Лекции 1-35 42 страница. на богатый урожай новых взглядов

на богатый урожай новых взглядов. Применение анализа - это всегда и его

утверждение. Там, где научная работа отстоит от практической деятельности

далеко, неизбежная борьба мнений, пожалуй, будет менее ожесточенной.

Я ощущаю сильный соблазн показать вам все возможные приложения

психоанализа в гуманитарных науках. Эти вещи, достойные внимания каждого

человека с духовными интересами, а какое-то время ничего не слышать о

ненормальности и болезни было бы для вас заслуженным отдыхом. Но я

вынужден отказаться от этого, это опять увело бы нас за рамки наших бесед,

а, честно говоря, я и не способен выполнить эту задачу. В некоторых из

этих областей я, правда, сам сделал первый шаг, но сегодня уже не могу

охватить материал во всей полноте, и мне пришлось бы изучить многое для

того, чтобы разобраться в том, что нового появилось со времени моих

начинаний. Те из вас, кто разочарован моим отказом, может вполне

удовлетвориться нашим журналом Image, предназначенным не для медицинского

приложения анализа.

Только одну тему я не могу так просто обойти, не потому, что много понимаю

или сам так много сделал в ней. Совсем наоборот, я ею почти никогда не

занимался. А между тем это так чрезвычайно важно, так много обещает в

будущем и, может быть, является са-

мым важным из всего, чем занимается анализ. Я имею в виду использования

психоанализа в педагогике, в воспитании будущего поколения(1). Рад, по

крайней мере, сообщить, что моя дочь, Анна Фрейд, видит в этой работе свою

жизненную задачу и ликвидирует, таким образом, мое упущение. Путь, который

ведет к этому использованию, легко поддается обозрению. Когда мы при

лечении взрослого невротика исследовали детерминированность его симптомов,

то постоянно доходили до его раннего детства. Знания более поздней

этиологии было недостаточно ни для понимания, ни для терапевтического

воздействия. Так мы были вынуждены познакомиться с психическими

особенностями детского возраста и узнали большое количество вещей, которые

можно было установить лишь не иначе как благодаря анализу, смогли внести

также поправки во многие общепризнанные мнения о детстве. Мы обнаружили,

что первые детские годы (примерно до пяти лет) имеют особое значение по

нескольким причинам. Во-первых, потому что в это время происходит ранний

расцвет сексуальности, оставляя после себя решающие для сексуальной жизни

зрелого периода побуждения. Во-вторых, потому что впечатления этого

времени падают на незавершенное и слабое Я, на которое они действуют как

травмы. Я может защититься от аффективных бурь, которые они вызывают, не

чем иным, как вытеснением, и получает таким способом в детском возрасте

все предрасположения к последующим заболеваниям и функциональным

нарушениям. Мы поняли, что трудность детства состоит в том, что за

короткий период времени ребенок

- ---------------------------------------

(1) Данные современной педагогики и психологии показали ограниченные

возможности психоаналитической техники в плане ее использования в целях

позитивного развития мотивационной сферы ребенка.

должен овладеть результатами культурного развития, которое длилось

тысячелетия, овладеть влечениями и социально приспособиться, по крайней

мере, сделать первые шаги в обоих направлениях. Своим собственным

развитием он лишь частично добивается изменения в эту сторону, многое

приходится навязывать ему воспитанием. Нас не удивляет, если ребенок часто

не вполне справляется с этой задачей. В этот ранний период многие дети - и

уж, конечно, все те, кто позднее открыто заболевают, - переживают

состояния, которые можно приравнять к неврозам. У некоторых детей болезнь

не дожидается периода зрелости, она начинается уже в детстве и доставляет

много хлопот родителям и врачам.

Мы нисколько не опасались применять аналитическую терапию к таким детям,

которые обнаруживали или недвусмысленные невротические симптомы, или же

предпосылки для неблагоприятного развития характера. Опасение повредить

ребенку анализом, которое выражали противники анализа, оказалось

необоснованным. Предпринимая это, мы выигрывали в том, что могли

подтвердить на живом объекте то, что у взрослых открывали, так сказать, из

исторических документов. Но и для детей это было очень благоприятно.

Оказалось, что ребенок - очень выгодный объект для аналитической терапии;

успехи лечения основательны и продолжительны. Разумеется, техника,

разработанная для лечения взрослого, для ребенка должна быть во многом

изменена. Психологически ребенок другой объект, чем взрослый, у него еще

нет Сверх-Я, метод свободной ассоциации ведет недалеко, перенесение играет

другую роль, так как существуют еще реальные родители. Внутренние

сопротивления, с которыми мы боремся у взрослого, заменяются у ребенка

обычно внешними трудностями. Если родители

становятся носителями сопротивления, так что цель анализа или сам процесс

подвергаются опасности, то часто при анализе ребенка необходимо немного

повлиять и на родителей. С другой стороны, неизбежные отклонения анализа

ребенка от анализа взрослого уменьшаются благодаря тому обстоятельству,

что некоторые наши пациенты сохранили так много инфантильных черт

характера, что аналитикам опять-таки для приспособления к объекту не

оставалось ничего другого, как использовать в их случае определенные

приемы детского анализа. Само собой получилось, что детский анализ стал

преобладать у женщин-аналитиков, и так это, видимо, и останется.

Мнение, что большинство наших детей проходит в своем развитии

невротическую фазу, несет в себе зародыш гигиенического требования. Можно

поставить вопрос, не целесообразно ли помочь ребенку анализом, даже если

он не обнаруживает никаких признаков нарушения, в качестве профилактики

его здоровья так, как сегодня делается прививка против дифтерии здоровым

детям, не дожидаясь, пока они заболеют ею. Дискуссия по этому вопросу на

сегодняшний день имеет лишь академический интерес, я могу себе позволить

обсудить его с вами; для большого числа наших современников уже проект

показался бы ужасной фривольностью, а при существующем в настоящее время

отношении большинства родителей к анализу нужно отказаться от всякой

надежды на его проведение в жизнь. Такая профилактика нервозности, которая

была бы действенной, предполагает совершенно иную установку общества.

Главное поле деятельности для использования психоанализа в воспитании

находится сегодня в другом месте. Уясним для себя, что является ближайшей

задачей воспитания. Ребенок должен овладеть влечениями. Дать ему

свободу с тем, чтобы он неограниченно следовал всем своим импульсам,

невозможно. Это был бы очень поучительный эксперимент для детских

психологов, но при этом не должно было бы быть в живых родителей, а самим

детям нанесен был бы большой вред, который сказался бы отчасти сразу,

отчасти в последующие годы. Итак, воспитание должно тормозить, запрещать,

подавлять, что оно во все времена успешно и делало. Но из анализа мы

узнаем, что как раз это подавление влечений несет в себе опасность

невротического заболевания. Помните, мы тщательно исследовали, какими

путями это происходит. Таким образом, воспитание должно искать свой путь

между Сциллой предоставления полной свободы действий и Харибдой запрета.

Хотя задача не является вообще неразрешимой, нужно найти для воспитания

оптимальный вариант, т. е. достичь как можно большего и как можно меньше

повредить. Речь идет о том, чтобы решить, сколько можно запрещать, в какое

время и какими средствами. А далее необходимо считаться с тем, что объекты

воспитания несут в себе самые различные конституциональные

предрасположения, так что один и тот же метод воспитательного воздействия

не может быть одинаково хорош для всех детей. Следующее соображение

свидетельствует о том, что воспитание до сих пор очень плохо выполняло

свою задачу и причиняло детям много вреда. Если оно найдет оптимум и решит

свою задачу идеально, то можно надеяться на устранение одного фактора в

этиологии заболевания - влияния побочных детских травм. Другой фактор -

силу не подлежащей запрету конституции влечений - оно никоим образом не

сможет устранить. Если продумать теперь поставленные перед воспитателем

трудные задачи: узнать конституциональное своеобразие ребенка, по малейшим

признакам распознать,

что происходит в его несформировавшейся душевной жизни, выразить ему в

нужной мере любовь и все-таки сохранить действенность авторитета, то

скажешь себе: единственной целесообразной подготовкой к профессии

воспитателя является основательное психоаналитическое обучение. Лучше

всего если он сам подвергнется анализу, потому что без опыта на

собственной личности нельзя все-таки овладеть анализом. Анализ учителей и

воспитателей кажется более действенной профилактической мерой, чем анализ

самих детей, да и при его проведении возникнет меньше трудностей.

Но между прочим, следовало бы подумать о косвенном содействии воспитанию

детей при помощи анализа, который со временем может приобрести большее

влияние. Родители, сами узнавшие анализ и многим ему обязанные, в том

числе и пониманием ошибок в собственном воспитании, будут обращаться со

своими детьми более сочувственно и избавят их от многого, от чего сами не

были избавлены. Параллельно со стараниями аналитиков оказать влияние на

воспитание проводятся исследования о возникновении и предупреждении

беспризорности и преступности. Здесь я вам тоже лишь приоткрою двери и

покажу покои за ними, но не введу вас вовнутрь. Уверен, что если ваш

интерес к психоанализу сохранится, вы сможете узнать об этих вещах много

нового и ценного. Но мне не хотелось бы оставлять тему воспитания, не

упомянув об определенной точке зрения. Сказано - и с полным правом, - что

любое воспитание партийно, что оно стремится, чтобы ребенок приспособился

к существующему общественному строю, не учитывая, насколько он сам по себе

ценен и насколько устойчив. Будучи убежденным в недостатках наших

современных социальных учреждений, нельзя оправдывать того, чтобы

им на службу было поставлено еще и психоаналитически ориентированное

воспитание. Перед ним нужно поставить другую, более высокую цель

освобождения от господствующих социальных требований. Но я полагаю, что

этот аргумент здесь неуместен. Требование выходит за рамки функций

анализа. Врач, призванный лечить пневмонию, тоже не должен заботиться о

том, является ли заболевший образцовым человеком, самоубийцей или

преступником, заслужил ли он, чтобы оставаться в живых, и нужно ли ему

этого желать. Эта другая цель, которую хотят поставить перед воспитанием,

тоже будет партийной, и не дело аналитика выбирать между партиями. Меня

нисколько не удивит, что психоанализу будет отказано в любом влиянии на

воспитание, если он заявит о своей причастности к намерениям, не

согласующимся с существующим общественным строем. Психоаналитическое

воспитание возьмет на себя ненужную ответственность, если поставит себе

целью переделывать своего воспитанника в мятежника. Оно сделает свое дело,

сохранив его по возможности здоровым и работоспособным. В нем самом

содержится достаточно революционных моментов, чтобы гарантировать, что его

воспитанник в последующей жизни не встанет на сторону регресса и

подавления. Я даже полагаю, что дети-революционеры ни в каком отношении не

желательны.

Уважаемые дамы и господа! Я хочу сказать еще несколько слов о психоанализе

как о терапии. О теоретическом ее основании я говорил несколько лет тому

назад и сегодня не считаю нужным формулировать его иначе; теперь должен

сказать свое слово опыт этих прошедших лет. Вы знаете, что психоанализ

возник как терапия, он далеко вышел за ее рамки, но не отказался от своей

родной почвы и для своего углубления и дальнейшего развития все еще связан

с больны-

ми. Собранные данные, на основании которых мы строим наши теории, нельзя

было получить другим способом. Неудачи, которые мы терпим как терапевты,

ставят перед нами все новые задачи, требования реальной жизни являются

действенной защитой против увеличения числа умозрительных построений, от

которых мы в нашей работе все-таки тоже не можем отказаться. Какими

средствами психоанализ помогает больным, если он помогает, и какими

путями, об этом мы уже говорили раньше; сегодня мы хотим спросить, чего же

он достиг.

Вы, может быть, знаете, что я никогда не был энтузиастом терапии; так что

нечего опасаться, что я злоупотреблю в этой беседе рекламой. Я лучше скажу

слишком мало, чем слишком много. В то время, когда я был единственным

аналитиком, я часто слышал от лиц, которые относились к моему делу,

по-видимому, дружески: "Все это прекрасно и остроумно, но покажите нам

случай, который вы вылечили при помощи анализа". Это была одна из многих

формулировок, которые со временем сменяли друг друга с целью отодвинуть в

сторону неудобное новшество. Сегодня она тоже устарела, как многие другие,

- найдется в папке аналитика и пачка благодарственных писем вылеченных

пациентов. На этом аналогия не заканчивается. Психоанализ действительно

терапия, как и всякая другая. У нее есть свои триумфы и падения, свои

трудности, ограничения, показания. В известное время против анализа

прозвучал протест, что его нельзя принимать всерьез за терапию, потому что

он не решается ознакомить со статистикой своих успехов. С тех пор

психоаналитический институт в Берлине, основанный д-ром Максом Эйтингоном,

опубликовал свой статистический отчет за десятилетие. Успехи лечения не

дают оснований ни для того, чтобы ими

хвалиться, ни для того, чтобы их стыдиться. Но такие статистики вообще не

поучительны, обработанный материал настолько гетерогенен, что только очень

большие числа могли бы что-то показать. Лучше обратиться к отдельным его

случаям. Здесь я хотел бы сказать, что не думаю, что бы наши успехи в

лечении могли соперничать с успехами Лурда. Насколько больше существует

людей, которые верят в чудеса святой девы, чем тех, кто верит в

существование бессознательного! Если мы обратимся к земной конкуренции, то

должны сопоставить психоаналитическую терапию с другими методами

психотерапии. Органические физические методы лечения невротических

состояний сегодня вряд ли нужно упоминать. Как психотерапевтический метод,

анализ не противоречит другим методам этой специальной области медицины,

он не лишает их значимости, не исключает их. В теории все как будто хорошо

сочетается: врач, который хочет считаться психотерапевтом, использует

анализ наряду с другими методами лечения своего больного в зависимости от

специфики случая и благоприятности или неблагоприятности внешних

обстоятельств. В действительности же это техника, требующая специализации

врачебной деятельности. Таким же образом должны были отделиться друг от

друга хирургия и ортопедия. Психоаналитическая деятельность трудна и

требовательна, с ней нельзя обращаться как с очками, которые надевают при

чтении и снимают при прогулке. Как правило, психоанализ либо захватывает

врача полностью, либо совсем не захватывает. Психотерапевты, которые

пользуются анализом от случая к случаю, стоят, по-моему, не на надежной

аналитической почве, они принимают не весь анализ, а вульгаризируют его,

пожалуй, даже "обезвреживают"; их нельзя причислить к аналитикам. Я думаю,

что это

достойно сожаления, но взаимодействие во врачебной деятельности аналитика

и психотерапевта, который ограничивается другими методами медицины, было

бы в высшей степени целесообразно.

По сравнению с другими методами психотерапии психоанализ, без сомнения,

является самым сильным. Но справедливо и то, что он также самый трудоемкий

и отнимает больше всего времени, его не будешь применять в легких случаях;

с его помощью в подходящих случаях можно устранить нарушения, вызвать

изменения, на которые не смели надеяться в доаналитические времена. Но он

имеет свои весьма ощутимые ограничения. Некоторым моим сторонникам с их

терапевтическим честолюбием стоило очень многих усилий преодолеть эти

препятствия, так что все невротические нарушения стали как бы излечимыми

при помощи психоанализа. Они пытались проводить аналитическую работу в

сокращенный срок, усиливать перенесение настолько, чтобы оно пересиливало

все сопротивления, сочетать с ним другие способы воздействия, чтобы

вынудить выздоровление. Эти усилия, конечно, похвальны, но я думаю, что

они напрасны. Они несут в себе опасность самому выйти за рамки анализа и

впасть в бесконечное экспериментирование. Предположение, что все

невротическое можно вылечить, кажется мне подозрительным из-за веры

дилетантов в то, что неврозы будто бы являются чем-то совершенно излишним,

что вообще не имеет права на существование. На самом деле они являются

тяжелыми, конституционально зафиксированными поражениями, которые редко

ограничиваются несколькими вспышками, по большей же части сохраняются в

течение длительных периодов жизни или всю жизнь. Аналитический опыт,

показывающий, что на них можно широко воздействовать, если известны

исторические поводы болезни и

привходящие моменты, побудил нас пренебречь в терапевтической практике

конституциональным фактором, ведь мы не можем из него ничего извлечь; в

теории же мы должны все время о нем помнить. Уже общая недоступность для

аналитической терапии психозов при их близком родстве с неврозами должна

была ограничить наши притязания на эти последние. Терапевтическая

действенность психоанализа остается ограниченной вследствие ряда

значительных и едва поддающихся воздействию факторов. У ребенка, где можно

было бы рассчитывать на наибольшие успехи, этим фактором являются внешние

трудности наличия родителей, которые все-таки имеют отношение к бытию

ребенка. У взрослых это прежде всего два фактора: степень психической

окостенелости и определенная форма болезни со всем тем, что не дает ей

дать более глубокое определение. Первый фактор часто неправомерно не

замечают. Как ни велика пластичность душевной жизни, а также возможность

возобновления прежних состояний, нельзя снова оживить все. Некоторые

изменения окончательны, типа образования шрамов от завершившихся

процессов. В других случаях возникает впечатление общей закостенелости

душевной жизни; психические процессы, которые, весьма вероятно, можно было

бы направить по другим путям, по-видимому, не способны оставить прежние.

Но возможно, это то же самое, что было раньше, только увиденное

по-другому. Слишком часто ощущаешь, что терапии не хватает какой-то

необходимой движущей силы, чтобы добиться изменения. Какая-то определенная

зависимость, какой-то определенный компонент влечений является слишком

сильным по сравнению с противоположными силами, которые мы можем сделать

подвижными. В самых общих чертах так бывает при психозах. Мы понимаем их

настоль-

ко, что как бы знаем, где применить рычаги, но они не могут сдвинуть

груза. Здесь возникает даже надежда на будущее, что понимание действий

гормонов - вы знаете, что это такое, - предоставит нам средства для

успешной борьбы с количественными факторами заболеваний, но сегодня мы еще

далеки от этого. Я полагаю, что неуверенность во всех этих отношениях дает

нам постоянный стимул для совершенствования техники анализа, и в частности

перенесения. Новичок в анализе особенно будет сомневаться при неудаче,

винить ли ему в ней своеобразие случая или свое неловкое обращение с

терапевтическим методом. Но я уже сказал: я не думаю, что благодаря

усилиям в этом направлении можно достичь многого.

Другое ограничение аналитических успехов определяется формой болезни. Вы

уже знаете, что областью приложения аналитической терапии являются неврозы

перенесения, фобии, истерии, неврозы навязчивых состояний, кроме того,

ненормальности характера, развившиеся вместо этих заболеваний. Все, что

является иным, - нарцисстические, психотические состояния - не подходит в

большей или меньшей степени. Но ведь вполне законно было бы защититься от

неудач, тщательно исключая такие случаи. Статистики анализа получили бы

благодаря этой осторожности большое облегчение. Да, но тут есть одна

загвоздка. Наши диагнозы очень часто ставятся лишь со временем, они

подобны распознаванию ведьм шотландским королем, о котором я читал у

Виктора Гюго. Этот король утверждал, что обладает безошибочным методом

определения ведьм. Он заставлял ошпарить ее кипятком в котле, а затем

пробовал суп. После этого он мог сказать: "Это была ведьма" или: "Нет, это

была не ведьма". Аналогичное происходит у нас, с той лишь разницей, что мы

имеем дело с нарушениями. Мы не

можем судить о пациенте, который пришел на лечение, или же о кандидате для

обучения, пока не изучим его в течение нескольких недель или месяцев. Мы

действительно покупаем кота в мешке. Пациент высказывает неопределенные

общие жалобы, которые не позволяют поставить верный диагноз. По истечении

этого критического времени может обнаружиться, что это неподходящий

случай. Кандидата мы тогда отсылаем, пациента же оставляем на некоторое

время, пытаясь увидеть его в более выгодном свете. Пациент мстит нам тем,

что увеличивает список наших неудач, отвергнутый кандидат, если он

параноик, - примерно тем, что сам начинает писать психоаналитические

книги. Как видите, наша осторожность нам не помогла.

Боюсь, что эти детальные обсуждения уже не представляют для вас интереса.

Но я бы сожалел еще больше, если бы вы подумали, что моим намерением было

принизить ваше уважение к психоанализу как терапии. Возможно, я

действительно неудачно начал; но я хотел как раз противоположного:

извинить терапевтические ограничения анализа, указав на их неизбежность. С

тем же намерением я обращаюсь к другому моменту, к тому упреку, что

аналитическое лечение занимает несравнимо большее время. На это следует

сказать, что психические изменения происходят как раз медленно; если они

наступают быстро, неожиданно - это плохой признак. Действительно, лечение

тяжелого невроза вполне может продлиться несколько лет, но в случае успеха

задайте себе вопрос: сколько бы продлился недуг? Вероятно, десятилетие за

каждый год лечения, это значит, болезнь вообще никогда бы не угасла, как

мы часто видим у больных, которые не лечились. В некоторых случаях мы

имеем основание вновь начать анализ через несколько лет, жизнь

дает новые поводы для новых болезненных реакций, в промежутке же наш

пациент был здоров. Просто первый анализ обнаружил не все его

патологические предрасположенности, и естественно было прекратить анализ,

после того как успех был достигнут. Есть также люди с тяжелыми

нарушениями, которые всю свою жизнь находятся под аналитическим

наблюдением и время от времени снова подвергаются анализу, но иначе эти

лица вообще были бы неспособны к существованию, и нужно радоваться, что их

можно поддерживать таким частичным и повторяющимся лечением. Анализ

нарушений характера тоже отнимает много времени, а знаете ли вы

какую-нибудь другую терапию, при помощи которой можно было бы взяться за

эту задачу? Терапевтическое тщеславие может чувствовать себя не

удовлетворенным этими данными, но ведь на примере туберкулеза и волчанки

мы научились тому, что успеха можно достичь лишь тогда, когда терапия

соответствует характеру недуга.

Я говорил вам, что психоанализ начал как терапия, но я хотел бы вам его

рекомендовать не в качестве терапии, а из-за содержания в нем истины,

из-за разъяснений, которые он нам дает, о том, что касается человека ближе

всего, его собственной сущности, и из-за связей, которые он вскрывает в

самых различных областях его деятельности. Как терапия он один из многих,

может быть, prima inter pares.* Если бы он не имел своей терапевтической

ценности, он не был бы открыт на больных и не развивался бы в течение

более тридцати лет.

- ---------------------------------------

* Первый среди равных (лат.) - Прим. пер.

ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

О мировоззрении (1)

Уважаемые дамы и господа! Во время нашей последней встречи мы занимались

мелкими повседневными вопросами, как бы приводя в порядок все наше

скромное хозяйство. Предпримем же теперь отважную попытку и рискнем

ответить на вопрос, который неоднократно ставился с другой стороны, -

ведет ли психоанализ к какому-то определенному мировоззрению и если ведет,

то к какому.

- ---------------------------------------

(1) Последняя, 35-я лекция представляет особый интерес в том отношении,

что она посвящена вопросам, затрагивающим область философии и религии,

социологии и политики. Эта лекция выходит за пределы основных

представлений Фрейда о концепциях психоанализа и технике истолкования на

основе этих концепций детерминант и механизмов человеческого поведения.

Фрейд сосредоточивается здесь на проблеме отношения психоанализа к

религии, науке и, наконец, к мировоззрению, понятому как обобщающая

интеллектуальная конструкция, исходя из единообразных принципов которой

решаются основные проблемы бытия и познания.

Фрейд решительно утверждает, что психоанализ в качестве специальной науки

не способен образовать особое мировоззрение, что он заимствует свои

мировоззренческие принципы у науки. Между тем в действительности как ряд

общих положений самого Фрейда, так и многие концепции его учеников не

только имеют мировоззренческую направленность, что отчетливо выражено в их

притязаниях на решение общих проблем, касающихся сознания человека, его

отношения к природе и социальной среде, но и в объяснении генезиса и

закономерностей развития культуры.

Считая свои теоретические построения строго научными, Фрейд подвергает

острой критике религиозное мировоззрение, а также

субъективно-идеалистическую философию. Будучи бескомпромиссным атеистом,

считая религию несовместимой с опытом и разумом, Фрейд развивает в этой

лекции взгляды, высказанные им в работе "Будущность одной иллюзии" (1927),

где религия трактуется как форма массового невроза, имеющая в основе

психосексуальные отношения и отражающая желания и потребности детства. При

этом он оставляет без внимания общественно-исторические истоки и функции

религии, своеобразную представленность в религиозном сознании ценностных

ориентации, порожденных жизнью людей в реальном, земном мире, особое

понимание этими людьми своей зависимости от природных и социальных сил.

Вместе с тем психоанализ дал импульс изучению сопряженных с религией

личностных смыслов и переживаний, разработке проблем психологии религии.

Решительно отграничивая религиозное мировоззрение от научного, Фрейд с

полным основанием усматривает своеобразие научного мышления в том, что оно

представляет собой деятельность особого рода, которая в неустанном поиске

истины дает подлинную, а не иллюзорную картину реальности.

Наконец, наряду с религиозным и научным мировоззрением Фрейд выделяет еще

одну его форму - философию. Он подвергает острой критике приобретшую на

Западе доминирующее влияние субъективно-идеалистическую философию,

исповедующую интеллектуальный анархизм. Игнорируя принцип согласованности

знания с внешним бытием, это направление, согласно Фрейду, несмотря на

попытки найти поддержку в новейших достижениях естественных наук (в

частности, теории относительности), обнажает свою несостоятельность при

первом же соприкосновении с практикой. Затем Фрейд обращается к другому

философскому направлению - марксизму, сразу же отмечая, что "живейшим

Дата добавления: 2015-06-04