Декабря. Самые грустные и даже отчаянно‑тоскливые ощущения Нового года, а точнее, любимого мной посленовогоднего затишья 1 и 2 января у меня связаны с

Самые грустные и даже отчаянно‑тоскливые ощущения Нового года, а точнее, любимого мной посленовогоднего затишья 1 и 2 января у меня связаны с двухтысячным годом. Первого января двухтысячного года, довольно рано, мне пришлось улететь из Калининграда в Питер, а оттуда поездом отправиться на целый месяц в Хельсинки для совместной российско‑финско‑немецко‑шведской постановки. Таких совместных проектов тогда, да и, наверное, сейчас делается предостаточно. Практического и художественного смысла в них мало, но какие‑то деньги от каких‑то фондов и бюджетов участники могут получить. Тогда деньги были мне жизненно необходимы: я страшно мыкался, иногда ездил со своей «Собакой» на фестивали, где в лучшем случае получал за участие грамоты.

Прибыл я тогда в Хельсинки утром 2 января. Шёл сильный дождь. Снега на удивление не было. Тяжёлое финское небо лежало на крышах, а во дворах и вдоль дорог валялись уже выброшенные ёлки. Тоска была нестерпимая, поселили нас в ужасных условиях. А ещё хотелось как можно больше сэкономить на суточных, которые нам давали. До сих пор удивляюсь, как мне тогда удалось прожить месяц в совсем не дешёвом по европейским меркам Хельсинки всего за двести шестьдесят долларов и около тысячи сэкономить. С каким трудом я расставался с финскими марками (евро тогда ещё хождения не имели)… И как же мне хотелось домой!

Перед отъездом я поменял сэкономленные финские марки на доллары, оставил только купюру в пятьдесят марок: хотелось не тащиться автобусом на вокзал, а ехать на такси, чтобы дорога из опостылевшего Хельсинки была радостной. Я уточнил, сколько стоит такси до вокзала, мне сказали: 20 марок или около того, то есть мне должно было хватить ещё купить себе чего‑нибудь вкусненького в поезд.

Тёмным зимним утром в назначенное время подъехало такси. По почти пустым улицам мы доехали быстро, за дорогу перебросились с таксистом несколькими фразами. Он оказался словоохотливым, но я плохо понимал его финский вариант английского. У вокзала я спросил, сколько с меня, он махнул рукой в сторону счётчика, и я увидел на светящемся узком дисплее 103 с лишним финских марки. Я моментально покрылся холодым потом, мне стало жалко денег, столь тяжело заработанных, стало обидно за несправедливость, и ещё я ругал себя, мол, не ездил никогда на такси, так нечего и начинать. Вслух же я возмутился, говорил, что это непомерно дорого, что у меня нет столько денег… Финский таксист растерянно хлопал глазами, не понимая моего возмущения, а я завёлся. Наконец он пожал плечами, сказал, что это обычная цена, и снова указал на счётчик. И тут я понял, что он‑то мне показывает на счётчик, а я‑то смотрю на радио, чуть выше счётчика. На счётчике было 21.60 FM, а на радио – 103.7 FM. Такого курьёзного совпадения теперь нигде уже не может случиться…

Уезжал я из Хельсинки счастливый, посмеивался над собой, да и ехал тогда в Москву – получать первую в своей жизни серьёзную профессиональную премию «Антибукер 1999» за лучшую пьесу на русском языке. Ими были признаны пьесы «Записки русского путешественника» и «Зима». И премия была значительная: целых 12 тысяч долларов, с вычетом налогов – девять с половиной на руки. После нищенской жизни в Хельсинки я чувствовал себя на вершине мира и богачом. Следом, в конце марта, будут «Золотые маски», первые триумфальные выступления в Европе, первые гастроли. В том самом 2000 году произошёл мой переход из одной жизни в другую. Моему появлению на профессиональной сцене были рады критики, коллеги, зрители. Со мной случился, что называется, оглушительный успех. При этом самое начало года было безнадёжно тоскливым, неприкаянным и почти голодным…

Дата добавления: 2015-06-26