Отрасли социологии и психологии 6 страница

По Гоулднеру, существует два вида реальности - ролевая и персональная. Ролевая реальность включает профессиональные нормы, приемы, стереотипы, позаимствованные из научной литературы или из общения с коллегами. Фактами такой реальности выступают только те события, которые получили научную интерпретацию и выражены через социологические переменные. Что проходит мимо научного сита, не относится к реальности в профессиональном смысле слова. Персональная реальность состоит из фактов, почерпнутых из повседневного окружения социолога. Как простой смертный, социолог видит, слышит, чувствует, понимает одни явления и пропускает мимо другие. Каждый факт получает обыденную интерпретацию в терминах его национальной культуры и тех стереотипов, которые господствуют в его социальном классе.

Оба вида реальности дополняют друг друга, но и соперничают между собой. Более того, социолог постоянно перепроверяет одни факты при помощи других. Обыденные факты вызывают его подозрение в силу своей эмпирической неподтвержденности, а научные - в силу абстрактной оторванности от жизни, неуатентичности жизненной реальности. Когда отечественные социологи пишут об актуальности темы исследования, они имеют в виду под этим соответствие научных фактов жизненным реалиям.

Оба вида реальности, которым социолог доверяет в равной мере, тесно переплетены в его научной практике. Так было всегда. К примеру, источником теории бюрократии М. Вебера служили факты, позаимствованные им из исторической литературы, и <свидетельства из первых рук>, полученные им лично при знакомстве с немецкой бюрократией на практике. В случае с М. Вебером персональная реальность получала даже преимущества перед ролевой реальностью: личные впечатления от деятельности неповоротливых госчиновников заложили фундамент его учения, на который позже надстраивались знания, добытые из литературы. В результате получилась самая плодотворная из существующих теория бюрократии.

Согласно А. Гоулднеру, теория, представляющая только научные факты, вряд ли получит широкое признание, поскольку не будет понятна широкой общественности, разговаривающей на языке обыденной (персональной) реальности. Так и произошло с американской академической социологией. Увлекшись математизацией и научной терминологией, социологи стали недоступны пониманию среднего класса Америки, идеологией которого всю жизнь была социология. Социология превратилась в искусство ради искусства, понятное только избранным.

Другой недостаток <однореальной> теории заключается в том, что заказчики социальной теории - предприниматели, госслужащие, частные клиенты, обитающие в персональной реальности, - не только не поймут работы академических социологов, но не смогут внедрить практические рекомендации ученых. В таком случае лишается смысла само существование социологии как науки, призванной не только описывать, но отчасти и изменять общество.

Однако теряет смысл и такая социология, которая оперирует только фактами обыденной реальности. Составленная из них теория представляет всего лишь перестановку известных всем по жизненному опыту событий и явлений. Она ничему новому не учит. Когда к директору завода, попросившему дать социальный диагноз предприятия, является социолог, оперирующий только фактами обыденной реальности, тот удивляется: ничего нового, чего он не знал бы по собственному опыту, ученый сообщить не может.

Оперирование исключительно уровнем персональной реальности чревато гиперболизацией обыденных представлений. Классовым предрассудкам ученый придает статус конечной истины, полагая, к примеру, что социальная закономерность выражается в неуклонном росте бедности, безработицы или преступности. Хотя на самом деле социолог <обнаучил> небольшой исторический промежуток времени и опыт нескольких регионов. Он может заявить о том, что с нарастанием социальной напряженности в обществе неизбежно нарастает революционная ситуация. Но проходит время, и предсказанные события не осуществляются. Оказывается, ученый выявлял свою закономерность на опыте своих близких и знакомых, разговоров с соседями и чтения прессы, но не учел множество других факторов, давно уже установленных точной наукой.

Дилетантское теоретизирование неизбежно возникает на том историческом этапе, когда наука не накопила достаточного количества научно обоснованных фактов и соответствующих им теоретических концепций. Учения Маркса, Сен-Симона, Конта, которые мы называем сегодня утопическими, т.е. несбывшимися, во многом грешили этим недостатком. Дилетантизм может явиться следствием недостаточной квалификации социолога, незнакомства с научной литературой, мировым опытом. Полагаясь лишь на свою интуицию, он спешит построить глобальные обобщения, которые часто предлагает в качестве практических рекомендаций.

Как избавиться от дилетантизма в науке и гиперболизации персональной реальности? Только единственным способом - использовать научный метод. И главным среди них является выборочный. Определив генеральную и выборочную совокупности, построив теоретическую модель предмета исследования, описывающую только этот, конкретно взятый фрагмент реальности, социолог, опросив респондентов, приходит к выводам, которые справедливы только для совокупности опрошенных. Хотя он распространяет свои обобщения на всю генеральную совокупность, которая, в свою очередь, высвечивает не всю, но лишь часть социальной реальности, его выводы носят вероятностный характер. Они предположительно свидетельствуют, что социальный процесс в принципе может протекать указанным способом. Чем хуже поработал социолог с выборкой и инструментарием, тем менее достоверными считаются его обобщения.

Если социолог обследовал рабочих судостроительной промышленности, изучив одно предприятие, а свои выводы распространяет на всех рабочих или на всех занятых в народном хозяйстве, то их можно сразу выбрасывать в мусорную корзину. Только выборка, построенная по строго научным критериям, умеряет теоретические амбиции социолога. Но даже и она не в силах предохранить его от ошибки, если социолог при хорошей выборке составляет никудышные гипотезы или не умеет их проверить. С каждым шагом в глубь явлений у непрофессионала, подобно снежному кому, нарастают ошибки. Профессиональная подготовка необходима ученому для того, чтобы он, использовав в совокупности факты ролевой и персональной реальности, квалифицированно смог их проверить, используя наработанные другими профессионалами научные технологии.

При помощи выборочного опроса социологи пытаются проверить следствия из научной теории. Если теория построена преимущественно из суждений о персональной реальности, то она не выдержит объективной проверки.

Индивид верит в коллективную модель даже сильнее, чем в личную теорию. Коллективные суждения - наиболее устойчивые элементы персональной реальности.

Понятно, что человек с улицы, оперирующий набором классовых, партийных или национальных стереотипов и строящий из них подходящую к случаю теорию, не способен получить результаты, которые сослужат пользу другим людям. Кухонные теории годятся для личных целей, общения в кругу близких и друзей, в лучшем случае для демонстрации своего интеллекта, но не для развития науки.

Помимо понятий персональной и ролевой реальности А.Гоулднер, объясняя природу социальной теории, оперирует термином <инфраструктура теории> и <субтеоретический контекст>. Что скрывается за сложными категориями?

Исходное пространство для нашего теоретизирования формируется не ближайшим окружением, а обществом и культурой в целом. Они и выступают в роли субтеоретического контекста, который задает тон и направление нашим суждениям помимо нашей воли и желаний. Мы пленники общественных заблуждений. Социолог, обращаясь в собственному жизненному опыту за вдохновением, даже не в состоянии оценить влияние окружения, отфильтровать из него лишнее.

Социолог, как и простой смертный, постоянно общается с домашними, коллегами, посторонними, обсуждая с ними свои идеи или выслушивая их точку зрения. Они выступают незримыми помощниками в построении его теории, своеобразными подсказчиками, которым часто доверяют даже больше, чем проверенным научным фактам. На коллегах, друзьях или родственниках ученый в неформальной обстановке проверяет достоверность своих идей. Окружающие подсказывают нам, что факты не соответствуют реальности. В их число входят те, у кого социолог учился и кого он учит сейчас, с кем соперничал и боролся на научном фронте и кто поддерживал его позицию.

Собственное исследование ученого становится частью персональной реальности, хотя таковой не являются исследования его коллег. Теория - это на самом деле групповой продукт, а сам автор - лишь его эмблема. Авторство, полагает Гоулднер, в определенной мере всегда условно. За ним скрывается субтеория или инфраструктура теории.

Социолог не может избавиться от дуализма реальности. Его суть выражается так: собственное поведение социолога отличается от поведения тех, кого он изучает. Когда социолог думает о самом себе, он неявно подразумевает, что человек сам творит свою культуру. Но когда он изучает других людей, то неявно исходит из посылки о том, что человек - продукт культуры и социальной среды общества.

Рабочая посылка социолога, выступающего за автономию своей дисциплины, базируется на его свободе от социального давления, реальность и незыблемость которого он провозглашает, когда говорит о поведении других людей. В конечном итоге он демонстрирует противоречие: они зависят от общества, я - свободен от него.

Социолог решает дилемму таким образом, что разрывает обе части и приписывает их разным субъектам - себе и другим. Эти части настолько разные, что объединить их просто невозможно. В результате формируется раздвоенный образ сознания социолога: свободное <я> неявно подразумевает элиту, к которой социолог незримо относит себя, и своих коллег-ученых, а несвободное <они> ассоциируется у него с массой, которая выражается понятием <другие>1.

Скажем, о чем умолчал Гоулднер. Социолог посматривает несколько свысока на других не потому, что он - высокомерный индивид. Будучи обычным человеком, он воспринимает других как обычных людей и солидаризируется с ними в рамках своей персональной реальности. В толпе спешащих на работу и толкающихся людей социолог, как и все мы, вовсе не чувствует своей выделенности. Однако его ролевая, или профессиональная, реальность вынуждает оперировать людьми как статистическими величинами. Социолог, в отличие от психолога, не занимается внутренней индивидуальностью человека. Социолога интересуют повторяющиеся, сходные черты в других людях. Через процентные распределения анкетной информации неповторимые черты людей стандартизируются, стираются, превращаясь в средние величины. Поэтому правильнее говорить о дуализме двух типов реальности, а не о противоречии в рамках одной, как можно подумать, читая Гоулднера.

Методологический дуализм - причина того, почему издают два вида книг: попроще для обывателей и посложнее для профессионалов. И в этом американский социолог прав. Действительно, социолог рассуждает на непонятном для обывателя языке переменных и вероятностей. Когда же он <опускается> до социологической публицистики, интересующей обывателя, на него начинают шикать коллеги. Социолог всегда находится в двойственной позиции - он желает быть понятным одновременно и обывателями, и профессионалами, иначе говоря, он хочет быть широко известным и в то же время не потерять уважение коллег-профессионалов. Редко кому удается гармонично сочетать две противоречивые системы требований. Стремясь приобрести популярность, социологу приходится отказаться от части научной истины в пользу политических оценок. Но когда он входит в сообщество профессионалов, он обязан отказаться от политических пристрастий ради соблюдения научной истины.

Социологическое исследование - это конкретная разновидность научного исследования вообще. Стало быть, оно должно и не может не подчиняться общенаучным требованиям, главное среди которых - вычленение истинных фактов из моря ложных заблуждений и критическая проверка полученных знаний на предмет их соответствия уже добытым и проверенным ранее научным знаниям. <Критика> по-гречески значит <суд> и <разделение>: суд над неправдой, разделение истины и лжи. В древней христианской аскетике discretio есть название христианской добродетели: рассудительность. Критика считалась первейшей интеллектуальной добродетелью ученого.

Со времен Геродота, Фукидида, Ксенофонта и Сократа искусство исследователя заключалось в том, чтобы с помощью тщательно построенного <опросника> и на основе <показательной выборки> (будь то опрос Ксенофонтом подчиненных ему солдат - участников похода Кира Младшего против Артаксеркса II при их отступлении к Черному морю или же афинских граждан о наилучшем социальном устройстве государства и душевных свойствах его членов) извлечь эпистему (episthmh) - истинное, подлинное знание из мнения (doxa - докса)1.

Позиция ученого в гуманитарной сфере науки несколько отличается от позиции ученого в области естественнонаучных и технических дисциплин. В философии, социологии, политологии, экономике знающий исследователь одновременно означает оценивающий события исследователь. Ведь критика означает не только рассудительность, но критичность по отношению к окружающей реальности. Познанный материал должен быть тщательно взвешен, философски осмыслен, критически оценен социологом.

Правда, надо заметить, что проблема вынесения критической оценки в гуманитарных науках не так проста, как может показаться. На протяжении ста лет о проблеме ценностей и оценок в методологии идет среди ученых нешуточный спор. Для социологии первым его ясно озвучил в начале столетия Макс Вебер. Он предлагал различать два похожих явления:

? вынесение оценочных суждений;

? отнесение к ценностям.

Первое в науке категорически запрещается, второе не только приветствуется, но и рекомендуется в качестве важнейшего правила. М. Вебер исходил из университетской жизни, где профессора, желая сделать лекцию более яркой и красочной, не стеснялись в вынесении политических оценок, включении в лекцию обличительной публицистики, сатиры, элементов памфлета и т.д. Лектор не только односторонне освещал факты и события, но и навязывал аудитории собственную точку зрения, с которой неподнаторевшие в фундаментальных знаниях студенты никак не могли поспорить. Против этого и выступал один из родоначальников мировой социологии. Когда Вебер протестовал против того, чтобы преподаватель социологии превращался в агитатора, а аудитория - в митинговую площадь, он подразумевал политические оценки. Но при этом ничего отрицательного не говорил об эстетических и религиозных ценностях. Ученый должен быть свободным от оценок, но не от нравственных ценностей.

Действительно, политические оценки и нравственные или религиозные ценности - вещи совершенно разные. Первые всегда пристрастны и выражают интересы конкретной политической партии. Политика всегда считалась областью недопустимого цинизма. Однако нравственные ценности и политические идеалы, которые на них базируются, имеют совершенно иную основу. Это сфера вечного и абсолютного знания. Идеалы свободы и гражданского общества строятся на нравственных принципах уважения личного достоинства, неприкосновенности прав человека. На них может и должен ориентироваться при интерпретации своих открытий социолог. Но он обязан избегать пристрастных политических оценок.

Вебер, отстаивая ценностный нейтралитет, по существу отстаивал идеалы академической свободы, невмешательства политики и политиков в университетскую жизнь. Свобода от оценки - важнейший постулат современной профессиональной (академической) социологии. Социолог <должен забыть о своих политических пристрастиях, о национальности, возрасте, поле, религиозных убеждениях, вкусах и привычках, как только он переступает порог аудитории. Стоит ли говорить, что стать свободным от оценки - дело трудное, но именно такой свободы требует этос научного исследования...Отстранение от оценки не означает отстранение ученого от участия в общественной жизни. Наоборот, только независимое и отстраненное от оценки знание дает возможность аутентичной экспертизы социальных проблем>1.

Когда Вебер пишет о ценностном нейтралитете социологии, можно подумать, что слова <оценка> и <ценность> он употребляет в качестве синонимов. Так оно зачастую и происходит в немецком языке. Однако в русском языке эти понятия необходимо различать, и даже под ценностным нейтралитетом надо понимать не свободу от ценностей, а освобождение от предвзятых оценок.

Но не заставляет ли стратегия ценностного нейтралитета быть социолога равнодушным к социальным проблемам общества. Можно ли отказаться от своей позиции, консультируя политических лидеров и партии?

Многие ведущие социологи мира, в том числе А. Гоулднер, С. Липсет, Д. Вронг, Б. Бергер, Р. Миллс, Л. Козер, Б. Розенберг, Д. Райсмен, А. Страус и другие, рассматривали себя в качестве интеллектуалов не в меньшей степени, нежели в качестве ученых. Они продолжали традицию социологии как критической теории общества. Традиционно социологи как интеллектуалы отказываются от свободы вынесения оценочных суждений, социологи как профессионалы придерживаются ценностной нейтральности. Первая более древняя традиция, вторая - более молодая.

Еще в ХII в. средневековый мыслитель Аверроэс обосновал учение о двойственной истине, согласно которому истины философии и богословия не зависят друг от друга. Оно было направлено на освобождение науки от пут религиозной схоластики. По существу, он явился предшественником М.Вебера, поскольку уже тогда полагал, что процесс постижения истины и процесс верования - два совершенно разных явления. Аверроэс первым отделил науку от мира ценностей, но ничего не говорил о свободе от оценок.

Но Вебер продолжал и еще одну традицию, восходящую к идеям Фомы Аквинского, который в ХIII в. попытался утвердить постулат о гармонии разума и веры, т.е. единство науки и религии. По существу, речь должна идти о двух противоположных традициях западноевропейской культуры - Аверроэса и Фомы Аквинского. М. Вебер постарался объединить их, постулировав, что социологическое знание двойственно по своей природе: оно впитывает в себя научную объективность, основанную на беспристрастной статистике, и в то же время оно должно соотноситься с ценностями. Принцип отнесения к ценностям должен занять место обычной практики высказывания ученым оценочных суждений, не свободных от политических и иных пристрастий.

Концепцию свободы от ценностей, восходящую своими корнями к учению о двойственности истины Аверроэса, А. Гоулднер предлагает именовать дуалистической доктриной. Она предполагает, что ученый, подобно техническому специалисту на производстве, отвечает только за совершенство прибора, но не за последствия его применения. Он может изобрести атомную бомбу, но он не отвечает за то, что политики используют ее в качестве орудия устрашения. Перед Хиросимой физики много дискутировали о свободе науки от ценностей и оценочных суждений. Но сегодня они не уверены, что тогда поступали правильно. Научная объективность и нравственная инфантильность ученого, по мнению А. Гоулднера, вещи совершенно разные. Физику, в отличие от социолога, в процессе исследования не следует освобождаться от оценки. Свобода от ценностей свидетельствует о том, что ученому (физику или социологу) глубоко безразлично то, в каких целях общество воспользуется его научными достижениями. Подобная свобода может только навредить развитию науки. Напротив, свобода от оценки характеризует внутренний процесс познания, вмешательство политических пристрастий в интерпретацию и собирание эмпирических данных. Физику, в силу особенностей его объекта исследования, подобное не грозит, но социолог должен быть свободен от оценок. Здесь речь идет не о применении добытых результатов, а об их получении.

Встать на позиции ценностного нейтралитета в общественных науках означает занимать глубоко нравственную и граждански активную позицию, уметь критически оценивать любое социальное суждение, в том числе свое собственное. <Ученый, в отличие от публициста, не может ограничиться констатацией фактов и мнений, какими бы ошеломляющими они ни были. Ученый должен изучать образцы мыслей, которые есть и в публицистике, и в массовом сознании, и в научной литературе, превратив их в факты своей научной практики. Что для этого надо? Необходимо чаще задаваться вопросом <зачем?>, не принимать эмпирические следствия за аналитические причины, рассматривать изучаемую область с различных, и том числе и с отстраненной, точек зрения - ретроспективной, перспективной, интроспективной>, - полагает В.И. Шамшурин1.

В учебниках социологу рекомендуют занимать нейтральную позицию, когда он сталкивается с респондентами или заключает контракт с администрацией. Но жизнь опровергает иллюзии ученого, как только он попадает в организацию. Поначалу к индустриальному социологу на предприятии относятся по-дружески. Но вот наступает первая фаза исследования: для сбора предварительной информации, анализа заводской документации и беседы с экспертами социологу подолгу приходится вращаться среди руководства предприятия и цехов, консультировать и консультироваться с менеджерами и специалистами функциональных служб.

Буквально через месяц, вспоминает собственный путь прикладника Д. Миллер, рабочие начинают смотреть на него как на марионетку администрации или, что еще хуже, штатного агента1. Все, о чем социолог выспрашивает у простых людей, воспринимается ими как доносительство, выведывание каких-то секретов с целью передать информацию наверх.

Не ведая о том, другой прикладник Р. Брайн, будучи еще старшекурсником социологического факультета, вознамерился провести эмпирическое исследование на предприятии. Он не ставил перед собой сложных задач, ограничившись обычным опросом. Брайн спрашивал респондентов о том, кто кого любит или не любит, кто кому симпатизирует и к кому равнодушен. Особых трудностей не предвиделось, однако рабочие не пошли на контакт. Они отвечали неискренне, отмечая как эмоционально приемлемых буквально всех поименованных в анкете. Опрос грозил сорваться. Пришлось изменить методику и конструкцию вопросника. Во второй раз Брайн спрашивал респондентов только о десяти самых близких им товарищах. Опрос удался, но Брайн пришел к выводу, что исследователь способен сильно влиять на ход и результаты опроса2.

Подобные случаи подтверждают давно известную истину - она называется хоторнским эффектом-влиянием ученого на ход исследования. Оно остается в индустриальной социологии неустранимым фактором. Социолог не может остаться нейтральным, как бы он к этому ни стремился. Его поведение <в поле> - результирующая двух систем ценностей: науки и организации. Он должен быть готов к компромиссу между двумя мирами (рабочих и менеджеров), в которых он вынужден жить и трудиться.

Глава 6. Научная гипотеза

Опрос, проведенный на первом курсе социологического факультета одного из московских вузов, дал неожиданные и вместе с тем весьма показательные результаты. Когда аудиторию спросили, в чем заключается главная задача эмпирического исследования в социологии, то получили следующие ответы:

собрать фактический материал;

получить новые научные знания;

помочь решить социальные проблемы.

Ни один студент не назвал главного - проверить гипотезы. На самом деле эмпирическое исследование, в отличие от прикладного, имеет своей главной целью именно проверку гипотез. Расширение научных знаний - это следствие решения главной задачи, а решение социальных проблем вообще не является целью фундаментального исследования. И, уж конечно, таковой никак не выступает сбор фактического материала. Журналисты, специалисты по маркетингу или опросам общественного мнения тоже задают вопросы людям и обобщают факты. Но подобная процедура не имеет отношения к эмпирическому исследованию в социологии, ибо они не выдвигают и не проверяют гипотезы.

Гипотезы - стержень научной теории. Ради них она и создается. В гипотетической форме выражена связь явлений. Все другие элементы социологического исследования - программа, рабочий план, инструментарий, выборка, сбор данных, их обработка и анализ - играют обслуживающую роль. Ведь сущность человеческого мышления выражается в установлении зависимости, тенденций, закономерностей.

Научная гипотеза -это теоретическое утверждение о предполагаемой связи двух или нескольких явлений, выраженных понятиями. В гипотезе предполагается причинная связь между одной и другой группой фактов. С одной стороны, гипотеза - это вероятностное знание, которое требует эмпирического подтверждения, обращения к фактам. С другой - гипотеза представляет собой новое знание, которого не содержалось в исходных постулатах теории. После проверки данной гипотезы на соответствие - несоответствие фактам она должна быть обоснована теоретически. Итак, существуют два способа подтверждения гипотезы: эмпирический и теоретический. В первом случае гипотеза получает право на существование, право на жизнь. Во втором - обосновывается ее статус в системе научного знания, определяются ее место, функции и роль. Поэтому методологи утверждают, что гипотеза должна иметь двойной статус - быть логически (теоретически) и эмпирически истинной, о чем мы поговорим ниже.

Теория является системой гипотез, объединенных отношениями выводимости. Гипотезы - главный элемент теории на стадии ее формирования и проверки. Ученый проверяет не столько саму теорию, сколько ее гипотезы. Устанавливая истинность гипотез, он доказывает истинность самой теории.

Правда, существует более сильное допущение о связи гипотез и теории, что гипотезы, которые в данный момент проверяет на опыте ученый, это не часть теории, а вся теория. Действительно, кроме гипотез в теории имеются постулаты - бывшие гипотезы, получившие со временем статус доказанных аксиом. Но в науке не существует неопровержимых истин. В таком случае обе части теории - система исходных постулатов и система только что выдвинутых гипотез - одинаково проблематичны. <Поскольку каждое из предложений теории, в том числе ее постулаты, может быть опровергнуто, теория состоит из гипотез. Нет ни одной научной теории, получившей окончательное подтверждение, зато любая из них опровергается частично либо полностью>1. В нашей стране в течение 70 лет неопровержимой и единственно правильной считалась марксистская теория общества, но в начале 90-х годов. Россия от социализма перешла к капитализму, возникли сомнения в истинности некогда абсолютной теории, а позже она подверглась серьезной критике.

Жизнь показала неосуществимость нескольких постулатов марксистско-ленинской теории, в том числе о непрерывности перехода общества от стадии социализма к фазе коммунизма. Сторонники этой теории могут утверждать, что виновато не учение, а его плохое воплощение в СССР; противники этой теории могут утверждать, что она ошибочна. Но ни те, ни другие не смогут опровергнуть утверждения: <если в стране победил социализм, то она становится страной победившего коммунизма, не претерпевая революционной ломки>. Поэтому никакие поражения практики социализма не могут опровергнуть ее теорию в глазах сторонников. Они будут находить все новые причины того, почему каждая последующая реализация теории на практике была искажена, и уводить теорию марксизма от критики. А это значит, что марксизм всегда останется гипотезой, истинность которой люди вновь и вновь захотят проверить на практике.

Хотя с логической точки зрения гипотеза представляет собой условно-категорическое умозаключение по формуле <если..., то...>, любое предположение о социальной реальности можно считать гипотезой. В широком смысле гипотеза - это вопрос. Научная гипотеза - это вопрос, заданный в соответствии с научными правилами. Когда на вопрос получен ответ (подтверждение), гипотеза становится неотъемлемой часть научного знания. Совсем необязательно суждение типа <Если рабочий класс имеет более низкий по сравнению со средним классом уровень образования, то он меньше участвует в активном создании культурных ценностей> называть гипотезой. Хотя именно такие образцы больше всего ценятся в науке. Можно сформулировать более простое суждение, например: <Рабочие реже читают литературу, посещают театры и музеи сравнительно с представителями других классов>, проверить его на практике и считать, что подтверждена или опровергнута научная гипотеза. Формулировка <если..., то...> годится для выдвижения причинно-следственных (каузальных) гипотез. Но они могут быть описательными, как в нашем случае. Каузальная гипотеза может принимать и другие формы, к примеру, <чем..., тем...>. В таком случае ученый ставит в предположительную зависимость два явления (процесса) и устанавливает между ними количественную причинно-следственную связь: чем выше смертность населения, тем быстрее сокращается его численность при условии отсутствия внешнего пополнения.

Пример научной гипотезы из научно-исследовательского проекта <Детерминация солидарного сознания и солидарных действий> (Институт социологии РАН, руководитель - проф. В.А.Ядов): вероятность участия в солидарных акциях (рабочих) тем выше (при прочих равных условиях), чем более высоки признаки солидарного сознания на трех уровнях: уровне ценностей, уровне обобщенных установок и уровне поведенческих готовностей к действию. Для проверки гипотезы предполагается разработать обобщенный тест на измерение состояний (составляющих) солидарного сознания и после валидизации проверить его предсказательную силу путем сопоставления полученных показателей с фактическим поведением обследуемых в реальной ситуации трудового конфликта.

Дата добавления: 2015-06-04