Подвижническия наставления Св. Исаака Сирианина. 3 страница

100. Смирение и без подвигов многия прегрешения делает простительными; без смирения же и подвиги безполезны, даже уготовляют нам много худаго. Что соль для всякой пищи, то смирение для всякой добродетели. Для приобретения его потребно непрестанно печалиться мыслию с уничижением и разсудительным болезнованием. И если приобретем его, то оно соделает нас сынами Божиими.

101. Господь наш опору нашей немощи указал в молитве, говоря: пробудитесь, бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф. 26, 41). Молитесь и будьте не ленивы, во всякое время бодрствующе и молящеся (Кол. 4, 2. 3). Просите, и приимете: ищите и обрящете: толцыте и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется (Мф. 7, 7. 8), Особенно же подтвердил, Он сие слово Свое, и к большей рачительности подвиг нас притчею о друге, который в полночь пришел к другу своему, и просил у него хлеба. Господь говорит: аминь глаголю вам, аще не даст ему, зане друг ему есть, но за безочство его, востав даст ему, елико требует (Лук. 11, 8). И вы молитесь, и не будьте нерадивы. Какое несказанное побуждение к дерзновению!

102. Господь знает, что прежде смерти не отъемлет Он у нас возможности к уклонению, что весьма близко к нам это изменение, и именно, переход от добродетели к пороку, что человек и естество его приемлют в себя противное; почему повелел нам быть тщательными и подвизаться во всегдашней молитве. И не ради только охранения самих себя от явнаго изменения повелел Он нам молиться; но и по причине тонкости и непостижимости того, что всегда с нами встречается, и не объемлется ведением ума нашего в тех состояниях, в каких нередко находимся не произвольно. Ибо, хотя мысли и весьма тверды и прилеплены к добру; однакоже Промысл Его неоднократно оставляет нас в пределе искушений, и ввергает в оныя, как сказал блаженный Павел: дадеся ми пакостник плоти (2 Кор. 12, 7—9).

103. Мир сей есть состязание и поприще для состязаний. Время это есть время борьбы. А во время борьбы, и во время состязания, закона не полагается, т.-е. Царь не полагает воинам своим предела, пока не будет кончено состязание, и всякий человек приведен к дверям Царя Царствующих и там испытан, одержал ли в состязании победу, или обратил хребет свой. Тут один закон — бодрствовать, и противостоять. — Не будем же нерадеть о молитве, и не поленимся просить помощи у Господа, без Коего не можем творити ничесоже, Ему благоугоднаго. — Твердо будем держать в мысли, что пока мы в мире сем, и оставлены во плоти, хотя бы вознеслись до небеснаго свода, но можем оставаться без дел и труда, и быть без попечения.

104. Совершенство сего поприща заключается в следующем: в покаянии, чистоте и в усовершении себя. (Покаявшийся вступает в борьбу со страстями, — и борется, пока очистится от них сердце; очищение сердца — предел борьбы, и дверь в область совершенства).

105. Некто был спрошен: "что есть покаяние?" И ответил: "оставление прежняго и печаль о нем"; также: "сердце сокрушенное и смиренное".

106. И еще был спрошен: "как может человек приобрести смирение?" И сказал: "непрестанным памятованием своих прегрешений и близости смерти, бедным одеянием, — тем, чтобы во всякое время предпочитать последнее место, и во всяком случае охотно принимать на себя дела самыя последния и уничиженныя, — не быть непослушным, — сохранять молчание, — не любить ходить в собрания, желать оставаться неизвестным и ни во что не избираемым, — не удерживать никакой вещи в полном собственном распоряжении, — ненавидеть беседу с многими лицами, — не любить прибытков, и сверх сего умом своим быть выше того, чтоб как ни есть порицать и обвинять всякаго человека, и выше зависти, — не быть таким человеком, котораго руки были бы на всех, и на котором были бы руки всех, но одному в уединении заниматься своим делом, и не брать на себя попечения о чем либо в мире, кроме себя самого. Короче сказать: странническая жизнь, нищета и пребывание в уединении — вот от чего раждается смирение и очищается сердце".

107. Признак достигших совершенства таков: если десятикратно в день преданы они будут на сожжение за любовь к ближним, то не удовлетворятся сим, как показали Моисей (Исх. 32, 32), и блаж. Павел (Римл. 9, 3), и прочие Апостолы. — Бог Сына Своего предал на крестную смерть, по любви к твари. А если бы у Него было что более драгоценное, и то дал бы нам, чтобы сим приобрести Себе род наш. — Подражая сему, и все Святые, стремясь к совершенству, домогаются уподобиться Богу совершенством любви к ближнему.

108. Никто не может взойти на степень этой любви, если не возчувствует втайне надежды своей. Не могут приобрести любви к человекам те, которые любят мир сей. Когда приобретет кто любовь, вместе с любовию облекается в Самого Бога. А тому, кто стяжал Бога, необходимо не только не соглашаться на приобретение с Ним чего либо инаго, но и совлечься тела своего. Если же любовию к миру облечется кто в этот мир и в эту жизнь; то не облечется он в Бога, пока не оставит сего. Ибо Сам Бог засвидетельствовал сие, говоря: аще кто не оставит сего, и не возненавидит душу свою, не может Мой быти ученик (Лук. 14, 26). Должно не только оставить, но и возненавидеть это.

109. Почему так сладостна надежда, и всякия дела при ней бывают легки? — Потому что в этот час пробуждается в душе Святых естественное пожелание (благобытия), надежда же дает им пить сие в обители из своей чаши, и упоевает их. Оттого не чувствуют уже они труда, но делаются нечувствительными к трудам, к скорбям, и во все продолжение своего шествия думают, что шествие их совершается как по воздуху, а не человеческими идут они стопами; потому что невидима ими трудность пути, пред ними нет холмов и потоков, и бывают им острая в пути гладки (Ис. 40, 4). Внимание их обращено в лоно Отца их, — и самая надежда, как бы перстом, в каждое мгновение указывает им отдаленное и невидимое, зримое однакож сокровенным оком веры, и желанием сего отдаленнаго, как бы огнем, разжигает все части души. Туда простирается все устремление их помыслов, и туда всегда поспешествуют они достигнуть. — Так надежда разжигает их как огнем, и не могут они дать себе отдыха в стремительном и непрестанном течении, совершаемом с радостию.

110. Безстрастие не в том одном состоит, чтобы не ощущать страстей, но и в том, чтобы не принимать их в себя. В следствие многих и различных добродетелей, явных и сокровенных, приобретенных Святыми, страсти изнемогли в них, и не легко могут возстать на душу и ум их не имеет нужды непрестанно быть в разсуждении их внимательным; потому что во всякое время исполнен мыслями, какия с сознанием возбуждаются в разуме помышлением и беседою о превосходнейших нравах. И как скоро начинают возбуждаться страсти, ум внезапно восхищается от сближения с ними каким то уразумением, проникшим в ум; и страсти, как сказал блаж. Марк, остаются в них, как бы праздными.

111. Ум, по благодати Божией, исполняя добродетельныя деяния, и приблизившись к ведению, мало ощущает того, что составляет худую и неразумную часть души. Ибо ведение восхищает его в высоту, и отчуждает от всего, что в мире. И по причине непорочности Святых, и тонкости, удобоподвижности, и остроте ума их, а также по причине их подвига, очищается ум их, и оказывается просветленным, по сухости их плоти. И, вследствие обучения их безмолвию и продолжительнаго пребывания в оном, легко и скоро дается каждое внутреннее созерцание, и в изумление приводит их созерцаемым. При сем обыкновенно изобилуют они созерцаниями, и ум их никогда не имеет недостатка в предметах разумения, и никогда не бывают они без того, что производит в них плод духа. Долговременным навыком изглаждаются в сердце их воспоминания, которыми возбуждаются в сердце страсти, и ослабляется сила диавольской власти. Ибо когда душа не дружится со страстями помышлением о них, тогда, поелику непрестанно занята она другою заботою, сила страстей не может в когтях своих удержать духовных чувств ея.

112. Как самомнение уносит душу выспрь и дает ей свободу парить в облаках своих помыслов и кружиться по всей твари, так смирение собирает душу во едино безмолвием, — и сосредоточивается она в себе самой. Как душа внутри тела сокрыта от зрения и от общения со всеми людьми, так и истинно смиренномудрый человек не только не желает быть видим и знаем людьми, но даже такова его воля, — погрузиться от себя самого в себя, сделаться нечим, как бы не существующим, не пришедшим еще в бытие. — И пока таковый человек бывает сокровен, заключен в себе и отлучен от мира, — всецело пребывает он у своего Владыки.

113. Смиренномудрый никогда не останавливается посмотреть на собрания, народное стечение, волнение, шум, разгул, — не обращает внимания на слова, беседы, клики и разсеяние чувств, — ему желательно не то, чтоб иметь у себя многое и быть в непрестанных делах, но чтобы во всякое время быть свободным, не иметь забот, чтобы помыслы его не исходили вне его. Ибо уверен он, что если вдастся во многое, то не возможет пребыть без смущения помыслов; потому что при многих делах бывает много забот и сборище помыслов многосложных; а чрез это отверзается дверь страстям, удаляется тишина разсудительности и заключается дверь мира. Поэтому смиренномудрый охраняет себя от всего многаго; и чрез это во всякое время бывает в тишине, в покое, в мире, в скромности, в благоговении.

114. В смиренномудром никогда не бывает поспешности, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Ничего нет, что могло бы его изумить, смутить, привесть в ужас; потому что ни в печалях не ужасается он и не изменяется, ни в веселии не приходит в удивление и не ширится. Но все его веселие и радование о том, что угодно Владыке его.

115. Смиренномудрый не смеет и Богу помолиться, или просить чего либо, и не знает, о чем молиться; но только молчит всеми своими чувствами, ожидая одной милости и того изволения, какое изыдет о нем от лица достопоклоняемаго Величия, — когда преклоняет он лице свое на землю, и внутреннее зрение сердца его вознесено к вратам во Святое Святых, где Тот, Коего селение — мрак, пред Кем смежаются очи Серафимов, — и осмеливается только так говорить и молиться: "по воле Твоей, Господи, да будет со мною".

116. Ходи пред Богом в простоте, а не в мудровании ума. За простотою следует вера; а за утонченностию и изворотливостию мудрования — самомнение; за самомнением же — удаление от Бога.

117. Когда предстанешь в молитве пред Бога, сделайся в помысле своем, как бы немотствующим младенцем. Не говори пред Богом чего либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему, и ходи пред Ним, чтобы сподобиться тебе того отеческаго промышления, какое отцы имеют о детях своих младенцах. Сказано: храняй младенцы Господь (Пс. 114, 5), — не только сих малых телом, но и тех мудрых в мире, которые, оставя ведение свое, волею своею уподобились младенцам, и стали учиться оной вседовлеющей Премудрости, которая, не достигается трудами обучения (книжнаго). Проси у Бога, чтобы Он дал тебе придти в меру сей веры. О сем молись не леностно, сего испрашивай с горячностию, об этом умоляй с великим рачением, пока не получишь. Сподобишься же этого, ежели прежде с верою понудишь себя попечение свое возвергнуть на Бога, и свою попечительность заменить Его промышлением. И когда Бог усмотрит в тебе сию волю, что со всею чистою мыслию вверился ты Самому Богу более, нежели самому себе, и понудил себя уповать на Бога более, нежели на душу свою: тогда вселится в тебя оная недоведомая сила, и ощутительно почувствуешь ты, что с тобою несомненно сила, — та сила, которую ощутив в себе многие идут в огонь и не боятся, и ходя по водам, не колеблются в помысле своем опасением, что потонут.

118. Не кажется ли тебе, что всячески это духовное ведение может иной приять ведением душевным? — Не только невозможно сим душевным ведением приять оное духовное, но даже нет возможности ощутить его и чувством кому либо из ревностно упражняющихся в ведении душевном. И если которые из них желают приблизиться к иному духовному ведению, то пока не отрекутся от сего душевнаго, и от всяких изворотов его тонкости, и многосложных его способов, и не поставят себя во младенческий образ мыслей, дотоле не возмогут приблизиться, хотя мало, к ведению духовному. Напротив того, великим препятствием бывают для них навык и понятия душевнаго ведения, пока не изгладят сего мало-по-малу. Оное духовное ведение просто и не просиявает в помыслах душевных. Пока разум не освободится от помыслов многих и не придет в единую простоту чистоты, дотоле не возможет ощутить духовнаго ведения.

119. Если ты однажды вверил себя Господу, вседовлеющему для охранения твоего, и смотрения о тебе, то не заботься опять о чем-либо таковом, но скажи душе своей: "на всякое дело довлеет для меня Того, Кому единожды предал я душу свою. Меня здесь нет; Он это знает". — Тогда на деле увидишь чудеса Божии, — увидишь, как во всякое время Бог близок, чтобы избавлять боящихся Его, и как Его Промысл окружает, хотя и невидим. Но потому что невидим телесными очами Хранитель, пребывающий с тобою, не должен ты сомневаться о Нем, будто бы Его нет; ибо нередко открывается Он и телесным очам, чтобы тебе благодушествовать.

120. Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду, и с верою и чистым сердцем пойдет вслед Богу; тотчас последует за ним благодать, и открывает ему силу свою в различных вспоможениях. Сперва открывает — в этом видимом касающемся тела, и оказывает ему помощь промышлением о нем, чтобы в этом всего более мог он восчувствовать силу о нем Божия Промысла. Уразумением же помощи в явном, уверяется он в помощи и в сокровенном, — в разсуждении коего благодать открывает пред ним хитросплетение мыслей и помыслов трудных, вследствие чего легко сыскивается человеком значение их, взаимная их связь, и прелесть их, и как они раждаются один от другаго, — и губят душу. В тоже время благодать посрамляет пред очами его всю злокозненность демонов, и как бы перстом указывает ему, что потерпел бы он, если бы не дознал сего. Тогда раждается у него мысль, что всякую вещь, малую и великую, должно ему в молитве испрашивать себе у Создателя своего.

121. Когда благодать Божия утвердит мысли его, чтобы во всем этом уповал он на Бога, тогда мало по малу начинает он входить в искушения. И благодать попускает, чтобы посылаемы были на него искушения, соответственныя мере его, чтобы понести человеку силу их. И в сих искушениях ощутительно приближается к нему помощь, чтобы благодушествовал он, пока обучится постепенно и приобретет мудрость, и в уповании на Бога станет презирать врагов своих. Ибо умудриться человеку в духовных бранях, познать своего Промыслителя, ощутить Бога своего и сокровенно утвердиться в вере в Него, невозможно иначе, как только по силе выдержаннаго им испытания.

122. Благодать, коль скоро усмотрит, что в помысле человека начало появляться несколько сомнения, и стал он высоко о себе думать, тотчас попускает, чтоб усилились и укрепились против него искушения, пока не познает свою немощь и опять в смирении не емлется за Бога.

123. Не дивись, что когда приступаешь к добродетели, отвсюду источаются на тебя жестокия и сильныя скорби; потому что и добродетелию не почитается та, совершение которой не сопровождается трудностию дела. Посему-то св. Иоанн (Колов или Пророк) сказал: "добродетели обычно встречать затруднения; она достойна порицания, когда привязана к покою". И блаж. Марк говорит: "всякая совершенная добродетель именуется крестом, когда исполняет заповедь Духа". Это Апостольское учение, что вси, хотящии жити в страхе Господнем и о Христе Иисусе, гоними будут (2 Тим. 3, 12). Господь же говорит: только кто погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Мф. 16, 25). Для того на первых порах предлагает Он тебе крест, чтоб ты прежде определил себя на крест, и потом уже послал душу свою идти вслед Его.

124. Ничто так не сильно, как отчаяние. Оно не знает, чтобы кто победил его десными ли-то, или шуими. Когда человек в мысли своей лишит жизнь свою надежды, тогда нет ничего дерзостнее его. Никто из врагов не может противостать ему, и нет скорби, слух о которой привел бы в изнеможение мудрование его; потому что всякая приключающаяся скорбь легче смерти, а он подклонил главу, чтоб принять на себя смерть.

125. Надежда покоя во все времена заставляла людей забывать великое, благое и добродетели. И прежде нас и до ныне, не от иного чего, но от сего именно, люди изнемогают, и не только не одерживают победы, но даже лишаются наилучшаго. Посему скажем короче, что, если человек небрежет о Царстве Небесном, то разве по надежде малаго здешняго утешения. Кто не знает, что птицы приближаются к сети, имея в виду покой?

126. Когда ум возревнует о добродетели, тогда и внешния чувства не уступают над собою победы иикаким трудностям. Когда сердце возревнует духом, тогда тело не печалится о скорбях, не приходит в боязнь и не сжимается от страха; ибо тогда ум, как адамант, своею твердостию противостоит в нем всем искушениям. Возревнуем же, — и отбежит от нас нерадение, пораждающее леность. Ревность пораждает отважность и придает душе победоносную силу. Какая сила демонов может устоять, когда душа подвигнет против них свою природную ревность.

127. Древние отцы наши, зная, что ум наш не во всякое время в состоянии бывает стоять на одном и блюсти стражбу свою, в иное же время не может и усмотреть того, что вредит ему, облекались в нестяжательность, как в оружие, и уходили в пустыню, где нет житейских занятий, служащих причиною страстей, чтоб не иметь поводов к раздражению, пожеланиям, злопамятству. Против всего этого и подобнаго ею укрепляли и ограждали они себя, как не преоборимым столпом.

128. Когда человек пребывает в нестяжательности, непрестанно приходит ему на мысль переселение из сей жизни, — и всегдашнее прилагает он попечение о приготовлении к тому, — бегает всякаго покоя, помысл о пренебрежении мира животрепещет в уме его, крепкое стяжевает он сердце для встречи опасностей без страха, не боится смерти, потому что ежечасно устремляет на нее взор, скорби, если встретятся, принимает с веселием и радованием, зная, что они доставляют венцы. Если же случится ему приобрести что либо преходящее, то в сейже самый час в душе его начинает пробуждаться любовь к телу, возникают помыслы о плотском покое, и о способах достать все служащее к тому; от сего далее отъемлется у него та твердость сердца, какую имел он, когда в своей нестяжательности был выше мира, и душу его начинают обуревать мысли, наводящия страх за жизнь, потому отходит от него крепкое упование на Бога.

129. Разныя изречения. — Как тому, у кого голова в воде, невозможно вдыхать в себя тонкаго воздуха, так и тому, кто погружает мысль свою в здешния заботы, невозможно вдыхать в себя ощущения онаго новаго мира.

Как смертоносная воня разстроивает телесный состав, так и непристойное зрелище мир ума.

Как стекло не может оставаться целым при столкновении с находящимся по близости камнем, так и Святый, когда надолго остается вместе и беседует с женою, не может пребыть в чистоте своей и не оскверниться.

Как с корнем исторгаются деревья сильным и постоянным притоком вод, так искореняется и любовь к миру в сердце притоком искушений устремленных на тело.

Как горькия лекарства истребляют нечистоту худых соков в теле, так и жестокость скорбей очищает сердце от лукавых страстей.

Как невозможно остаться невредимым тому, кто щадит своего врага на поле битвы, так невозможно и подвижнику душу свою избавить от погибели, если щадит он тело свое.

Как юная дева, пораженная видом чего либо страшнаго, прибегши к родителям, емлется за одежду их и взывает о помощи, так и душа, в какой мере утесняется и сокрушается страхом искушений, в такой спешит прилепиться к Богу, призывая Его в непрестанной молитве. И пока искушения продолжают одно за другим нападать на нее, она умножает моление; а как скоро получает освобождение, предается парению мыслей.

Как иной, принесши великий дар Царю, награждается от него ласковым взором, так и тому, кто имеет в молитве своей слезы, великий Царь веков, Бог, прощает всякую меру грехопадений, и награждает его благоволительным взором.

Как человек имеющий при себе драгоценную жемчужину, проходя путем, на котором водятся разбойники, в непрестанном бывает страхе, что подвергнется нападению и будет ограблен, так и тот, кто несет бисер целомудрия и шествует в мире, — этом полном врагов пути, — не может быть свободен от страха сих разбойников, пока не придет в обитель гроба, т.-е. в страну упокоения.

Как человек, который пьет вино в день плача, упившись, забывает всякую печаль о своем трудном положении, так и упоенный любовию Божиею, в сем мире, т.-е., в доме рыдания, забывает все свои труды и печали, и по причине своего упоения делается безчувственным ко всем греховным страстям, сердце его подкрепляется надеждою на Бога, душа его легка, как пернатая птица, ум его ежечасно возносится от земли, превыше всего человеческаго парит он своими помыслами и наслаждается безсмертием у Всевышняго.

130. Смиренномудрие есть риза Божества. В него облеклось вочеловечившееся Слово, и чрез него беседовало с нами в теле нашем, прикрыв доблесть величия Своего и славу Свою сим смиренномудрием, чтобы тварь не была попалена воззрением на Него. Тварь не могла бы взирать на Него, если бы не восприял Он части от нея, и таким образом стал беседовать с нею. Поэтому всякий, кто облекается в сию ризу смирения, облекается в Самого Христа; потому что в то подобие, в каком видим был твари Своей и пожил с нею Христос, и он пожелал облечься по внутреннему своему человеку.

131. Смирение есть некая таинственная сила, которую, по совершении всего жития, восприемлют совершенные Святые. Сила сия не иначе как только одним совершенным в добродетели дается силою благодати, потому что добродетель сия заключает в себе все.

132. Не всякий кто скромен, молчалив, кроток, — достиг уже степени смиренномудрия. Да и того, кто смиренномудрствует при воспоминании грехопадений, сокрушаясь о них, не назовем смиренномудрым, хотя и это похвально; потому что он не обладает еще смирением, но ухищренно приближает его к себе, — он желает только смирения, но смирения нет еще у него. Совершенно смиренномудрый не имеет нужды мудрованием своим изобретать причины к смиренномудрию, но во всем являет смирение без труда и самопринуждения.

133. Если спросит кто, как приобрести смирение, — ответим ему: довлеет ученику соделаться подобным учителю своему, — рабу подобным господину своему (Мф. 10, 25). Смотри, как являл смирение Тот, Кто заповедал оное и дарует сие дарование, — подражай Ему и приобретешь его.

134. Всячески должно избегать всего, что раздражает в нас злыя страсти, особенно же отсекать в себе причины страстей и то, чем страсти, хотя бы то самыя малыя, приводятся в действие; когда же не смотря на то страсти придут в движение, надо противостоять им и бороться с ними. Для того и другаго самое лучшее — погружаться во внутренняго своего человека, и там уединенно пребывать, непрестанно возделывая виноградник сердца своего. Когда ум наш пребывает там уединенно и отшельнически, тогда не он уже ведет брань со страстьми, но благодать.

135. Целию пришествия Спасителя, когда Он дал нам животворящия заповеди Свои, как очистительныя врачевства в нашем страстном состоянии, было то, чтобы очистить душу от повреждения, произведеннаго первым преступлением, и возстановить ее в первобытное ея состояния. Что врачевства для больнаго тела, то заповеди для страстной души. И явно, что заповеди постановлены вопреки страстям, для уврачевания преступной души.

136. Повреждение привзошло к нам от преступления заповедей. Из сего явствует уже, что здравие возвращается снова их хранением. А без делания заповедей; пока прежде всего не пойдем оным путем, ведущим к душевной чистоте, не должно нам и желать или надеяться душевнаго очищения. И не говори, что Бог и без делания заповедей может по благодати даровать нам душевное очищение. Это Господни суды, и Церковь не повелевает нам просить чего либо такого. Иудеи, во время возвращения своего из Вавилона в Иерусалим, шествовали путем естественным; но Иезекииль сверхъестественно прибыл в Иерусалим и в Божественном откровении соделался зрителем будущаго обновления. Подобное сему бывает и в разсуждении душевной чистоты. Иные путем протоптанным, чрез хранение заповедей в многотрудном житии, кровию своею приходят в душевную чистоту; а другие удостоиваются ея по дару благодати. И чудно то, что не позволено просить в молитве чистоты, даруемой нам по благодати, и отказываться от жития препровождаемаго в делании заповедей. Ибо богатому, вопросившему Господа, что сотворив живот вечный наследую, Господь ясно сказал: соблюди заповеди (Лук. 10, 25), Когда же богатый домогался узнать еще больше, тогда сказал: аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое и даждь нищим, и возми крест свой и гряди в след Мене (Мф. 19, 21). А это значит: умри для всего, что имеешь у себя, потом живи во Мне; изыди из ветхаго мира страстей, и потом вступи в новый мир духа. Ибо Господь, сказав: возми крест свой (Мф. 16, 24), научил тем человека умереть для всего в мире. И когда умертвил он в себе ветхаго человека, или страсти, тогда сказал ему: гряди в след Мене. Ветхому человеку невозможно ходить путем Христовым.

137. Блаженный Василий Великий, и блаженные Григории, которые были любителями пустыни и восхваляли бозмолвие, пришли на безмолвие не тогда, как не упражнялись в делании заповедей, но жили сперва в мире, и хранили заповеди, какия должно было хранить живущим в обществе, и потом пришли в душевную чистоту, и сподобились духовнаго созерцания. И после сего уже поспешили они и вышли на пустынное безмолвие; и с сего времени пребывали со внутренним своим человеком; посему соделались умозрителями, и пребыли в духовном созерцании, пока не призваны благодатию сделаться пастырями Церкви Христовой.

138. Пустыня усыпляет страсти. Но от человека требуется на это одно — усыпить страсти свои, а и то, чтоб искоренить их, т.-е. преодолеть, когда будут против нас упорствовать. Страсти же усыпленныя пробуждаются, как скоро встречается причина придти им в действительность. Будем же желать пустыни не потому только, что она усыпляет страсти, но пожелаем, чтобы при недостатке чувственнаго и в удалении от всех, умудриться нам в ней, и чтоб обновился в нас внутренний, духовный о Христе человек; чтобы на всякий час быть нам наблюдателями над самими собою, и чтобы ум наш соделался бодрственным и охранял себя ежечасно и не похищалось у него памятование надежды его.

139. Господь наш, для уподобления нашего величию Отца небеснаго, назначил нам милосердие, иноки же предпочитают милосердию безмолвие. Как это примиряется?

Господь для уподобления нашего Отцу Небесному назначил милосердие, потому что оно милосердых приближает к Богу. И мы, иноки, чтим безмолвие, не исключая милосердия, а стараясь сколько возможно удалиться от суетнаго попечения и мятежа; — мы не имеем в намерении противостоять долгу (относительно ближних), но заботимся о безмолвии, чтоб (вернее исполнить другой высший долг) пребывать в Богомыслии, которым всего более можем возвратить себе чистоту и приблизиться к Богу. Если же когда на известное время будет необходимая какая потребность в нас братиям, не должно нерадеть об оной. Посему будем непрестанно понуждать себя, во всякое время внутренно быть милосердыми ко всякому разумному естеству. Ибо так внушает нам учение Господне, и в этом, а не в чем либо пустом состоит отличие нашего безмолвия. И надобно не только это внутреннее наше милосердие хранить, но, когда призывают обстоятельства, не вознерадеть и о том, чтобы доказать любовь свою явно.

140. Жизнодавец полноту заповедей заключил в двух заповедях, объемлющих собою все прочия, — в любви к Богу, и в подобной же любви к образу Божию. И первая удовлетворяет цели духовнаго созерцания; а вторая созерцанию и деятельности. Ибо естество Божие просто, невидимо, и естественно ни в чем не имеет нужды, и сознание при самоуглублении своем естественно не имеет нужды, в отношении к Богу, в телесной деятельности, деятельность его при сем проста, и обнаруживается в единой части ума, сообразно той простоте достопоклоняемой Вины, Которая выше плотскаго чувства. А вторая заповедь, т.-е. человеколюбие, по двойственности естества, требует, чтобы мы то, что исполняем невидимо в сознании, подобным образом желали исполнить и телесно.

Поелику деятельность везде предшествует созерцанию, то невозможно кому либо возвыситься до области этого высшаго, если самым делом не исполнит прежде нисшаго. И ни один человек не смеет сказать относительно любви к ближнему, что преуспевает в ней душею своею, если оставлена им та часть, которая, по мере сил, сообразно с временем и местом, исполняется телесно. Ибо при сем только исполнении делается достоверным, что есть в человеке совершенная любовь. И когда бываем в этом, по возможности, верны и истинны, тогда дается душе сила, в простых и ни с чем несравнимых понятиях простираться до великой области высокаго и Божественнаго созерцания. А где нет возможности, любовь к ближнему совершить в делах видимых телесно, там достаточно пред Богом любви нашей к ближним, совершаемой только душею.

141. Желающий возлюбить Бога паче всего должен иметь попечение о чистоте души своей; чистота же души стяжевается препобеждением и истреблением страстей. Страсти суть дверь заключенная пред лицем чистоты. Если не отворит кто этой заключенной двери, то не войдет он в непорочную и чистую область сердца. А без этого душа не может иметь и дерзновения в час молитвы; ибо дерзновение сие есть плод чистоты и трудов над стяжанием ея. Вот в каком все сие совершается порядке: терпение с принуждением себе борется со страстьми за чистоту; если душа препобедит страсти, то приобретает чистоту; а истинная чистота делает, что ум приобретает дерзновение в час молитвы.

Дата добавления: 2015-06-04