на четверых, так?

Конечно, подумал Чарли, и в его мозгу промелькнуло еще одно воспоминание: Лаура Макинз, стойка с холодными закусками в пабе «Три пера» в Кинвер-Хилл.

— Решено, джентльмены. Алун, налей-ка еще по одной, а я займусь бутербродами.

— Вы не должны… — начал Малькольм, оглядываясь в поисках поддержки.

— Только не говорите, что я должна, а что нет, молодой человек! — Шутливый тон впервые смягчил ее резковатую манеру общения. — Мне не часто выпадает случай продемонстрировать свои таланты. В искусстве приготовления сандвичей, — пояснила она, шаловливо махнув окольцованным указательным пальцем. — А, вот и ты, милый. Иди сюда.

Невысокий седой старичок медленно, но уверенно подошел к приятелям. Он улыбался и переводил взгляд с одного лица на другое. На нем был бордовый в белую крапинку шелковый халат; шарф такой же расцветки, высоко поднятый с одной стороны, почти полностью скрывал багровую опухоль. Алун и Лаура представили Малькольма, Питера и Чарли. Билли пожал всем руки и поздоровался слабым голосом. Лаура вручила ему стакан со слабо разведенным виски, который приготовила сразу, как только увидела мужа. Он поднял стакан и окинул компанию взглядом.

— Как видите, я еще выпиваю, — сказал он.

— Ну да, Лаура поддерживает тебя в хорошей форме, Билли, — сказал Алун. — Держу пари, она тебе все время подливает.

— Нет.

— Какие у Англии перспективы в боулинге в этом сезоне? — спросил Малькольм. — Не очень хорошие, как ты считаешь?

Билли довольно хихикнул и кивнул:

— Я все-таки на ней женился, да.

— Давно пора было, — сказала Лаура.

— Подумал, что уже пора.

Лаура устроила его в низком кожаном кресле с деревянными подлокотниками и чехлом из тайского шелка в красную, зеленую и желтую клетку. Рядом на маленьком круглом столике лежала упаковка салфеток, коробочка мятных пастилок, серебряный карандаш и стояла ваза нарциссов с коротко подрезанными стеблями. Все остальные подошли поближе и расположились вокруг.

Лаура произнесла отчетливо, но негромко:

— Алун недавно перебрался сюда насовсем. Говорит, что здесь многое изменилось.

Алун поведал о некоторых переменах, ему помогали Чарли и Малькольм. Иногда они замолкали, чтобы дать Билли возможность высказаться, но тот лишь изредка вставлял словечко-другое, придерживаясь начатой им самим темы. Через несколько минут Лаура отвела всех на кухню, где усадила Билли в дальнем конце длинного, чисто выскобленного стола, а Алуна и Малькольма — по бокам. Алуну поручили открывать и наливать вино. Лаура быстро и ловко приготовила бутерброды с сыром, луком, языком и маринованными огурчиками на всю компанию, кроме Билли, который весело жевал консервированные бобы с диетическим печеньем и пил второй стакан разбавленного виски. Сандвичи оказались довольно вкусными, что вызвало у Чарли профессиональное уважение. Он даже съел парочку. Вскоре от бутербродов ничего не осталось. Лаура предложила было кофе, но тут же передумала.

— Не успеете, если еще хотите выпить в Тревиле.

— Ну и черт с ним, — сказал Алун. — Кофе бы нам не помешал, правда, ребята?

— Нет-нет, милый. Кое-кто немного устал.

— Ах да, ты права.

Они попрощались с Билли прямо на кухне. Когда подошла очередь Чарли, его вдруг ошеломила мысль, что в старичке не осталось ничего от того Билли Моугера, которого он когда-то знал. Лаура вышла к машине вместе с ними.

— Какое счастье, что вы заехали! — призналась она. — Надеюсь, вы не слишком шокированы.

— Да ладно тебе, перестань, — отмахнулся Алун.

— Нет, правда, спасибо вам огромное. Он теперь долго будет радоваться. Сто раз еще вспомнит. Ну, мне пора к нему. А вы могли бы… э-э… если встретите кого-нибудь из его старых приятелей, скажите, что это не так уж и страшно. Некоторые к нам не заходят — наверное, боятся, что он совсем плох. Удачи в Тревиле, хотя, нужно признаться, я не уверена, что вам повезет.

Словно сговорившись, приятели молчали, пока не отъехали от дома на приличное расстояние, откуда ни острый слух, ни самая изощренная технология не смогли бы донести их слова до Лауры.

Начал Чарли:

— Значит, будем считать, что ты ни о чем не подозревал.

— Надеюсь. — Алун снова повернулся назад, но уже не так весело, как раньше. — Наверняка вы бы заметили. Даже я не смог бы притворяться, будто ничего не знаю. Нет, она просто пригласила заглянуть к ним по дороге. Сказала, что они будут рады меня видеть.

— А ты что ответил?

— Сказал, что, может, сегодня мы поедем на Корси, и если все-таки соберемся, заглянем в гости — пропустить стаканчик-другой. Я не думал, что она будет нас ждать.

— Я тоже удивился, — заметил Малькольм. — А потом подумал, что все продукты — язык, сыр, лук — из ее запасов. Хотя было вкусно. И очень любезно с ее стороны.

— Все, кроме хлеба, — сказал Чарли. — Две большие буханки. Она купила хлеб на всякий случай. Весьма предусмотрительно, согласен. Хотя вполне возможно, она каждый день так себя балует.

— Вот бедняга, — покачал головой Питер.

— Да, его можно только пожалеть.

— Согласен, но я вообще-то думал о его жене. Сколько раз она, должно быть, говорила себе, что все равно никто не придет. И огорчалась, никого так и не дождавшись. Каждые тридцать минут из двадцати четырех часов бог знает скольких дней. Конечно, она прибрала в доме перед нашим приездом. Вернее, в тайной надежде, что мы заедем. И не осмелилась сказать мужу, почему затеяла уборку. Но то, что мы видели, на скорую руку не сделаешь. Тут нужны годы ежедневной работы.

— Питер, что с тобой? — поинтересовался Чарли.

— Заткнись, Чарли, — оборвал его Алун.

— Извините. Сдается, о ней много чего можно сказать. В отличие от старины Билли.

Никто не стал спорить.

— Одно хорошо, — продолжил Чарли, — что с нами нет Гарта. Уж у него бы нашлись соображения.

Все рассмеялись. Чарли не стал делиться другими мыслями — например, что Лаура хорошо знает Алуна, раз не предупредила его о состоянии мужа. Или о том, что если Алун подстроил все заранее, то более выигрышного положения ему не найти: теперь он просто обязан заезжать сюда почаще. Карт-бланш практически даром. «Милая, Билли будет только рад, если ты отдохнешь от него вечер-другой». Вот так-то.

Только у самых окраин деревни им навстречу попалось несколько машин. Автомобиль катил вниз по холму, последнему перед въездом, когда в глаза приятелям бросился лозунг «За свободный Уэльс!», намалеванный на кирпичной стене грязной известкой. Его встретили ироничным смешком.

— Это, случайно, не… — начал было Малькольм, пуская в ход свой ужасающий американский акцент, но Алун не дал ему договорить:

— Уймись, придурок! Что с тобой? В глаза не видел этого клоуна, а он у тебя с языка не сходит. Прекрати.

— Вспомни, что было в последний раз, когда ты его копировал, — сказал Чарли.

— Выбрось этого Кадвалладера Тулл-Тин[24] Пью из головы!

— Эй, я просто подумал, что можно сказать ему об этом лозунге! Плюнь в валлийского националиста — попадешь в дерьмо.

— Вряд ли он тебя поблагодарит, если окажется в говне, — резонно заметил Алун.

— Так и я об этом, тупица.

— Черт, это все выпивка. Замедляет мои умственные процессы.

— Мои-то точно замедляет, — сказал Малькольм, выкручивая руль. — Извините.

— Слава Богу, и мои тоже, — добавил Питер.

Вопреки всему сказанному чем ближе компания подъезжала к цели, тем сильнее чувствовалось предвкушение. Они миновали разрушенную железнодорожную станцию и несколько выработанных карьеров. Теперь дорога шла вдоль берега, где до недавнего времени собирали моллюсков и съедобные водоросли. Начался поселок. В глаза бросались ржавые крыши из оцинкованного железа и фасады магазинов, которые не мешало бы покрасить. В первом встретившемся на пути пабе обнаружился бильярдный стол половинного размера, телевизор, беззвучно транслирующий передачу для детей, и всего два человека: официантка болтала со своим приятелем, который тем временем не забывал угощаться из автомата для продажи арахиса. Первым желанием было уйти сразу, но Чарли заметил, что, возможно, в другом месте выпивки им не дадут. Кто знает, когда в этой дыре перестают торговать спиртным.

Однажды двадцать лет назад Чарли за целый день, от подъема до отхода ко сну, не выпил ни грамма. Собственно, подъема как такового и не было: Чарли был абсолютно уверен, что он при смерти, и сообщал об этом всем интересующимся. Тем не менее днем он выстоял в толпе на матче Уэльса против Франции, который проходил в Кардиффе. Вечером они с Софи, тогда еще молодожены, устраивали вечеринку — отменять ее было уже поздно. Со стаканом апельсинового сока в руке Чарли зачарованно наблюдал, как его ровесники с необычайной скоростью пьянели один за другим, их голоса и лица менялись прямо на глазах, между двумя глотками. Теперь он не без страха заметил, что с Малькольмом происходит то же самое: едва они выпили рядом с блестящим игровым автоматом, как глаза приятеля затуманились и он неожиданно качнулся вперед.

Чарли поддерживал Малькольма под правую руку на протяжении всей двухминутной прогулки до следующего прибрежного паба, который Алун заметил раньше. Вода спала, и обнажившаяся после отлива полоса берега издавала резкий, неприятный запах. Впрочем, с этим ничего нельзя было поделать, как и с дождем, который заморосил вновь. Поблизости виднелись лишь три-четыре припаркованные машины, в остальном поселок словно вымер. Кроме мужчины средних лет, который вошел в дом и исчез, единственным признаком жизни служил свежий мусор под ногами. И это в то время, когда на улицах должно быть полно народу! Тишина вокруг стояла, как на холме, откуда друзья недавно спустились.

— Чем они тут занимаются? — довольно внятно спросил Малькольм, когда они перешли боковую дорогу, на которой не было никакого движения, даже ветер не гонял бумажки. — Я имею в виду в наши дни.

— Кто его знает. Полагаю, производят лимонад или дезодоранты.

— Некоторые, должно быть, ездят на работу в город.

— Понятия не имею.

— Заметь, уровень безработицы в здешних местах выше, чем во всей Великобритании, включая Ливерпуль и северо-восток Англии.

— Хм.

— Знаешь, Чарли, это ужасно. По-настоящему… чудовищно. То есть представь, что ты сам застрял в дыре, где нет ни перспектив, ни будущего, где вообще ничего не происходит. И никаких… возможностей.

— Угу.

— Чисто из любопытства, Чарли, как ты думаешь, Мэгги Тэтчер бывала в этих местах?

— Вряд ли, если у нее есть хоть капля здравого смысла. И уж точно она не совалась сюда после того, как здесь закрыли первую угольную шахту. По-моему, в девятьсот десятом году.

Продолжая беседу в том же духе, они вскоре добрались до двери, вернее, дверей, «Шип-инн», которые вполне могли бы служить входом в лекционный зал или здание местных органов власти. Однако на этом сходство заканчивалось: внутри оказался типичный деревенский паб с электроорганом, выщербленными медными столами, трехэтажными сандвичами и местными объявлениями, на редкость плохо оформленными и безграмотно написанными. Еще там толпились люди. Вот где были все жители!

С появлением четырех новых посетителей гвалт немного стих и многие уставились на вошедших. Ничего удивительного, учитывая, что на чужаках была необычная одежда вроде пиджаков и галстуков, а Питер и, в меньшей мере, Чарли поражали своими размерами. К тому времени как друзья устроились в самом дальнем и малолюдном углу, гул уже звучал с прежней силой.

Чарли поковылял к стойке.

— Ничего, — ответил Малькольм на вопрос, что ему взять.

— Выпей что-нибудь безалкогольное.

— Нет. Я лучше пойду посижу. В общем, вы меня понимаете.

Он опустился на кресло в ярко-оранжевом чехле, которое явно попало сюда прямиком из гостиной чьей-нибудь тетушки. Оттуда же, видимо, доставили большую часть мебели, и в первую очередь — пергаментные абажуры. Через минуту Малькольм уже спал. Остальные трое молча переглянулись и кивнули, поняв друг друга без слов.

— Отлично, — сказал Алун. — Теперь ему не отвертеться, повезет нас обратно.

— Да он бы и не сопротивлялся, — заметил Чарли.

— Конечно, но лучше решить все цивилизованным путем.

Терпеливо прождав намного дольше положенного времени, Чарли сделал заказ одному из барменов, малому с длинными, до плеч, волосами, обрамлявшими лысину. Тот неторопливо приготовил требуемые напитки и подал, не выказывая особого почтения к клиенту.

— Прекрасно, пока у нас все есть, — сказал Чарли. — Еще воды? Кстати, как тебе Гвен?

— О Господи! — воскликнул Алун и повторил почти другим тоном: — О Господи. — Он бросил злобный взгляд на Чарли: — Ну ты и сволочь!

— Успокойся, старик, это дело семейное, никто ничего не узнает. По крайней мере от меня или от Питера. Собственно, я потому и заговорил об этом, пока еще трезвый как стеклышко, что хочу тебя предупредить: не дай Бог, Малькольм что-нибудь заподозрит. Он…

Может, Чарли и не рассердился бы, заметив промелькнувшую на лице Алуна ухмылку, если бы ему самому не захотелось усмехнуться.

— Вот только не надо делать вид, будто тебе все равно. Никаких намеков или шуточек, тычков под ребра или игривых замечаний, которые он может ненароком понять. Что, если он и вправду догадается, а? Малькольм не такой терпимый, как, скажем, некоторые из нас.

Если Алун и смутился, то ничем не выдал своего замешательства.

— Само собой, не волнуйся. Вообще-то это ей первой пришло в голову, не мне. Вцепилась в меня в «Принце Уэльском». Я знал, что вы заметите, хотя и надеялся на обратное.

— Ты был не против, я видел. И все-таки как она?

Чарли глянул на Питера в надежде, что тот проявит любопытство, сделав разговор общим, но приятель, как обычно, глазел по сторонам рассеянно и толку от него не было.

— О Господи, — сказал Алун. — Она… Ну, я достиг цели с большим трудом, если понимаешь, о чем я. В свое время она была очень даже ничего, но сейчас сильно сдала. Хватит с тебя?

— Вполне, спасибо. Какое у нее было настроение, когда ты уходил?

— Несколько подавленное.

— Хм. Думаю, она повеселеет, когда увидит беднягу Малькольма, старый он хрыч. Слушай, Алун, не забывай, что мы знаем тебя как облупленного. Видим насквозь.

— Если ты сейчас о Лауре…

— Нет, не о ней. Там ты, считай, получил полное отпущение грехов, хоть и незаслуженно. Я имею в виду — в общем. Ты не мог бы определиться со своими пассиями? Несколько сузить их круг?

— Это все чертов соблазн. Диапазон с каждым годом все шире. Процент женщин в возрасте от моего до пубертатного включительно вряд ли уже значительно вырастет.

— Нижняя возрастная группа, как я заметил, не вызывает у тебя недолжного интереса. Ты спровадил ту поклонницу в «Глендоуэре», даже не поприставал к ней. А она была вполне себе… то есть когда-то я бы сам за ней приударил.

— Нижняя возрастная группа существует по большей части в теории. Вроде того незримого конуса, который гипотетически простирается от вершины видимого. Только наоборот. А с практической точки зрения — молодые женщины, в отличие от дам в возрасте, редко выказывают благодарность, которая так необходима для прочных чувств. Короче, этому соблазну противостоять легко.

Чарли ошеломленно уставился на пустой стакан.

— Господи, а зачем ему противостоять? Хм, судя по твоему рассказу, Гвен особой благодарности не испытывает. Полагаю, ты трепаться не будешь, но ведь есть и она.

— Да, понимаю.

Где бы ни витали мысли Питера, он никогда не пропускал свою очередь брать на всех выпивку. Заняв место Чарли у стойки, он вытащил пластиковый пятиугольник, в который были вставлены пять монет по фунту: детская игрушка, по его собственным словам, для детских денег. Внимание Питера привлекла какая-то штуковина между грязными стаканами и коробкой для сбора средств в пользу страдающих от мышечной дистрофии, и он, шаря по карманам в поисках очков, наклонился, чтобы взглянуть поближе. В следующее мгновение раздался злобный рык, достаточно громкий, чтобы люди неподалеку подняли голову.

— Нет, ну надо же! — рявкнул Питер ненамного тише. — Минздрав, твою мать, ин Наймру! Диолш ам… Что за дурдом…

— Пустяки, все равно никто не понимает, — успокаивающе произнес Чарли.

— Мало того что они пытаются запретить мне курить, так у них еще хватает наглости сделать это на валлийском! Да от одного этого…

Питер взмахнул рукой, возможно, желая продемонстрировать всю глубину своего презрения, но кончиками пальцев задел согнутую картонку и смахнул ее на пол. Пока он собирался с духом, чтобы за ней нагнуться, вмешался бармен:

— Поднимите это, пожалуйста.

В его речи не было ничего валлийского, зато отчетливо слышался североанглийский акцент.

Капельки пота выступили на верхней губе Питера. Он покраснел, но по-прежнему стоял как столб, и табличку на стойку вернул Алун, уже привычный к тому, что из всей компании он один может наклоняться.

— Если хотите курить, вам придется пройти в другой конец зала.

— Да не хочу я курить, черт подери! — возмутился Питер. — Дело не в этом. Я просто…

— И будьте добры, прекратите выражаться.

Бармен по очереди смерил их оценивающим взглядом.

— Валлийцы! — презрительно фыркнул он и отвернулся.

Как стало ясно позже, Малькольм всколыхнулся не от того, что его разбудила стычка и он захотел выяснить, в чем дело, но тогда это выглядело именно так. Его возвращение к активным действиям привлекло куда больше внимания, чем отход ко сну. Нельзя сказать, что Малькольм выглядел очень хорошо; впрочем, нельзя сказать, что и очень плохо, да и с речью у него все было в порядке — по крайней мере говорил он разборчиво. Однако десятиминутный сон трудно назвать восстановительным, и Чарли по своему опыту определил состояние Малькольма как «мнимый рассвет».

Тем не менее начал Малькольм вполне успешно — он был явно взволнован, но пока сдерживался.

— Наконец-то я вспомнил, меня вдруг осенило! То ужасное место в Гарристоне с оградой и уличными фонарями, оно что-то мне напомнило, только я никак не мог понять, что именно. Так вот, это паб в Честере, куда мы ходили, когда в прошлом году гостили у сына. Очень похож. Та же самая концепция.

Это открытие не слишком потрясло остальных.

— Да как же вы не понимаете: я говорю, что паб в Гарристоне был в точности как английский! Вот что они везде делают! Все новое здесь точно такое же, как в Англии, будь то университет, или рестораны, или супермаркеты, или то, что там покупают. Ну хоть здешний паб: разве хоть что-нибудь тут указывает на то, что мы в Уэльсе? Они наконец нашли способ уничтожить нашу страну: не нищетой, а процветанием. Меня не сильно пугают упадок и разложение, такое бывало и раньше, и мы всегда выживали. Нет, я страшусь тошнотворных плодов богатства. Не руины я оплакиваю, а дурные всходы, которые проросли сквозь них. Грядет конец…

Он замолчал, не столько для того, чтобы перевести дух, сколько для того, чтобы собраться с силами и не упасть.

— Сядь и выпей общеукрепляющего тоника, — сказал ему Чарли.

— Может, я и пьян, но говорю очень важные вещи.

— Не вижу смысла нервничать по этому поводу, — вмешался Питер.

— Да неужели? Значит, ты будешь счастлив, когда все исчезнет и у нас не останется ничего, кроме языка, на котором никто не говорит, Бридана, парочки-другой хоров да Уэльса как места на карте? Вот хорошо-то будет, да?

— Нет, — покачал головой Питер.

— Так вот…

— А если бы я высказался в подобном духе, ты бы упрекнул меня в том, что я треплюсь, — довольно кисло сказал Алун.

— Но ты бы ведь не стал, так? — заметил Питер. — Ты же не Малькольм.

— И слава Богу.

Как признал Малькольм позже, ему показалось, что какие-то люди над ним смеются. И он продолжил под влиянием временных метаморфоз, которые произошли с его характером.

— Можете смеяться, если хотите, — начал он довольно безапелляционным тоном, ни на кого не глядя. — Куда как весело: валлиец страдает из-за Уэльса! Старый дурак бесится из-за того, что Уэльс оказался за бортом. Конечно, особенно смешно англичанам. Старый валлийский дурак, чего там. Только вот вскоре им самим будет не до смеха: наступит и их черед. На самом деле он уже…

Больше ничего Малькольм сказать не успел, но и этого выступления, не очень длинного, не слишком обидного и совсем не дерзкого, вполне хватило, чтобы взоры завсегдатаев обратились в его сторону. Все произошло так быстро, что Чарли почти ничего не разглядел. Двое, трое или четверо обступили Малькольма, и Чарли на миг потерял его из виду. Раздались громкие голоса, что-то мелькнуло. Малькольм качнулся вбок, задев деревянный стол и смахнув на пол один-два стакана. Бармен, который отчитал Питера, с грохотом выскочил из-за стойки и, угрожающе двигая плечами, направился к драчунам.

— Вон отсюда! — рявкнул он. — И вы, четверо, тоже! Быстрее, пока я не вызвал полицию!

Поспешивший на помощь приятелю Чарли увидел, что у того разбит нос, а лицо, руки и пиджак испачканы кровью — не сильно, но заметно.

— Можно хотя бы привести его в порядок?

— Ладно, а потом сразу же убирайтесь. Остальные двое пусть выметываются прямо сейчас. Это и тебя касается, жирный.

В мужском туалете не оказалось полотенец, только сушилка для рук. При помощи носовых платков Чарли, как мог, вытер кровь, которая уже почти не шла.

— Я ведь не сказал ничего ужасного? — спросил Малькольм.

— Нет, насколько я слышал.

— Так из-за чего все началось?

— Ну, крутые парни решили, что мы плохо себя ведем на их территории.

Чарли подумал, что не стоит разражаться обличительной речью о деморализующем влиянии безработицы и отсутствия культурного досуга.

— Понятно, что ты не хотел никого обидеть, но они-то не поняли. Или сделали вид, будто не поняли.

— Вообще-то несправедливо, что нас выгоняют. Начали местные.

— Может, это и к лучшему.

— Теперь я, конечно, вижу, что лучше было не спорить. Слушай, Чарли, наверное, надо мне сдерживаться. Может, если бы я говорил поспокойнее, они бы не так обиделись. Нет, спасибо, я сам.

— Вот тебе и прошлись по пабам, да?

— Прости.

— Ты не виноват. Надеюсь, Алун с пользой провел время — по крайней мере частично.

По пути к выходу приятелям пришлось пройти через бар.

— Едва они вошли, я сразу понял, чего от них ждать.

— В их возрасте пора бы уже научиться вести себя прилично.

— Питер

Утренний ритуал Питера не был таким испытанием духа, как у Чарли или Малькольма, что не делало его более легким. Обычные утренние процедуры, которые совершаются бездумно и торопливо, перед тем как перейти к по-настоящему интересным занятиям, давно стали главным событием дня, и Питер приступал к ним в одиночестве, вполне по-стариковски. Самым утомительным он считал одевание, хотя за долгие годы процесс был отработан до мелочей. Хуже всего дело обстояло с носками, которые Питер натягивал в первую очередь. Когда-то он надевал их после кальсон, но заметил, что постоянно рвет белье ногтями на ногах.

Эти самые ногти заняли в его жизни несоразмерное положение. Острые, с зазубренными краями, они цеплялись за одежду и рвали ее, а не стриг их Питер потому, что это тоже стало делом непростым. Он не мог стричь их дома — трудно было собрать все обрезки, а значит, рано или поздно Мюриэль наступила бы на них босой ногой, чего Питеру по очевидным причинам совсем не хотелось. Поэкспериментировав в гараже со складным стулом и свалившись с него несколько раз, он остановил свой выбор на садовой скамейке под довольно красивой цветущей вишней. Правда, пришлось ограничиться теплыми месяцами — пальто не давало согнуться и достать до пальцев ног. Зато теперь Питер не боялся, что обрезки разлетятся во все стороны. И, черт возьми, как они летели! Особенно те, что с больших пальцев. Куски были такие крупные и отскакивали с такой скоростью, что могли бы сбить воробья в полете. Правда, пока до этого не доходило.

Питер надел носки в ванной комнате при помощи низенького столика: высота имела решающее значение. Пятку на стол, натянуть носок до пятки, пальцы ног на стол, надеть носок на пятку и дернуть вверх. Совсем недавно Питер наконец нашел носки, которые ему подходили: короткие, без эластичной резинки сверху. Ноги все равно опухали, но по крайней мере носки их не передавливали и вечером, раздеваясь, Питер мог смотреть на свои щиколотки без прежнего страха. Кальсоны он надел в спальне: опять ногу на пятку, затем на мысок, только на полу, немного талька вокруг мошонки, потом натянуть брюки. Примерно раз в три-четыре дня Питер замечал, что испачкал штаны шоколадом, кремом, джемом или всем сразу, когда перекусывал на сон грядущий. Тогда приходилось брать чистые брюки, возвращаться в ванную, вернее, к зеркалу, и застегивать подтяжки спереди, на той части фигуры, которую он уже много лет иначе как в зеркале увидеть не мог.

Дальше Питер оделся, как все обычные люди, разве что использовал длинный рожок для обуви — редкое и крайне необходимое приспособление, которое он однажды потерял и целую неделю вынужден был обходиться георгианской серебряной ложкой Мюриэль, возвращая прибор на место после каждого применения. С давних пор Питер носил одну и ту же пару неприметных туфель без шнурков и надеялся, что умрет или окажется прикованным к постели раньше, чем они развалятся окончательно и надо будет идти в обувной магазин самообслуживания — других магазинов, насколько он слышал, теперь не осталось.

Дата добавления: 2015-06-25