Подвижническия наставления Св. Исаака Сирианина. 1 страница

(Извлекаются краткими статьями).

1. Страх Божий есть начало добродетели; она есть порождение веры и посевается в сердце, когда ум устранен от мирской разсеянности, чтобы кружащияся от парения мысли свои собрать ему в размышлении о будущем возстановлении.

2. Для того, чтоб положить основание добродетели, лучше всего человеку держать себя в устранении от дел житейских и пребывать в законе, освещающем правыя и святыя стези, как указал Дух Святый чрез Псалмопевца (Пс. 22, 3; 118, 35).

3. Начало пути жизни — поучаться всегда умом в Словесах Божиих и проводить жизнь в нищете. Напоение себя одним содействует усовершению в другом. Если напоеваешь себя изучением Словес Божиих, это помогает преспеянию в нищете; а преспеяние в нестяжательности доставляет тебе досуг преспевать в изучении Словес Божиих. Пособие же того и другаго содействует к скорому возведению целаго здания добродетелей.

4. Без удаления от мира никто не может приблизиться к Богу. Удалением же называю я не переселение телом, но устранение от мирских дел. Добродетель удаления от мира состоит в том, чтоб не занимать ума своего миром.

5. Когда умножится в человеке благодать, тогда ничтожным делается для него страх смерти, на пути к праведности вожделенной (или пред лицем препятствий на сем пути), — и много причин находит он в душе своей, по которым, ради страха Божия, готов бывает он терпеть скорби, как нечто должное; тогда все, неприятное телу и могущее причинить ему страдание, ни во что вменяется в очах его в сравнении с тем, чего надеется он в будущем. Но когда увеличится в человеке оскудение благодати, тогда бывающее в нем и с ним бывает противоположно сказанному: тогда ведение, по причине изследования (могущаго опираться только на осязаемом), становится у него больше веры, упование на Бога имеется не во всяком деле, и Промысл Божий о человеке понимается иначе. Такой человек постоянно подвергается страхам, по козням подстерегающих во мраце состреляти его стрелами своими (Пс. 10, 2).

6. Сомнение сердца приводит в душу боязнь; а вера может делать произволение твердым и при отсечении членов. В какой мере превозмогает в тебе любовь к плоти, в такой не можешь ты быть дерзновенным и безтрепетным при многих противоборствиях, окружающих любимое тобою.

7. Целомудр не тот, в ком, во время борьбы, труда и подвига, прекращаются срамные помыслы, но тот, кто истинностию сердца своего уцеломудривает зрение ума своего, не позволяя ему простираться к непотребным помыслам. — И тогда как честность совести его взором очей свидетельствует о верности его (закону чистоты), стыд, как завеса висит в сокровенном вместилище помыслов, и непорочность его, как целомудренная дева, соблюдается Христу верою.

8. Для отвращения предзанятых душею расположений к непотребству, ничто не бывает так помощно, как погружение себя в любовь к изучению Божественнаго Писания, и постижение глубины его мыслей. Когда помыслы погружаются в услаждение постижением сокровенной в словесах премудрости; тогда человек, в какой мере извлекает из них просвещение, в такой же оставляет позади себя мир и забывает все, что в мире. — Но и когда ум плавает лишь на поверхности вод моря Божественных Писаний, и не может проникнуть мыслей Писания до самой глубины; и тогда сего самаго, что он занят рвением к уразумению Писания достаточно для него, чтобы единым помышлением о досточудном крепко связать свои помыслы, и воспрепятствовать им стремиться к вещественному и плотскому.

9. Во всем, что встретится тебе в Писании, доискивайся цели слова, чтобы проникнуть тебе в глубину мысли Святых, и с большею точностию выразуметь оную. Божественною благодатию путеводимые в жизни своей к просвещению всегда ощущают, что как бы умный какой луч проходит по стихам написаннаго, и отличает уму голыя слова от того, что душевному ведению сказано с великою мыслию.

10. Если человек многозначащие стихи читает, не углубляясь в них, то и сердце его остается бедным (ничего не вкушает), и угасает в нем святая сила, которая при чудном уразумении души доставляет сердцу сладостнейшее вкушение.

11. Всякая вещь обыкновенно стремится к сродному ей. И душа, имеющая в себе удел духа, когда услышит речение, заключающее в себе сокровенную духовную силу, пламенно влечет к себе содержание сего речения. Не всякаго человека пробуждает к удивлению то, что сказано духовно и имеет в себе сокровенную великую духовную силу. Слово о добродетели требует сердца, не занятаго землею; в человеке же, котораго ум обременен заботою о преходящем, добродетель не пробуждает помысла к возлюблению ея и взысканию обладания ею.

12. Отрешение от вещества бытием своим предваряет союз с Богом, хотя нередко, по домостроительству благодати, в иных оказывается последний предшедствующим первому. Чин обычный домостроительству инаков от чина, общаго для людей. — Ты же сохраняй общий чин. Если предваряет в тебе благодать, это — ея дело; и если не предваряет, то путем всех людей восходи и ты на высоту духовнаго столпа.

13. Ненасытность души в приобретении добродетели обращает в свою пользу часть видимых (чувственных) вожделений сопряженнаго с него тела. Всякую вещь красит мера. Без меры обращается во вред и почитаемое прекрасным.

14. Хочешь ли умом своим быть в общении с Богом? — Послужи милостыне. К духовной любви, которая отпечатлевает невидимый образ (Бога в себе), нет иной стези, если человек не начнет прежде всего быть щедролюбивым в такой же мере, в какой совершен Отец наш небесный, как сказал Господь (Лук. 6, 36).

15. Что художник, который живописует на стенах воду, однакож не может тою водою утолить своей жажды; тоже и слово не оправданное деятельностию. Кто говорит о добродетели, что сам испытал на деле, тот так же передает сие слушающему его, как иной отдает другому деньги, добытыя трудом своим. И кто из собственнаго стяжания посевает учение в слух внемлющих ему, тот с дерзновением отверзает уста своя, говоря духовным чадам своим, как престарелый Иаков сказал целомудренному Иосифу: аз же даю ти единую часть свыше братии твоея, юже взях у Амореев мечем моим и луком моим (Быт. 48, 22).

16. Прекрасно сказал некто, что страх смертный печалит мужа, осуждаемаго своею совестию; а кто имеет в себе доброе свидетельство, тот столько же желает смерти, как и жизни.

17. Если что либо глубоко сочеталось с душею твоею, то почитай сие своим стяжанием не на этот только век, но верь, что оно пойдет с тобою и в век будущий. И если это — что либо доброе, веселись и благодари Бога в уме своем; если же это — нечто худое, то печалься и воздыхай и старайся освободиться от сего, пока ты в теле.

18. Содержи всегда в уме тягчайшия скорби скорбящих и озлобленных, чтобы самому тебе воздавать должное благодарение за малыя и ничтожныя скорби, бывающия с тобою, и быть в состоянии переносить их с радостию.

19. Во время охлаждения и разленения, представляй в сердце своем прежнее время рачительности своей, как был ты заботлив о всем, даже до малости; какой показал подвиг, с какою ревностию сопротивлялся тем, кои хотели положить препону шествию твоему. Таким воспоминанием душа твоя опять пробудится, как бы от глубокаго сна, облечется снова пламенем ревности, как бы из мертвых возстанет, и горячим противоборством диаволу и греху возвратится в прежний свой чин.

20. Деятельность крестная двояка: одна состоит в терпении плотских скорбей (телесных лишений, неизбежных в борьбе со страстями), и называется деятельностию собственно; а другая заключается в тонком делании ума, в Божественном размышлении, и в пребывании в молитве, и т. д. и называется созерцанием. Первая очищает страстную часть души, а другая просветляет умную часть души. Всякаго человека, который, прежде совершеннаго обучения в первой части, переходит к сей второй, привлекаемый ея сладостию, не говорю уже — своею леностию, постигает гнев за то, что не умертвив прежде уды своя, яже на земли (Кол. 3, 5), — т.-е. не уврачевав немощи помыслов терпеливым упражнением в делании крестнаго поношения, дерзнул в уме своем возмечтать о славе креста. Сие то и значит сказанное древними Святыми, что, если ум вознамерится взойти на крест прежде, нежели чувствилища его, исцелясь от немощи, прийдут в безмятежие, то его постигает Божий гнев. У кого ум осквернен постыдными страстями, и кто скор на исполнение ума своего мечтательными помыслами, тому заграждаются уста запрещением за то, что, не очистив прежде ума скорбями, и не покорив плотских вожделений, но положившись на то, что слышало ухо и что написано чернилами, устремился он прямо вперед, идти путем, исполненным мраков, когда слеп очами.

21. Представь себе, что добродетель есть тело, созерцание — душа, а то и другое — один совершенный человек, соединяемый духом из двух частей, из чувственнаго и разумнаго. И как невозможно, чтоб душа пришла в состояние проявлять свое бытие без совершения образования тела с его членами, так невозможно душе придти в созерцание без совершения дела добродетели.

22. Слыша, что должно удалиться от мира, оставить мир, очиститься от всего, что есть в мире, надлежит тебе сначала понять и узнать, по понятиям не простонародным, но чисто разумным, что значит самое наименование — мир, из каких различий слагается сие имя, и ты в состоянии будешь узнать о душе своей, сколько далека она от мира, и что примешено к ней от мира. — Мир есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называется страстями. Когда в совокупности хотим наименовать страсти, называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями.

23. Когда дознаешь, что такое мир, тогда из различения всего, под ним разумеваемаго, дознаешь и то, чем связан ты с миром, и чем отрешился от него. И скажу короче: мир есть плотское житие и мудрование плоти. По тому самому, что человек исхитил себя из этого, познается, что изшел он из мира.

24. Страх за тело бывает в людях столько силен, что вследствие онаго нередко остаются они неспособными совершить что либо достославное и досточестное. Но когда на страх за тело приникнет страх за душу, тогда страх телесный изнемогает пред страхом душевным, как воск от силы пожигающаго огня.

25. Душа по природе безстрастна. Страсти суть нечто придаточное, — и в них виновна сама душа. — Если некогда естество души было светло и чисто, по причине приятия им в себя Божественнаго света, а подобно сему таковым же оказывается оно, когда возвращается в первобытный чин; то несомненно уже, что душа бывает вне своего естества, как скоро приходит в страстное движение, как утверждают питомцы Церкви.

26. Естественное состояние души есть ведение Божиих тварей, — чувственных и мысленных. Сверхъестественное состояние ея есть движение (или действо и состояние) созерцания пресущественнаго Божества. Противоестественное же ея состояние есть движение души или настроение ея и житие такое, какое бывает в людях страстных, страстям работающих. Итак явствует, что страсти душевныя не суть душевныя по естеству.

27. Если желаешь знать человеческия тайны и не достиг еще до того, чтоб узнавать по духу, дознаешь по речам, образу жизни, и расположениям каждаго. Кто чист в душе и непорочен в образе жизни, тот всегда с целомудрием произносит словеса Духа, и сообразно с мерою своего разумения разсуждает и о Божественном, и о том, что в нем самом. А у кого сердце наполнено страстями, у того имиже и язык приводится в движение. Если станет он говорить и о духовном, то будет разсуждать под влиянием страсти. Мудрый замечает такого человека при первой встрече, и чистый обоняет его зловоние.

28. Дела инока суть следующия: свобода от телеснаго, в молитвах телесный труд, и непрестанное сердечное памятование о Боге.

29. Иное дело молитва, а иное — созерцание в молитве, хотя молитва и созерцание заимствуют себе начало друг в друге. Молитва есть сеяние, созерцание — собрание рукоятей, при котором жнущий приводится в изумление неизглаголанным видением, как из малых и голых посеянных им зерен, вдруг произрасли пред ним такие красивые класы.

30. Спаситель постом начал дело устроения нашего спасения. Подобно и все исходящие во след Спасителя на сем основании утверждают начало своего подвига, потому что пост есть оружие, уготованное Богом. — И кто, если вознерадит о нем, не будет укорен за сие? — Если постится Сам Законоположник, то как не поститься кому либо из обязанных соблюдать закон? Посему-то до поста род человеческий не знал победы, и диавол никогда не испытывал поражения своего от нашего естества: но от сего оружия изнемог в самом деле. И Господь наш был вождем и первенцем сей победы, чтоб на главу естества нашего возложить первый победный венец. И как скоро диавол видит сие оружие на ком нибудь из людей, тотчас приходит в страх сей противник и мучитель, помышляя и воспоминая о поражении своем в пустыне Спасителем, — и сила его немедленно сокрушается, и воззрение на оружие, данное нам Началовождем нашим попаляет его. — Облеченный во оружие поста во всякое время распаляется ревностию. — Кто пребывает в нем, у того ум непоколебим и готов сретить и отразить все лютыя страсти.

31. Дела и труды тогда доставляют душе безстрастие, умерщвляют уды, яже на земли, и даруют упокоение помыслов, когда приобщимся безмолвия, когда прекратится в душе смятение, производимое впечатлениями от внешних чувств. Иначе успеху в этом быть нельзя. Ибо если древо ежедневно поливается, то засохнет ли когда нибудь корень его? Убывает ли когда вода в сосуде, в который ежедневно прибавляют ея? — Когда же придет человек в безмолвие, тогда душа удобно различает страсти, и внутренний человек, возбудившись на духовное дело, побеждает их, и день ото дня возводит душу к чистоте.

32. Когда можно сказать, что достиг кто чистоты? –— Когда всех людей видит кто хорошими и никто не представляется ему нечистым и оскверненным, тогда подлинно чист он сердцем.

33. Что свойственно делать подвижнику, пребывающему на безмолвии, в келлии своей? — Разве человек рачительный и трезвенный душею имеет нужду спрашивать, как ему вести себя, когда он бывает один с собою? — Какое иное занятие у монаха в келлии его, кроме плача? И какое другое занятие лучше этого? Самое пребывание монаха и одиночество его, уподобляясь пребыванию во гробе, далекому от радости человеческой, учат его, что деятельность его плач. И все Святые в плаче переселялись из жизни сей. — Будем же молить Господа даровать нам плач. Ибо если получим сию благодать, лучшую и превосходнейшую прочих дарований, то при помощи ея, достигнем чистоты, А как скоро достигнем, ея, то не отнимется уже она от нас до самаго исхода нашего из жизни сей.

34. Блаженны чистые сердцем, потому что нет времени, когда бы не услаждались они сладостию слез, — в коей всегда зрят они и Господа. Пока еще слезы у них на глазах, они сподобляются зрения откровений Его на высоте молитвы своей, и нет у них молитвы без слез. Сие-то и значит сказанное Господом: блажени плачущии, яко тии утешатся (Мф. 5, 4). Ибо когда монах сподобился с помощию слез прейти область страстей и вступить в равнину душевной чистоты, тогда сретает его утешение, какое плачущим дает Бог за чистоту их. Проливать слезы и плакать — дарование безстрастных. И если слезы плачущаго и сетующаго временно могут не только путеводить его к безстрастию, но и совершенно очистить и освободить ум его от памятования страстей, что сказать о тех, которые с ведением день и ночь упражняются в сем делании?

35. Некто из Святых сказал, что другом греха делается тело, которое боится искушений, чтоб не дойти ему до крайности и не лишиться жизни своей. Посему Дух Святый понуждает его умереть (внушает подвижнику обречь себя на смерть). Ибо знает, что если не умрет, не победит греха. Если кто хочет, чтоб вселился в нем Господь, то принуждает тело свое служить Господу, работать в заповедях Духа, написанных у Апостола, и хранить душу свою от дел плотских, описанных Апостолом (Гал. 5, 19). Тело же, приобщившееся греху, упокоевается в делах плотских, и Дух Божий не упокоевается в плодах его. Ибо когда тело изнемогает в посте и смирении, тогда душа укрепляется молитвою.

36. Телу, когда оно много угнетается скорбями безмолвия, терпит лишения и недостатки и приближается к тому, чтобы лишиться жизни своей, обычно умолять тебя и говорить: "дай мне немного свободы пожить прилично; хожу я теперь право, потому что испытано всякими злостраданиями". И как скоро из сострадания успокоишь ты его от скорбей, и доставишь ему несколько отдохновения; оно мало по малу станет нашептывать тебе с ласкательством (а ласкательства его весьма сильны): "можем и близ мира жить хорошо, по тем же правилам, по каким водимся теперь; потому что испытаны во многом. Искуси меня только, и если не буду таким, как тебе угодно, можем возвратиться. Пустыня не убежит от нас". — Не верь ему, хотя и сильно будет умолять, и даст много обещаний. Оно не исполнит того, что говорит. Когда склонишься на просьбу его, ввергнет тебя в великия падения, из которых не будешь в состоянии востать и выдти.

37. Когда придешь от искушений в уныние и пресытишься ими, скажи сам себе: "снова вожделеваешь ты нечистой и срамной жизни". — И если тело скажет тебе: "великий грех самому себя убивать"; то ответь ему: "сам себя убиваю, потому что не могу жить нечисто. Умру здесь, чтоб не увидеть истинной смерти души моей, — смерти для Бога. Лучше мне умереть здесь ради непорочности и не жить худою жизнию в мире. Произвольно избрал я смерть сию за грехи свои. Сам себя умерщвляю, потому что согрешил я Господу; не буду более прогневлять Его. Что мне в жизни далекой от Бога? Буду терпеть озлобления сии, чтобы не быть отчужденным от небесной надежды. Что Богу в жизни моей в этом мире, если живу в нем худо, и прогневляю Бога".

38. Монаху вредно видеть мир и мирское. И какое изменение происходит в уме того, кто долгое время безмолвствовав с самим собою вдруг снова впадает в водоворот мира, видит и слышит, что для него не привычно! — Да не обольщают нас утверждающие, будто никакого вреда нет для нас от того, что слышим и видим нечто, будто одинаковы мы по мыслям своим и в уединении и в мире, будто и в келлии и вне ея не возмущается скромность наша, не происходит с нею худой перемены, и при встрече с лицами и вещами не чувствуем мы тревоги страстей. Утверждать сие могут только такие крепкие духом, кои, если и раны приемлют, не чувствуют того. Но мы не достигли еще такого здравия, еще имеем на себе смердящия раны, которыя воскипят червями, если и один день не будет о них попечения, и оне останутся не перевязанными, не будут обложены пластырем и стянуты перевязями.

39. Душа, однажды с верою предавшая себя Богу и многократным опытом изведавшая Его содействие, не заботится уже о себе, но связуется изумлением и молчанием, и не имеет возможности снова возвратиться к способам своего ведения и употребить их в дело, чтоб иначе не лишиться Божия Промышления, которое в тайне неусыпно назирает над душею, печется о ней, и непрестанно следит за нею, — не лишится же потому, что в таком случае она окажется самонадеянно мечтающею, будто сама достаточно может промышлять о себе, по силе своего ведения.

40. Те, в коих возсиявает свет веры, не доходят уже до такого безстыдства, чтобы снова им испрашивать у Бога в молитвах: "дай нам это", или: "возьми у нас то," — и ни мало не заботятся о себе самих; потому что духовными очами веры ежечасно видят Отеческий Промысл, каким приосеняет их тот истинный Отец, Который безмерно великою любовию Своею превосходит всякую отеческую любовь, паче всех может и имеет силу содействовать нам до преизбытка в большей мере, нежели как мы просим, помышляем и представляем себе.

41. Кто сподобился вкусить сладости веры, и снова обратился к ведению душевному, тот уподобляется нашедшему многоценную жемчужину, и обменявшему ее на медный овол; и еще — оставившему полновластную свободу и возвратившемуся в состояние нищеты, исполненное страха и рабства.

42. Есть три мысленные способа, по коим ведение восходит и нисходит. Способы сии суть: тело, душа, дух. Ведение есть Божие даяние естеству разумных тварей, данное в начале при их создании, — и оно по природе своей просто и неделимо, как свет солнечный, но сообразно с деланием своим приобретает изменения и деления. — Послушай, какой порядок сего делания.

43. Первая степень ведения. Когда ведение следует плотскому вожделению, тогда сводит во едино следующие способы: богатство, тщеславие, убранство, телесный покой, рачение о словесной мудрости, годной к управлению в мире сем и источающей обновление в изобретениях, искусствах, и науках, и все прочее, чем увенчавается тело в этом видимом мире. — А по сим отличительным чертам ведение делается противным вере. — И оно именуется голым ведением; потому что исключает всякое Божественное попечение, и по причине преобладания тела вносит в ум неразумное безсилие и все попечение его совершенно о сем только мире.

Вот понятие о себе этого ведения: будто оно есть мысленная сила, тайно правящая человеком, божественная попечительность, назирающая над ним, и совершенно о нем пекущаяся. Посему не Промыслу Божию приписывает оно управление миром, но все доброе в человеке, спасение его от вредоноснаго для него, и естественное его остережение от затруднительнаго и от многих противностей, тайно и явно сопровождающих естество наше, кажутся ему следствием собственной его рачительности и собственных его способов.

Таково понятие о себе глумящагося ведения. Оно мечтает, что все бывает по его промышлению; и в этом согласно с утверждающими, что нет управления сим миром. Впрочем не может оно пробыть без непрестаннаго попечения и без страха за тело, а потому овладевает им малодушие, печаль, отчаяние, страх от бесов, боязнь от людей, молва о разбойниках, слухи о смертях, заботливость в болезни, попечительность в скудости и недостатке потребнаго, страх смерти, страх страданий и злых зверей, и все прочее, сходное с сим, — делающее ведение похожим на море, в котором ежечасно день и ночь мятутся и устремляются на пловцов волны.

Так как ведение сие не умеет попечения о себе возвергать на Бога в уповании веры в Него, то непрестанно бывает занято ухищрениями и придумыванием средств относительно всего, что касается до него самого. Когда же способы его изобретения в одном каком либо случае окажутся недействительными, — таинственнаго же в сем Промысла оно не усмотрит, тогда препирается с людьми, которые препятствуют и противятся ему. В сем отношении, в ведении сем насаждено древо познания добра и зла, искореняющее любовь. — В нем качествует надмение и гордыня. — Кичится оно, а между тем ходит во тьме, — и ценит достояние свое по сравнению с тем, что на земле, и не знает, что есть нечто лучшее его.

44. Вторая степень ведения. Когда человек, оставя первую степень, бывает занят душевными помышлениями и пожеланиями; тогда, во свете естества души, совершает следующия превосходныя дела: пост, молитву, милостыню, чтение Божественных Писаний, добродетельную жизнь, борьбу со страстями, и прочее. Ибо все добрыя дела, все прекрасныя отличия, усматриваемыя в душе, и чудные способы, употребляемые на служение во дворе Христовом, на сей второй степени ведения, в делании силы его, совершает Дух Святый. И оно-то указует сердцу стези, ведущия нас к вере, в нем собирает напутствие к истинному веку.

Но и здесь ведение еще телесно и сложно. В нем только путь ведущий и препровождающий нас к вере. Есть еще высшая степень ведения. И если кто преуспеет, то найдет возможность, при помощи Христовой, возведенным быть и на оную, когда основание своего делания положит в безмолвном удалении от людей, в чтении Писаний, в молитве, и в прочих добрых делах, которыми совершается все относящееся ко второму ведению. И им-то совершается все прекрасное; оно и называется ведением дел; потому что чувственными делами, при посредстве телесных чувств, совершает дело свое на внешней степени.

45. Третья степень ведения, — степень совершенства. Послушай теперь, как человек утончается, приобретает духовное, и уподобляется в житии невидимым силам, которыя служение свое отправляют не чувственно производимыми делами, но совершаемыми заботливостию ума. Когда ведение вознесется над земным и над попечениями о делании земнаго, и начнет испытывать свои помышления в том, что сокрыто от очей внутри, и прострется горе и последует вере в попечении о будущем веке, и в вожделении обетованнаго нам, и в изыскании сокровенных таин; тогда сама вера поглощает сие ведение, и обращается, и раждает оное снова, так что всецело делается оно духом.

Тогда может оно воспарять на крыльях в области безплотных, касаться глубин неосязаемаго моря, представляя в уме Божественныя и чудныя действия правления в естествах существ мысленных и чувственных, и разыскивает духовныя тайны, постигаемыя умом простым и тонким. Тогда внутренния чувства пробуждаются для духовнаго делания по тому чину, какой будет в оной жизни безсмертия и нетления; потому что еще в здешнем, как бы в тайне прияло мысленное воскресение, в истинное свидетельство о всеобщем воскресении.

46. Вот три способа ведения. — С того времени, как начинает человек различать зло от добра, и пока не изыдет он из мира сего, ведение души его пребывает в сих трех мерах. И полноту всякой неправды и нечестия, и полноту правды, и то, чтобы коснуться глубины всех таин духа, производит единое ведение в трех сказанных мерах, и в нем заключено всякое движение ума, когда восходит, или нисходит он, в добре, или в зле, или в среднем между добром и злом. Сии — же меры у Отцев называются: естественное, противоестественное и сверхъестественное. И это суть три направления, по которым возводится и низводится памятование разумной души, когда, по сказанному, или по естеству делает кто правду, или превыше естества восхищается ея памятованием, в созерцании Бога вне естества, или исходит пасти свиней, как расточивший богатство своей разсудительности, работая со множеством демонов.

47. Первая степень ведения охлаждает душу для дел шествия по Богу. Вторая согревает душу для скораго течения к тому, что на степени веры. Третья же есть упокоение от делания, в едином упражнении ума наслаждающееся тайнами будущаго. Но как естество наше не может еще совершенно возвыситься над состоянием омертвения и тяготою плоти, то, пока человек живет во плоти, остается в переходном состоянии от одного к другому. То, как убогий нищий, душа его начинает совершать служение во второй, средней степени добродетели; то, подобно приявшим духа сыноположения, в таинстве свободы, наслаждается духовною благодатию, по достоинству Дающаго оную; и опять снова возвращается к смирению дел своих, совершаемых с помощию тела. Ибо в веке несовершенном нет совершенной свободы.

48. Дело ведения на второй степени состоит в делании и продолжательном упражнении; дело же его на третьей степени есть делание веры, которое не делами производится, но исполняется духовными умопредставлениями, в чисто душевном делании; и оно превыше чувств. — Веру же разумеем не ту, какую человек имеет в разсуждении разнствия достопокланяемых Божественных Ипостасей, и чуднаго домостроительства в воплощении восприятием нашего естества, — хотя и сия вера крайне высока; — но веру, возсиявающую в душе от света благодати, умным свидетельством подкрепляющую сердце, чтоб не поколебалось оно в несомненности надежды, далекой от всякаго сомнения. И вера сия обнаруживается не в приращении слуха ушей, но в духовных очах, которыя видят сокрытыя в душе тайны, невидимое Божественное богатство, сокровенное от очей сынов плоти, и Духом открываемое тем, кои питаются с трапезы Христовой, в поучении законом Христовым, как сказал Господь: если заповеди Мои соблюдаете, пошлю вам Утешителя Духа, Духа истины, Егоже мир не может прияти, и Той вы научит всякой истине (Иоан. 14, 17. 26).

49. Еще иное различие ведений. Ведение, которое занимается видимым, или чувствами приемлет, что передается от видимаго, называется естественным. Ведение же, которое занимается силою мысленнаго и внутри себя природами существ безплотных, именуется духовным; потому что ощущение приемлется духом, а не чувствами. И по причине сих двух рождений (ощущения вещей видимых и духовных), то и другое ведение бывает в душе отвне. А ведение, подаваемое Божественною силою, именуется сверхъестественным; и оно паче недоведомо, и выше ведения. И созерцание сего ведения душа приемлет не от вещества, которое вне ея, как в первых двух ведениях; но внутри ея самой невещественно, туне, скоро и сверх чаяния обнаруживается и открывается оное из самой внутренности; потому что по слову Христову, Царствие небесное внутрь вас есть (Лук. 17, 21), — не прообразованием питает надежду, не с соблюдением приходит, но внутри образа, запечатленнаго в сокровенном уме, открывается само собою, без помышления о нем. Первое ведение бывает следствием непрестаннаго занятия и рачительности обучения; второе — следствием добраго жития и разумной веры; а третье дано в жребий одной вере, которою упраздняется ведение и дела приемлют конец.

50. Не сомневайся в силе молитв нашего стихословия, когда во время молитв, или ежечаснаго чтения, не последует за ними сильнаго возбуждения и непрестаннаго сокрушения.

51. Сказанное из опыта слово необходимо принимай, хотя изрекший оное и не книжный человек; потому что и царския сокровища хотя больше всех на земле, но не пренебрегают тем, чтоб принять в добавок себе овол, взятый у нищаго; и из малых потоков наводняются реки и делаются великими в течении своем.

52. Воспоминание о добром и воспоминание о худом, как бы перстом, указывают нам, или на срамоту наших помыслов, или на высоту нашего жития, и каждое по роду своему укрепляет в нас помыслы и движения или десных или шуих. Мы бываем заняты ими в тайне ума нашего; но в этом мысленном занятии изображается удел нашего жития, и в нем мы можем увидеть себя самих.

Дата добавления: 2015-06-04