Первая любовь. Из окна их двухкомнатной квартиры в Академгородке открывался великолепный вид: огромное, как секвойя в Южной Америке

Дерево Жизни

Из окна их двухкомнатной квартиры в Академгородке открывался великолепный вид: огромное, как секвойя в Южной Америке, исполинское дерево стояло прямо перед глазами. Все объекты за ним, включая детский сад, кусты любимого и сладкого барбариса казались малозначительными по сравнению с этим мощным природным представлением, которое сейчас бы назвали презентацией.

Маленький Артем подолгу стоял возле окна и смотрел...

Не удивительно, что это дерево было центром их мира. Под ним они играли, женились и выходили замуж, зажигали и поджигали и даже, любимый всей детворой кролик, был съеден под ним соседскими собаками. Старшая сестра Артема, она тогда готовилась к мединституту, осмотрев животного и, поправляя на носу профессорские очки, сказала: «Кролик умер от разрыва сердца!» То есть от страха…

Артем потом долго ругал это дерево за то, что оно не защитило, не спасло бедного кролика и обещал себе, как делают все дети, больше никогда и ничего не бояться…

Он сидел за своим «рабочим столом» в комнате, там, где обычно делал уроки. В последний месяц весны он собирал кассетный магнитофон, мечтая, как будет все лето гулять и слушать музыку. В его планы вмешались родители. Не то чтобы они сильно помогали или наоборот мешали. Нет, родители ссорились, и Артем вдруг начал задыхаться.

Это не было истерикой или чем-то демонстративным; удушье приходило внезапно, откуда-то из глубины, пугало, как будто пытаясь разорвать привычный и яркий весенний мир, вытесняя и заполняя сознание страхом и разочарованием. К маме неожиданно пришла незнакомая женщина, красивая, с букетом цветов в руках. Мама выслушала её и ничего не сказала. Весь разговор женщина сжимала букет в руках, как бы отгораживаясь им от чужой семьи и от мамы Артема. На следующий день он начал задыхаться. Артем всегда думал, что его мама самая лучшая и именно она заслуживает цветов. Но отец Артема, видимо, считал иначе. Женщина так и ушла с изрядно помятым её руками букетом, а вскоре Артем остался с мамой один.

Врач, приехавшей скорой во всем обвинил цветы. Только не те красные розы, что так шли к яркой губной помаде незнакомой женщины. Нет, виновниками оказались цветы березы, которых не видел никто. «Аллергия, поллиноз! - произнес доктор с суровым видом, закидывая на шею ларингофон, и добавил: пыльца, знаете ли… Невидимый враг…» Медсестра тем временем ловко вскрыла ампулу эуфилина. Эфедрин и супрастин тут же были мгновенно назначены.

Если бы Артем хоть раз за свои 14 лет пробовал алкоголь, он сказал бы сейчас, что изрядно пьян. Но, не смотря на старания врачей и лекарства, он продолжал задыхаться. Дыхание стало другим, поверхностным, сознание его тоже изменилось. Эуфилин расширяет сосуды головного мозга. Краски становятся непереносимо яркими, а мысли объемным и четкими, как в современном 3D кинотеатре. Перед его глазами стояли ярко алые розы и побелевшие руки мамы, нервно сжимающие края домашнего халата. Эти цветы, каким-то магическим образом манили и одновременно очень пугали его. Артем внезапно ощутил, что вот так, просто, открыв незнакомой женщине дверь, можно разрушить весь его мир...

Откуда-то сверху раздался вой сирены.

Дыхание Артема становилось все более поверхностным и одновременно стремительно учащалось. Скорая, повинуясь крикам врача, набирала обороты, лавировала между машин, и пролетала светофоры на красный.

Впервые в жизни он оказался так далеко от дома. Небольшой и еще совсем молодой научный городок не располагал тогда соответствующим оборудованием, - так сказала ему потом мама. В семье были врачи, они то и помогли устроить Артема в лучшую больницу в центре города. Сам город находился в нескольких десятках километров от научного центра.

Первое, что помнил Артем, когда очнулся - это лестница и открытка с изображением здания больницы, которое считалось каким-то архитектурным памятником. В больнице был карантин и родителей под строгим запретом не пускали к детям. Артем сам шел от приемного покоя за молодой медсестрой по длинной витой лестнице на четвертый этаж. Медсестра держала его за руку, и он не хотел отставать от этой милой, внезапно приветливой и теплой девушки, неожиданно ставшей для него проводником между этим миром и тем. На одном из этажей он потерял сознание. На фоне белого потолка с лепниной, прямо перед его глазами мелькнули стройные ноги, края белого халата и тело молодой девушки пытающейся удержать Артема от падения.

Артем для своих 14 лет был крепким ребенком и со стороны напоминал скорее молодого мужчину. На следующее утро вся больница только о нем и говорила. Молодая медсестра всем рассказывала: «Я смотрю, такой богатырь, думала, он сам дойдет, ну я за руку его держала, а он как упадет и меня за собой потащил…» Сестра была права, - теряя сознание, Артем крепко сжимал в своей руке красивую руку молодой девушки…

Утром он заметил, что здание больницы сильно отличалось от здания Облисполкома, находившегося напротив. Больница была намного старше, все отдавало стариной и какой-то особой роскошью. Здесь лежали дети, чьи родители работали, как тогда говорили, «заседали», в Облисполкоме. «Дети Шишек», - сказала молодая медсестра, которая пришла на следующий день проведать Артема. «А еще, здесь раньше была женская гимназия», - рассказывала девушка, этим и объясняются длинные и узкие палаты, напоминающие скорее монашеские кельи. Между двумя койками, поставленными у стен, было расстояние всего около одного метра. Дети, когда не было медсестры, легко перепрыгивали с одной на другую, изображая рыбаков в лодках, не желающих промочить ног.

Первые дни Артем провел в ПИТе. Это имя: «Пит» досталось ему на уроках английского в школе: «Пит, есть линейка? Или, Пит, ты сделал английский?» Но здесь его никто так не называл. Все говорили ПИТ – Палата интенсивной терапии. И в этой палате, подключенный к непонятным приборам с надписями на английском языке лежал Он, Артем, а напротив молодая девушка. «Настя» - представилась она, неловко прикрывая рукой прозрачную трубку с кислородом, идущую от её носа. Он смотрел на девушку, всю в белом, смотрел в полном безмолвии ума. Это чувство он запомнил на всю жизнь. Мозг отказывался думать, но сознание было чистым и ясным, как никогда ранее!

Осознание без мысли – медитация, - скажут ему через многие годы йоги, люди - ангелы, как он их всегда называл…

А сейчас Ангел был прямо перед ним.

«Хочешь, покажу тебе шпагат?» - спросила Настя. Не дожидаясь ответа, она скинула с лица трубку и, вспорхнув на подоконник как балерина, развела ноги в колготках, вытянув их в одну стройную белую линию. Кроме колготок и майки на ней ничего не было. Настя была не так высока ростом, как Артем, но её отличало очень выразительное телосложение, какое бывает только у танцовщиц. Артем с восхищением любовался упругими мышцами, красивыми, будто циркулем очерченными ягодицами, тонкой талией и изящной спиной. И даже на руках у Насти были маленькие, изящно прорисованные мышцы. Артем был намного крупнее девушки, но, не смотря на всю свою плотность и кажущуюся взрослость фигуры, мышцами похвастаться не мог. Настену привезли в больницу прямо с тренировки. Они с группой девушек готовились к выступлению, разминались за сценой. Как сказал доктор: «Пыльный воздух, духота, и большие нагрузки сделали свое дело». Сейчас Настя лежала на расстоянии чуть больше метра от Артема, глаза её блестели, и она рассказывала всю свою жизнь, представляя тем самым гимнастику ума и тела, а также танцы, что для неё было одним целым - как яблоко, которое она тут же протянула Артему. Настя жила спортом. И даже её дом, по которому она очень скучала, находился рядом со стадионом, осветительные мачты которого виднелись вдали через большое окно их палаты.

Теперь палата была их. И теперь Настя была его семьей.

Насыщенному кислородом молодому мозгу не надо было объяснять почему. Просто потому, что это так...

Молодые медсестры и пожилые нянечки часто заглядывали в большие палаты, где лежали по пять-шесть детей или подростков, которые доставляли им много хлопот. Падение на лестнице «сделало свое дело»: Артем для них был слишком слаб и пока не заслуживал особого внимания. Днем, во время осмотров, они с Настей вели себя так тихо, что не вызывали и тени подозрений у светил науки, заседавших на научной кафедре в этой больнице. Светила на столько были поглощены наукой или рассматриванием пыльцы березы под микроскопом, что не замечали очевидных вещей: молодой крепкий парень и миниатюрная девушка спортсменка всю ночь в одной палате… Опьяненные кислородом и внезапно возникшей близостью…

Ночью по проспекту изредка проезжали машины, освещая сквозь полупрозрачные шторы лепнину на потолке и две юные фигуры. Да, они чувствовали себя детьми, потому что очень хотели казаться взрослыми…

Они часами сидели на подоконнике, взявшись за руки, разговаривая и глядя друг другу в глаза. Настя была чем-то неуловимо похожа на японку Юкку, главную героиню фильма «Мелодии белой ночи», который тогда показали по телевизору. Артем недавно посмотрел этот фильм и под впечатлением впервые увиденного, и еще по-детски понятого сильного чувства, во всех школьных тетрадях писал: «Юкка + Илья». Дальше в этой формуле не следовало ничего, может быть по тому, что детям все бывает понятно без слов, а может быть от того, что такое же большое чувство переполняло душу ребенка. Такие же исписанные тетради передали через карантин Насте: «Юкка + Илья» и ничего больше…

Родителей в течении этого месяца в отделение не пускали.

Вскоре детей отключили от ингаляций кислородом. «И так хорошо дышат - сказал главврач во время обхода. - Экономика должна быть экономной!» Они лежали и смотрели в глаза друг другу, не произнося не звука. Без этих «трубок» стало даже легче, внезапно ушло какое-то стеснение и скованность, которые вызывала «привязанность» к такому важному, «купленному за валюту» заграничному прибору. С удивлением для себя Артем обнаружил, что они больше не задыхались,- аллергия и астма прошли без следа.

А в других палатах шла настоящая война. Избалованные вседозволенностью дети крупных начальников, не нашли себе другого развлечения, как биться стенка на стенку. Так успешно было побеждено лор отделение, находящееся на одном этаже с палатой Артема и Насти. Травматология, находившаяся на этаж ниже, сдалась без боя. Многочисленные перевязки и гипсы мешали активному сопротивлению с их стороны. Теперь травма и лор отделение ежедневно платили импровизированную дань мальчишкам с четвертого этажа в виде конфет, бутылочек с кефиром, булочек и, считающейся самой ценной жвачкой «Педра» из польского парка аттракционов.

Артем уже выходил из палаты в коридор, хотя бы для того, чтобы «протестировать», как сказал доктор, новый импортный прибор, который как плейер крепился на поясе и непрерывно записывал ритмы сердца и дыхания. Кроме того, каждый ребенок должен был вести подробный дневник с указанием точного времени и того, что он делал в течении дня. Ежедневные драки в дневник не входили. А врачи удивлялись диким изменениям пульса и дыхания ребенка, расшифровывая данные с мониторов.

Артем отшучивался, когда подошедшая ватага пацанов спросила у него: «Ты с какой палаты?»

«Я из Пита», - смущаясь произносить свое школьное прозвище, ответил Артем.

«Пошли с нами бить 16 палату!» - озвучил общее предложение коренастый парнишка, судя по вертлявым движениям, недавно начавший занимавшийся в ДЮСШ боксом.

«В следующий раз». - с неожиданным для самого себя достоинством ответил Артем. И спокойно пошел по коридору в направлении к своей палате. Там его ждала Настя, которая крепко обняв его за плечи, стала расспрашивать, в чем дело и почему его так долго не было.

«Следующий раз» наступил очень быстро. Мальчишки победили все доступные окрестности, в том числе и дальняя 16 палата была взята без боя. Им ничего не оставалось, как выяснять кто из них самих самый сильный. На этот раз Артем уже не мог увильнуть, и ему пришлось драться. С пояса под пижамой предательски свисал импортный «плейер», как называли его мальчишки, регистрировавший каждый удар его сердца. Самым сильным в отделении оказался Коренастый: с ним то и пришлось выяснять отношения Артему. Они пошли в туалет, подальше от медперсонала больницы. Кафель звонко отражал каждый звук, даже звук дыхания многократно отразившись от стен, доносился до ушей с гулким эхом. Выдержав первый град ударов, Артем нагнулся, нырнул в сторону и выставил вперед руку, как учили его друзья в школе. Коренастый ничего не понимая, сходу налетел на кулак и рухнул на пол. Потом он обнял унитаз, сплюнул кровь и процедил сквозь зубы: «Ну ладно, твоя победа, Бугор…»

Артем пришел в палату, вытирая рукавом пижамы кровь с разбитой губы. Настя стояла у входа, дрожа всем телом. Она бросилась к нему навстречу.

«Артем, не надо драться, пожалуйста, ради меня!» - она прижалась к нему всем телом и первый раз поцеловала в его в губы, как в фильме «Мелодии белой ночи»…

Их ночи тоже были белыми. Ярко освещенный Красный Проспект проникал в их спальню, рисуя на стенах причудливые узоры из ажурных спинок больничных кроватей и двух юных тел. В какой-то момент её ноги оказались сомкнутыми у него за спиной и продолжали подталкивать его сзади все сильнее и сильней к любимой…

Врачи констатировали ухудшение состояния. Так следовало из показаний приборов. У Артема и Насти было зафиксировано два ночных приступа в одно время и еще один дневной у Артема, когда он дрался с Коренастым. Врачи не обратили на это особого внимания, так как дети в больнице частенько начинали задыхаться от страха, глядя на то, как становится плохо их соседу по палате.

Артем и Настя были счастливы. Они жили как настоящая семья и скоро, приблизительно через неделю, у них появился ребенок.

Привезли маленького Ромку. Он действительно сильно задыхался по ночам, и Артем с Настей по очереди дежурили возле него. Если Ромке становилось плохо, Настя давала ему подышать баллончик с лекарством в виде аэрозоля - такой здесь был почти у каждого ребенка. А Артем бежал на пост будить спящую медсестру, и та мчалась, наперегонки с ним по освещенному дежурными ночниками полутемному коридору больницы.

Однажды днем Артем впервые услышал слово «люблю».

Настя никогда не говорила таких слов. Она просто смотрела. И одного взгляда её больших, глубоких глаз было достаточно. Это было сильнее любых слов. Потом она прижималась к нему всем телом и целовала в губы.

«Люблю» - прозвучало от девушки Кати из соседней палаты. Все её звали Катька, так как девушка вела себя очень развязно. Катька постоянно хвасталась своим папой, который «приедет и всех уволит без выходного пособия». Она часто смотрела в коридоре на Артема и на Настю, которая выходила из палаты редко, так как все больше сидела за учебниками: ведь она из-за своих тренировок много пропустила в школе. Улучив момент, Катька подбежала к Артему, схватив его за пижаму, и начала целовать… «Люблю, люблю, дурак, а ты не понимаешь!» - шептала она ему на ухо, обжигая, неприятно горячим и влажным дыханием его шею и губы.

На шум из палаты вышла Настя. В глазах её были слезы. Она отшатнулась, как от удара, прислонившись спиной к стене, выронила из рук тетрадку и стала медленно опускаться на пол.

Артем одним движением оттолкнул назойливую Катьку, схватил Настю на руки и понес в палату.

Он ожидал чего угодно: укоризны, плохих грубых слов, сказанных любимой, Артем помнил, как часто ругалась его мама. Но ничего этого не было, как и в тетрадке Насти, подобранной им с пола, была только одна строчка: «Артем + Настя».

Он хотел, чтобы она легла, но Настя приподнялась на постели и, обвив его шею гибкими руками, сильно прижалась к нему.

«Я боялась, что ты опять будешь драться, придешь с разбитой губой и я не смогу тебя целовать, как прежде». - сказала Настя и зажмурила глаза, как бы закрываясь от одной мысли об этом. Артем стал целовать её в губы, покрывая поцелуями все лицо и шею. Прикоснувшись губами к ресницам, он вздрогнул. Мама всегда говорила: «Не целуют в глаза, к расставанию…» Настя, как будто в танце чувствовала каждое его движение, в ответ она еще сильнее обхватила его одной рукой, другой продолжая торопливо стягивать с себя одежду.

Дни в больнице шли своим чередом. Врачи занимались наукой.

Медсестры смотрели телевизор и обсуждали программу «Время», а дети были предоставлены самим себе.

В один из таких дней в больнице появился Верзила. До него Артем был самым крупным и, к тому же он выдержал поединок с боксером Коренастым, поэтому пацаны звали его уважительно «Бугор», наверное и потому, что Артем было слишком детское имя. Теперь Артему навязывали драку с Верзилой. Но он уже обещал Насте, что драться больше не будет. К тому же Артем никогда не участвовал в дележе «добычи» - той дани, которую собирали мальчишки со всех палат и соседних отделений. Один раз он принес Настене, как трофей, импортную жвачку, которая тогда была дефицитом, наподобие видеомагнитофона или японских аудиокассет.

Настя посмотрела ему прямо в глаза, и сказала: «Её ведь отняли у ребенка! Спасибо, я не буду…»

Драка началась прямо в холле, так как Артем уже несколько раз отказывался, а верзила наседал, вовсю поддерживаемый Коренастым. Он несколько раз назвал Артема трусом и бабским угодником, а это уже был намек на Настю. Артем в прыжке ударил верзилу коленом в живот, но с таким же успехом можно было пинать стену. С той лишь разницей, что у стены могла хотя бы отлететь штукатурка. Никто не знал, чем накачали Верзилу доктора, но боли он, казалось, совсем не чувствовал. С градом ударов, - один сильнее другого, Верзила бросился на обидчика. Артем успел почувствовать только один удар - боковой в челюсть и потолок поплыл перед глазами. Не было даже больно, было просто очень обидно, так как он обещал Насте…

Неудивительно, что и эту драку, происходившую прямо в холле перед телевизором, персонал больницы не заметил.

Когда Артем встал, к нему подскочил Коренастый и, нет, не ударил, даже для этого он был слишком труслив. Коренастый только передал слова Верзилы: «Пошли, ты перед всеми должен признать себя проигравшим!» Они пошли в палату, где лежал Верзла, теперь считавшийся у пацанов старшим. Он вовсю руководил дележом добычи, громко чавкая розовой чешской жвачкой.

Артем сказал, глядя Верзиле прямо в глаза: «Ты победил!», и, пошатываясь, пошел по больничному коридору. Он долго умывался холодной водой из под крана, пытаясь смыть следы происшествия. Лицо все опухло, Артем теперь очень напоминал соседа алкаша - дядю Колю. Тот тоже боялся показываться жене до наступления темноты, а потом под покровом сумерек «незаметно» проникал в дом.

Артем ждал. Ледяная вода, а может быть остатки эфедрина, ускоряющего обмен веществ - его тогда давали всем детям в больнице - сделали свое дело. Отек понемногу стал стихать и Артем неуверенными шагами пошел в палату.

Настя, уткнувшись лицом ему в живот, плакала и повторяла:

«Господи, я думала Ты никогда уже не придешь!»

Артем ждал, что Настя будет проклинать его, проигравшего, бить кулаками ему в грудь. И кричать: «Ты же обещал!» или «Я же тебе говорила!»

Вместо этого она стала целовать его в распухшие и онемевшие от холодной воды губы. Артем вздрагивал при каждом прикосновении. Вся верхняя честь его тела была в синяках. Чувствуя его боль как свою, Настя начала целовать его грудь, живот, опускаясь все ниже и ниже…

Утром на обходе пришлось соврать, он сказал, что ночью упал во сне с кровати. Доктор посмотрел внимательно на лицо Артема, затем в медицинскую карточку, пробормотал, что-то типа: «так-так, аллергический отек».

Ромка выздоравливал прямо на глазах. Другие дети его возраста месяцами лежали в больнице, а в палате Артема и Насти как будто был другой воздух. Ромку вскоре выписали. Маму Ромки даже не пустили в палату, она ждала его внизу в приемном покое. Его уводила молодая медсестра, крепко держа за руку и оглядываясь на внезапно погрустневших и прижавшихся друг к другу Артема и Настю. И вдруг, Ромка вырвался, подбежал к Насте, обеими руками крепко обхватив её за таллию.

«Ты моя! Ты родная! Не хочу домой!» - захлебываясь от слез и с трудом сдерживая учащенное дыхание, кричал мальчик. Медсестра изумленно смотрела то на Артема, который обнимал обоих: Настю и маленького Ромку, то на Настю, которая не хотела отпускать ребенка.

Медсестра взяла ребенка на руки и, несколько раз оглянувшись со словами: «К маме, к маме» - понесла Ромку в приемный покой.

На следующий день карантин был снят, и в палате появилась мама Насти. Холодная деловая женщина с букетом роз. Она была похожа на ту, что приходила к маме Артема, незадолго до того, как они стали жить одни, без папы. Артем почувствовал тот же холодок в душе. Цветы были переданы лечащему светилу науки. А Настя, вся будто сникла, только увидев мать, вытянулась по стойке смирно и стала похожа на маленького солдата: «Да, мама, конечно, мама, я уже собираюсь…»

То, что было межу ними, с появлением этой женщины вдруг сжалось в маленький пульсирующий комочек у неё в груди. Артем сидел на краю постели. Его мысли носились в голове быстрее, чем кулаки в драке: «Разыскать, найти, приехать, узнать адрес, как?»…

А в это время мама Насти, поцеловав дочь, стерла с её щеки остатки ярко красной губной помады и повела её к выходу. Этот поцелуй был похож на поцелуй снежной королевы, который в одно мгновение заморозил сердце девочки. Королева в блестящей черной юбке, элегантно покачиваясь на высоких каблуках, повела дочь к выходу.

Настя даже не посмотрела на Артема. Скрипнула и закрылась дверь. На секунду все стихло. Вдруг, в коридоре раздался крик женщины, пришедшей с цветами: «Настя! Что ты делаешь!»

Дверь распахнулась, и в палату вбежала его Настенька, прежняя, живая…

Она впилась губами в онемевшие губы Артема и через одно мгновение скрылась за дверью.

«Настя, так нельзя, ты могла мне хотя бы сказать, что ты хочешь попрощаться с мальчиком, кстати, тебе не показалось, что он какой-то бледный, видимо не совсем здоров еще….» - её голос какое-то время затихал и отдавался гулким холодным эхом в коридоре больницы.

Артем замер и не мог даже пошевелиться, потом он с трудом встал и пересел на кровать Насти. Подушка еще казалось, хранила её тепло. Он прижался к ней лицом. Под одеялом хрустнула бумага. Он достал тетрадку, где на первой странице детским почерком было выведено: «Люблю Тебя Милый! Артем + Настя» …

* * *

Конечно, он пытался найти её...

Узнать телефон и домашний адрес Насти казалось не таким уж и сложным делом. Артем несколько раз помогал молодой медсестре разносить тяжелые металлические решетки, в которых стояли стеклянные бутылочки с кефиром, для детей, ровесников Ромки.

Медсестра сама предложила это Артему, спросив его со странной улыбкой: «Что, скучаешь по своей Настёне?»

Вечером перед выпиской медсестра подвела Артема к дверям ординаторской. Достав из кармана связку ключей, она строго посмотрела ему в глаза: «Стой здесь, на шухере, я посмотрю!» - и скрылась за дверью. В ординаторской приглушенно хлопнул ящик стола: слышно было, как медсестра быстро перебирает какие-то бумаги. И вот заветный листок с адресом и городским телефоном был у Артема в кармане. Теперь, каждую ночь он мечтал, как приедет к Насте с букетом белых полевых, как любила его мама, цветов.

Из больницы они вместе с мамой долго шли пешком до автобусной остановки. Потом были томительные минуты ожидания и поездка в переполненном автобусе, который больше часа вез их домой.

Оказавшись дома, Артем бросился к телефону и набрал номер.

- Здравствуйте, Настю пригласите, пожалуйста, - произнес он, едва переводя дыхание.

- Здесь такая не проживает, - ответил голос пожилой женщины.

Он снова и снова называл домашний адрес, цифры номера, которые успел выучить наизусть. Адрес был верным, все цифры совпадали. Только любимой там не было…

Дата добавления: 2015-06-26