Лекции 1-35 44 страница

Это отнюдь не означало опровержения религии, а было необходимым

завершением ее познания и, по крайней мере, в одном пункте противоречило

ей, поскольку она сама приписывает себе божественное происхождение.

Правда, в этом она не так уж неправа, если принять наше толкование бога.

Обобщающее суждение науки о религиозном мировоззрении, таким образом,

гласит: пока отдельные религии спорят друг с другом, какая из них владеет

истиной, мы полагаем, что содержанием истины религии можно вообще

пренебречь. Религия является попыткой преодолеть чувственный мир, в

который мы поставлены, посредством мира желаний, который мы построили в

себе вследствие биологической и психологической необходимости. Но она не

может этого достичь. Ее учения несут на себе отпечаток тех времен, в

которые они возникали, времен детского неведения человечества. Ее утешения

не заслуживают доверия. Опыт учит нас: мир не детская комната. Этические

требования, которым религия хочет придать силу, требуют совсем другого

обоснования, потому что они неотделимы от человеческого общества, и опасно

связывать следование им с религиозной набожностью. Если попытаться

включить религию в процесс развития человечества, то она окажется не

вечным достоянием, а аналогией неврозу, который каждый культурный человек

должен был преодолеть на своем пути от детства к зрелости.

Вы, конечно, вольны критиковать это мое изложение; я при этом сам пойду

вам навстречу. То, что я

сказал о постепенном распаде религиозного мировоззрения, было, разумеется,

из-за своей краткости неполно, последовательность отдельных процессов была

дана не совсем правильно, взаимодействие отдельных сил при пробуждении

научного образа мышления не было прослежено. Я также оставил без внимания

те изменения, которые произошли в самом религиозном мировоззрении за время

его неоспоримого господства и затем под влиянием пробуждающейся критики.

Наконец, строго говоря, я ограничил свое обсуждение лишь одной религией,

религией западных народов. Я создал, так сказать, фантом с целью

ускоренной и наиболее впечатляющей демонстрации. Оставим в стороне вопрос

о том, достаточно ли вообще было моих знаний для того, чтобы сделать это

лучше и полнее. Я знаю, все, что я вам сказал, вы можете найти в других

источниках в лучшем изложении, и ничто из этого не ново. Позвольте же мне

высказать убеждение, что самая тщательная обработка материала по проблемам

религии не поколебала бы наш результат.

Вы знаете, что борьба научного образа мышления против религиозного

мировоззрения не закончилась, она продолжается на наших глазах и в

настоящее время. Как бы мало психоанализ ни пользовался полемическим

оружием в других вопросах, мы не хотим отказываться занять в этом споре

определенную позицию. При этом, быть может, мы добьемся дальнейшего

разъяснения нашей позиции по отношению к мировоззрениям. Вы увидите, как

легко можно опровергнуть некоторые из аргументов, приводимых сторонниками

религии; другие же могут оставаться неопровергнутыми.

Первое возражение, которое доводится слышать, гласит: со стороны науки

просто самонадеянно делать религию предметом своего изучения, потому что

она является чем-то суверенным, лежащим за пределами

человеческого разума, к чему нельзя приближаться с умничающей критикой.

Другими словами, наука не компетентна судить о религии. Обычно она

приемлема и ценна, коль скоро ограничивается своей областью, но религия не

ее область, там ей нечего искать. Если не остановиться перед этим резким

отпором, а спросить далее, на чем основывается это притязание на

исключительное положение среди всех дел человеческих, то получишь ответ,

если вообще будешь удостоен ответа, что религию нельзя мерить

человеческими мерками, потому что она божественного происхождения, дается

нам через откровение духа, который человеческий дух не в силах понять.

Кажется, нет ничего легче, как опровергнуть этот аргумент, это ведь

очевидное petitio principii, begging the question,* в немецком языке я не

знаю никакого подходящего этому выражения. Ведь ставится под сомнение

существование божественного духа и его откровения, и это, конечно, не

ответ, когда говорят, что об этом нельзя спрашивать, поскольку нельзя

ставить под сомнение божество. Здесь то же, что порой происходит при

аналитической работе. Когда обычно разумный пациент отметает какое-то

предположение с особенно глупым объяснением, эта логическая слабость

свидетельствует о существовании особенно сильного мотива для противоречия,

который может быть только аффективного характера, связанностью чувствами.

Можно получить и другой ответ, в котором открыто признается такой мотив:

религию-де нельзя подвергать критической проверке, потому что она есть

самое значительное, самое ценное и самое возвышенное, что произвел

человеческий дух, потому что она

- ---------------------------------------

* Предвосхищение основания, логическая ошибка в доказательстве, когда

вывод делается из положения, которое само еще должно быть доказано (лат.,

англ.). - Прим. пер.

дает выражение самым глубоким чувствам, потому что она делает мир сносным,

а жизнь достойной человека. На это надо отвечать, не оспаривая оценку

религии, а направляя внимание на другое обстоятельство. Подчеркивают, что

речь идет не о вторжении научного образа мышления в область религии, а,

наоборот, о вторжении религии в сферу научного мышления. Каковы бы ни были

ценность и значение религии, она не имеет права каким бы то ни было

образом ограничивать мышление, а также права исключать себя из сферы

приложения мышления.

Научное мышление в своей сущности не отличается от обычной мыслительной

деятельности, которой все мы, верующие и неверующие, пользуемся для

решения наших жизненных вопросов. Только в некоторых чертах оно

организуется особо, оно интересуется также вещами, не имеющими

непосредственно ощутимой пользы, всячески старается отстраниться от

индивидуальных факторов и аффективных влияний, более строго проверяет

надежность чувственных восприятий, основывая на них свои выводы, создает

новые взгляды, которых нельзя достичь обыденными средствами, и выделяет

условия этих новых знаний в намеренно варьируемых опытах. Его стремление -

достичь согласованности с реальностью, т. е. с тем, что существует вне

нас, независимо от нас и, как нас учит опыт, является решающим для

исполнения или неисполнения наших желаний. Эту согласованность с реальным

внешним миром мы называем истиной. Она остается целью научной работы, даже

если мы упускаем ее практическую значимость. Итак, когда религия

утверждает, что она может заменить науку, что она тоже истинна, потому что

действует благотворно и возвышающе, то в действительности это вторжение,

которому надо дать отпор из самых общих соображе-

ний. Это серьезное и несправедливое требование к человеку, научившемуся

вести свои обычные дела по правилам опыта и с учетом реальности, которое

заключается в том, что заботу именно о самых интимных своих интересах он

должен передать инстанции, пользующейся как своей привилегией

освобождением от предписаний рационального мышления. Что же касается

защиты, которую религия обещает своим верующим, то я думаю, что никто из

нас не хотел бы сесть в автомобиль, водитель которого заявляет, что он

уверенно поедет по правилам уличного движения, руководствуясь лишь полетом

своей фантазии.

Запрет на мышление, к которому прибегает религия в целях своего

самосохранения, отнюдь не безопасен ни для отдельного человека, ни для

человеческого общества. Аналитический опыт научил нас, что такой запрет,

даже если он первоначально и ограничивался определенной областью, имеет

склонность распространяться, становясь причиной тяжелых задержек

(Hemmungen) в поведении личности. Это действие можно наблюдать и на

примере женщин как следствие запрета заниматься хотя бы в помыслах своей

сексуальностью. О вреде религиозных задержек [474]

мышления, разум - со временем завоюет неограниченную власть в человеческой

душевной жизни. Сущность разума является порукой тому, что тогда он

обязательно отведет достойное место человеческим чувствам и тому, что ими

определяется. Но общая непреложность этого господства разума окажется

самой сильной объединяющей связью между людьми и проложит путь к

дальнейшим объединениям. То, что противоречит такому развитию, подобно

запрету на мышление со стороны религии, представляет собой опасность для

будущего человечества.

Теперь можно спросить, почему религия не прекратит этот бесперспективный

для нее спор, прямо заявив: "Действительно, я не могу дать вам того, что

обычно называется истиной. В этом вы должны следовать науке. Но то, что

даю я, несравненно прекраснее, утешительнее и возвышеннее, чем все, что вы

можете получить от науки. И поэтому я говорю вам: это истинно в другом,

более высоком смысле". Ответ находится легко.

Религия не может сделать такого признания, потому что тем самым она

утратила бы всякое влияние на толпу. Простой человек знает только одну

истину, в простейшем смысле слова. Что такое более высокая или высшая

истина, он не может себе представить. Истина кажется ему так же мало

способной к градации, как и смерть, и он не может совершить скачок от

прекрасного к истинному. Возможно, так же как и я, вы подумаете, что в

этом он прав.

Итак, борьба не окончена. Сторонники религиозного мировоззрения действуют

по старому правилу: лучшая защита - нападение. Они спрашивают: что это за

наука, которая дерзает обесценить нашу религию, дарившую миллионам людей

исцеление и утешение в течение долгих тысячелетий? Чего она со своей

стороны уже достигла? Чего мы можем ждать от нее в дальнейшем? Дать

утешение и возвышенные чувства - на это она, по собственному признанию, не

способна. Откажемся от этого, хотя это и не легкий отказ. А как обстоит

дело с ее доктринами? Может ли она нам сказать, как произошел мир и какая

судьба ему предстоит? Может ли она нарисовать нам хоть какую-то связную

картину мира, показать, куда отнести необъяснимые феномены жизни, как

могут духовные силы воздействовать на инертную материю? Если бы она это

могла, мы не могли бы отказать ей в нашем уважении. Но ничего из этого, ни

одной подобной проблемы она еще не решила. Она предоставляет нам обрывки

предполагаемых знаний, которые не может согласовать друг с другом,

собирает наблюдения за совпадениями в ходе событий, которые обозначает как

"закон" и подвергает своим рискованным толкованиям. А какую малую степень

достоверности имеют ее результаты! Все, чему она учит, преходяще; то, что

сегодня считается высшей мудростью, завтра отбрасывается и лишь в виде

предположения заменяется чем-то другим. Тогда последнее заблуждение

объявляется истиной. И этой-то истине мы должны принести в жертву высшее

благо!

Уважаемые дамы и господа! Я думаю, поскольку вы сами придерживаетесь

научного мировоззрения, на которое нападают, то вы не слишком глубоко

будете потрясены этой критикой. В кайзеровской Австрии были однажды

сказаны слова, которые я хотел бы здесь напомнить. Старый господин крикнул

однажды делегации неугодной ему партии: это уже не обычная оппозиция, это

оппозиция бунтовщиков. Точно так же вы поймете, что упреки в адрес науки

за то, что она еще не решила мировых загадок, несправедливо и злобно

раздуты, для этих великих достижений у нее до

сих пор действительно было мало времени. Наука - очень молодая, поздно

развившаяся человеческая деятельность. Давайте задержимся и вспомним лишь

некоторые данные: прошло около 300 лет с тех пор, как Кеплер открыл законы

движения планет, жизненный путь Ньютона, который разложил свет на цвета и

выдвинул теорию силы притяжения, завершился в 1727 г., т. е. немногим

более двухсот лет тому назад, незадолго до Французской революции Лавуазье

обнаружил кислород. Жизнь человека очень коротка по сравнению с

длительностью развития человечества, я сегодня очень старый человек, но

все-таки уже жил на свете, когда Ч. Дарвин предложил общественности свой

труд о возникновении видов. В этом же 1859 г. родился Пьер Кюри, открывший

радий.

А если вы пойдете еще дальше назад, к возникновению точного естествознания

у греков, к Архимеду, Аристарху Самосскому (около 250 г. до н. э.),

предшественнику Коперника, или к самому началу астрономии у вавилонян, то

вы покроете этим лишь малую долю времени, которое антропология отводит для

развития человека от его обезьяноподобной первоначальной формы и которое,

безусловно, охватывает более чем одно стотысячелетие. Не забудем также,

что последнее столетие принесло с собой такое обилие новых открытий, такое

ускорение научного прогресса, что мы имеем все основания с уверенностью

смотреть в будущее науки.

Другим упрекам мы должны в известной мере отдать справедливость. Именно

таков путь науки, медленный, нащупывающий, трудный. Этого нельзя отрицать

и изменить. Неудивительно, что господа, представляющие другую сторону,

недовольны; они избалованы, с откровением им было легче. Прогресс в

научной работе достигается так же, как и в анализе. В работу

привносятся некоторые ожидания, но надо уметь их отбросить. Благодаря

наблюдению то здесь, то там открывается что-то новое, сначала части не

подходят друг другу. Высказываются предположения, строятся вспомогательные

конструкции, от которых приходится отказываться, если они не

подтверждаются, требуется много терпения, готовность к любым возможностям,

к отказу от прежних убеждений, чтобы под их давлением не упустить новых,

неожиданных моментов, и в конце концов все окупается, разрозненные находки

складываются воедино, открывается картина целого этапа душевного процесса,

задача решена, и чувствуешь себя готовым решить следующую. Только в

анализе приходится обходиться без помощи, которую исследованию оказывает

эксперимент.

В упомянутой критике науки есть и известная доля преувеличения. Неправда,

что она бредет вслепую от одного эксперимента к другому, заменяя одно

заблуждение другим. Как правило, она работает словно художник над моделью

из глины, неустанно что-то меняя, добавляя и убирая в черновом варианте,

пока не достигнет удовлетворяющей его степени подобия со зримым или

воображаемым объектом. Сегодня, по крайней мере, в более старых и более

зрелых науках уже существует солидный фундамент, который только

модифицируется и расширяется, но не упраздняется. В науке все выглядит не

так уж плохо. И наконец, какую цель ставят перед собой эти страстные

поношения в адрес науки? Несмотря на ее нынешнее несовершенство и присущие

ей трудности, она остается необходимой для нас и ее нельзя заменить ничем

иным. Она способна на невиданные совершенствования, на что религиозное

мировоззрение не способно. Последнее завершено во всех своих основных

частях; если оно было заблуждением, оно останется

им навсегда. И никакое умаление Я обязан напомнить еще и о других

мировоззрениях, которые противоречат научному; но я делаю это неохотно,

так как знаю, что я не столь компетентен, чтобы судить о них. Примите же в

свете этого признания следующие замечания, и если у вас пробудится

интерес, поищите лучшего наставления у другой стороны.

В первую очередь следовало бы назвать здесь различные философские системы,

которые отважились нарисовать картину мира в том виде, как она отражалась

в уме обычно отвернувшегося от мира мыслителя. Но я уже пытался дать общую

характеристику философии и ее методов, судить же об отдельных системах я,

пожалуй, гожусь менее, чем кто-либо другой. Так что обратитесь вместе со

мной к двум другим явлениям, мимо которых как раз в наше время никак

нельзя пройти.

- ---------------------------------------

(1) Правильно характеризуя присущие научному мышлению поиски истины как

стремление достичь его согласия с реальностью, Фрейд относил к этому

направлению также и психоанализ, отступая, однако, от этого постулата в

практике собственных исследований, когда отдельные факты (почерпнутые

большей частью при анализе поведения невротиков) возводились в глобальные

конструкции, охватывающие, по существу, как все стороны индивидуального

поведения, так и многообразие феноменов культуры.

Затрагивая вопрос о философском мировоззрении (отграниченном от научного),

Фрейд резко критиковал приобретший на Западе влияние релятивизм, искавший

поддержку в новейших достижениях естественных наук (в частности, теории

относительности).

Одно из этих мировоззрений является как бы аналогом политического

анархизма, возможно, его эманацией. Такие интеллектуальные нигилисты,

конечно, были и раньше, но в настоящее время, кажется, теория

относительности современной физики ударила им в голову. Правда, они

исходят из науки, но стараются при этом вынудить ее к самоуничтожению, к

самоубийству, предписывают ей задачу убрать себя самое с дороги путем

опровержения ее притязаний. Часто при этом возникает впечатление, что этот

нигилизм лишь временная установка, нужная лишь при решении этой задачи.

Устранение науки освобождает место для распространения какого-нибудь

мистицизма или же вновь прежнего религиозного мировоззрения. Согласно

анархистскому учению, вообще нет никакой истины, никакого надежного

познания внешнего мира. То, что мы выдаем за научную истину, является

всего лишь продуктом наших собственных потребностей в той форме, в какой

они должны проявляться при меняющихся внешних условиях, т. е. опять-таки

иллюзией. В сущности, мы находим только то, что нам нужно, видим только

то, что хотим видеть. Мы не можем иначе. Поскольку критерий истины,

согласованность с внешним миром отпадает, то совершенно безразлично, каких

мнений мы придерживаемся. Все одинаково истинно и одинаково ложно. И никто

не имеет права уличать другого в заблуждении.

Для ума теоретико-познавательного склада было бы заманчиво проследить,

какими путями, какими софизмами анархистам удается приписать науке

подобные конечные результаты. Это натолкнуло бы на ситуацию, сходную с

ситуацией из известного примера: один житель Крита говорит: все жители

Крита - лжецы и т. д. Но у меня нет желания и способности пускаться в

более глубокие рассуждения. Могу лишь

сказать, анархическое учение звучит так неопровержимо, пока дело касается

мнений об абстрактных вещах; но оно отказывает при первом же шаге в

практическую жизнь. Ведь действиями людей руководят их мнения, знания, и

все тот же научный ум размышляет о строении атомов и о происхождении

человека и проектирует конструкцию способного выдержать нагрузку моста.

Если бы было действительно безразлично, что именно мы думаем, не было бы

никаких знаний, которые, по нашему мнению, согласуются с

действительностью, и мы могли бы с таким же успехом строить мосты из

картона, как и из камня, вводить больному дециграмм морфина вместо

сантиграмма, применять для наркоза слезоточивый газ вместо эфира. Но и

интеллектуальные анархисты отказались бы от такого практического

приложения своего учения(1).

Другого противника следует воспринимать гораздо более серьезно, и я и в

этом случае живейшим образом сожалею о недостаточности своей ориентировки.

Я предполагаю, что вы более меня сведущи в этом деле и давно выработали

отношение за или против марксизма. Исследования К. Маркса об экономической

структуре общества и влиянии различных экономических форм на все области

человеческой жизни завоевали в наше время неоспоримый авторитет. На-

- ---------------------------------------

(1) Об отношении Фрейда к субъективному идеализму (махизму). Среди

мировоззрений, которые противоречат научному, Фрейд разбирает такое,

"которое складывается в уме отвернувшегося от мира мыслителя". Называя

таких мыслителей "интеллектуальными нигилистами", Фрейд характеризует их

так: "...они исходят из науки, но стараются при этом вынудить ее к

самоуничтожению, к самоубийству, что освобождает место для мистицизма или

же религии". Согласно такому мировоззрению, по Фрейду, "нет никакой

истины, никакого надежного познания внешнего мира".

сколько они правильны или ошибочны в частностях, я, разумеется, не могу

знать. Видимо, и другим, лучше осведомленным, тоже не легче. В теории

Маркса мне чужды положения, согласно которым развитие общественных форм

является естественно-историческим процессом или изменения в социальных

слоях происходят в результате диалектического процесса. Я далеко не

убежден, что правильно понимаю эти утверждения, они и звучат не

"материалистично", а, скорее, отголоском той темной гегелевской философии,

через которую прошел и Маркс. Не знаю, как мне освободиться от своего

дилетантского мнения, привыкшего к тому, что образование классов в

обществе объясняется борьбой, которая с начала истории разыгрывается между

ордами людей, в чем-то отличавшихся друг от друга. Социальные различия

были, как я полагал, первоначально племенными или разовыми различиями.

Психологические факторы, такие, как мера конституционального стремления к

агрессии, а также устойчивость организации внутри орды, и факторы

материальные, как обладание лучшим оружием, определяли победу. В

совместной жизни на общей земле победители становились господами,

побежденные - рабами. При этом не нужно открывать никаких законов природы

или изменения в понятиях, напротив, неоспоримо влияние, которое

прогрессирующее овладение силами природы оказывает на социальные отношения

людей, всегда ставя вновь приобретенные средства власти на службу агрессии

и используя их друг против друга. Применение металла, бронзы, железа

положило конец целым культурным эпохам и их социальным учреждениям. Я

действительно думаю, что порох, огнестрельное оружие упразднили рыцарство

и господство знати и что русский деспотизм был обречен еще до проигранной

войны, поскольку никакой инцухт внутри господствующих в Европе семей

не мог произвести на свет род царей, способный противостоять взрывной силе

динамита.

Да, возможно, современный экономический кризис, последовавший за мировой

войной, есть лишь плата за последнюю грандиозную победу над природой, за

завоевание воздушного пространства. Это звучит не очень убедительно, но во

всяком случае первые звенья связи можно ясно распознать. Политика Англии

определялась безопасностью, которую гарантировало ей омывающее ее берега

море. В тот момент, когда Блерьо перелетел пролив Ла-Манш на аэроплане,

эта защитная изоляция была нарушена, а в ту ночь, когда в мирное время с

целью тренировки германский цеппелин кружил над Лондоном, война против

Германии была, по-видимому, решенным делом.* При этом не следует забывать

и об угрозе со стороны подводной лодки.

Мне почти стыдно затрагивать в беседе с вами столь важную и сложную тему в

таких поверхностных замечаниях; сознаю также, что не сказал вам ничего

нового. Я хочу лишь обратить ваше внимание на то, что отношение человека к

овладению природой, у которой он берет оружие против себя подобных,

неизбежно должно влиять и на его экономические учреждения. Мы, кажется,

далеко отошли от проблем мировоззрения, но мы скоро вернемся к ним. Сила

марксизма состоит, видимо, не в его понимании истории и основанном на нем

предсказании будущего, а в проницательном доказательстве неизбежного

влияния, которое оказывают экономические отношения людей на их

интеллектуальные, этические и эстетические установки. Этим вскрыт целый

ряд взаимосвязей и зависимостей, которые до сих пор почти совершенно не

осознавались.

- ---------------------------------------

* Так мне сообщили об этом в первый год войны из достоверных источников.

Но ведь нельзя предположить, что экономические мотивы являются

единственными, определяющими поведение людей в обществе. Уже тот

несомненный факт, что различные лица, расы, народы в одинаковых

экономических условиях ведут себя по-разному, исключает единовластие

экономических мотивов. Вообще непонятно, как можно обойти психологические

факторы, когда речь идет о реакциях живых человеческих существ, ведь дело

не только в том, что они уже участвовали в установлении этих экономических

отношений, и при их господстве люди не могут не вводить в игру свои

первоначальные влечения, свой инстинкт самосохранения, свое стремление к

агрессии, свою потребность любви, свое желание получать удовольствие и

избегать неудовольствия. В более раннем исследовании мы признали

действительным значительное притязание Сверх-Я, которое представляет

традиции и идеалы прошлого и какое-то время будет оказывать сопротивление

побуждениям, происходящим из новой экономической ситуации. Наконец,

давайте не будем забывать, что и в человеческой массе, которая подчинена

экономической необходимости, тоже происходит процесс культурного развития

- цивилизации, как говорят другие, - который, безусловно, подвержен

влиянию всех других факторов, но в своем происхождении, несомненно,

независим от них, сравним с органическим процессом и, очень может быть,

что он в состоянии, со своей стороны, воздействовать на другие факторы. Он

смещает цели влечений и делает так, что люди восстают против того, что

было для них до сих пор сносно; также, по-видимому, прогрессирующее

укрепление научного образа мышления является его существенной частью.

Если бы кто-нибудь был в состоянии показать, в частности, как эти

различные моменты, всеобщая человеческая инстинктивная

предрасположенность, ее

расовые различия и их культурные преобразования ведут себя в условиях

социального подчинения, профессиональной деятельности и возможностей

заработка, тормозят и стимулируют друг друга, если бы кто-нибудь мог это

сделать, то тогда он довел бы марксизм до подлинного обществоведения.

Потому что и социология, занимающаяся поведением людей в обществе, не

может быть ничем иным, как прикладной психологией. Ведь, строго говоря,

существуют только две науки: психология, чистая и прикладная, и

естествознание.

С вновь приобретенным взглядом на далеко идущее значение экономических

отношений появилось искушение предоставить их изменения не историческому

развитию, а провести в жизнь путем революционного вмешательства. В своем

осуществлении в русском большевизме теоретический марксизм нашел энергию,

законченность и исключительность мировоззрения, но одновременно и зловещее

подобие тому, против чего он борется. Будучи первоначально сам частью

науки, опираясь в своем осуществлении на науку и технику, он создал,

однако, запрет на мышление, который так же неумолим, как в свое время в

религии. Критические исследования марксистской теории запрещены, сомнения

в ее правильности караются так же, как когда-то еретичество каралось

католической церковью. Произведения Маркса как источник откровения заняли

место Библии и Корана, хотя они не менее свободны от противоречий и темных

мест, чем эти более древние священные книги.

И хотя практический марксизм безжалостно покончил со всеми

идеалистическими системами и иллюзиями, он сам развил иллюзии, которые не

менее спорны и бездоказательны, чем прежние. Он надеется в течение жизни

немногих поколений изменить чело-

веческую природу так, что при новом общественном строе совместная жизнь

людей почти не будет знать трений и что они без принуждения примут для

себя задачи труда. Между тем неизбежные в обществе ограничения влечений он

переносит на другие цели и направляет агрессивные наклонности, угрожающие

любому человеческому сообществу, вовне, хватается за враждебность бедных

Дата добавления: 2015-06-04