Отношение к погоде

Лирика

Воспоминание

Тихое облако в комнате ожило,

тенью стены свет заслоня.

Голос из дальнего, голос из прошлого

из-за спины обнял меня.

Веки закрыл мне ладонями свежими,

розовым югом дышат цветы...

Пальцы знакомые веками взвешены,

я узнаю: да, это ты!

Горькая, краткая радость свидания;

наедине и не вдвоём...

Начал расспрашивать голос из дальнего:

— Помнишь меня в доме своём?

С кем ты встречаешься? Как тебе дышится?

Куришь помногу? Рано встаёшь?

Чем увлекаешься? Как тебе пишется?

Кто тебя любит? Как ты живёшь?

Я бы ответил запрятанной правдою:

мысль о тебе смыть не могу...

Но — не встревожу, лучше — обрадую.

— Мне хорошо, — лучше солгу.

Всё как по-старому — чисто и вымыто,

вовремя завтрак, в окнах зима.

Видишь — и сердце из траура вынуто,

я же весёлый, знаешь сама.

Руки сказали: — Поздно, прощаемся.

Пальцы от глаз надо отнять.

Если мы любим — мы возвращаемся,

вспомнят о нас — любят опять.

[1937-1939]

Станция «Маяковская»

На новом

радиусе

у рельс метро

я снова

радуюсь:

здесь так светло!

Я будто

еду

путем сквозным

в стихи

к поэту,

на встречу с ним!

Летит

живей еще

туннелем вдаль

слов

нержавеющих

литая сталь!

Слова

не замерли

его руки,—

прожилки

мрамора —

черновики!

Тут,

в сводах каменных,

лучами в тьму

подземный

памятник

стоит — ему!

Не склеп,

не статуя,

не истукан,

а слава

статная

его стихам!

Туннель

прорезывая,

увидим мы:

его поэзия

живет

с людьми.

Согретый

множеством

горячих щек,

он

не износится

и в долгий срок.

Он

не исплеснится!

Смотрите —

там

по строчкам-лестницам

он сходит

сам.

Идет,

задумавшись,

в подземный дом,—

в ладонях

юноши

любимый том!

Пусть рельсы

тянутся

на сотни лет!

Товарищ станция,

зеленый

свет!

Землей

московскою

на все пути,

стих

Маяковского,

свети,

свети!

Человек

стоял и плакал,

комкая конверт.

В сто

ступенек

эскалатор

вез его наверх.

К подымавшимся

колоннам,

к залу,

где светло,

люди разные

наклонно

плыли

из метро.

Видел я:

земля уходит

из-под его ног.

Рядом плыл

на белом своде

мраморный

венок.

Он уже не в силах видеть

движущийся

зал.

Со слезами,

чтоб не выдать,

борются глаза.

Подойти?

Спросить:

«Что с вами?»

Просто ни к чему.

Неподвижными

словами

не помочь ему.

Может,

именно

ему-то

лирика нужна.

Скорой помощью,

в минуту,

подоспеть должна.

Пусть она

беду чужую,

тяжесть всех забот,

муку

самую большую

на себя возьмет.

И поправит,

и поставит

ногу на порог,

и подняться

в жизнь

заставит

лестничками

строк.

Солнце шло по небосводу,

синеву

разглаживая.

Мы сказали про погоду:

— Так себе...

неважная...—

Ни дымка

в небесном зале,

обыщи

все небо хоть!

Огорчившись,

мы сказали:

— Что ни день,

то непогодь!

Но когда

подуло

вроде

холодком

над улицею,

мы сказали

о погоде:

— Ничего,

разгуливается!—

А когда

пошли

в три яруса

облака, ворочаясь,

мы,

как дети,

рассмеялися:

— Наконец

хорошая!—

Дождь ударил

по растеньям

яростно

и рьяно,

дождь понесся

с превышеньем

дождевого плана.

И, промокшая,

без зонтика,

под навесом

входа

говорила

чья-то тетенька:

— Хороша погода!—

А хлеба

вбирали капли,

думая:

«Молчать ли вам?»

И такой отрадой пахли —

просто

замечательно!

И во всем Союзе

не было

взгляда недовольного,

когда

взрезывала

небо

магнийная

молния.

Люди

в южном санатории

под дождем

на пляже

грома

порции повторные

требовали даже!

Ветерки

пришли

и сдунули

все пушинки

в небе.

Стало ясно:

все мы думали

о стране

и хлебе.

Дата добавления: 2015-06-26