Произведения речевого жанра, речевая эстрада — фельетоны, моноло­ги, миниатюры, куплеты, частушки — не существуют вне юмористиче­ских конструкций

На эстраде юмор проявляется не только в вербальных конструк­циях драматургического материала, но и в невербальных.

Несколько лет на Петербургском телевидении журналист И. Тай-манова вела цикл передач «Юмор в музыке» и всегда находила для

Стр.48

иллюстраций своих мыслей убедительные примеры. Более того, вре­мя от времени на телевидении появляется номер, в котором шоумен М. Смирнов и актриса Т. Колтунова демонстрируют диалог двух скри­пок, из которого без единого слова все понятно: и разговор двух влюб­ленных, и их ссора и примирение... А если вспомнить знаменитую ми­ниатюру В. Полунина «Асисяй!», где тоже не произносится ни одно­го человеческого слова и все понятно без всяких слов, то приходится еще раз усомниться в определении драматургии как вида литерату­ры, выраженного в основном в диалогической форме. Как быть, на­пример, с пантомимой, с немым кино, с либретто балетов в конце концов?

Несмотря на свою кажущуюся простоту, естественность и про­сто вездесущность, на самом деле юмор представляет собой удиви­тельный, многогранный, таинственный кристалл с десятками самых различных граней.

Юмор можно рассматривать на чисто физиологическом уровне, считая, что смех — это непроизвольное сокращение десятка лицевых мышц, сопровождающееся характерными «фыркающе-хлюпающи-ми» звуками, улучшающее кровоснабжение мозга и тем способству­ющее более интенсивной его работе. К юмору можно подойти с пси­хологических позиций, утверждая, что смех и улыбка сопутствуют хорошему настроению, приводят к разрядке в конфликтных ситуа­циях, способствуют психологическому облегчению.

Но на самом деле все не так просто. С одной стороны, конечно, справедливы слова популярной когда-то песенки: «Человек идет и улыбается — значит человеку хорошо!». То есть вроде бы заставь человека улыбнуться — и ты поможешь ему в трудной ситуации. Но! В одной из американских газет появилась статья, прямо призываю­щая: учитесь всегда улыбаться, смеяться, хохотать — и будете все­гда в полном порядке!

Собственно, американцы часто так и делают — приклеивают ут­ром на лицо улыбку и так с ней до вечера и ходят, чтобы все видели, у них все «окей!»

Но в это же время другая американская газета сообщает о проти­воположных исследованиях, предупреждающих о том, как вредно улыбаться всегда и во что бы то ни стало, когда на душе, что называ­ется, «кошки скребут». Это прямой путь к неврозам, психическим рас­стройствам и тому подобным грустным явлениям...

Стр. 49

Но если говорить серьезно, то сатира и юмор играют очень боль­шую роль в социальной жизни общества. Еще А. С. Пушкин заметил: «Куда не достанет меч закона, туда дотянется бич сатиры». И хотя от­ветить на вопрос, что такое сегодня сатира в России, очень сложно, тем не менее вопрос о том, над чем мы смеемся, над кем насмехаемся, к кому относимся иронически, — очень важные вопросы.

И не зря в последнее время появилось много работ, связанных с социальной ролью наших многочисленных анекдотов, их героев, с тенденциями развития отечественной юмористики...

Интересно хотя бы пунктирно пронаблюдать взаимоотношения юмора и религии в исторической ретроспективе.

Если Будда всегда веселый и улыбающийся, если индийские боги часто предстают перед нами пляшущими, то наши право­славные святые всегда или страдающие, или гневные, рассержен­ные, карающие. Правда, у церковных служителей есть такой тер­мин — «веселись, душа». Выходит, веселиться можно, а смеяться и хохотать — это грех, это «от дьявола». И многовековая борьба рос­сийской власти со всяким скоморошеством, петрушечниками, ча­стушечниками, балаганами и вертепами шла, можно сказать, не на жизнь, а на смерть под влиянием церкви. Хотя шутов при дворе российских императоров, по примеру европейских монархов, при­вечали. А скоморохов, смешивших народ на площадях и ярмарках, нещадно пороли.

Исключительно интересны такие снискавшие народную любовь персонажи, как Козьма Прутков, Василий Теркин, Дед Щукарь. А вот популярные сегодня у публики «новые русские бабки» никак не мо­гут быть поставлены с ними в один ряд...

Один из известных философов сказал, что смех выдумало то жи­вотное, которое больше других страдало. Может быть, именно по­этому хороший юмор всегда многогранен и часто содержит элемент чего-то грустного и даже печального...

До сих пор нет ясности в том, что же такое представляет собой улыбка?

Одни ученые считают, что это приглашение к общению, сигнал дружелюбия. Другие, наоборот, убеждены, что улыбка есть не что иное, как оскал зубов, их демонстрация, предупреждение: не лезь ко мне — плохо будет... Интересно, что улыбка бывает на лицах ново­рожденных. Казалось бы, откуда? Они ведь еще нигде не могли уви­деть улыбку, услышать чей-либо смех. Значит, улыбка — один из ос-

Стр. 50

новных врожденных человеческих инстинктов, базовых по своему происхождению и характеру...

На Востоке существуют поговорки: «Смеха боится даже тот, кто ничего не боится» и «Пулей можно убить одного, смехом можно убить тысячи!».

Еще Ф. М. Достоевский писал, что для того чтобы понять, ка­кой человек перед вами, посмотрите, как он смеется.

Удивительным выглядит и еще одно обстоятельство: похоже, что у нас в мозгу, со всеми его обнаруженными центрами, такими, как центр голода, центр боли, центр удовольствия, есть центр страха и невдалеке от него — центр смеха, причем оба они между собой до­статочно тесно связаны...

Обычная уличная сценка. Бабушка-старушка, перебегая улицу пе­ред несущимся огромным самосвалом, испуганно выскочив из-под его колес, весело смеется от облегчения, а с трудом затормозивший шофер бледнеет от страха...

Один из наших лучших альпинистов-высотников, в одиночку со­вершавший труднейший траверс Пика Победы высотой 7134 метра, пишет о том, что, когда его снесла лавина и он чудом удержался в кам­нях над 400-метровым ледяным обрывом, он стал «дико хохотать»...

«Комсомольская правда» печатала анекдот, пришедший еще с Пер­вой чеченской войны: горец приезжает к месту сбора своего незакон­ного вооруженного формирования на мерседесе, пересаживается в танк, начинает разворачиваться и давит свою же собственную иномарку... Старик-аксакал, увидев это, разводит руками: «Нашел время и место учиться на танке ездить!».

И второй анекдот из этой же серии, говорящей о неистребимости юмора в разных ситуациях... Летит самолет, бросает бомбу — она по­падает в огород, там огромная воронка. Выходит старик, смотрит на нее, грозит улетевшему самолету кулаком и говорит: «Где ты вчера был, когда я под туалет яму копал?».

Культурный и интеллектуальный уровень человека определяется в том числе и тем, как он шутит и над чем смеется...

И наш житейский опыт подтверждает — нет в компании или за столом ничего худшего, чем гость, напичканный анекдотами как гусь яблоками, которые он употребляет к месту и не к месту...

Судить о качестве юмора часто бывает совсем не просто. Надо знать массу сопутствующих обстоятельств — контекст разговора,

Стр.51

в котором прозвучала та или иная острота, от чьего имени она была произнесена, в чей адрес, что за этой шуткой стоит, на что она на­мекает...

В сборнике анекдотов «Про адвокатов» есть такая фраза: «Знаете, почему ядовитые змеи не кусают адвокатов? Профессио­нальная этика!». Легко понять содержащуюся в этих словах иронию, заставляющую самих адвокатов весело улыбнуться.

Сценаристу, эстрадному драматургу, автору, взявшемуся за перо с целью написать смешной фельетон, остроумный монолог, злобо­дневную частушку, следует учитывать десятки самых разных обстоя­тельств. Кто исполнитель его произведения, кто слушатели, по ка­кому поводу они собрались, чего ожидают от артиста, вышедшего на сцену, и от всей программы в целом.

Можно ли научить человека остроумию?

Педагогическая практика показывает, что кое-кого в какой-то степени можно. Попытаться что-то объяснить, что-то показать, рас­сказать на примерах — и пусть далее практикуется сам. А есть люди, которым этот вид творчества категорически противопоказан. Что поделать! Не всем же быть Жванецкими и Задорновыми, хотя ни тот ни другой юмористике нигде не учились, по той простой при­чине, что у нас нигде и никто этому не учит, разве только сама наша жизнь.

Оговоримся сразу, что смех по природе своей всегда заразите­лен, острота, заставляющая хохотать огромный зал, и острота, вы­зывающая улыбку в беседе тет-а-тет, или написанная, напечатанная на листе бумаги, — совсем не одно и то же*.

Это ведь только такой замечательный и смелый артист, как С. Юр­ский, мог отважиться читать в одной программе Н. Гоголя, М. Зощен­ко и М. Жванецкого. Это совсем разные миры, только кое-где сопри­касающиеся своими контурами. Есть специфика существования эст­радного исполнителя, выступающего на сцене в жанре юмора и сатиры.

Как есть на свете «фотогеничность», «кинематографичность»,

«телевизионность» — так есть и «эстрадность». И все профессиона­лы это знают. Хотя точно и внятно определить словами то, о чем в данном случае идет речь, достаточно трудно. Но зрительный зал это

* Например, один из лучших и остроумнейших фельетонистов середины XX века Леонид Лиходеев, попробовав писать для эстрады, с грустной иронией признавался, что написанное для эстрады вроде смешно, но глупо... И, наоборот, глупое — выходит смеш­ным

Стр.52

делает в считанные секунды, либо «принимая» исполнителя, либо безоговорочно отвергая его. Конечно, — разные залы, разные зрите­ли, разные вкусы и мерки. И то, что порой звучит смешно для че­ловека с неполным средним образованием, для человека с высшим образованием выглядит пошло. А для человека с двумя высшими образованиями даже непонятно. У каждой из этих групп населения свой уровень культуры, знаний, возможности ассоциаций, системы намеков...

В эстрадном, сценическом, публичном юморе всегда должна быть какая-то неожиданность, некий «поворот» в конце того или иного сюжета, миниатюры, анекдота, фрагмента диалога. Это с одной сто­роны. А с другой, — иногда наибольшее удовольствие и залу и ис­полнителю доставляет юмористическая структура, начинающаяся с «предвкушения» юмористического «сброса», когда мы постепен­но «дозреваем» до понимания того, о чем именно идет речь. И лишь в конце наступает развязка, некое разоблачение истинного смысла остроты...

В книге Е. Петросяна «Хочу в артисты!» выделяются такие при­емы, как замена в слове одной или нескольких букв, замена слова во фразе, оговорка, подмена понятий, смещение времени действия про­исходящего, перенос из одной эпохи в другую, причем каждое из этих положений легко можно проиллюстрировать.

В практике Е. Петросяна, например, был целый монолог под на­званием «Цена одной буквы». Вся смешная ситуация основывалась на том, что пришедший в ресторан клиент вместо буквы «ч», произносил «с», в результате чего у него вопрос «А ЧТО У ВАС В РЕСТОРАНЕ ЕСТЬ?» превращался в вопрос «А СТО — у вас есть?», в котором вро­де речь уже шла о СТА граммах, естественно, не чая...

Аналогичный прием был использован в сценке в рыбном магази­не, когда покупатель спрашивал: «Риба есть? Есть? И МИ-НОГА?». Он имел в виду не рыбу-миногу, а количество рыбы — МНОГО, — но диалог уже сворачивал совершенно в другую сторону... Ему отвечали, что миноги нет, а есть треска. «А треска — МИ-НОГА?» — не унимал­ся косноязычный любитель рыбы... А далее, идя по этому пути, при хо­роших исполнителях можно довести зрительный зал до истерики...

Похожий прием в свое время использовал М. Жванецкий в из­вестной миниатюре для А. Райкина, имевшей название «АВАС», где варьировалось имя студента, которого так звали — АВАС...

Стр.53

Для тех, кто интересуется юмористикой всерьез, можно пореко­мендовать внимательно и не торопясь прочесть труд академика Д. Лихачева «Смеховой мир древней Руси»², в котором содержится масса интересных фактов и умозаключений.

Там рассматривается сущность такого сложного явления русской культуры прошлых времен, как юродство, демократизм смеха, его роль в общественной жизни, индивидуальные особенности смеха, ра­зоблачение смехом видимого благополучия действительного мира. Указывается на то, что обнаженность, нагота — один из важнейших элементов смехового мира древней Руси.

Весьма современна и следующая мысль:

«Для древнерусского смеха характерно балагурство, служащее тому же обнажению, но обнажению слова, по преимуществу его обессмыслива­ющему. Балагурство — одна из форм смеха, в которой значительная часть принадлежит лингвистической его стороне. Балагурство разруша­ет первоначальное значение слов и коверкает их внешнюю форму, в ба­лагурстве значительную роль играет рифма... В древнерусском юморе излюбленный прием — оксюморон, стилистический прием, состоящий в соединении противоположных по смыслу слов в некое новое, небы­валое словосочетание»³.

Вот пример. Когда на одном из тренерских советов в горном аль­пинистском лагере «Безенги» суровый мастер спорта, оговорившись, сказал о том, что, мол, «Слава Богу, — погода нам БЛАГО-ПРЕПЯТ-СТВОВАЛА», он и не думал, что употребил какой-то там «оксюморон», но смеху было много...

Если не полениться, то не бесполезно будет подумать о соотно­шениях древнерусских балагуров и нынешних шоуменов...

«Существо смеха связано с раздвоением, смех открывает в одном дру­гое, в высоком — низкое, в торжественном — будничное»...⁴

Чтобы быть смешным — надо как бы двоиться. Не в этом ли ис­токи дуэтов цирковых клоунов, Белого и Рыжего, а также современ­ного парного конферанса на эстраде?

И еще одно важное обстоятельство: эстрада — искусство очень демократичное, народное. А как справедливо заметил Г. Козинцев:

Дата добавления: 2015-06-26