В начало. По времени своего появления 1 мая 1769 г

«ТРУТЕНЬ»

По времени своего появления 1 мая 1769 г. «Трутень» был седьмым журналом, вышедшим после «Всякой всячины». Он внес дух боевой полемики в русскую журналистику этой поры, его выступления были по-настоящему смелы и злободневны и приковали к себе общественное внимание. Читательский успех журнала целиком обусловлен его направлением и характером.

Издатель «Трутня» Н.И. Новиков (1744–1818) происходил из дворянской семьи, учился в гимназии при Московском университете, а затем служил в Измайловском полку. В 1767 г. Новиков был командирован в Комиссию по составлению Нового уложения для составления письменных документов и назначен «держателем дневной записки», т.е. протоколистом, в частную комиссию о среднего рода людях. Впечатления были очень сильны. Новиков слушал и записывал речи защитников крестьянских интересов – депутатов Коробьина, Козельского, Маслова и других, и в нем зрело намерение поднять голос протеста против насилий, чинимых над русским народом.

В 1768 г. в связи с окончанием работы Комиссии Новиков ушел с военной службы и до 1770 г., когда занял должность переводчика в Коллегии иностранных дел, не служил[12][5], отдавшись издательской деятельности: он начал выпускать журнал «Трутень».

На страницах этого издания перед читателем во всем своем значении возникла крестьянская тема. Новиков открыто заявил, что он сочувствует крепостным, и осудил их бесчеловечных господ. Материалы «Трутня» с большой сатирической остротой показали, что вопрос о положении крестьянства в России имеет важнейшее государственное значение. Так, в таком объеме и с такой силой тема эта еще не ставилась в русской литературе.

Следует, однако, заметить, что из числа периодических изданий 1769 г. первой напомнила о крестьянах «Всякая всячина». Предвидя неизбежное выдвижение этого вопроса в печати, редакция правительственного журнала вознамерилась обезопасить его постановку и дать ему безболезненное для себя направление. С этой целью в одной из статеек «Всякой всячины» («Мне скучилося жить в наемных домах...») было упомянуто о телесных наказаниях дворовых людей. Обычная гуманность заставляет сочувствовать им, «но кто за людей смеет вступиться? Хотя сердце соболезнует о их страдании. О всещедрый боже! всели человеколюбие в сердце людей твоих!» (с. 95).

«Всели человеколюбие» – не больше. Нельзя улучшить состояние крестьян, – нужно молиться о ниспослании душевных добродетелей их свирепым владельцам... Только такой совет давала «Всякая всячина» и только он был безопасен для государственного режима, который поддерживался этим журналом. После всех ужасов крестьянской жизни, раскрывшихся на заседаниях Комиссии, после громкого требования ограничить бесконтрольную власть помещиков и учредить положение о «собственном рабов имуществе» журнал Екатерины II воззвал лишь к частному милосердию.

Это была попытка уклониться от решения важнейшего злободневного вопроса, намерение внушить журналистам единственный, по мнению императрицы, возможный вид отношения к крестьянской теме в русской литературе. Но мог ли истинный просветитель примириться с таким советом?

Статья «Мне скучилося жить в наемных домах...», где сообщалось об избиении крепостных, появилась в 13-м листе «Всякой всячины» в апреле 1769 г., это было первое упоминание о крепостном праве в современной печати. И лишь выслушав его и яростно протестуя против такого лицемерия, Н.И. Новиков приходит к мысли о необходимости дать должный ответ правительственному изданию: в мае 1769 г. он начинает выпускать свой журнал «Трутень», в котором показывает крепостное право как бедствие для народа. Противопоставление господ и крепостных, помещиков и крестьян подчеркнуто в эпиграфе из притчи Сумарокова, украшавшем титульный лист «Трутня» в 1769 г.: «Они работают, а вы их труд ядите». И само название новиковского журнала было связано с этой основной его темой и полемически направлялось против журнала Екатерины II.

Вступая в круг журналистов, Новиков, естественно, перечитал современные издания во главе со «Всякой всячиной». В предисловии к ней он нашел беглый набросок фигуры представителя сословия господ, живущего чужими трудами. Он воспользовался этим образом издателя «Всякой всячины» и, отталкиваясь от него, нарисовал фигуру издателя «Трутня». И то, как он выполнил эту задачу, заслуживает внимания.

Бездельник, изображенный во «Всякой всячине», – подлинный трутень, довольный тем, что может жить на нетрудовые доходы. Издатель «Трутня» принимая на себя это неуважительное имя, сознает, что он так же как и дворянин, живет за счет других людей, но тяготится этим и желает быть полезным своему отечеству. Где и как? В предисловии Новиков критически оценивает три рода служебной деятельности, предстоящие дворянину – военную, гражданскую и придворную, в особенности сурово отзываясь о последней. Нежелание подличать и раболепствовать заставляет автора вообще отказаться от государственной службы.

Необычайно важен вопрос, который ставит себе автор: «К чему же потребен я в обществе?». Одним из первых в русской литературе спросил себя об этом дворянский интеллигент Николай Новиков и ответил на него наиболее достойным образом: «Без пользы в свете жить тягчить лишь только землю, сказал славный российский стихотворец [А.П. Сумароков. – Ред. ]. Сие взяв в рассуждение, долго помышлял, чем бы мог я оказать хотя малейшую услугу моему отечеству. Думал иногда услужить каким-нибудь полезным сочинением, но воспитание мое и душевные дарования положили к тому непреоборимые препоны. Наконец вспало на ум, чтобы хотя изданием чужих трудов принесть пользу моим согражданам».

Отвергнув все служебные карьеры, Новиков находит для себя возможным только один вид деятельности – издание трудов своих сограждан, «особливо сатирических, критических и прочих ко исправлению нравов служащих», ибо намерение его – исправлять нравы. Перед нами – сложившаяся программа действий. С виду шутливое предисловие к «Трутню» на самом деле оказывается глубоко продуманным изложением прочно устоявшихся взглядов Новикова и, более того, является напутствием для всех его дальнейших трудов на ниве русского просвещения.

Первые же номера «Трутня» показали, насколько серьезно понимал свой журналистский долг Н.И. Новиков, какими сильными сатирическими средствами он пользовался и как ожесточенно выступала против него «Всякая всячина».

В листе II «Трутня», вышедшем 5 мая, Новиков поместил письмо дяди к племяннику с рекомендацией поступить в «приказную службу», т.е. стать чиновником. «Ежели ты думаешь, что она по нынешним указам ненаживна, так ты в этом, друг мой, ошибаешься. Правда, в нынешнем времени против прежнего не придет и десятой доли, но со всем тем годов в десяток можно нажить хорошую деревеньку». Это письмо, говорившее о том, что в судах процветают взятки, не понравилось «Всякой всячине»: Екатерина II считала, что с началом ее правления недостатки аппарата монархии уже уничтожены.

Как бы упреждая выступления «Трутня», «Всякая всячина» в 19-м номере поместила письмо Афиногена Перочинова, направленное против критики и сатиры вообще. Автор рассказывает о своей встрече с человеком, который везде видел пороки, «где другие, не имев таких, как он, побудительных причин, насилу приглядеть могли слабости, и слабости, весьма обыкновенные человечеству». Конец письма содержит требования: «1) Никогда не называть слабости. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того 4) просить бога, чтоб нам дал дух кротости и снисхождения».

Однако этого редакции показалось мало, и потому письмо было усилено таким постскриптумом: «Я хочу завтра предложить пятое правило, а именно, чтобы впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить».

Начальственный гневный окрик ясно слышится в этих строках, и принадлежит он именно негласному редактору «Всякой всячины» – Екатерине II. Этот тон она сразу усвоила в спорах с непокорными литераторами и так заговорила позже с Фонвизиным, отвечая в «Собеседнике» на его вопросы, обращенные к автору «Былей и небылиц», т.е. к самой императрице.

Программа уничтожения журнальной сатиры, предложенная «Всякой всячиной» с помощью письма Афиногена Перочинова, вызвала резкую отповедь Новикова. В V листе «Трутня» от 26 мая за подписью «Правдулюбов», ставшей затем постоянным псевдонимом издателя в полемике 1769 г., Новиков писал: «Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к тому человеколюбия. Они говорят, что слабости человекам обыкновенны, и что должно оные прикрывать человеколюбием; следовательно, они порокам сшили из человеколюбия кафтан; но таких людей человеколюбие приличнее называть пороколюбием. По моему мнению больше человеколюбив тот, кто исправляет пороки, нежели тот, кто оным снисходит, или (сказать по-русски) потакает...».

Далее Новиков высмеивает попытку «Всякой всячины» разграничить «слабости» и «пороки». «Любить деньги есть та же слабость, – пишет он, – почему слабому человеку простительно брать взятки и побогащаться грабежами... словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия. Слабость и порок, по-моему, все одно, а беззаконие – дело другое».

«Всякая всячина» в №23 обвинила Правдулюбова в жестокости по отношению к ближним: «Думать надобно, что ему бы хотелось за все да про все кнутом сечь». Новиков в VIII листе «Трутня» ответил: «Госпожа Всякая всячина на нас прогневалась и наши нравоучительские рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина в том, что на русском языке изъясняться не умеет и русских писаний обстоятельно разуметь не может, а сия вина многим нашим писателям свойственна».

«Трутень» упрекал императрицу в плохом знании русского языка, делая вид, что не знает, с кем переписывается и спорит. Дерзость эта не имела еще себе равной. Далее Новиков дает понять, что спесь «Всякой всячины» объясняется административной властью, находящейся в руках ее издателя.

Вслед за этой статьей, подписанной фамилией Правдулюбова, Новиков поместил письмо Чистосердова, выступившего в поддержку журнала. Чистосердов предупреждает издателя: в придворных кругах считают что автор «Трутня» не в свои садится сани и совсем напрасно пишет о знатных людях. «Кто де не имеет почтения и подобострастия к знатным особам, тот уже худой слуга. Знать, что де он не слыхивал, что были на Руси сатирики и не в его пору, но и тем рога посломали». Чистосердов передает прямую угрозу оскорбленных Новиковым придворных господчиков, напоминающих сатирику о судьбе Антиоха Кантемира, который в самом начале своей литературно-сатирической деятельности был отправлен за границу в должности посла, сначала в Лондон а затем в Париж, белее в Россию не возвратился и умер на чужбине.

Этим письмом Новиков предупредил своих читателей о том, откуда «Трутень» может ожидать себе неприятностей, но не сбавил тона сатиры и не перестал нападать на знатных людей. Его поддерживали журналы «Смесь» и «Адская почта». Постепенно «Всякая всячина» стала выходить из боя, убедившись, что ей трудно состязаться с «Трутнем» в остроумии и доказательности, и поле сражения осталось за Новиковым.

Спор о характере и направлении сатиры, разгоревшийся в 1769 г. между «Трутнем» и «Всякой всячиной», имел чрезвычайно важное и принципиальное значение. Екатерина II старалась, привить русской литературе охранительные тенденции, она желала, чтобы писатели поддерживали монархию и прославляли государственный строй России, закрывая глаза на его огромные недостатки. Литература, по ее мнению, должна была защищать незыблемость монархического принципа и не имела права выступать с критикой существующего режима. Сатира при этом объявлялась действием незаконным, а сатирики именовались злыми, бессердечными людьми.

В противоположность «Всякой всячине», Новиков выступал за смелую, действенную сатиру «на лица», требовал разоблачения конкретных носителей зла, не признавал мнимой «сатиры на пороки», бессильной что-либо исправить, кого-либо пристыдить и остеречь. Он умел затронуть общественные язвы, задеть больные стороны социальной жизни, чтобы сделать их более ощутимыми и постараться лечить. Новиков не посягал на основы монархии, не думал об уничтожении крепостного права, но злоупотребления им стремился прекратить и горячо сочувствовал положению крестьян.

На страницах «Трутня» Новиков представил читателю несколько кратких и выразительны характеристик господ, которые мучат крепостных людей и не признают за крестьянами права на человеческое достоинство – Змеяна, Недоума, Безрассуда и др.

Не ограничиваясь этим, он развертывает в «Трутне» типичную картину взаимоотношений помещика с крепостными, публикуя переписку барина со старостой принадлежащей ему деревни. Писательское умение Новикова сказалось здесь в драматическом эпизоде с Филаткой, в безысходности тона крестьянского письма, в жестокости параграфов помещичьего указа.

Староста докладывает барину о деревенских делах. Недоимки велики: «крестьяне скудны, взять негде, нынешним годом хлеб не родился», был падеж скота. Неплательщиков секут на сходе, но денег от этого у них не прибавляется. Деревню разоряет соседний помещик Нахрапцев – «землю отрезал по самые гумна, некуда и курицы выпустить». «С Филаткой, государь, как поволишь?» – спрашивает староста. Он лето прохворал, хлеба не сеял, работать в доме некому, лошади пали, что с ним делать?» (лист XXVI).

Затем, в листе XXX, Новиков опубликовал письмо Филатки господину и копию с помещичьего указа, отправленного в деревню. Перед читателем раскрывается – и нужно сказать, впервые в нашей литературе – правдивая во всех деталях и страшная в своей простоте картина крестьянской жизни. Филата подкосило несчастье: «Робята мои большие и лошади померли, и мне хлеба достать не на чем и не с кем, пришло пойти по миру, буде ты, государь, не сжалишься над моим сиротством. Прикажи, государь, в недоимке меня простить и дать вашу господскую лошадь, хотя бы мне мало-помалу исправиться и быть опять твоей милости тяглым крестьянином». Бедняк обращается к барину с горячей просьбой, называет отцом, умоляет: «Неужто у твоей милости каменное сердце, что ты над моим сиротством не сжалишься?».

Помещик не пожелал прийти на помощь своему крепостному. Зато это сделали крестьяне, которые оставили ему корову, чтобы не уморить с голода ребятишек. Новиков приводит этот пример народной взаимопомощи, показывая, насколько гуманнее ведут себя трудящиеся люди, как человечно они относятся к окружающим. Моральная сила тут на стороне крестьян, к ним и обращены все симпатии Новикова.

Писатель не щадит сатирических красок, описывая дворянские нравы, особенно резко возражая против увлечения иностранщиной и презрения к русскому, что было очень заметным явлением в привилегированном обществе этой эпохи. Он высмеивает модников, вертопрахов, щеголих, зато с большим уважением говорит о «среднего рода людях», разночинцах, которые не обладают преимуществами аристократического происхождения, но имеют такие высокие способности и твердые моральные принципы, что оказываются достойными государственного доверия. В листе IV своего журнала Новиков представил читателям трех кандидатов на важное служебное место, попросив угадать, «глупость ли, подкрепляемая родством с боярами, или заслуги с добродетелью наградятся?» И вовсе не надо обладать особой проницательностью, чтобы человек, мало-мальски знакомый с жизнью, после этого сказал: «Конечно, место будет отдано глупому, но знатному дворянину...».

В том же IV листе «Трутня» рассказано о том, как жестоко поплатился купец, осмелившийся заявить, что богатая барыня стащила у него драгоценное украшение. В письме из Москвы, помещенном в XIII листе журнала, напечатана «истинная быль» о том, как судья обвинил честного подрядчика в краже часов, которые на самом деле похитил у него племянник. Подрядчика жестоко истязали в суде, и допросы под плетьми чинились с тем большей строгостью, что судья был должен подрядчику по векселю.

Смелая социальная сатира «Трутня» вызывала сильное недовольство «Всякой всячины», не раз выступавшей с прямыми угрозами ему. Другие журналы также принимали участие в завязавшейся полемике, причем почти никто из них не поддерживал «бабушку» изданий 1769 г. Журналисты, несомненно, понимая, с кем они имеют дело, под маской анонимности изданий, заявляли, что «бабушка» выжила из ума, стала учиться «лягушечья языка», что она желает ко всем «причитаться в родню», о чем вовсе не просят, и т.д. Это обижало редакцию «Всякой всячины», пытавшуюся, и всегда неудачно, отвечать насмешникам и спорить с ними.

«Всякая всячина» перешла и на 1770 г. и на протяжении января–апреля выпустила 18 номеров. Содержание их было совсем ничтожным: печатались нравоучительные рассуждения, не представлявшие никакого интереса для читателей, так что окончание выхода «Барышка Всякой всячины» прошло незамеченным.

«Трутень», наученный опытом своей литературно-политической борьбы, в 1770 г. должен был несколько убавить резкость нападок и сатирических выступлений. Причину такого ослабления тона Новиков указал в новом эпиграфе журнала. Там стояло: «Опасно наставленье строго, где зверства и безумства много», и смысл этих строк Сумарокова как нельзя лучше характеризовал обстановку второго года издания «Трутня».

Новиков охотно подчеркивал вынужденность такой перемены тона. Он напечатал несколько писем читателей, в которых выражалось недовольство ослаблением журнальной сатиры (лист XV), а через номер заявил о прекращении издания.

В заключительном листе Новиков писал: «Против желания моего, читатели, я с вами разлучаюсь; обстоятельства мои и ваша обыкновенная жадность к новостям, а после того отвращение тому причиною». Можно без большой ошибки полагать, что «Трутень» закрылся под административным нажимом: к этой разгадке ведут и общее направление и лучшие материалы журнала. Но к своему концу «Трутень» пришел, если можно так сказать, и естественным путем: он был создан Новиковым для противодействия фальшивым разглагольствованиям «Всякой всячины», для того чтобы противопоставить ее ханжеским фразам о «милосердии» к крепостным крестьянам истинную картину их состояния. Как только закрылся журнал императрицы и отпала нужда в том, чтобы парализовать его вредное влияние на общество, прекратилось и издание «Трутня».

Однако Новиков не думал оставлять журнальное поприще. В июне 1770 г. в Петербурге вышла книжка нового ежемесячного журнала под названием «Пустомеля». Как показали исследования, издателем его был Новиков, действовавший на этот раз через подставное лицо, некоего фон Фока, объявившего себя в типографии издателем этого журнала. О связи же «Пустомели» с «Трутнем» говорят некоторые материалы, помещенные на его страницах.

В своем новом журнале, что отметил П.Н. Берков, Новиков помещал произведения «не только критического, но и положительного характера. Словно Новиков хотел дать своим читателям, в противовес галерее отрицательных персонажей, также и образы героев положительных»[13][6].

Речь идет о повести «Историческое приключение», напечатанной в первой книжке «Пустомели», где описывается воспитание Добросерда, образованного дворянина, могущего служить примером для всех представителей своего сословия.

В журнале были помещены две театральные рецензии – об игре известного актера И.А. Дмитревского и о представлении на сцене придворного театра в Петербурге трагедии Сумарокова «Синав и Трувор». Можно с полным основанием сказать, что это были первые квалифицированные театральные рецензии в русской печати, и в этой области журналистики, как и во многих других, Новиков выступил зачинателем, открывавшим новые жанры и виды печатных материалов.

Второй номер «Пустомели» стал и последним. В нем Новиков поместил «Завещание Юнджена, китайского хана, к его сыну», перевод с китайского А.Л. Леонтьева. В этой статье говорилось о долге и обязанностях государя и вельможи и при чтении ее невольно возникали сопоставления с тем, что происходило в России. А дальше Новиков напечатал стихотворение Д.И. Фонвизина «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке», в котором легко усматривались атеистические ноты и был весьма заметен «дух вольнодумства». Видимо, этих материалов оказалось достаточно для того, чтобы дальнейшее издание «Пустомели» было прекращено.

Гораздо осторожнее повел себя М.Д. Чулков. Он также не спешил покинуть журнальное поприще и с мая по декабрь 1770 г. ежемесячно издавал «Парнасский щепетильник». Это выражение обозначало продавцов модных галантерейных вещей. Чулков торгует литературным товаром и в первой книжке журнала продает с аукциона двух стихотворцев – драматического и лирического. Нельзя утверждать, что в том и другом случае Чулков метил в какое-то определенное лицо, он высмеивает шаблоны классицизма и общие недостатки его представителей, однако отдельные конкретные черты указывают на некоторых современных литераторов (А. Ржевского, М. Хераскова). Все же общий замысел нового журнала остался неосуществленным. Начиная со второй книжки, в «Парнасском щепетильнике» все чаще публикуется нейтральный материал – переводы из Овидия, статьи исторического характера и даже «Экономические примечания о пользе огородных кореньев, к поварне принадлежащих» и т.д.

Таким образом, после бурного расцвета в 1769 г. периодические издания затем значительно снизились в числе и ухудшились качественно. Журналистам сразу же дали понять, с какой осторожностью могут они касаться действительно наболевших вопросов русской жизни. Но это вовсе не значит, что сатира вообще исчезла в эти годы из русской печати.

Дата добавления: 2015-06-26