Святее всех святых

После того как перестройка началась, у нас замов в единицу времени прибавилось.

Правда, они и до этого на экипажах особенно не задерживались – чехардились, как всадники на лошади, а с перестройкой ну просто как перчатки стали меняться: полтора года – новый зам, еще полтора года – еще один зам, так и замелькали. Не успеваешь к нему привыкнуть, а уже замена.

Как-то дают нам очередного зама из академии. Дали нам зама, и начал он у нас бороться. В основном, конечно, с пьянством на экипаже. До того он здорово боролся, что скоро всех нас подмял.

– Перестройка, – говорил он нам, – ну что не понятно?

И мы свою пайку вина, военно-морскую – пятьдесят граммов в море на человека, – пили и помнили о перестройке.

И вот выходим мы в море на задачу. Зам с нами в первый раз в море пошел. Во всех отсеках, как в картинной галерее, развесил плакаты, лозунги, призывы, графики, экраны соревнования. А мы комдива вывозили, а комдива нашего, контр-адмирала Батракова, по кличке «Джон – вырви глаз», на флоте все знают. Народ его иногда Петровичем называет.

Петрович без вина в море не мог. Терять ему было нечего – адмирал, пенсия есть, и автономок штук двадцать, – так что употреблял.

Это у них в центре там перестройка, а у Петровича все было строго – чтоб три раза в день по графину. Иначе он на выходе всех забодает.

Петрович росточка махонького, но влить в себя мог целое ведро. Как выпьет – душа-человек.

Сунулся интендант к командиру насчет вина для Петровича, но тот только руками замахал – иди к заму.

Явился интендант к заму и говорит:

– Разрешите комдиву графин вина налить?

– Как это, «графин»? – зам даже обалдел. – Это что, целый графин вина за один раз?

– Да, – говорит интендант и смотрит преданно. – Он всегда за один раз графин вина выдувает.

– Как это, «выдувает»? – говорит зам возмущенно. – У нас же перестройка! Ну что не понятно?

– Да все понятно, – говорит интендант, а сам стоит перед замом и не думает уходить, – только лучше дайте, товарищ капитан третьего ранга, а то хуже будет.

У интенданта было тайное задание от командира: из зама вино для Петровича выбить. Иначе, сами понимаете, жизни не будет.

– Что значит «хуже будет»? Что значит «будет хуже»? – спрашивает зам интенданта.

– Ну-у, товарищ капитан третьего ранга, – заканючил интендант, – ну пусть он напьется…

– Что значит… послушайте… что вы мне тут? – сказал зам и выгнал интенданта.

Но после третьего захода зам сдался – черт с ним, пусть напьется. Налили Петровичу – раз, налили – два, налили три, а четыре – не налили.

– Хватит с него, – сказал зам.

Я вам уже говорил, что если Петрович не пьет, то всем очень грустно становится

Сидит Петрович в центральном, в кресле командира, невыпивший и суровый, и тут он видит, как в центральный зам вползает. А зам в пилотке. У нас зам считал, что настоящий подводник в походе должен в пилотке ходить. С замами такое бывает. Это он фильмов насмотрелся.

В общем, крадется зам в пилотке по центральному. А Петрович замов любил, как ротвейлер ошейник. Он нашего прошлого зама на каждом выходе в море гноил нещадно. А тут ему еще кто-то настучал, что это зам на вино лапу наложил. Так что увидел Петрович зама и, вы знаете, даже ликом просветлел.

– Ну-ка ты, хмырь в пилоте, – говорит он заму, – ну-ка, плыви сюда.

Зам подошел и представился. Петрович посмотрел на него снизу вверх мутным глазом, как медведь на виноград, и говорит

– Ты на самоуправление сдал?

– Так точно, – говорит зам.

– Ну-ка, доложи, это что? – ткнул Петрович в стяжную ленту замовского ПДУ.

Зам смотрит на ПДУ, будто первый раз его видит, и молчит.

– А вот эта штука, – тыкает Петрович пальцем в регенерационную установку, – как снаряжается? – Зам опять – ни гугу.

– Так! – сказал Петрович, и глаза его стали наливаться дурной кровью, а голова его при этом полезла в плечи, и тут зам начинает понимать, почему говорят, что Петрович забодать может.

Приблизил он к заму лицо и говорит ему тихо:

– А ну, голубь лысый, пойдем-ка, по устройству корабля пробежимся

И пробежались. Начали бежать с первого отсека, да в нем и закончили. Зам явил собой полный корпус – ни черта не знал. Святой был – святее всех святых.

В конце беседы Петрович совсем покраснел, раздулся, как шланг, да как заорет:

– Тебя чему учили в твоей академии? Вредитель! Газеты читать? Девизы рожать! Плакаты эти сссраные рисовать? А, червоточина?

Ты чего в море пошел, захребетник? Клопа давить? Ты – пустое место! Балластина! Пассажир! Памятник! Пыль прикажете с вас сдувать? Пыль?! Влажной ветошью, может, тебя протирать? А бес-толочь?

На хрена ты здесь жрешь, гнида конская, чтоб потом в гальюн все отнести? Чтоб нагадить там? А кто за тебя унитаз промоет? Кто? Я тебя спрашиваю? У него ведь тоже устройство есть, у унитаза!

Здесь знать надо, знать!

Ты на лодке или в почетном президиуме, пидорясина? А при пожаре прикажете вас в первую очередь выносить? Спасать вас прикажете? Разрешите целовать вас при этом в попку? Ты в глаза мне смотри, куль с говном!

Как ты людей за собой поведешь? Куда ты их приведешь? А если в огонь надо будет пойти? А если жизнь отдать надо будет? Ты ведь свою жизнь не отдашь, не-еет. Ты других людей заставишь за тебя жизнь отдавать! В глаза мне смотреть!

Зачем ты форму носишь, тютя вонючая! Погоны тебе зачем? Нашивки плавсостава тебе кто дал? Какая… тебе их дала?! Пилотку он одел! Пилотку!

В батальон тебе надо! В эскадрон! Коням! Коням яйца крутить! Комиссары…

Зам вышел из отсека без пилотки и мокрый – хоть выжимай. Отвык он в академии от флотского языка. А впрочем, может, и не знал он его вовсе.

Вечером Петровичу налили. Петрович выпил и стал – душа-человек.

Дата добавления: 2015-06-26