Февраля

Января

Января

Января

Января

Января

Января

Января

Год

Моя самая любимая глава в одной из величайших книг всех времён и народов «Винни Пух и все, все, все» – это та, где Иа приходит к Кристоферу Робину очень‑очень поздно, и когда Кристофер Робин ему открывает, ослик вместо «здравствуй» говорит: «А снег всё идёт и идёт». Вот так и я хочу сейчас сказать: а снег всё идёт и идёт. И когда это закончится, непонятно. Двухрядные дороги стали однорядными, тротуаров как таковых в городе не существует, и непонятно, где они были. Никто не может даже приблизительно припомнить, когда здесь такое случалось, а те, кто населял город до сорок пятого года, рассказать не смогут.

Писал почти до утра. И хоть рассказ уже близится к концу, мой герой всё ещё летит. Думаю, сегодня ночью он пролетит над Омском и Уралом, а завтра доберётся до столицы. Устал я лететь вместе с ним, устал от его спящих соседей, от его неудобной позы. Писал, периодически отвлекался, выглядывал в окно как в иллюминатор. И видел только снег, который всё идёт и идёт.

Снегоуборочной техники в городе мало, так как прежде она не очень‑то была востребована. А из соседних регионов её прислать не могут, поскольку соседние регионы – страны Евросоюза, и у них там такая же канитель, как у нас.

Всё‑таки есть на земле гениальные люди, которые придумывают игрушки для детей. Большая часть из них, конечно, хлам и пустая трата денег. Но бывают и гениальные игрушки. В частности, кто‑то придумал ту, которой уже два дня занимаются мои старшие дети. В большей мере, конечно, увлечён шестилетний сын, но пятнадцатилетняя Наталья не без интереса ему помогает, а иногда даже азартно отстраняет брата.

Кто‑то придумал и изготовил брикет сухого спрессованного гипса, покрашенный под цвет песка. Внутри этого плоского, толщиной сантиметров пять брикета, уложены «кости» археоптерикса. «Кости» эти очень похожи на настоящие, они хрупкие, и с ними следует осторожно обращаться. К брикету прилагаются выглядящие очень убедительно инструменты – лопаточки, кисточки и прочее, – необходимые для того, чтобы извлекать кости из плотного слоя грунта. И если быть аккуратным, неторопливым, потом из костей можно собрать скелет – клей для этого прилагается.

Я и сам попробовал, но был от работы отстранён: мне не хватило терпения.

Прекрасное занятие для тихих зимних дней.

Недавно в Англии современный писатель опубликовал продолжение книги про Винни Пуха. Мои англоязычные знакомые при всём скепсисе высоко её оценили. Но вряд ли эта история дойдёт до нас, а если и дойдёт, вряд ли полюбится – и уж точно не будет книгой на всю жизнь, потому что нет у нас теперь Бориса Заходера, который перевёл великую книгу Алана. Милна и, собственно, чьими словами говорят и Винни, и Пятачок, и Иа, и все, все, все.

В Питере представлял фильм в старинном и красивейшем кинотеатре «Аврора». Вчера, стоя перед экраном и говоря вступительное слово, вспомнил, что в последний раз был в этом кинотеатре летом 1974 года. С папой. Не помню точно, какой фильм мы смотрели: то ли это был «Фантомас», который разбушевался, то ли «Парижские тайны». В обоих фильмах снимался Жан Маре. И меня так накрыло!

Удивительно, я в этом кинозале был совсем ребёнком. И вот теперь моя физиономия на том же экране, на котором когда‑то я видел Жана Маре. В родном Кемерово фильм будет идти в кинотеатрах «Космос» и «Юбилейный». Ужасно жалко, что я не смогу там в это время побывать. Всё‑таки «Юбилейный» – это кинотеатр моего детства, мы жили неподалёку, и именно его я описываю в книге «Реки». Как мне нравились его звонкие карболитовые сиденья, какими они казались удобными! Как замирало моё сердце, когда на экране вставало огромное солнце и к горизонту ехали неуловимые мстители! «Юбилейный» был первым в Кемерове широкоформатным кинотеатром, и для меня он навсегда останется самым большим.

Вот и дожили мы до настоящей премьеры!

Предпремьерный показ в Москве прошёл суматошно. Журналистов и привыкшей к премьерам и презентациям публики, которая приходит на фильмы, чтобы отметиться, было предельно много. Жаль, те, кто делал фильм, не знают радости, которую я испытал в кинозалах вошедших в промотур городов: в этих залах есть реакция и атмосфера, которых мы ждали и на которые надеялись. И как это ни странно прозвучит, оборудование в региональных кинотеатрах намного лучше, современнее и гораздо лучше настроено, чем в московском кинотеатре, где была премьера.

Но всё равно я счастлив от московского показа, потому что наконец‑то пришли друзья, театральные коллеги, приятели, которые очень и очень ждали. Они волновались гораздо сильнее нас, ведь то, что касается встречи с нашим кинематографом, всегда связано либо с перегретыми ожиданиями, либо с разочарованием. Как же боялись разочарования наши друзья и приятели и как были рады, что мы их не подвели!

На фильм пришёл очень важный и знаковый для меня зритель – Михаил Михайлович Жванецкий. То, что он сказал на вечеринке после фильма, а потом – мне за рюмочкой, наполнило меня профессиональной и человеческой радостью, гордостью и подлинным удовлетворением.

…Мало в нашей гигантской стране благодатных мест, где людям не приходится по полгода носить изнурительную тёплую зимнюю одежду и считать март невесенним месяцем.

Летел из Москвы в Краснодар и в первый раз в жизни, благодаря удивительно ясной погоде и морозному воздуху, видел те самые поля, которые называются бескрайними – с высоты десять тысяч метров в обе стороны, до самого горизонта. Меня поразили красота геометрии и масштабы увиденного. Причём в самолёте все приникли к иллюминаторам, даже те, кто летает этим рейсом часто. Все восхищались и говорили, что никогда не видели такого зрелища при столь ясном и прозрачном воздухе, да и такие снега на этих полях – нечастое явление. Ещё пять минут назад реки и водоёмы были подо льдом – а тут уже никакого льда. Снег прямо на глазах исчезал, и проступали зелень и чернота мокрой земли, словно я видел наступление весны на суперускоренной перемотке. Это было невероятно. За полчаса от настоящей зимы мы подлетели к Краснодару, от которого даже сквозь иллюминатор, казалось, в салон проникают запахи мокрых полей.

В Краснодаре и Ростове люди на фильме смеялись гораздо больше, чем, скажем, в Новосибирске. Если бы кто‑то стоял за дверью кинозала, он подумал бы, что идёт комедия. Юг! Южане! Всё‑таки на юге живётся полегче, это ощущается особенно зимой. И как же мало в нашей гигантской стране (да что там гигантской, самой большой в мире) мест, которые можно назвать «югом»!

В пять утра проехал по спящему морозным сном Омску и прибыл в гостиницу «Маяк». Её долго ремонтировали, и я не мог в ней останавливаться, но вот наконец‑то! Я очень люблю это здание. Оно в любое время суток и при любой погоде – будто кадр из шестидесятых годов. В таких зданиях, за такими окнами жили и продолжают жить герои чёрно‑белых культовых лент. А эти надписи, неоновые вывески… как я их люблю! Для меня с детства есть в них что‑то радостное, притягивающее и чудесное.

Сибирь. Минус двадцать пять. До рассвета часа полтора. Я прилетел в Омск, увидел гостиницу «Маяк» и почувствовал себя и геологом, и учёным физиком, и лириком в одном лице, – то есть персонажем из песен Визбора и «Девяти дней одного года».

Вчера завершился мой промотур с картиной «Сатисфакция». Представил её в Калининграде в любимом кинотеатре «Заря», куда часто ходим и где до вчерашнего дня я всегда покупал билеты. Вчера же впервые прошёл на сеанс без билета и даже провёл своих домочадцев, а ещё родителей и брата.

Каждый вечер мы получаем данные от наших кинопрокатчиков о том, как посещают в стране наш фильм. Данные интересные, а промежуточные результаты приятные. Например, и вчера, и во вторник людей на «Сатисфакцию» пришло больше, чем в четверг 20‑го, то есть в первый день проката. У нашей картины практически нулевой рекламный бюджет, а значит, это сработал самый желанный эффект народной молвы, или сарафанного радио. Эффект от этого радио мог быть прямо противоположным. Мы знаем премьеры, когда в первые выходные дни показа залы полны, а потом пустеют навсегда. И никакая реклама, никакое мелькание актёров и режиссёров картины в разных передачах уже не заманит зрителей в кинозалы.

То, что зрители идут смотреть «Сатисфакцию», означает, что те, кто её посмотрел, рекомендуют наше кино друзьям и знакомым, обсуждают увиденное, пишут в интернете. И это вдвойне приятно, потому что пишущая и иная критика не просто не приняла наш фильм, а устроила буквально травлю нашей скромной картины.

Благо критики не высказывали серьёзных претензий ни режиссёру, ни оператору, ни кому‑либо другому из тех, кто участвовал в работе над «Сатисфакцией». Они ограничились чаще всего ехидным и высокомерным пересказом сюжета, а всё остальное – то есть гнев, раздражение, недоверие, злобу, а то и лютую ненависть – адресовали лично мне. Причём даже не как соавтору сценария или исполнителю роли, а как некоему частному лицу. У меня создалось впечатление, что совершенно не знакомые мне люди сводят со мной свои сугубо личные счёты. Словно театральные и литературные критики как эстафету передали свою злобу критикам киношным.

Я как‑то сказал, что если бы вдруг стал для себя вышивать крестиком, то тут же бы нашлось несколько критиков, занимающихся критикой вышивания крестиком, которые обрушились бы на меня с отказом мне в праве и на это занятие.

Меня этот накал и эта злоба удивляют. Я не являюсь председателем союзов и фондов, у меня нет государственных наград, званий и «Оскаров», у меня нет собственных кинофестивалей, я не снимал великих фильмов ни о чём великом, у меня нет огромных возможностей и таких же претензий, я никогда не осваивал гигантских бюджетов, не писал манифестов и не ощущал себя исторической фигурой – мне даже близко такое не снилось и вряд ли когда‑нибудь приснится.

Я просто принял участие как дебютант, подчёркиваю: как дебютант, в дебютной картине молодого режиссёра, в картине с небольшим бюджетом, которая вышла почти без рекламы. В бюджете нашей картины нет ни одной копейки государственных денег. Откуда же такая ненависть?

Даже любопытно, чем я могу так задеть тонкие чувства критиков?!

Отвечу на чаще всего задаваемый вопрос: пили ли мы во время съёмок алкоголь? Поверите или не поверите, но алкоголь мы не пили. В принципе, такой вопрос можно было бы задать нам с Аней Матисон по поводу сценария: мол, пили ли вы алкоголь, когда его писали? Это же ясно, что прежде чем сыграть пьяных, нужно было написать пьяные разговоры. То есть нужно было точно написать речь сначала трезвых людей, потом пьянеющих, а потом совсем пьяных. Почему же всем представляется, что если пьяным ничего толком не напишешь, то актёрствовать пьяным можно?

Так случилось, что практически во всех фильмах, в которых я снимался (правда, фильмография у меня небольшая), я всё время играл пьяных или выпивших. Могу с уверенностью сказать, что в этом смысле (я имею в виду исполнение ролей пьяных) я большой специалист, мастер и даже эксперт. Наши актёры, за редчайшим исключением, используют четыре‑пять штампов для изображения опьянения. У американцев набор штампов и того меньше. Так вот, сыграть сильное опьянение, а уж тем более среднее (что намного сложнее), будучи выпившим, невозможно. Даже очень пьющие артисты играют пьяных не так точно, как могли бы, если бы не употребляли во время съёмок.

Во время съёмок мы не пили алкоголь, да и не смогли бы столько выпить с учётом дублей и планов. Мы пили заменители. Водку, понятное дело, лучше всего изображает вода. Роль виски идеально играет яблочный сок. Самое противное – коньяк… это очень сладкий чай. Сахар добавляют, чтобы жидкость немножко тянулась, как тянется коньяк. Пить эту дрянь очень противно. Единственное, что нельзя изобразить никаким лимонадом, – это шампанское. Но шампанского нам много пить не пришлось, так как у нас была всего одна бутылка. Однако пусть знатоки выпивки не приглядываются, они не обнаружат «лажи». На передних и крупных планах всегда наливался алкоголь, потому что, конечно же, водка и вода наливаются и выглядят по‑разному.

Если говорить серьёзно, самое трудное было сыграть именно постепенное опьянение. К тому же опьянение людей, находящихся в напряжённой и крайне нервной ситуации. То есть когда кого‑то «берёт» раньше, а кого‑то «не берёт». Потом в процессе «отпускает», а кого‑то «накрывает». Способствовала точности последовательная съёмка. Часто в кино сначала снимается финал, потом начало или сначала середина. В нашем случае мы понимали, что это невозможно. Мы снимали последовательно, внимательнейшим образом отсматривая предыдущий материал.

К тому же на образ пьяных работали ночные съёмки. Вся сцена в ресторане снималась четырнадцать ночей. Мы понимали, что нам нужен именно ресторан, а не павильон с декорациями. Декорация сразу стала бы видна, тем более что действие происходит в основном в одном помещении. А настоящий ресторан нам давали только ночью. Четырнадцать ночей подряд – это, я вам скажу, очень непросто. Зато усталость, воспалённость глаз были настоящие. И даже некое похмельное ощущение после съёмок возникало почти реальное.

Возникало чувство, будто не только остальная съёмочная группа, но и все предметы и пространство становились пьяными, точнее такими, каким видит мир пьяный человек. То белая рыба в аквариуме подыгрывала Денису так, будто её долго дрессировали, то CD‑проигрыватель начинал вести себя как сильно выпивший, хотя это не было задумано, но в кино осталось как забавный и украшающий естественностью эпизод. Случались импровизации, которых в сценарии не было, – просто язык сам собой заплетался. Или вдруг я неожиданно совершил абсолютно пьяное действие, то есть момент с колокольчиком, который я отдаю официанту. Это произошло самопроизвольно и вызвало сильнейший хохот на площадке.

А если бы вы знали, какими мы были голодными и как долго ждали сцену с солянкой!.. Нет, мы на съёмках не выпивали, иначе бы не дожили до окончания съёмок. Но, просматривая отснятый материал, а особенно те кадры, которые снимались дублирующей камерой, я удивлялся, как у нас после «хлопушки» и перед словом «начали» менялись выражения лиц, вытягивались губы, тяжелели веки, мутнели глаза, краснели уши и носы. Мы очень хотели исполнить свои роли точно и быть подлинными. Так что не сомневайтесь, когда вы смотрели или будете смотреть нашу картину: перед вами актёрская работа, а не документальная съёмка.

Мне много говорят о сходстве того, что я делаю, с деятельностью творческого коллектива «Квартет И». Последние пару лет в разных городах многие интересовались, имею ли я отношение к этому коллективу, а в самые последние дни мне сообщают о том, что находят сходство нашей картины «Сатисфакция» и картины «Квартета И» «О чём говорят мужчины». Некоторые особо рьяные даже интересуются: мол, зачем вы сняли свой фильм, если уже есть «О чём говорят мужчины»?

Вот, собственно, тема, на которую я намерен высказаться. Если кто‑то боится нескромного высказывания, пусть дальше не читает. Хотя, если серьёзно, понятие «скромно» или «нескромно» в данном случае неуместно.

Прежде чем написать об этом, я посмотрел и прочёл целый ряд материалов, интервью и передач с участием «Квартета И». Коллектив этот – явление весьма заметное, знаковое и в любом случае заслуживающее внимания. Так что потратил время я недаром. В этом явлении много присущего именно нашему времени и даже много символичного.

Впервые сравнение «Квартета И» с тем, что делаю я, прозвучало в связи с выходом спектакля «Разговоры мужчин среднего…» (полное название очень длинное). Я услышал об этом в новостях, прочёл в газетах и подумал: «Наверное, ребятам не очень‑то приятно такое сравнение. Кому же понравится попадать в сравнительный ряд с кем угодно. Сравнение – это чаще всего указание на вторичность». Когда же я посмотрел спектакль, неприятно стало уже мне, но совершенно по иным причинам. Однако немного истории.

С ребятами из «Квартета» мы познакомились в 2000 году. Приятельских отношений не возникло и совместных тем тоже, просто было много общих знакомых. Я в то время был обласкан критикой, увешан наградами фестивалей разных стран, написал три пьесы, сделал два спектакля, усиленно работал над «Планетой» и собирал материал для «Дредноутов». «Квартет» же, главным образом в лице Ростислава Хаита и Леонида Бараца, активно занимался разными видами разговорной, радио‑, теле– и шоу‑деятельности. То, что у них есть театр, я и знать не знал.

Через год с небольшим они прогремели со спектаклем «День радио», о них всерьёз заговорила Москва. Помню, порадовался тогда за ребят, так как из знакомства с ними вынес, что ребятам очень нужен успех и они его жаждут.

Спектакль «День радио» вызвал у меня недоумение. Зал был переполнен, публика молодая, симпатичная, настроенная на радость и потребление чего‑то передового и модного. Публика была во многом, что называется, «моя». Во время представления (спектаклем я увиденное не стал бы называть) звучало много смеха, смех почти не стихал, люди были счастливы и благодарны. Я же недоумевал. Я увидел что‑то очень небрежно сделанное в смысле сценической культуры – от сценографии, диалогов до актёрского исполнения. Хотя были чертовски остроумные музыкальные номера, да и просто удачные шутки. Радость зрителей я объяснил себе тотальным дефицитом на сцене нормальных, современных тем, нормальных, живых лиц и современного же юмора. И хоть происходящее напоминало эстраду и КВН вместе, всё же увиденное возвышалось и над эстрадой, и над КВН. Успех спектакля в Москве был огромен.

Помню, я приложил усилия, чтобы вразумить руководство Национальной премии и фестиваля «Золотая маска» и включить спектакль «День радио» в афишу очередного фестиваля в какой угодно номинации. Я настаивал, что на такое заметное сценическое явление нельзя закрывать глаза. Но то ли спесь, то ли гордость не позволили Театру в лице «Золотой маски» обратить тогда своё внимание на «Квартет И».

Для ребят это явно имело свои последствия. Во многих интервью и даже в отдельных сценических текстах «Квартет И» выразил свои обиду и неудовлетворённость – в том смысле, что ему безразлично мнение «театра» и театральной общественности. Но мы‑то понимаем суть таких высказываний! Жаль, что театральная общественность не оценила вовремя трудолюбие и упорство «Квартета». Возможно, высокая оценка театральных деятелей успокоила бы амбиции коллектива, а спокойные люди работают вдумчивее и глубже.

Впоследствии ребята упрочили успех своего громкого спектакля. Они сделали, по сути, такой же спектакль «День выборов» и вполне могли бы продолжить спектаклем «День рыбака» или «День шахтёра». Но они успешно шагнули в киноиндустрию, экранизировав свои шоу, которые сами назвали спектаклями. На полках в домах моих знакомых я увидел DVD их фильмов рядом с дисками моих спектаклей. У них появились поклонники далеко за пределами Московской Кольцевой. Поверьте, я недоумевал и по поводу успеха этих фильмов, но также был искренне рад тому, что не поддержанные никем, самостоятельные, упорные провинциальные ребята добились изрядных успехов в столице и даже за её пределами. Во время разгула пошлого юмора они всё же были остроумны и даже свежи. Ну просто не мой юмор! Что тут поделать? Сам виноват.

И опять профессиональное теперь уже киносообщество отказалось серьёзно отметить их кино. Если бы помимо растущей популярности ещё и признание коллег по кино и театральным цехам подоспело! Но этого не случилось.

Надо отдать должное «Квартету И»: они всё время шли каким‑то своим путём, между эстрадой с КВН и искусством, придерживаясь при этом передовых течений. Грандиозный успех «Камеди клаба» они пережили стоически, продолжая работать в своём направлении, воспитывая и наращивая свою публику. Поэтому они так же спокойно пережили и сам «Камеди клаб», который уже безвозвратно выпал из актуального пространства.

Думаю, что «Квартет» удержался от целого ряда соблазнов. Какое‑то время он колебался между тем, куда стремился «Камеди клаб», и искусством. «Квартету» явно хотелось оглушительного успеха, славы, узнаваемости и больших денег. Но не любой ценой! Точно не ценой расставания со своей средой, а главное – со своей публикой. («Камеди клаб» со своей публикой без колебаний расстался, предпочтя деньги.) В искусство «Квартету» шагнуть хотелось. Это вполне понятный шаг для тех, кто пытается расти, но они не знали, как это сделать, и опасались безденежья, поэтому продолжали делать аморфные и небрежные, но с претензией на искусство постановки, которые искренне считали спектаклями. О, если бы у них было признание критики, парочка премий или лауреатство какого‑нибудь большого фестиваля… Уверен, их следующий шаг был бы иным.

И вот они решили расстаться с эклектикой и сделали, по их мнению, бескомпромиссный драматический спектакль, то есть осуществили первый шаг в искусство: выпустили свои знаменитые (без всякой иронии) «Разговоры мужчин…» И их тут же сравнили с тем, что делаю я. Сказали, что они взяли мою манеру и мой способ сценического существования.

Я много раз в 1999 году, после выхода спектакля «Как я съел собаку» слышал о том, что кто‑то так или иначе копирует мою манеру, стиль, способ и так далее. Но с «Квартетом И» это получилось наиболее масштабно. Я же в защиту «Квартета» скажу: сознательно ничьей манеры они не копировали, у них это получилось само собой. Кто бы ни изобретал самостоятельно велосипед, он получает всё равно велосипед. И хоть вновь изобретённый велосипед имеет свои особенности, он остаётся велосипедом. Но изобретателю ведь не важно, что велосипед давно изобретён.

Кто бы ни попытался говорить собственным голосом о самом себе, говорить безыскусно, по возможности откровенно и прямо, его тут же в нашем контексте будут сравнивать со мной, и ему несправедливо будет приписана моя манера.

Почему же тогда меня огорчает сравнение того, что я делаю, с «Квартетом И»? А потому, что такое сравнение говорит о крайне поверхностном понимании. Поверхностном и упрощённом. Такое сравнение говорит о видении исключительно элементарных и внешних признаков: мол, если говорит о себе, своими словами, копается в деталях – это как Гришковец. Ни суть высказывания, ни образ, ни тип героя, ни язык, ни масштаб, ничто сравнивающим не важно – они ничего этого не различают.

Разве не удивительно, что спектакль, в котором говорят как минимум четыре человека, сравнивают с деятельностью практически тотального сценического одиночки, то есть меня? Нет, не удивительно! У «Квартета И» и в спектакле «Разговоры…», и в фильме «О чём говорят мужчины», снятом по этому спектаклю, в действительности нет никаких разговоров. Точнее, разговоры есть, а диалогов нет. Нет и в помине! И четырёх главных персонажей нет, а есть лишь монолог, расписанный на четыре голоса. И один, составленный из четырёх человек, персонаж. Но как этот монолог не имеет осмысленной композиции, так и составной персонаж в одного цельного героя не складывается. Я хорошо знаю, о чём говорю. Я сам этим много занимался. «Квартет И», как и я, начал свои попытки в драматургии с того же самого. Только я этим начал заниматься двадцать лет назад.

Если бы вы видели мои ранние спектакли кемеровского периода, например «Люди в поисках гармонии», вы бы поразились сходству некоторых фрагментов. В частности, в том спектакле был эпизод, где четыре персонажа вспоминают вчерашнюю вечеринку, составляя картину произошедшего из кусочков пьяных воспоминаний. Этот фрагмент лёг бы в текст квартетовского спектакля или фильма как органическая его часть.

Я долго практиковал этот метод, метод разбивания монолога на несколько голосов – это продуктивный и радостный метод, характерный для тех, кто имеет большое желание делать театр, но не имеет представления о том, как и из чего возникает драматургия. Моя первая пьеса «Записки русского путешественника», написанная в конце 1999 года, да и вторая – «Зима», написанная следом, – это во многом монологи, разбитые на два голоса. Я тогда не очень умел писать пьесы. Зато ловко мог разделить монолог на двух человек так, чтобы казалось, будто два человека, перебивая друг друга, говорят об одном и том же, но как бы чуть по‑разному, с разными жизненными примерами и опытом. Метод как метод. Преддраматургический. Очень приятный, особенно для коллективного творчества.

«Квартет И», я в этом убеждён, совершенно самостоятельно открыл для себя этот метод. Ребята просто не ведали о том, что он уже давно существует. Они его открыли, страшно обрадовались, с удвоенной силой убедившись в своей уникальности. А тут, представляете, им говорят: мол, это похоже на Гришковца! Кому же такое понравится? Но дело уже сделано: «Квартет» ощутил, что сделал свой шаг в искусство!

Я много раз с удивлением видел, как именно на нашей почве убеждённый в своей уникальности, силе, таланте, даже гениальности, а главное – правоте человек становится притягателен исключительно самой этой убеждённостью. Мало того, благодаря своей незыблемой убеждённости он становился убедителен для окружающих, становился востребован, любим, даже авторитетен! То же самое случилось и с «Квартетом И». В безусловной уверенности в самих себе во многом и кроется секрет их успеха. И нечего тут по‑интеллигентски удивляться, надо просто отдать им должное.

Нечего удивляться тому, что небрежные во всех смыслах работы имеют зрительский успех. Неважно, что нет актёрского мастерства, нет представления о сценической культуре, нет внятного понимания, что они делают и зачем… Своим напором и уверенностью они заставляют к себе прислушиваться. А то, что их стали слушать, эту уверенность лишь усилило. Возникла цепная реакция. Неважно, что ребята мало читали пьес, не знают законов композиции, не ведают, как и зачем пишутся пьесы, не знают, как снимается кино, каковы взаимоотношения автора и персонажа, не знают, что такое сюжет и фабула, и вряд ли знают, какая между ними разница. У них есть убеждённость в своей уникальности, и это притягивает!

Они не раз демонстрировали в интервью свою неосведомлённость о тех или иных законах профессии, которой решили заниматься, демонстрировали свою неначитанность, а то и попросту невежество. Демонстрировали не без вызова, уверенные в том, что природный ум, талант, упорство, обаяние, чувство юмора заменят всё с лихвой. И это сработало! Сработало и убедило их в полнейшей своей правоте. А действительно, зачем учиться актёрскому мастерству сверх того, что они получили на своём эстрадном отделении, если они и без того известнее многих самых учёных артистов? Зачем учиться в университетах и изучать литературные законы, когда они и без того совершают невероятные открытия?

В этом «Квартет И» очень современен! Как много в разных сферах жизни видим мы людей, крайне уверенных в себе, убеждённых в том, что их деятельность – важная миссия. Как невыносимо много их сейчас!

Что же меня огорчает в сравнении творчества «Квартета И» и моего собственного? А то, что такое сравнение вообще возникает! Но это также веяние времени…

Забавно то, что если спектакль «Разговоры…» сравнивали со мной, то с нашим фильмом «Сатисфакция» произошло обратное. И это совершенно неважно, что фильмы снимались одновременно. Просто выходит, что успехи «Квартета И» таковы и масштабы их так значительны, что появилось много людей, которые совершили радостное открытие их творчества раньше, чем узнали о моём существовании. Это нормально! Это позволяет мне говорить спокойно и вдумчиво, не опасаясь нанести вред более молодым и во многом начинающим коллегам.

«Квартет И» – твёрдо стоящий всеми восемью ногами на земле коллектив. У них огромная аудитория, у них всегда аншлаги (это чистая правда, сам видел), и публика у них хорошо одета, способна покупать билеты по таким ценам, за которые на меня многие не пойдут. Хорошая у них публика (без иронии). Их жаждут на корпоративах, их фильмы имели выдающийся успех в прокате, поэтому я могу «тявкать» что угодно.

Так вот: каким бы методом ни были сделаны их спектакль и фильм, главное, что меня огорчает в факте сравнения, – это то, что сравнивающий не видит колоссальной разницы идеологической составляющей. А точнее, сути.

Кого‑то поражает откровенность, с которой «Квартет» предстаёт в спектакле и фильме. Кто‑то в этом видит даже искренность. На самом деле в их случае мы встречаемся не с искренностью, а со стремлением доказать всем и каждому, что они способны быть искренними. А это не одно и то же.

Они действительно говорят на сцене о потаённых вещах, которые часто считаются чуть ли не постыдными. Они как бы вскрывают эту постыдность. Кто‑то в этом видит смелость, а кто‑то – ту самую искренность. Но ни того, ни другого в этом нет, а есть лишь демонстрация своей видимой и кажущейся большей, чем у других, свободы. Мол, мы можем говорить как угодно и о чём угодно. Но сокровенного «Квартет И» не касается, даже не приближается к сокровенному. Они попросту не знают, как это сделать, поскольку прикосновение к сокровенному требует глубокого понимания, как его выразить художественно. А такое знание даётся только большим и длительным трудом и почти непременно страданием. Практически неизбежно одиноким страданием.

«Квартет» же пришёл к своей «откровенности» через радостное убеждение, что им позволено говорить о чём угодно. Не в смысле «разрешено», а в смысле, что всё, что они будут говорить, ценно, умно и талантливо.

Почему я делаю такой вывод? Да потому что с их сцены и экрана демонстрируется исключительно всеобъемлющее знание жизни. Их герои – невероятно довольные собой люди, и именно поэтому они так от жизни устали, пресыщены ею, буквально сыты по горло! Они так всё понимают, что остаётся лишь демонстрировать это понимание. Не друг другу, нет! Зачем? Они же произносят монолог, распределённый на четыре голоса. Они, хоть и квартет, – одно целое. Всё демонстрируется нам.

Они всё знают про женщин и поэтому, не без лукавства, демонстрируют усталость от них. Они всё знают про устройство жизни столицы и провинции, поэтому они везде короли, но им везде скучно. Они всё знают про всё человечество, поэтому им никто не нужен. А поскольку они одно целое, они интересуются, любуются и даже наслаждаются самими собой! А при помощи сцены и киноэкрана позволяют понаблюдать за этим всем желающим. (Это я сказал не про участников «Квартета И», но про их персонажей. Правда, у меня есть опасение, что они весьма сильно похожи со своими персонажами не только внешне, но и по сути.)

Ну а поскольку они уверены, что знают о жизни всё, именно поэтому разговоры в спектакле и фильме носят совершенно необязательный характер. Ясно же, что «Квартет И» убеждён: любое их высказывание будет невероятным новшеством и откровением. Поэтому спектакль и фильм представляют собой вереницу необязательных разговоров: они могли бы длиться двадцать минут или столько же часов – ничего бы не изменилось. Из этих разговоров ничего не вырастает, они ни во что не перерастают. Чуда не происходит, притча не складывается.

Активная, упорная и крайне деятельная некомпетентность правит бал в нашей стране. А «Квартет И» ещё умны, у них много сил и непомерных амбиций, поэтому они ярче многих отразили собой суть нулевых годов, то есть они во многом знаковы.

Они долго шли к своей славе и совершенно заслуженно находятся там, где находятся. Но у них есть два слабых и весьма уязвимых места, не дающих им покоя в занятии искусством, которое не терпит суеты. Первое – это буквально наркотическая зависимость от смеховой реакции на то, что они говорят. Эстрадный и полукавээновский опыт подсадил их на обязательный смех как на постоянное подтверждение своей правоты. Но с этой бедой ещё можно справиться.

Второе гораздо серьёзнее: они явно не знают, что делать дальше, а ведь их последний (или «крайний», если хотите) спектакль и фильм требуют от них качественно следующего шага. Методом, который они для себя нашли, этот шаг не сделать, коллективное бессознательное творчество не позволит его совершить. Они, безусловно, смогут сделать что‑то радующее публику. От незнания того, что делать дальше, они наверняка подготовят продолжение спектакля или фильма. Знания жизни и самоуверенности хватит на несколько таких продолжений. Но очень скоро от них потребуют иного. Не следующего, а качественно иного…

А где его взять, это качественно иное, если они ощущают себя уже на вершине понимания мира? Они ощущают своё тождество с большими мастерами, и не только тождество, но и превосходство… (И это тоже крайне современно.)

Показательной была, казалось бы, невинная оговорка, позволенная себе Р. Хаитом в передаче «На ночь глядя» на Первом канале. Там в подтверждение того, что «Квартету И» безразлично отношение к ним театральной общественности, он заявил, что у них всегда аншлаги (и это правда). И что мнение публики для них – это главное (не подвергаю эти слова сомнению). Но говоря о том, кто посещает их спектакли, тем самым стараясь подчеркнуть уровень интереса и внимания к собственному творчеству, он сказал (далее идёт точная цитата): «…всякие там Жванецкий и так далее, и так далее, и так далее».

Как вы понимаете – это не случайная оговорочка. Эти слова говорят об абсолютной убеждённости в своей тождественности и названному мастеру, и так далее, и так далее, и так далее. Вряд ли ребята в этом признаются, но ясно, что они так думают.

Нет ничего более тормозящего рост и движение, чем обиженное некогда самолюбие, добившееся впоследствии успеха и убедившееся в своём величии. Такое самолюбие найдёт оправдание чему угодно: изготовлению фильма «О чём говорят мужчины 2, 3» и так далее, оправдает зарабатывание денег корпоративами, где участники «Квартета И» выступают перед жующими людьми, которых презирают и которых часто весьма остроумно высмеивают. Но когда ты выступаешь за деньги тех, над кем смеёшься, вес твоего острого слова, да и его острота исчезают – остаётся только его конкретная цена. Но непомерное самолюбие оправдает и это.

«Квартет И» всегда оправдает своё участие в бессмысленных телешоу, найдя этому внятные и циничные практические выгоды. Кассовые сборы фильмов оправдают в их собственных глазах небрежность, с которой эти фильмы сделаны, да и условное отношение этих картин к кинематографу как таковому.

Такое самооправдание – один из самых ярких признаков нашего времени. А стало быть, и в этом «Квартет И» остро современен.

Однако я желаю ребятам дальнейшего успеха. Я, несмотря ни на что, надеюсь, что они смогут пережить трудные времена, которые их непременно ждут в связи с необходимостью следующего шага. Трудные времена, конечно же, в творческом и человеческом смысле, не в финансовом.

И последнее… Я хочу сказать тем, кто любит «Квартет И»: любите их. Их наверняка есть за что любить. Но если вы намерены сравнивать их со мной, то знайте: это неприятно прежде всего вашим кумирам. Это сравнение будет напоминать им о вторичности. И если вы этого не знаете, они‑то знают, хоть и уверены в обратном.

И ещё. Такое сравнение будет говорить не в пользу сравнивающего, поскольку сообщит о нём то, что он не замечает космического уровня разницы…

Я говорю не о художественных достоинствах наших произведений, а исключительно о сути героев (персонажей) в них.

Если герои «Квартета И» (имеются в виду спектакль «Разговоры…» и фильм «О чём говорят мужчины») – пресыщенные, усталые от жизни, всё про жизнь понимающие, успешные, самовлюблённые умники, то мои герои совсем другие. Категорически, перпендикулярно другие! Мои герои – запутавшиеся, чувствительные, издёрганные, не понимающие, что такое жизнь, люди. Они находятся в смятении перед жизнью, но им страшно интересно жить. Они в этой жизни любят не себя, а саму жизнь. И в этом смысле мои герои хоть и сегодняшние, но не сугубо сегодняшние, в отличие от героев «Квартета И».

И ещё, забыв скромность, скажу, что мои книги и спектакли имеют изощрённую композицию, сложнейший лирического типа сюжет, детальную проработку образов на основании глубоких и профессиональных знаний. А то, что это не бросается в глаза, слава богу! Значит, неплохо сделано.

В качестве эпилога – тем, кто всё‑таки не видит разницы. Знаете, можно не видеть разницы между кварцевыми электронными часами и часами механическими. И те и другие показывают реальное время. Но внутренности у них разные. Электронные, возможно, показывают время точнее, имеют остро модную форму и функциональны. Механические же периодически отстают, спешат, даже останавливаются. Они иногда требуют ремонта, им необходимо бережное отношение, они могут бояться воды. Но внутри их содержится сложный и почти живой механизм, имеющий в своей основе традиции и строгие законы механики. Механики внутренней. И именно поэтому механические часы тикают – надо только прислушаться.

Под механическими часами я имел в виду себя.

…Проснулся сегодня в очень хорошем для столь раннего часа настроении. Ни с того ни с сего написал небольшое эссе про водку, приблизительно такое же, как о шампанском.

Почитал немного роман Юрия Олеши «Зависть». Он всегда лежит у меня на столе. Вот кому я действительно завидую. Причём чем дальше, тем сильнее. Роману «Зависть» завидую непреодолимо. Потому что это самый короткий из великих романов ХХ века. Как он умел писать коротко! Как он владел метафорой в прозе! Какие особые у него были кристаллики глаз, какое уникальное зрение! Для меня он совершенно непостижимый писатель.

А потом я стал вспоминать, чему и кому в жизни завидовал… Помню, лет с пяти отчётливо завидовал всем мальчикам по имени Саша. С какого‑то периода мне перестало нравиться моё имя, и я хотел, чтобы меня звали Сашей. В школьные годы завидовал всем, у кого были густые и сильные волосы, потому что мои были редкие и тонкие. Тогда модной была причёска «финский домик», и мне казалось, что она мне чертовски пойдёт, но мои жидкие волосы не держал даже лак. До сих пор завидую всем, у кого длинные худые ноги. Мне всегда хотелось носить обтягивающие джинсы и поглядывать на свои длинные ноги…

Помню, как до остановки сердца, до слёз, до одиноких рыданий завидовал в 1986 году нескольким ребятам из нашего экипажа, которых с Тихого океана отправили в Ленинград для получения нового корабля и дальнейшего перегона его через три океана в нашу базу. Со многих кораблей брали человек по пять‑семь. Как же я завидовал тем семерым счастливчикам! Как я хотел получить такой чудесный подарок судьбы в виде дальнего похода, каким когда‑то прошла та эскадра перед своей гибелью в Цусимском бою. Я смотрел им, уходящим, вслед… завидовал и знал, что такого похода в моей жизни не будет никогда.

Я завидую своему брату, который на двадцать лет моложе, но машину водить умеет хорошо, а я не умею вовсе. И понимаю, что никогда не научусь. Но завидую я уже не сильно, чуть‑чуть. Хотя братом‑то я горжусь!..

Наверное, с возрастом я разучился завидовать, потому что зависть может быть связана всегда с желанием обладания – либо какими‑то навыками, либо какими‑то безусловными ценностями… Желанными навыками и ценностями могут обладать только хорошие, мною любимые или почитаемые люди. А таковым я не могу завидовать – я могу быть только рад за них и могу желать им всяческого добра.

Дата добавления: 2015-06-26