Миланский черт 13 страница

Беццола пропустил его слова мимо ушей.

— Так-так… — произнес он, обращаясь к Соне. — Значит, решили прогуляться? С Миланским чертиком?

Соня почувствовала, как стучит кровь в висках. Она хотела что-нибудь ответить, но смогла лишь выдавить из себя судорожную улыбку.

— Будьте любезны, позвольте нам пройти! — угрожающе-приветливым тоном попросил Мануэль.

Беццола выдавил из сигареты уголек и растоптал его ногой. Потом бросил окурок вниз и скрестил руки на груди.

— Послушайте, я кажется, с вами разговариваю! — повысил голос Мануэль.

Повар, по-прежнему не обращая на него внимания, продолжал говорить с Соней.

— А переодетая собачка, значит, осталась дома? Бедняжка! Она бы тоже с удовольствием прогулялась с Миланским чертиком. В своей смешной охотничьей шляпке…

— Немедленно пропустите нас! — разозлился Мануэль.

— Как? Разве вы не знали? — продолжал Беццола, обращаясь прямо к Соне. — Кое-кто видел, как этот чертик грузил в багажник переодетую собачку.

Он смотрел на Соню ободряющим взглядом учителя, который не сомневается, что его ученица вот-вот даст правильный ответ.

Соня сохранила в своей памяти картинку, не пытаясь понять, что ей в ней показалось странным: Банго, оскалив зубы, рычит на Мануэля, который пытается его погладить. Ей вдруг стало холодно.

Мануэль выдвинул левое плечо вперед и стал протискиваться мимо Беццолы.

То ли он поскользнулся сам, то ли Беццола ему немного помог — во всяком случае, он вдруг полетел вниз по откосу, повис на две-три секунды на скалистом выступе, впившись руками в ковер из зарослей черники, потом раздался треск выдираемого с корнями кустарника, и Мануэль с криком «shit!» полетел дальше.

Педер Беццола побежал вниз, Соня за ним.

Мануэль лежал на дорожке и стонал. Из большой ссадины на правой половине лица шла кровь. Он лежал на спине, подложив неестественно вывернутую руку под голову и закинув ногу на ногу, словно отдыхая в шезлонге. Его ляжки были плотно прижаты друг к другу, а левая голень закинута на правую ногу под прямым углом. Под коленом, казалось, вырос новый сустав, который на глазах увеличивался в размерах и окрашивался в красно-синий цвет.

«РДКП», вспомнила Соня алгоритм действий в таких ситуациях, усвоенный еще на курсах: речь, дыхание, кровотечение, пульс.

— Мануэль!

— Shit! — простонал он.

— Ты можешь шевелить руками?

Она увидела, что он пытается обхватить пальцами какой-то воображаемый предмет.

— А пальцами ног?

— Кажется, могу… — шепотом произнес он.

— Никакого онемения? Все чувствуешь?

— Еще как чувствую!..

У нее за спиной Беццола звонил куда-то по мобильному телефону и говорил по-романшски.

— Что болит сильнее всего?

— Левое плечо.

— Ты хочешь попробовать изменить позу?

— Нет.

Она взяла его правую руку, чтобы проверить пульс, но под пальцами у нее что-то тихо хрустнуло. Мануэль вскрикнул. Соня осторожно положила руку на землю.

Беццола закончил разговор.

— Внизу, у опушки леса, есть место, где может сесть вертолет. Я пойду встречу его. У вас есть мобильник? На всякий случай.

Он продиктовал ей свой номер и ушел.

На скалистом откосе не было ни одного дерева, и дождь беспрепятственно лил на них.

— Во внешнем кармане моего рюкзака есть накидка от дождя. Ты можешь достать ее так, чтобы не шевелить меня?

Соне потребовалось несколько минут, чтобы вытащить из-под Мануэля оранжевую накидку. Сев на корточки, она накрыла его и себя. Некоторое время они молча слушали, как дождь барабанит по крыше их палатки.

— Он сказал правду. Миланский черт — это я.

Соня все это время пыталась вытеснить из сознания зловещую тему. Она и сейчас сделала вид, будто не слышит его.

— Это был я. Мне очень жаль, но это правда. Это сделал я…

Соня молчала.

— Я сам хотел тебе сказать. Сегодня. Потому и напросился с тобой.

— Почему же не сказал?

— Пошел дождь… Ты заторопилась назад. Я бы сказал тебе. Честное слово…

Боль и стыд исказили его круглое гладкое лицо.

Соня почувствовала, как в ней медленно разливается свинцовое чувство апатии. Ей казалось, будто она далеко-далеко от этого человека, с которым делила два квадратных метра земли под куском оранжевого прозрачного полиэтилена.

— Это я налил кислоты в кадку с фикусом, вызвал Казутта днем на дежурство, набросал светящихся палочек в бассейн, подвел куранты в церкви, переодел Банго, перевернул крест…

— А Паваротти? — уточнила он скорее для порядка.

Она почувствовала, что он кивнул. Того, что он потом еще говорил, она уже не слушала. Но она видела его голос. Это были какие-то крошащиеся, переливающиеся радужно-маслянистым блеском, лениво перекатывающиеся массы, на поверхности которых звуки дождя оставляли чеканные металлические узоры.

Когда образ его голоса исчез и остался лишь шум дождя, она спросила:

— И что должно было произойти дальше? Что с ней должно было случиться?

— С кем?

— С Барбарой Петерс. С твоей Урсиной.

Молчание.

— Все это было адресовано не ей… — произнес он наконец осторожным, деликатным тоном человека, который вынужден сообщить тяжелое известие. — Это было адресовано тебе, Соня. Это ты — Урсина…

— Я? Урсина?.. — удивилась Соня.

— Но с тобой ничего не должно было случиться. Все кончилось. Заказ выполнен.

Порыв ветра всколыхнул мокрые верхушки деревьев и ускорил барабанную дробь дождя.

— Заказ?..

Мануэль застонал. От боли и от ее несообразительности.

— Фредерик… — выдавил он из себя.

Во рту у нее возник металлический привкус.

— Откуда ты знаешь Фредерика?

— Мы познакомились в Вальдвайде. Я там работал физиотерапевтом.

Его голос доносился откуда-то издалека, а ее собственный был еще тише:

— И зачем ему это было нужно?

— Он хотел тебя растоптать, как он выразился. Как ты растоптала его.

— А зачем это было нужно тебе?

Он от боли с шумом втянул воздух сквозь зубы.

— Мне стало его жалко…

— Жалко? Фредерика?..

— Ты когда-нибудь работала в психиатрической больнице? Наступает момент, когда ты уже отличаешь персонал от больных только по одежде. Врачи с всклокоченными волосами, которые разговаривают сами с собой, санитары, которые постоянно что-то бормочут, ночные сестры, которые боятся темноты, психиатры, обворовывающие пациентов… И когда тебе среди них вдруг попадается нормальный человек, то это просто бальзам на душу…

— Ну да, нормальный человек, который пытается пристрелить свою бывшую жену как бешеную собаку…

Мануэль опять замолчал, дожидаясь, когда пройдет очередной приступ боли.

— Он рассказал мне свою версию.

— «Свою версию»!

— Ты с самого начала его терроризировала. Ты не хотела детей. Тебе не нравились его друзья. Ты испортила его карьеру. Ты выставила его пугалом в глазах его собственной семьи. В глазах коллег. В глазах всего света. Он не собирался тебя убивать. Он просто хотел вправить тебе мозги. Но ты спровоцировала его… — Он закашлялся. — А потом ты решила его доконать: либо тюрьма, либо дурдом…

— И тогда ты решил ему помочь… — с трудом узнала она свой собственный голос.

— Он уговорил меня. Ну, и перспектива расстаться наконец с Вальдвайде тоже сделала свое дело.

Ветер вдруг принялся с остервенением трепать накидку, и Соне пришлось некоторое время повозиться с ней, чтобы она не улетела.

— Когда же я стала тебе нравиться?

— Уже через пару дней.

— И ты все-таки продолжал все эти фокусы?

С минуту были слышны лишь шум дождя и осторожное дыхание Мануэля.

— Двести восемьдесят тысяч… Да я таких денег не заработал бы за всю жизнь! Семь банковских переводов. По сорок тысяч за каждое «знамение»…

Да, это было очень похоже на Фредерика. Пустить в ход деньги, когда не помогают другие средства, — это у него называлось «материальное подкрепление аргументативной базы».

— За легкую работу. Самое трудное было сделать так, чтобы тебе в руки попалась его книга легенд.

Сверкнула молния и на мгновение осветила сквозь отверстие для головы эту импровизированную исповедальню. Гром грянул почти в ту же секунду.

— А как ты устроился в «Гамандер»?

— Позвонил и предложил свои услуги. Сразу после тебя.

Снова сверкнуло. Уже не так ярко, и гром прогремел с задержкой.

— Откуда же он узнал? Я никому об этом не рассказывала.

Мануэль застонал.

— Ну когда же они наконец придут?

Нет, это была неправда. Кое-кому она все же рассказала о своих планах.

— Он общался с Малу? — задала она вопрос, ответа на который ей слышать не хотелось.

— Она часто его навещала.

Соня вдруг почувствовала, что больше не в силах выносить его близость. Она встала, накрыла его накидкой, как труп на месте преступления, отошла на несколько метров в сторону, села на землю под проливным дождем и стала ждать вертолета, дрожа от холода и давясь слезами.

Когда спасатели проносили его мимо нее, она прошла несколько шагов рядом с носилками.

— А зачем второй крест? — прокричала она сквозь шум винтов вертолета.

— Это не я! — крикнул он в ответ.

Один из тяжелейших кризисов их семейной жизни пришелся на отпуск в Намибии. Фредерик заманил ее туда двухнедельным сафари. Соня никогда до этого не была в Африке и очень обрадовалась поездке. Она приобрела почти профессиональную фотокамеру и скупила все атласы животных и растений, какие только смогла найти.

Только когда они въехали в украшенные рогами диких зверей ворота «Bushman's Hunting Lodge»,[33] она поняла, что Фредерик имел в виду совсем другое сафари. Они приехали на одну из этих огромных, обнесенных высокими заборами охотничьих ферм, о которых она читала в своих путеводителях. Гостей возили к стадам ориксов, антилоп гну, зебр и спрингбоков, где они с удобных позиций стреляли по ним, а на ужин им подавали фондю из разных сортов мяса.

За полгода до этого Фредерик признался ей, что уже давно имеет охотничью лицензию. Она приняла это сообщение довольно равнодушно. Ее уже тогда мало интересовало все, что касалось его жизни. Но он объяснил этот факт просто как живой интерес к спортивной охоте.

Она даже не стала распаковывать чемоданы, а уже на следующий день приземлилась в качестве единственного пассажира маленького частного самолета на импровизированном аэродроме «Waterbuck Lodge»[34] небольшой туристической базы в девственном лесу с двенадцатью шикарными бунгало.

Она целыми днями наблюдала за животными на водопое. Они были такими разными — обстоятельные жирафы, торопливые и нервные спрингбоки, ленивые и высокомерно-равнодушные львы.

При этой базе был горячий минеральный источник, которому предстояло стать основой будущего велнес-центра. Владельцы базы, с которыми она успела подружиться, прощаясь с ней, сказали:

— Если тебе когда-нибудь некуда будет податься, имей в виду: скоро на «Waterbuck Lodge» потребуется хороший физиотерапевт.

И вот такой момент настал: она не знала, куда ей податься.

Она лежала на кровати в своей комнате и в последний раз изучала свой наклонный потолок.

Она отказалась садиться в вертолет. Педер Беццола проводил ее до отеля. По дороге он рассказал ей, что Джан Шпрехер видел в свой бинокль массажиста и переодетую собаку. Когда тот позвонил ему сегодня и сообщил, что она с Мануэлем собирается в горы, он отправился вслед за ними, чтобы вывести массажиста на чистую воду.

В отеле ей вызвали деревенского врача. Тот прописал ей горячую ванну и грог, а еще дал какую-то таблетку для снятия стресса. Она не спросила, какую именно. Но надо будет обязательно поинтересоваться. Таблетка оказалась отличным средством. Она не оглушила ее и не сделала ее апатичной ко всему. Все чувства и впечатления — предательство, интриги, злость, страх, разочарование, муки несчастной любви — сохранили свою отчетливость и резкость. Но они как будто не касались ее. Она могла спокойно думать обо всем как о чьей-то чужой судьбе.

И так же, как чью-то чужую судьбу, она смогла вытеснить все это из сознания, погасить свет и уснуть под ровный шелест дождя.

В эту ночь норма осадков повсеместно побила все рекорды. Циклон распространился от северных границ Альп по всей стране, а влажные массы воздуха из Германии и Австрии навалились на северо-восточную часть кантона Граубюнден. В некоторых областях за последние сутки выпала почти половина среднемесячной нормы осадков.

Соня проснулась рано. Она полежала несколько минут с закрытыми глазами, пока не разобралась со своим самочувствием.

У нее было такое ощущение, как будто все ее чувства были заключены в некий хрупкий кокон. Если она не будет делать резких движений, возможно, они там и останутся.

Около семи кто-то робко постучал в дверь. Соня накинула кимоно.

— Кто там? — спросила она через дверь.

— Это я, фрау Феликс.

Соня испугалась.

— Что вам нужно?

— Меня прислала фрау Петерс.

Соня открыла. Фрау Феликс смущенно улыбнулась и сняла очки. В этом жесте было что-то настолько обезоруживающее, что Соня впустила ее в комнату.

— Она велела вам передать, чтобы вы отдыхали. Я подежурю за вас. — И прибавила: — С удовольствием.

Она нерешительно остановилась и посмотрела на Соню снизу вверх. Без очков ее глаза выглядели совершенно иначе — просто как глаза уже немолодой, вполне дружелюбной женщины.

— Звонили из больницы… — сказала она. — Восемь переломов. Но внутренние органы не пострадали.

Соня приняла к сведению эту медицинскую сводку без всякого интереса, лишь пожав плечами. Фрау Феликс все еще не уходила.

— Я хотела перед вами извиниться. Я была к вам несправедлива.

Она протянула Соне руку, и та пожала ее.

— Я к вам тоже.

Она открыла ей дверь. Фрау Феликс помедлила на пороге.

— А если вам станет лучше, она приглашает вас к себе на чашку чая. У нее в квартире. В шестнадцать часов.

Соня опять легла в постель и попыталась не повредить свой «кокон» с чувствами. Будильник показывал восемь, когда ее разбудил стук в дверь.

— Room service, — услышала она мужской голос.

Это был Боб. Он с виноватой улыбкой держал в руках поднос с завтраком.

— Прими мои соболезнования по поводу всей этой истории, которая с тобой приключилась, — сказал он.

— Бывают истории и похуже, — ответила она и, взяв поднос, закрыла у него перед носом дверь. Без злости, но довольно решительно.

Только наливая себе кофе, она заметила, что это был завтрак на двоих. Она забралась с подносом в постель и включила телевизор. В некоторых центральных районах страны было объявлено чрезвычайное положение в связи с угрозой наводнений. Метеорологи ожидали продолжения осадков.

Проснувшись, она почувствовала, что на животе у нее что-то сидит. Она вскрикнула и вскочила на ноги. Поднос с грохотом и звоном полетел на пол.

Она с бьющимся сердцем принялась собирать осколки посуды и остатки завтрака. Случилось то, чего она боялась: она сделала резкое движение, и «кокон» разбился. Все, что она в него упрятала, вновь ожило и предстало перед ней во всей своей реальности. Она достала чемоданы, сняла со шкафа дорожную сумку на колесиках и начала собирать вещи.

От туч протянулись до самой земли темные шлейфы дождя. Сграффити на мокрых фасадах побледнели. Овощи на огородах давно скрылись под водой, а Флюмелла, деревенская речка, которая летом обычно пересыхала, вышла из берегов, потому что русло ее перекрыли коряги и поваленные деревья.

Разбором этой плотины занимались немногочисленные члены добровольной пожарной дружины, днем работавшие в деревне или в своем хозяйстве. Другие закладывали окна нескольких постоянно затопляемых подвалов мешками с песком.

Анна Бруин стояла перед дверью своего магазина в ожидании хоть каких-нибудь событий, которые нарушили бы ненавистную монотонность деревенской жизни.

Послышался неторопливый стук копыт, затем показалась карета «Гамандера». Курдин с мрачной миной помахал ей рукой. Она ответила на приветствие. В карете сидел тот седоволосый мужчина, похожий на индуса. Наверняка спешит на двухчасовой автобус. Как-то раз он хотел купить у нее зеркало, а она, дура, не смогла обслужить его как следует, потому что у нее не нашлось ни одного зеркала. Теперь вот заказала на следующую неделю, а он уезжает. Интересно, будут ли сегодня новые гости?

Через минуту телефон зазвонил. На дисплее высветилось «Малу». Соня выключила телефон.

Она уже собрала чемоданы. Остались только грязные кроссовки. Сначала она решила бросить их здесь, но потом передумала и сунула их в полиэтиленовый пакет. Пригодятся в Намибии, подумала она.

Было всего половина третьего. Еще полтора часа до «чаепития» у Барбары. Так она и разбежалась — пить чай с этой стервой! Она просто поставит ее в известность о том, что увольняется — с сегодняшнего дня, с этой минуты! — и уезжает на следующем автобусе. Для этого ей не нужны ни чай, ни пирожные. Для этого достаточно трех минут.

Она включила телевизор. Все еще продолжительные дожди. На транспортной магистрали Север-Юг уже начались перебои в движении. Поврежденные оползнями участки железной дороги, затопленные автотрассы.

Она пролистала все ток-шоу и дешевые сериалы и выключила телевизор.

А что, если и здесь нарушится работа транспорта? Из-за каких-нибудь смытых мостов, засыпанных дорог или заснеженных перевалов? Мысль о том, что, возможно, придется остаться здесь, в отрезанной от внешнего мира деревне, в этом отеле, в этой комнате, в этом обществе и в этом состоянии, была невыносима.

Она не могла ждать до четырех. Ей нужно было немедленно уехать. Прямо сейчас.

Не успела она нажать на кнопку звонка, как дверь открылась, и из квартиры вышла одна из молодых горничных-албанок.

— Фрау Петерс у себя?

Девушка кивнула:

— Да, фрау Петерс.

Соня поднялась по лестнице на первую площадку. Двери в ванную, в кухню и в спальню были закрыты. Приоткрыта была лишь дверь на винтовую лестницу.

В круглой комнате в башне никого не было. Банго тоже не спешил ее приветствовать.

— Барбара! — позвала Соня.

Никто не ответил. Албанка явно ее не так поняла. Наверное, решила, что она спрашивает, не здесь ли живет фрау Петерс.

Соня повернулась и хотела уйти, но вдруг услышала щелчок дверного замка, а потом шаги на лестнице. Она уже открыла рот, чтобы крикнуть: «Барбара, я уже здесь, наверху!», но что-то ее остановило.

Тихие шаги на лестнице были какого-то странного кобальтово-зеленого цвета. Приблизившись, они обрели некий размытый контур. Потом появилось мерцание. Цветной туман. Ореол испарений.

У Сони перехватило дыхание. Она стала отчаянно искать укрытие. Заметив дверь на балкон, опоясывавший башню, она тихо открыла ее и вышла наружу.

Балкон, шириной не более полуметра, с низким зубчатым парапетом был выложен глазурованными плитами, которые от дождя стали скользкими, как лед. Все сооружение висело в воздухе на головокружительной высоте — Соня не раз с ужасом отмечала это снизу.

Пригнувшись, она продвинулась к самому дальнему от двери окну и осторожно заглянула внутрь.

Он похудел. Его лицо, которое даже во время их последней, трагической встречи еще хранило на себе следы частых деловых банкетов, превратилось в лицо аскета. Глаза глубоко запали. Сквозь трехдневную бороду отчетливо проступали скулы.

Но главная перемена в его внешности была связана с цветом его лица. Оно было бледным. При том, что этот человек даже на бракоразводный процесс явился загорелым и, где бы они ни жили, всегда имел свой собственный солярий, а выбирая отель, предпочитал отказаться от лишней звезды, чем от солярия.

Он был одет в слишком просторный синий спортивный костюм с тремя белыми полосками. В руках он держал чемоданчик с инструментами. Судя по всему, довольно тяжелый.

Оглянувшись, он направился прямо к ее окну. Как будто увидел ее. Она пригнулась. От водостока на медной крыше отломалось последнее звено, и дождевая вода то с громким плеском падала на парапет, то бесшумно лилась мимо, вниз.

Когда Соня снова отважилась заглянуть в комнату, он возился со своим чемоданчиком. На ковре стояли пять маленьких пластмассовых канистр с прозрачной жидкостью. В одноразовых перчатках, с отверткой в руке, высунув от усердия язык, он подсоединял тонкий провод, ведущий от какой-то сумки, к электронной детали на одной из канистр. С таким же выражением он раньше колдовал над каким-нибудь музыкальным центром класса high-end или укладывал в чемодан свое снаряжение для очередной переподготовки в качестве майора артиллерии, в этой смешной форме, которой так гордился.

Наконец он подсоединил провод и поставил канистру к окну, спрятав ее за шелковой шторой. Потом отмотал побольше провода и проложил его под ковром.

Соня, словно парализованная, смотрела, как он готовит свой теракт. Он делал все с той же педантичностью, с какой укладывал в корзину все необходимое для пикника, загружал багажник вещами перед отъездом в отпуск или украшал традиционную рождественскую ель «маман». С той же педантичностью, которой она в свое время ничего не в силах была противопоставить, кроме своей растущей неряшливости, в сущности, не отвечавшей ее характеру.

Спрятав все пять канистр в разных местах, он принялся за какой-то пакет, обмотанный черной клейкой лентой. К нему тоже были прикреплены электронные детали. Он подсоединил к ним идущие с разных концов комнаты провода. Потом достал из чемоданчика какой-то желтый предмет и прикрепил его к пакету резинкой. Это был мобильный телефон. К нему были присоединены два тонких проводка. Фредерик подключил его к пакету. Точными, размеренными, заученными движениями. Соня узнала «украденный» мобильный телефон Малу.

Проделав все манипуляции, он придирчиво осмотрел свою работу. Соня должна была бы знать, что за этим последует: он машинально, рефлекторно поищет глазами зрителей, которые могли бы его похвалить.

Она не успела спрятаться. Их взгляды встретились.

Несколько секунд он неотрывно смотрел ей прямо в глаза. Потом улыбнулся, встал и пошел к двери на балкон.

Она видела, как он вышел. Как он остановился. Как он принимал свое решение.

Он закрыл за собой дверь и теперь был виден ей лишь по пояс. Потом пригнулся, чтобы она не могла проследить в окнах направление его движения.

Фредерик всегда свято верил в надежность своего инстинкта. Принять решение по наитию и твердо следовать ему — таков был его девиз.

Куда он поползет — вправо или влево?

Во время их совместной жизни Соня всегда могла быть уверена, что он обязательно сделает противоположное тому, что сделала бы она.

Она должна была поползти вправо — значит, он поползет влево.

Она встала и бросилась в том же направлении, что и он. Стремясь оказаться у двери, прежде чем он поймет, что она не бежит прямо ему в руки.

Но он уже успел заметить это. Прежде чем она поравнялась с дверью, он выскочил из-за поворота.

Она схватилась за ручку, приоткрыла дверь, нырнула внутрь и в самую последнюю секунду успела захлопнуть ее за собой и повернуть ключ в замке.

И вновь те же самые картины — разбиваемое стекло рядом с ручкой.

Рука, просунутая в щель.

Еще белый, бескровный порез между большим и указательным пальцами.

Рука, шарящая в поисках ключа.

Порез, из которого наконец хлынула кровь.

Слюна в уголках рта.

Три слова. Три сверкающих, острых, как бритва, стальных треугольника: я… убью… тебя…

Но на этот раз ей удалось вовремя вытащить ключ.

Она сбежала вниз по винтовой лестнице и закрыла за собой дверь. Ключ торчал уже не с внутренней стороны, как ей запомнилось, а снаружи. Это, скорее всего, сделал он. Она повернула ключ в замке и бросилась по нижней винтовой лестнице в длинный, запутанный коридор, в конце которого находилась ее комната.

На кровати — собранные чемоданы, на полу — полиэтиленовый пакет с грязными кроссовками, на столе — ее сумочка, в корзине для бумаг — старые газеты, проспекты, открытая пачка сигарет с ментолом и пустая пластиковая бутылка из-под минеральной воды… Обычная картина гостиничного номера перед отъездом постояльца.

Соня прошла в ванную, оперлась руками о раковину и, тяжело дыша, уставилась в зеркало.

Мокрые волосы, облепившие голову, как шапочка для плавания, прилипший к телу льняной костюм, искаженное лицо, напоминающее застывшую гримасу Казутта… И глаза затравленного зверя.

Она вернулась в комнату, достала свой мобильный телефон и включила его.

Она набрала номер Малу. Ее старый номер.

Глухой хлопок, гладкий и многоугольный на ощупь, как кристалл, был бесцветным и прозрачным. И отбрасывал кобальтово-зеленую тень.

Дым почти не выделялся на фоне облаков. «Гамандер» величественно застыл, как подбитый корабль на рейде. Башня Барбары Петерс горела. Сквозь ребра перекрытий било пламя, а из окон валил густой дым.

Персонал соорудил из пестрых зонтов, принесенных с террасы, нечто вроде аварийной палатки для обитателей отеля на почтительном расстоянии от места пожара. Закутавшись в солдатские одеяла из арсенала пожарной части, гости и служащие молча смотрели на огонь, думая каждый о своем, как перед камином.

Пожарные — члены добровольной пожарной дружины Валь-Гриша — подкатили свою единственную лестницу-прицеп и с нее атаковали бушующее пламя. Несколько человек, стоя на ближайших балконах и зубцах, поддерживали товарищей водой из брандспойтов, подсоединенных к пожарным кранам на этажах. Они громко перекликались, заглушая гудение насоса, качавшего воду из разбухшей Флюмеллы.

Ванни разносил глинтвейн и горячий чай.

Барбара Петерс стояла под руку с «il senatore». Оба на удивление безучастно смотрели на необычный спектакль. Доктор Штаэль, казалось, даже с нетерпением ждал конца третьего акта.

Хойзерманны вполголоса беседовали с возбужденными детьми. Ланвэны и Лютгерсы активно общались друг с другом, несмотря на языковой барьер. А фрау профессор Куммер с упреком смотрела на фройляйн Зайферт, как будто это она была виновницей катастрофы.

Соня делила одеяло с Бобом. Он обнял ее за плечи, и она не возражала.

«Маман» была единственным человеком из всех собравшихся, кто успел позаботиться о своем вечернем туалете. Она была в плаще, с зонтом и сумкой от «Гермес».

— Я могу поговорить с тобой с глазу на глаз? — спросила она, подойдя к Соне.

У нее был раздраженный вид. Этот пожар был ей совсем некстати.

— Я подпишу бумагу, — ответила Соня.

«Маман» отреагировала на ее слова беглой улыбкой.

— Замечательно. Но есть еще одно обстоятельство. Личного характера.

Она недвусмысленно посмотрела на Боба, и тот, укрыв Соню одеялом, отошел на несколько метров.

— Я должна немедленно уехать. Мне позвонили из Вальдвайде. Фредек самовольно оставил клинику. Я хочу, чтобы ты знала это.

Она открыла сумку и достала ходатайство. Ручка тоже была наготове. Она даже подставила Соне спину, чтобы той было удобно расписываться.

Через минуту «маман» уже решительной походкой шагала на своих высоких каблуках в сторону деревни. Соня проводила ее взглядом. Ей вдруг в первый раз в жизни стало ее немного жаль.

Языков пламени больше не было видно, только дым еще курился над почерневшим обрубком башни, смешиваясь с мутными облаками, сеющими нескончаемый дождь.

Барбара Петерс обходила своих гостей, как хозяйка на вечернем приеме. Только вместо обмена любезностями она сообщала детали плана эвакуации.

— Еще час — и мы бы с тобой взлетели на воздух вместе со своим чаем, — сказала Соня, когда Барбара Петерс подошла к ней.

Та недоуменно уставилась на нее.

— Ну, ты же пригласила меня на чай, в четыре часа.

— В четыре? На чай? В четыре часа я должна была быть в Шторте. У меня там была назначена встреча.

Через час — не без помощи дождя — пожар был потушен. Полиция и расчет военизированной пожарной охраны, которые уже подоспели на место происшествия, наконец разрешили продрогшим гостям и служащим отеля войти в холл, объявив, что после тщательного обследования места пожара им сообщат, когда можно будет — и можно ли будет вообще — забрать вещи из номеров.

Кухня организовала импровизированный ужин. Гости и персонал постепенно развеселились, предавшись иллюзии своеобразной вечеринки. Все делились впечатлениями, рассказывали, где, когда и при каких обстоятельствах их застала пожарная тревога и как они на нее реагировали.

Фрау Феликс держалась в стороне от всеобщего возбуждения, как дама, обойденная мужским вниманием на балу. Когда Соня подошла к ней и посмотрела ей прямо в глаза, она опять сняла очки.

— Он сказал, что он ваш общий друг… — пролепетала она. — Ваш и фрау Петерс. Он был такой любезный и обходительный. И сказал, что хочет сделать вам сюрприз.

У Сони на душе было так легко, что она смогла даже улыбнуться:

— Ему это удалось.

Эвакуация в эту ночь не состоялась. Горная речка, бегущая из Валь Тасны, повредила железнодорожное полотно и размыла дорогу между Ардецем и Скуолом, лишив крова жителей окрестных деревень. Подъезды к туннелю Ферайна были перерезаны оползнями, все перевалы закрыты. Нижний Энгадин оказался отрезанным от внешнего мира, и все пункты временного размещения пострадавших и беженцев были уже переполнены.

Полиция и пожарные заблокировали выгоревшую часть отеля, разрешили пользование остальными помещениями и занялись более важными делами. Гости и персонал вернулись в свои комнаты. Совершенно непригодным для проживания оказался лишь номер фрау Куммер: он был весь залит водой.

Пострадавших и пропавших без вести среди гостей не было. Поэтому полиция уступила настоятельным просьбам владелицы отеля и до завтра придержала информацию о том, что на месте пожара был обнаружен обгоревший труп мужчины.

Соня проснулась с легким сердцем. Комната выглядела приветливей, чем обычно. В ней было больше света и воздуха.

Она осторожно перелезла через Боба, стараясь не разбудить его, и подошла к окну. Отодвинув в сторону занавеску, она удивилась обилию света.

Дождь все еще лил с затянутого серыми тучами июньского неба, но береза перед окном больше не затемняла комнату. За ночь она вся осыпалась.

Дата добавления: 2015-06-25