Лекции 1-35 38 страница. взгляды. Так, под влиянием изучения страха мы можем теперь к нашему

взгляды. Так, под влиянием изучения страха мы можем теперь к нашему

описанию Я добавить новую черту. Мы говорили, что Я слабо по сравнению с

Оно, является его верным слугой, старается провести в жизнь его

приказания, выполнить его требования. Мы не собираемся брать это

утверждение назад. Но с другой стороны, это Я - все-таки лучше

организованная, ориентированная на реальность часть Оно. Мы не должны

чересчур преувеличивать обособленность обоих, а также удивляться, если Я,

со своей стороны, удается оказать влияние на процессы в Оно. Я полагаю,

что Я осуществляет это влияние, заставляя действовать посред-

ством сигнала страха почти всемогущий принцип удовольствия -

неудовольствия. Впрочем, непосредственно после этого оно опять

обнаруживает свою слабость, отказываясь из-за акта вытеснения от части

своей организации и допуская, чтобы вытесненное влечение длительное время

оставалось без его влияния.

А теперь еще только одно замечание по проблеме страха. В наших руках

невротический страх превратился в реальный страх, в страх перед

определенными внешними ситуациями опасности. Но на этом нельзя

останавливаться, мы должны сделать следующий шаг, однако это будет шаг

назад. Спросим себя, что, собственно говоря, является опасным, чего боится

человек в таких ситуациях опасности? Очевидно, не ущерба, о котором можно

судить объективно и который психологически мог бы совершенно ничего не

значить, а того, что причиняется им в душевной жизни. Рождение, например,

прообраз нашего состояния страха, само по себе вряд ли может

рассматриваться как ущерб, хотя опасность повреждений при этом есть.

Существенным в рождении, как и в любой ситуации опасности, является то,

что в душевном переживании оно вызывает состояние высоконапряженного

возбуждения, которое воспринимается как неудовольствие и с которым человек

не может справиться путем разрядки. Назвав состояние, при котором усилия

принципа удовольствия терпят неудачу, травматическим фактором, мы приходим

через ряд невротический страх - реальный страх - опасная ситуация к

простому положению: то, что вызывает боязнь, предмет страха, - это каждый

раз появление травматического фактора, который не может быть устранен

действием принципа удовольствия. Мы сразу же понимаем, что благодаря

наличию принципа удовольствия мы застрахованы не от объективного ущерба, а

только от определенного

ущерба нашей психической экономии. От принципа удовольствия до инстинкта

самосохранения долгий путь, многого не хватает для того, чтобы их цели с

самого начала совпадали. Но мы видим также кое-что другое: возможно, это

то решение, которое мы ищем. А именно: здесь везде речь идет об

относительных количествах. Только величина суммы возбуждения приводит к

травматическому фактору, парализует работу принципа удовольствия, придает

ситуации опасности ее значение. А если это так, если эта загадка

устраняется таким прозаическим образом, то почему не может быть того,

чтобы подобные травматические факторы возникли в душевной жизни независимо

от предполагаемых опасных ситуаций, при которых страх пробуждается не как

сигнал, а возникает заново на ином основании? Клинический опыт с

определенностью подтверждает, что это действительно так. Только более

поздние вытеснения открывают описанный нами механизм, при котором страх

пробуждается как сигнал какой-то более ранней ситуации опасности; первые и

первоначальные из них возникают прямо при встрече Я со сверхсильным

притязанием либидо из травматических факторов, они заново образуют свой

страх, хотя и по прообразу рождения. То же самое можно отнести и к

развитию страха при неврозе страха из-за соматического нарушения

сексуальной функции. То, что это само либидо, превращенное при этом в

страх, мы не будем больше утверждать. Но я не вижу никаких возражений

против признания двоякого происхождения страха, то как прямого следствия

травматического фактора, то как сигнала о том, что возникает угроза

повторения этого фактора.

Уважаемые дамы и господа! Вы, конечно, рады тому, что вам не придется

более ничего выслушивать о страхе. Но это дела не меняет, ибо дальнейшее не

лучше того. Я намерен сегодня же ввести вас в область теории либидо или

теории влечений, где тоже, кажется, появилось кое-что новое. Не хочу

сказать, что мы достигли здесь настолько больших успехов, чтобы стоило

прилагать усилия для усвоения всего этого. Нет, это такая область, где мы

с трудом ориентируемся и достигаем понимания; вы будете лишь свидетелями

наших усилий и здесь мне тоже придется вернуться, кстати, к тому, о чем я

говорил раньше.

Теория влечений - это, так сказать, наша мифология. Влечения - мифические

существа, грандиозные в своей неопределенности. Мы в нашей работе ни на

минуту не можем упускать их из виду и при этом никогда не уверены, что

видим их ясно. Вы знаете, как обыденное мышление объясняет влечение.

Предполагается гораздо большее количество разнообразных влечений, чем это

нужно: влечение к самоутверждению, подражанию, игре, общению и многие им

подобные. Их как бы принимают к сведению, дают каждому из них выполнять

свою функцию и затем опять их отстраняют. Нам всегда казалось, что за

этими многочисленными мелкими заимствованными влечениями скрывается нечто

серьезное и могущественное, к чему мы желали бы осторожно приблизиться.

Наш первый шаг был весьма скромным. Мы сказали себе, что, вероятно, не

запутаемся, если для начала выделим два основных влечения, вида влечений

или группы влечений по двум большим потребностям: голод и любовь. Как бы

ревностно мы ни защищали в иных случаях независимость психологии от любой

другой науки, здесь мы все-таки находимся в плену незыблемого

биологического факта, согласно которому отдельное живое существо служит

двум намерениям, самосохранению и сохранению вида, кажущимся независимыми

друг от друга, которые, насколько нам извест-

но, пока еще не сведены к единому источнику и интересы которых в животной

жизни часто противоречат друг другу. Мы как бы занимаемся здесь собственно

биологической психологией, изучаем психические явления, сопровождающие

биологические процессы. В качестве примеров этого рода в психоанализе

представлены "влечения Я* и "сексуальные влечения". К первым мы причисляем

все, что относится к сохранению, утверждению, возвышению личности. В

последние мы вкладывали то богатство содержания, которого требует детская

извращенная сексуальная жизнь. Познакомившись при изучении неврозов с Я

как с ограничивающей, вытесняющей силой, а с сексуальными стремлениями как

с подвергающимися ограничению и вытеснению, мы полагали, что нащупали не

только различие, но и конфликт между обеими группами влечений. Предметом

нашего изучения сначала были только сексуальные влечения, энергию которых

мы назвали "либидо". На их примере мы попытались прояснить наши

представления о том, что такое влечение и что ему можно приписать. Таково

значение теории либидо.

Итак, влечение отличается от раздражения тем, что оно происходит из

источников раздражения внутри тела, действует как постоянная сила и что

человек не может спастись от него бегством, как это можно сделать при

внешнем раздражении. Во влечении можно различить источник, объект и цель.

Источником является состояние возбуждения в теле, целью - устранение этого

возбуждения, на пути от источника к цели влечение становится психически

действенным. Мы представляем себе его как определенное количество энергии,

которое действует в определенном направлении. Этому действию дано название

"влечение" (Trieb). Влечения бывают активными и пассивными; точнее было бы

сказать: есть активные и пассивные

цели влечения; для достижения пассивной цели тоже нужна затрата

активности. Достигаемая цель может быть в собственном теле, но, как

правило, включается внешний объект, благодаря которому влечение достигает

внешней цели; его внутренней целью остается всякий раз изменение тела,

воспринимаемое как удовлетворение. Придает ли отношение к соматическому

источнику какую-либо специфику влечению и какую, остается для нас неясным.

То, что влечения из одного источника примыкают к таковым из других

источников и разделяют их дальнейшую судьбу и что вообще удовлетворение

одного влечения может быть заменено другим, это - по свидетельству

аналитического опыта - несомненные факты. Признаемся только, что мы не

особенно хорошо понимаем их. Отношение влечения к цели и объекту тоже

допускает изменения, оба могут быть заменены другими, но все-таки

отношение к объекту легче ослабить. Определенный характер модификации цели

и смены объекта, при которой учитывается наша социальная оценка, мы

выделяем как сублимацию. Кроме того, мы имеем основание различать еще

влечения, задержанные на пути к цели (zielgehemmte), влечения из хорошо

известных источников с недвусмысленной целью, задержавшиеся, однако, на

пути к удовлетворению, в результате чего наступает длительная

привязанность к объекту и устойчивое стремление. Такого рода, например,

отношение нежности, которое несомненно происходит из сексуальной

потребности и обычно отказывается от своего удовлетворения. Можете себе

представить, сколько еще свойств и судеб влечений остается за пределами

нашего понимания; здесь необходимо также напомнить о различии между

сексуальными влечениями и инстинктами самосохранения, которое имело бы

чрезвычайное теоретическое значение, если бы относилось

ко всей группе. Сексуальные влечения поражают нас своей пластичностью,

способностью менять свои цели, своей замещаемостью, тем, что

удовлетворение одного влечения позволяет замещение другим, а также своей

отсроченностью, хорошим примером которой являются именно задержанные на

пути к цели влечения. В этих качествах мы хотели бы отказать инстинктам

самосохранения, сказав о них, что они непреклонны, безотлагательны,

императивны совсем другим образом и имеют совсем другое отношение как к

вытеснению, так и к страху. Однако следующее размышление говорит нам, что

это исключительное положение занимают не все влечения Я, а только голод и

жажда и что, очевидно, оно обосновано особенностью источников влечений.

Впечатление запутанности возникает еще и потому, что мы не рассмотрели

отдельно, какие изменения претерпевают влечения, первоначально

принадлежавшие Оно, под влиянием организованного Я.

Мы находимся на более твердой почве, когда исследуем, каким образом

влечения служат сексуальной функции. Здесь мы получили решающие данные,

которые и для вас не новы. Ведь сексуальное влечение узнается не по тому,

что ему с самого начала свойственна устремленность к цели сексуальной

функции - соединению двух половых клеток, но мы видим большое количество

частных влечений, которые довольно независимо друг от друга стремятся к

удовлетворению и находят это удовлетворение в чем-то, что мы можем назвать

удовольствием от функционирования органов (Organlust). Гениталии являются

среди этих эрогенных зон самыми поздними, удовольствию от функционирования

этих органов нельзя более отказывать в названии сексуальное наслаждение.

Не все из этих стремящихся к наслаждению побуждений включают-

ся в окончательную организацию сексуальной функции. Некоторые из них

устраняются как непригодные вытеснением или каким-либо другим способом,

некоторые уводятся от своей цели уже упомянутым особым образом и

используются для усиления иных побуждений, другие остаются на

второстепенных ролях, служа осуществлению вводных актов, вызывая

предварительное удовольствие. Вы узнали, что в этом длительном развитии

можно усмотреть несколько фаз предшествующей организации, а также то,

каким образом из развития сексуальной функции объясняются ее отклонения и

задержки. Первую из этих прегенитальных фаз мы называем оральной, потому

что в соответствии с питанием грудного младенца эрогенная зона рта

доминирует также и в том, что можно назвать сексуальной деятельностью

этого периода жизни. На второй ступени на первый план выдвигаются

садистские и анальные импульсы, конечно же, в связи с появлением зубов,

усилением мускулатуры и овладением функциями сфинктера. Как раз об этой

примечательной ступени развития мы узнали много интересных подробностей.

Третья фаза - фаллическая, в которой у обоих полов мужской член и то, что

ему соответствует у девочек, приобретает значение, которое нельзя не

заметить. Название генитальная фаза мы оставили для окончательной

сексуальной организации, которая устанавливается после половой зрелости,

когда женские половые органы находят такое же признание, какое мужские

получили уже давно.

Все это повторение давно известного. Не думайте только, что все то, о чем

я на этот раз не сказал, утратило свое значение. Это повторение было нужно

для того, чтобы перейти к сообщениям об изменениях в наших взглядах. Мы

можем похвалиться, что как раз о ранних организациях либидо мы узнали

много но-

вого, а значение прежнего поняли яснее, что я и хочу продемонстрировать

вам, по крайней мере, на отдельных примерах. В 1924 г. Абрахам показал,

что в садистско-анальной фазе можно различить две ступени. На более ранней

из них господствуют деструктивные тенденции уничтожения и утраты, на более

поздней - дружественные объекту тенденции удержания и обладания. Таким

образом, в середине этой фазы впервые появляется внимание к объекту как

предвестник более поздней любовной привязанности (Liebesbesetzung). Мы

вправе также предположить такое разделение и на первой оральной фазе. На

первой ступени речь идет об оральном поглощении, никакой амбивалентности

по отношению к объекту материнской груди нет. Вторую ступень, отмеченную

появлением кусательной деятельности, можно назвать орально-садистской; она

впервые обнаруживает проявления амбивалентности, которые на следующей,

садистско-анальной фазе становятся намного отчетливей. Ценность этой новой

классификации обнаруживается особенно тогда, когда при определенных

неврозах - неврозе навязчивых состояний, меланхолии - ищут значение

предрасположенности в развитии либидо. Вернитесь здесь мысленно к тому,

что мы узнали о связи фиксации либидо, предрасположенности и регрессии.

Наше отношение к фазам организации либидо вообще немного изменилось. Если

раньше мы прежде всего подчеркивали, как одна из них исчезает при

наступлении следующей, то теперь наше внимание привлекают факты,

показывающие, сколько от каждой более ранней фазы сохранилось наряду с

более поздними образованиями, скрыто за ними и насколько длительное

представительство получают они в бюджете либидо и в характере индивидуума.

Еще более значительными стали данные, показавшие нам, как

часто в патологических условиях происходят регрессии к более ранним фазам

и что определенные регрессии характерны для определенных форм болезни. Но

я не могу здесь это обсуждать; это относится к специальной психологии

неврозов.

Метаморфозы влечений и сходные процессы мы смогли изучить, в частности, на

анальной эротике, на возбуждениях из источников эрогенной анальной зоны и

были поражены тем, какое разнообразное использование находят эти влечения.

Возможно, нелегко освободиться от недооценки именно этой зоны в процессе

развития. Поэтому позволим Абрахаму (1924) напомнить нам, что анус

эмбриологически соответствует первоначальному рту, который сместился на

конец прямой кишки. Далее мы узнаем, что с обесцениванием собственного

кала, экскрементов, этот инстинктивный интерес переходит от анального

источника на объекты, которые могут даваться в качестве подарка. И это

справедливо, потому что кал был первым подарком, который мог сделать

грудной младенец, отрывая его от себя из любви к ухаживающей за ним

женщине. В дальнейшем, совершенно аналогично изменению значений в развитии

языка, этот прежний интерес к калу превращается в привлекательность золота

и денег, а также способствует аффективному наполнению понятий ребенок и

пенис. По убеждению всех детей, которые долго придерживаются теории

клоаки, ребенок рождается как кусок кала из прямой кишки; дефекация

является прообразом акта рождения. Но и пенис тоже имеет своего

предшественника в столбе кала, который заполняет и раздражает слизистую

оболочку внутренней стороны прямой кишки. Если ребенок, хотя и неохотно,

но все-таки признал, что есть человеческие существа, которые этим членом

не обладают, то пенис кажется ему чем-то отделяемым от тела и приобретает

несомненную аналогию с экскрементом, который

был первой телесной частью, от которой надо было отказаться. Таким

образом, большая часть анальной эротики переносится на пенис, но интерес к

этой части тела, кроме анально-эротического, имеет, видимо, еще более

мощный оральный корень, так как после прекращения кормления пенис

наследует также кое-что от соска груди материнского органа.

Невозможно ориентироваться в фантазиях, причудах, возникающих под влиянием

бессознательного, и в языке симптомов человека, если не знать этих глубоко

лежащих связей. Кал - золото - подарок - ребенок - пенис выступают здесь

как равнозначные и представляются общими символами. Не забывайте также,

что я могу сделать вам лишь далеко не полные сообщения. Могу прибавить

лишь вскользь, что появляющийся позднее интерес к влагалищу имеет в

основном анально-эротическое происхождение. Это неудивительно, так как

влагалище, по удачному выражению Лу Андреа-Саломе (1916), "взято напрокат"

у прямой кишки; в жизни гомосексуалистов, которые не прошли определенной

части сексуального развития, оно и представлено прямой кишкой. В

сновидениях часто возникает помещение, которое раньше было единым, а

теперь разделено стеной или наоборот. При этом всегда имеется в виду

отношение влагалища к прямой кишке. Мы можем также очень хорошо

проследить, как у девушки совершенно не женственное желание обладать

пенисом обычно превращается в желание иметь ребенка, а затем и мужчину как

носителя пениса и дающего ребенка, так что и здесь видно, как часть

первоначально анально-эротического интереса участвует в более поздней

генитальной организации.

Во время изучения прегенитальных фаз либидо мы приобрели несколько новый

взгляд на формирование характера. Мы обратили внимание на триаду свойств,

которые довольно часто проявляются вместе: аккуратность, бережливость и

упрямство, - и из анализа таких людей заключили, что эти свойства

обусловлены истощением и иным использованием их анальной эротики. Таким

образом, когда мы видим такое примечательное соединение, мы говорим об

анальном характере, и определенным образом противопоставляем анальный

характер неразвитой анальной эротике. Подобное, а может быть, и еще более

тесное отношение находим мы между честолюбием и уретральной эротикой.

Примечательный намек на эту связь мы берем из легенды, согласно которой

Александр Македонский родился в ту же ночь, когда некий Герострат из жажды

славы поджег изумительный храм Артемиды Эфесской. Может показаться, что

древним эта связь была небезызвестна! Ведь вы знаете, насколько

мочеиспускание связано с огнем и тушением огня. Мы, конечно, предполагаем,

что и другие свойства характера подобным же образом обнаружатся в осадках

(Niederschlage), реактивных образованиях определенных прегенитальных

формаций либидо, но не можем этого пока показать.

Теперь же самое время вернуться к истории, а также к теме и снова взяться

за самые общие проблемы жизни влечений. В основе нашей теории либидо

сначала лежало противопоставление влечений Я и сексуальных влечений. Когда

позднее мы начали изучать само Я и поняли основной принцип нарциссизма,

само это различие потеряло свою почву. В редких случаях можно признать,

что Я берет само себя в качестве объекта, ведет себя так, как будто оно

влюблено в самое себя. Отсюда и заимствованное из греческой легенды

название - нарциссизм. Но это лишь крайнее преувеличение нормального

положения вещей. Начинаешь понимать, что Я является всегда основным

резервуаром либидо, из которого объекты заполняются

либидо и куда это либидо снова возвращается, в то время как большая его

часть постоянно пребывает в Я. Итак, идет беспрестанное превращение

Я-либидо в объект-либидо и объект-либидо в Я-либидо. Но оба они могут и не

различаться по своей природе, тогда не имеет смысла отделять энергию

одного от энергии другого, можно опустить название либидо или вообще

употреблять его как равнозначное психической энергии.

Мы недолго оставались на этой точке зрения. Предчувствие какого-то

антагонизма в рамках инстинктивной жизни скоро нашло другое, еще более

резкое выражение. Мне не хотелось бы излагать вам, как мы постепенно

подходили к этому новому положению в теории влечений; оно тоже

основывается главным образом на биологических данных; я расскажу вам о нем

как о готовом результате. Предположим, что есть два различных по сути вида

влечений: сексуальные влечения, понимаемые в широком смысле. Эрос, если вы

предпочитаете это название, и агрессивные влечения, цель которых -

разрушение. В таком виде вы вряд ли сочтете это за новость, это покажется

вам попыткой теоретически облагородить банальную противоположность любви и

ненависти, которая, возможно, совпадает с аналогичной полярностью

притяжения - отталкивания, которую физики предполагают существующей в

неорганическом мире(1). Но примечательно, что наше положение многими

воспринимается как новость, причем очень нежелательная новость, которую

как можно скорее следует устранить. Я полагаю, что в этом неприятии

проявляется сильный аф-

- ---------------------------------------

(1) Попытка Фрейда объяснить характер взаимоотношений людей, их позитивные

и негативные чувства (любовь и ненависть, симпатии и антипатии) по образу

и подобию притяжения и отталкивания в физическом мире является грубо

механистической, полностью игнорирующей своеобразие и богатство

эмоциональной сферы личности и ее отношений к другим людям.

Вводя, наряду с сексуальным влечением, в качестве основной побудительной

силы поведения людей инстинкт агрессии, Фрейд пришел к ложным выводам о

причинах личных и социальных конфликтов, об источниках войн, расовой

ненависти и других антигуманных явлений, имеющих в действительности

общественно-исторические причины.

Эти положения Фрейда свидетельствуют о его биологизаторском подходе к

мотивации человеческого поведения, об игнорировании ее зависимости от

усваиваемых личностью нравственных норм.

фективный фактор. Почему нам понадобилось так много времени, чтобы

решиться признать существование стремления к агрессии, почему очевидные и

общеизвестные факты не использовать без промедления для теории? Если

приписать такой инстинкт животным, то вряд ли это встретит сопротивление.

Но включить его в человеческую конституцию кажется фривольным: слишком

многим религиозным предпосылкам и социальным условностям это противоречит.

Нет, человек должен быть по своей природе добрым или, по крайней мере,

добродушным. Если же он иногда и проявляет себя грубым, жестоким

насильником, то это временные затемнения в его эмоциональной жизни, часто

спровоцированные, возможно, лишь следствие нецелесообразного общественного

устройства, в котором он до сих пор находился.

То, о чем повествует нам история и что нам самим довелось пережить, к

сожалению, не подтверждает сказанное, а скорее подкрепляет суждение о том,

что вера в "доброту" человеческой натуры является одной из самых худших

иллюзий, от которых человек ожидает улучшения и облегчения своей жизни, в

то время как в действительности они наносят только вред. Нет нужды

продолжать эту полемику, ибо не только уроки ис-

тории и жизненный опыт говорят в пользу нашего предположения, что в

человеке таится особый инстинкт - агрессии и разрушения, это подтверждают

и общие рассуждения, к которым нас привело признание феноменов садизма и

мазохизма. Вы знаете, что мы называем сексуальное удовлетворение садизмом,

если оно связано с условием, что сексуальный объект испытывает боль,

истязания и унижения, и мазохизмом, когда имеется потребность самому быть

объектом истязания. Вы знаете также, что определенная примесь этих обоих

стремлений включается и в нормальные сексуальные отношения и что мы

называем их извращениями, если они оттесняют все прочие сексуальные цепи,

ставя на их место свои собственные. Едва ли от вас ускользнуло то, что

садизм имеет более интимное отношение к мужественности, а мазохизм к

женственности, как будто здесь имеется какое-то тайное родство, хотя я

сразу же должен вам сказать, что дальше в этом вопросе мы не продвинулись.

Оба они - садизм и мазохизм - являются для теории либидо весьма

загадочными феноменами, особенно мазохизм, и вполне в порядке вещей, когда

то, что для одной теории было камнем преткновения, должно стать для

другой, ее заменяющей, краеугольным камнем.

Итак, мы считаем, что в садизме и мазохизме мы имеем два замечательных

примера слияния обоих видов влечений. Эроса и агрессии; предположим же

теперь, что это отношение является примером того, что все инстинктивные

побуждения, которые мы можем изучить, состоят из таких смесей или сплавов

обоих видов влечений. Конечно, в самых разнообразных соотношениях. При

этом эротические влечения как бы вводят в смесь многообразие своих

сексуальных целей, в то время как другие допускают смягчения и градации

своей однообразной тенденции. Этим предположением мы открываем перспективу

для исследо-

ваний, которые когда-нибудь приобретут большое значение для понимания

патологических процессов. Ведь смеси могут тоже распадаться, и такой

распад может иметь самые тяжелые последствия для функции. Но эти взгляды

еще слишком новы, никто до сих пор не пытался использовать их в работе.

Вернемся к особой проблеме, которую открывает нам мазохизм. Если мы на

время не будем принимать во внимание его эротический компонент, то он

будет для нас ручательством существования стремления, имеющего целью

саморазрушение. Если и для влечения к разрушению верно то, что Я - здесь

мы больше имеем в виду Око, всю личность - первоначально включает в себя

все инстинктивные побуждения, то получается, что мазохизм старше садизма,

садизм же является направленным вовне влечением к разрушению, которое,

таким образом, приобретает агрессивный характер. Сколько-то от

первоначального влечения к разрушению остается еще внутри; кажется, что мы

можем его воспринять лишь при этих двух условиях - если оно соединяется с

эротическими влечениями в мазохизме или если оно как агрессия направлено

против внешнего мира - с большим или меньшим эротическим добавлением.

Напрашивается мысль о значимости невозможности найти удовлетворение

агрессии во внешнем мире, так как она наталкивается на реальные

препятствия. Тогда она, возможно, отступит назад, увеличив силу

господствующего внутри саморазрушения. Мы еще увидим, что это происходит

действительно так и насколько важен этот вопрос. Не нашедшая выхода

агрессия может означать тяжелое повреждение; все выглядит так, как будто

нужно разрушить другое и других, чтобы не разрушить самого себя, чтобы

оградить себя от стремления к саморазрушению. Поистине печальное открытие

для моралиста!

Но моралист еще долго будет утешаться невероятностью наших умозаключений.

Странное стремление заниматься разрушением своего собственного

органического обиталища! Правда, поэты говорят о таких вещах, но поэты

народ безответственный, пользующийся своими привилегиями. Собственно

Дата добавления: 2015-06-04