Книга шестая 2 страница

— Ну ладно, моя радость, скажи, как ты собираешься поступить с этой Шарлоттой?

— Послезавтра у нас в руках будет вся королевская казна, и я отправлю вот эту записку обворованному Фердинанду. — И я прочитала бумагу, подписанную рукой королевы. — После этого, надеюсь, наш общий друг приговорит свою жену к смерти или, по крайней мере, к долгому заточению.

— Да, но Шарлотта обязательно выдаст нас и скажет, что отдала сокровища нам.

— Но кто ей поверит? Тем более, что сообщникам нет никакого смысла передавать королю эту записку.

— Как бы то ни было, Фердинанд начнет расследование.

— Я знаю заранее, что оно будет безрезультатным. Добычу мы закопаем в саду. Что же касается до короля, я займусь им сама. Если только он будет всерьез подозревать нас, я пригрожу, что обнародую его дьявольскую шутку, которую он сыграл с народом во время праздника Угощения. Фердинанд труслив и глуп, он испугается и прекратит дело. А потом не зря говорят, что бесславна победа, добытая без потерь. Чтобы добиться богатства, надо рисковать: неужели пятьдесят миллионов не стоят таких волнений?

— Но если все раскроется, нам грозит смертный приговор.

— Ну и что из того? Меньше всего в этом мире я страшусь петли. Разве ты не знаешь, что во время повешения человек испытывает оргазм? А ради лишнего извержения я готова на все. Если меня пошлют на эшафот, я взойду на него с высоко поднятой головой и с ясным взором… Однако не волнуйся, Клервиль, злодейство — наш союзник и покровитель, а мы — его фавориты. Поэтому проиграть мы не можем никак.

— Ты намерена посвятить Боргезе в наш план?

— Ни в коем случае. Она мне больше не нравится.

— Черт возьми, я тоже презираю ее!

— Надо бы поскорее от нее избавиться.

— Завтра мы, кажется, собирались подняться на Везувий…

— Этот вулкан был бы лучшим средством для ее погребения. А какая это будет красивая смерть!

— Если мы с тобой возненавидим кого-нибудь, Жюльетта, ненависть наша способна творить чудеса.

— Но мы будем вести себя так, будто ничего не случилось.

— Разумеется. Мы искупаемся в ее ласках.

— Предоставь это мне, ты ведь знаешь, какой я бываю в коварстве.

— Мы будем ласкать ее всю ночь.

— Непременно.

— Ах, мой ангел, подумать только: мы станем самыми богатыми женщинами на свете!

— Только после этого не надо задерживаться в Неаполе.

— Да, да, мы сразу покинем Италию. Вернемся в нашу милую Францию, купим богатые поместья и проживем остаток жизни вместе… Как мы будем счастливы, Жюльетта!

— С нашим богатством мы сможем позволить себе все, — подхватила я. — Только идиоты не смеют употреблять все средства — и законные и незаконные, — чтобы быть счастливыми. Мне кажется, Клервиль, я скорее умру, чем откажусь от воровства; оно доставляет мне одно из самых больших удовольствий, и без него я не представляю себе жизни. В такие минуты я испытываю такое же ощущение, какое испытывает обычная женщина во время плотских утех. Преступление щекочет и возбуждает нервы, связанные с зонами наслаждения, точно так же, как это делает палец или мужской орган; я извергаюсь даже при мысли о преступлении, которое мне предстоит совершить. Вот бриллиант, который предлагала мне Шарлотта, он стоит пятьдесят тысяч. Я не приняла его. Он был противен мне в качестве подарка, но я его украла, и теперь он мне очень дорог.

— Значит, ты все-таки завладела им?

— Конечно. И меня нисколько не удивляет, что есть люди, которые предаются подобной страсти единственно для того, чтобы испытать жгучее наслаждение. Я буду воровать до конца своей жизни, будь у меня два миллиона дохода, все равно я не отступлю от своих принципов.

— Теперь я совершенно уверена, что Природа создала нас друг для друга. Поэтому нам просто нельзя расставаться ни в коем случае.

За обедом мы втроем обсуждали завтрашнюю экскурсию на Везувий. А вечером были в Опере; сам король подошел к нашей ложе засвидетельствовать нам свое почтение, и все глаза были устремлены на нас. Вернувшись домой, мы ели душистое жаркое, запивая его кипрским вином, потом испытали семь или восемь оргазмов в объятиях женщины, которой уже вынесла приговор наша порочность. После этого уложили ее в постель и остаток ночи провели вдвоем; до того, как наступил рассвет, мы еще несколько раз сбросили семя при восхитительной мысли о том, что очень скоро будем попирать ногами возвышенное чувство дружбы и пред-. анности. Я, конечно, понимаю, что такое злодеяние могут оценить только высоко организованные умы, наподобие наших, и заслуживает жалости человек, лишенный подобной возможности, ибо он лишен необыкновенных удовольствий; более того, я утверждаю, что он не знает, что такое истинное счастье.

Мы поднялись вместе с солнцем. Преступные замыслы не дают спать, приводя в смятение все чувства; мозг непрестанно перебирает их, и вы не только предвкушаете удовольствие — вы его испытываете в полной мере.

Карета, запряженная шестеркой лошадей, доставила нас к подножию Везувия. Там мы нашли проводников, которые захватили с собой веревки и прочее снаряжение, необходимое для подъема на вулкан, а путь до вершины занял у нас два часа и стоил пары новой обуви. Несмотря на усталость, мы пребывали в превосходном расположении духа и много шутили с Олимпией, и бедняжка до последнего момента не догадывалась о причине нашего настроения.

Между прочим, это нелегкий труд — карабкаться на гору по щиколотку в пепле, когда, сделав четыре шага вперед, вы сползаете вниз на шесть шагов, когда над вами постоянно висит опасность провалиться сквозь тонкую корку в расплавленную лаву. Поднявшись наверх, мы сели на самом краешке кратера и с замиранием сердца заглянули в глотку вулкана, который в минуты гнева бросает в дрожь Неаполитанское королевство.

— Как вы думаете, нам нечего сегодня бояться? — спросили мы у проводников.

— Нет. Может случиться выброс серы и кусочков пемзы, но непохоже, что будет извержение.

— В таком случае, друзья, — сказала Клервиль, — оставьте корзину с закусками и можете возвращаться в деревню. Мы хотим побыть здесь.

— А вдруг что-то случится.

— Вы же сами сказали, что все будет в порядке.

— Никогда нельзя быть уверенным…

— Ну что ж, если начнется что-нибудь серьезное, мы сами спустимся вниз и будем оттуда наблюдать за извержением.

Клервиль сопроводила свои слова несколькими золотыми монетами, и разговор был окончен.

Когда проводники спустились достаточно далеко, мы с Клервиль обменялись быстрым взглядом.

— Будем действовать хитростью? — шепотом спросила я.

— Нет, силой, — ответила она.

В следующий момент мы схватили Олимпию.

— Итак, сука, — сказали ей, — ты нам надоела; мы привели тебя в это место, чтобы расправиться с тобой. Под нами вулкан, куда ты сейчас отправишься живьем.

— Пощадите! — простонала она. — Что я вам сделала?

— Абсолютно ничего. Ты нам надоела, разве этого мало?

Мы сунули ей в рот перочинный нож, чтобы она прекратила свои стоны и горестные жалобы. Потом Клервиль связала ей руки шарфом, который мы захватили специально для этой цели; я связала ноги, и когда Олимпия оказалась в беспомощном состоянии, мы отступили в сторону и расхохотались. Из ее прекрасных глаз ручьями текли слезы, оставляя жемчужные капельки на ее величественной груди. Мы раздели ее и начали терзать ее тело: щипали белоснежные груди, кололи булавками ягодицы, вырывали из лобка волосы, а я откусила ей клитор. Наконец, после двух часов нескончаемых истязаний и унижений, мы взяли ее за руки и за ноги, поднесли к краю жерла и сбросили вниз. Она исчезла в кратере, и несколько минут мы слышали шум падающего тела, натыкавшегося на выступы, разбивавшегося об острые камни; постепенно шум стих, и воцарилась тишина.

— Вот и все, — произнесла Клервиль, которая продолжала мастурбировать обеими руками. — Черт меня побери, милая Жюльетта, давай ляжем на край вулкана и будем извергаться; ведь мы только что совершили преступление, совершили один из тех сладостных поступков, которые зовутся чудовищными. И если то, что мы сделали, действительно оскорбляет Природу, пусть она отомстит нам — ведь она может отомстить, если захочет; пусть произойдет извержение, пусть вскипает лава в глубинах этой преисподней и сотрет нас с лица земли.

Я не могла произнесли ни слова. У меня кружилась голова, я могла ответить подруге только страстными ласками. Она тоже замолчала. Сплетясь в жарких объятиях, изнемогая от восторга, лаская друг друга как взбесившиеся лесбиянки, мы, казалось, передавали друг другу душу через свои сдавленные, похожие на рыдания стоны. Несколько грязных ругательств, несколько богохульств — больше ничего не было слышно. Так мы оскорбляли Природу, насмехались над ней, дразнили ее и, торжествуя в своей безнаказанности и наслаждаясь ее равнодушием, мы надеялись на ее снисходительность только для того, чтобы еще сильнее ранить ее.

— Теперь ты видишь сама, Жюльетта, — заговорила Клервиль, которая первой пришла в себя, — как мало внимания обращает Природа на так называемые человеческие преступления, а ведь она могла бы уничтожить нас, когда мы были на седьмом небе от счастья. — Но она не сделала этого, поэтому успокойся: нет на Земле преступлений, которые могут разгневать Природу; скорее, все преступления выгодны ей, все для нее полезны; будь уверена, что она внушает нам злодейские мысли, потому что нуждается в злодействе.

Не успела Клервиль закончить свою речь, как из жерла взметнулся фонтан камней, которые дождем застучали вокруг нас.

— Ага! — сказала я, даже не собираясь подняться на ноги. — Это месть Олимпии. Это ее прощальный привет; она извещает нас о том, что добралась до самого чрева Земли.

— Нет ничего сверхъестественного в этом явлении, — заметила Клервиль. — Когда в вечно кипящую лаву падает что-нибудь тяжелое, происходит маленькое извержение.

— Давай перекусим и будем считать, что этот каменный дождь — не что иное, как просьба Олимпии отдать ей одежду.

Из ее вещей мы отобрали драгоценные камни, все остальное свернули и выбросили в кратер, где нашла последний приют наша подруга. Потом открыли корзину с продуктами. Из глубины вулкана не доносилось больше ни звука, следы преступления исчезли, Природа была удовлетворена. Когда мы спустились, внизу нас ждали наши проводники.

— С нами случилось ужасное несчастье, — заявили мы, подходя к ним со слезами на глазах, — наша несчастная спутница подошла слишком близко к краю и… Неужели ничего нельзя сделать, добрые люди?

— Ничего, — сокрушенно покачали они головами. — Нам не надо было оставлять вас одних, тогда этого бы не случилось. Теперь она погибла, и вы никогда больше ее не увидите.

Когда мы услышали этот жестокий приговор, наши слезы хлынули еще сильнее, и, заламывая руки, мы сели в экипаж. Через три четверти часа мы были в Неаполе.

В тот же день в газетах появилось сообщение о случившейся трагедии. Фердинанд приехал лично утешить нас, ведь он считал нас сестрами, любящими друг друга. Как бы развратен он ни был, ему даже не пришло в голову, что Олимпия стала жертвой наших козней, и мы оставили его в этом мнении. Лакеев княгини отправили в Рим сообщить родственникам о ее гибели; кроме того, мы передали с ними письмо, в котором спрашивали, что делать с драгоценностями погибшей, оцененными нами в тридцать тысяч франков, между тем как в действительности от нее осталось трофеев больше, чем на сто тысяч; но к тому времени, когда пришел ответ, нас уже не было в Неаполе, так что все имущество погибшей подруги досталось нам.

Олимпия, княгиня Боргезе, была нежной, доверчивой, впечатлительной женщиной, любившей наслаждения, обладавшей распутным темпераментом и извращенным воображением, но ей недоставало глубины и непреклонности там, где дело касалось принципов; она оставалась добычей предрассудков, в любой момент она могла вернуться в лоно добродетели и только поэтому была неподходящей компанией для двух развратных до мозга костей особ.

Между тем нас ожидало дело, еще более серьезное и опасное. Наутро начинался день, который мы выбрали для штурма сокровищ супруга Шарлотты. Весь вечер мы с Клервиль посвятили приготовлениям: припасли дюжину сундуков и ящиков и вырыли большую яму в своем саду; все было сделано под покровом темноты, и первым, кто нашел в ней могилу, стал землекоп, которому мы размозжили голову, как только он закончил работу. «Либо вообще обходитесь без сообщников, — советовал Макиавелли, — либо избавляйтесь от них, когда они выполнят свое предназначение».

Наступил условленный час, и под заветным окном остановился экипаж. Мы с Клервиль, одетые в мужское платье, сами сидели на козлах: слуг мы заранее отпустили на всю ночь и посоветовали им повеселиться за городом. Шарлотта уже ждала нас: она настолько сильно желала получить обещанный яд, что решила не давать нам никакого повода для упреков. Целых четыре часа она спускала на веревке набитые деньгами мешки, которые мы укладывали в сундуки, наконец сверху раздался громкий шепот, известивший нас о том, что в казне ничего больше не осталось.

— До завтра, — ответили мы.

И быстро доехали до дома, радуясь тому, что за все время операции не встретили ни одной живой души. Мы наняли еще одного бродягу, который помог нам выгрузить и опустить в яму сундуки и ящики и которого мы похоронили сверху, когда он исполнил свое предназначение.

Усталые, взволнованные тем, что стали сказочно богатыми, мы легли в постель, но на этот раз обошлись без плотских утех. Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что весь город говорит о краже, совершенной в королевском дворце, и сочли, что настал удобный момент для того, чтобы передать Фердинанду записку королевы, которую ему доставил неизвестный. Прочитав ее, король пришел в дикую ярость и приказал капитану своей гвардии арестовать жену и препроводить ее в Сант-Эльмо, где ее поместили в одиночную камеру и посадили на хлеб и воду. Прошла неделя, прежде чем король, пришел навестить узницу, и та сразу выложила всю правду и обвинила во всем нас. Разъяренный Фердинанд примчался к нам, и у нас состоялся замечательный разговор, который лучше всего передать в виде диалога.

Фердинанд: — Вы совершили страшное преступление. Я никогда не предполагал, что на подобный поступок способны люди, которых я числил среди своих друзей.

Клервиль: — Но что случилось?

Фердинанд: — Королева обвиняет вас в том, что вы ограбили мою казну.

Жюльетта: — Мы?!

Фердинанд: — Именно вы!

Клервиль: — Вот это новость!

Фердинанд: — Она призналась, что в какой-то момент у нее появилась мысль лишить меня жизни, и сказала, что вы обещали ей яд в обмен на мои сокровища.

Клервиль: — А вы нашли яд, который, по ее словам, она купила за такие большие деньги?

Фердинанд: — Нет.

Жюльетта: — Так как же это возможно, что она выложила целое состояние, не получив обещанного?

Фердинанд: — Я сам удивляюсь этому.

Клервиль: — Сир, ваша супруга — отъявленная злодейка, но, к счастью, у нее недостает ума; она знала, что мы — ваши друзья, и решила прикрыть свой гнусный поступок, свалив его на нас, однако этот замысел очень неуклюжий и шит белыми нитками.

Фердинанд: — Но кто же прислал мне записку?

Жюльетта: — Те, кто завладел вашими сокровищами, в этом нет никаких сомнений; но будьте уверены, что эти люди уже далеко отсюда. Они не оповестили бы вас, если бы существовала какая-то опасность для них, а чтобы сбить вас со следа, королева назвала наши имена.

Фердинанд: — Но какой смысл Шарлотте покрывать людей, которые ее предали?

Клервиль: — Она получила яд и не хочет, чтобы вы знали об этом, поэтому она бросила подозрение на двух невинных женщин, которые ничего не знают об этом яде. Но в любом случае яд у нее, и если бы вы не приняли срочные меры, вы были бы обречены.

Фердинанд: — По вашему мнению, я поступил правильно?

Жюльетта: — Трудно было поступить разумнее.

Фердинанд: — Так вы считаете ее преступницей? (При этих словах Клервиль саркастически улыбнулась.) Ну конечно, я вижу это по вашим лицам! Ладно, доставайте нож, бередите мою рану: что еще вам известно?

Клервиль: — Только то, что ваша жена — чудовище; она действовала из ненависти к вам, и вы должны наказать ее по всей строгости закона.

Фердинанд: — Но скажите честно, вы на самом деле не знаете, кто украл мои сокровища?

Жюльетта и Клервиль (одновременно): — Клянемся, что не знаем!

Фердинанд: — Тогда пусть она сгниет в каземате, пусть умрет там от голода и отчаяния… А вы, милые дамы, простите меня за мои подозрения. Они несправедливы, и я еще раз прошу вас простить меня.

Жюльетта: — Сир, тем не менее эти подозрения у вас возникли, и после вашего ухода нам придется немедленно покинуть ваше королевство.

Фердинанд: — Покинуть мое королевство? Нет, нет, умоляю вас, как это можно, особенно теперь, когда я избавился от этой страшной женщины… Теперь я чувствую себя совершенно свободным, и мы с вами можем творить большие дела…

Жюльетта: — Ваша свобода, сир, не принесет нам успокоения. Безвозвратно ушел мир из души двух приличных женщин, честь которых запятнала гнусная клевета.

Фердинанд: — Но я же больше не подозреваю ни одну из вас. (Он упал на колени.) Не покидайте меня, я не смогу без вас жить, я никогда не утешусь, если потеряю и вас.

Клервиль: — А сколько взяли у вас воры?

Фердинанд: — Сорок миллионов, половину моих богатств. Преступница уверяет, что она обещала сообщникам отдать все, но в последний момент не осмелилась сделать меня нищим.

— Какая наглая тварь! — взорвалась я, правда, возмущение мое было вызвано тем, что Шарлотта обманула меня таким бессовестным образом. — Чудовище! Гнусное чудовище! Устроить такую подлость лучшему из мужей! Человеку, который безумно любил ее, который во всем отказывал себе ради ее прихотей! Какая черная неблагодарность! За это самое суровое наказание будет слишком мягким.

В этот момент в комнату вошли Элиза и Раймонда, разодетые как богини, и принесли шоколад его величеству. До сих пор Фердинанд ни разу не видел моих девушек.

— Это еще что за красотки? — спросил он, и глаза его заблестели.

— Наши камеристки, — ответила я.

— Почему же вы не представили их мне раньше?

— Мы не думали, что они могут вам понравиться.

Распутник вмиг позабыл и узницу, и ее преступление и пожелал тут же позабавиться с девушками. Ввиду сложившихся обстоятельств такое желание следовало удовлетворить немедленно. Перед Фердинандом открылась дверь будуара, он удалился туда вместе с обеими служанками и вышел только два часа спустя после того, как довел обеих до изнеможения.

— Вы мои лучшие друзья, — заявил он, прощаясь, — и я прошу вас не бросать меня. Давайте забудем это досадное недоразумение, отныне я буду считать вас образчиками невинности и верности.

С тем он ушел из нашего дома.

Если бы монарх Неаполя не был таким слабовольным человеком, королеву Шарлотту отравили бы в тот же день; мы предоставили Фердинанду достаточно доказательств, но разве был способен на решительные действия этот болван? Словом, он не сделал ничего подобного. Новость о заточении королевы разнеслась по всей Европе, но так и остались непонятными причины ее неожиданного ареста, а затем и скорого освобождения. Мы же, не дожидаясь исхода этого дела, готовились к отступлению. Трофеи наши оказались громоздкими и тяжелыми: мы приобрели несколько старинных бюстов, мозаичных панно, античных мраморных безделушек и образцов камней из Везувия, набили ими ящики, а в самом низу, на дне, спрятали золото. Прежде чем заколачивать ящики, мы попросили короля проверить наш багаж; он отказался, и наша длинная кавалькада тронулась в путь: на десяти повозках ехали наши вещи, в одном экипаже — наша свита, в другом — мы с Клервиль. Перед отъездом мы зашли к Фердинанду попрощаться, и он опять долго уговаривал нас не уезжать, а когда понял, что это бесполезно, выдал нам паспорта для пересечения границ своего королевства.

В тот же вечер мы были в Капуе, а неделю спустя — в Риме, куда добрались без всяких хлопот и приключений. Только тогда Клервиль известила брата о своем намерении ехать вместе со мной во Францию, где она намеревалась обосноваться до конца жизни. Она просила его также переехать в Париж, но Бризатеста не мог оставить свое ремесло и несмотря на то, что скопил к этому времени большое состояние, он торжественно заявил, что твердо намерен умереть с пистолетом в руке.

— Пусть будет так, — сказала Клервиль. — Я предпочитаю тебя, Жюльетта. Мы больше никогда не расстанемся — такова моя воля.

Я заключила подругу в объятия и поклялась ей, что у нее не будет повода раскаяться в своем решении. Увы, давая это обещание, я так мало знала о капризах судьбы, чьи звезды уже начинали тревожно мерцать над нашими головами.

Продолжая свое путешествие, мы доехали до Анконы, где, воспользовавшись чудной погодой, гуляли в порту, когда заметили высокую даму лет сорока пяти, которая пристально смотрела на нас.

— Ты не узнаешь эту женщину? — спросила меня Клервиль.

Я обернулась и всплеснула руками.

— Разрази меня гром, Клервиль, если это не наша парижская колдунья! Ну конечно, это Дюран!

Ее имя было еще на моих устах, когда его владелица подошла и сердечно поприветствовала нас.

— Какой сюрприз! — удивилась Клервиль, вновь встретив ту, которая пять лет тому назад предсказала ей скорую смерть. — Какими судьбами вы оказались в этом городе?

— Пойдемте ко мне, — вместо ответа сказала Дюран, все еще красивая, несмотря на свои годы, — хотя эти люди не понимают нашего языка, лучше побеседовать в спокойной обстановке.

Мы пришли в роскошную гостиницу и, усадив нас, она заговорила:

— Я буду очень рада познакомить вас с одной выдающейся женщиной, одной из самых необыкновенных, каких только рождала Природа.

— Кого вы имеете в виду? — спросила Клервиль.

— Сестру императрицы, тетку королевы Неаполитанской, личность, совершенно вам неизвестную. Еще в самом нежном возрасте принцесса Кристина — так зовут эту даму — обнаружила наклонности к такому невероятному распутству, что отец посчитал ее неисправимой. Видя, что ее распущенность возрастает с каждым днем и годом, он счел за благо купить для нее остров в Далмации, у побережья Адриатического моря; выделил ей огромное содержание и отдал остров под протекторат Венецианской республики, которая специальным договором признала ее права творить в своих владениях все, что ей вздумается. Кристина получила свое крохотное королевство в шестнадцатилетнем возрасте, сейчас ей сорок лет, и она с тех пор ведет веселую и разгульную жизнь. Но я не стану больше рассказывать о ней, лучше мы отправимся на ее остров. Весь путь займет у нас два дня. Ну и как, вы согласны?

— Разумеется, — ответила я за себя и за свою подругу, — ведь цель нашего путешествия — познакомиться с обычаями и моральными принципами людей, поэтому мы не хотим упускать такую возможность.

— Еще бы, — подхватила Клервиль, — тем более что на острове этой Кристины мы насладимся вволю.

— А вот это нет, — прервала ее Дюран, — плотских удовольствий вы там не получите.

— Тогда чем же она занимается на своем острове? — изумилась я.

— Довольно, о ней больше ни слова. Я хочу сделать вам сюрприз.

Она явно не желала говорить на эту тему, и я перевела разговор на другой предмет.

— Теперь, когда мы снова нашли друг друга, — сказала я

колдунье, — вы должны рассказать о своем внезапном исчезновении из Парижа. Почему вы не пришли на свидание с графом де Бельмором, с которым я вас познакомила?

— Дело в том, что я не смогла это сделать по самой простой причине: в тот день меня повесили.

— Что?!

— Да, именно повесили. Дело было так: я продала яд юному герцогу N.. который задумал избавиться от своей матушки. Но в последний момент этот идиот раскаялся и выдал меня; последовал арест, потом суд — причем все это произошло за один день. Но я была близко знакома с главным судьей Самсоном, и мы договорились, что меня повесят только для вида. Судьи перепирались в течение одиннадцати часов, и только ночью меня увезли, наконец, из ратуши.

— Петлю накинул сам Самсон, он же руководил всем этим балаганом. Меня бросили в телегу, отвезли на кладбище, где один из слуг судьи по его заданию выкупил мое тело, и до рассвета мне удалось покинуть Париж. На следующий год я вернулась в город, сняла дом в другом квартале и под чужим именем. Дела мои снова пошли хорошо — недаром говорят, что веревка повешенного приносит удачу. Сегодня у меня очень приличное состояние, каждый год я приезжаю в Италию, чтобы пополнить запасы сырья для ядов, которые продаю по всей Европе. Но готовить их я предпочитаю дома. Сейчас этот вид убийства в моде, так что от клиентов нет отбоя. На острове у Кристины вы увидите поразительные эффекты моих новых составов.

— Вы и ее снабжаете?

— Бог ты мой! Это самая постоянная моя клиентка.

— Выходит, она жестокая?

— Невероятно жестокая.

— О, я уже заранее влюблена в нее! — воскликнула Клер-виль.

— И мы хоть сейчас готовы плыть в Далмацию. Однако я остановила свою нетерпеливую спутницу и снова обратилась к Дюран.

— Прежде всего, мадам, прошу вас прояснить кое-какие вопросы. Мне хочется знать, кто были те странные личности, которые развлекали нас в вашем доме и каким образом вы делали все чудеса, которые мы там видели.

— Один из них был тот самый герцог N.. другой — Божон, известный богач-миллионер. В продолжение четырех лет оба исключительно щедро платили мне за разного рода услуги, и не счесть женщин и девиц, которых я околдовала для них тем же самым способом. Но, — добавила Дюран, дергая сонетку, — вы, надеюсь, не думаете, что я отпущу вас без обеда. Я сойду с ума, если вы откажетесь быть моими гостями, и не хочу слышать никаких отказов.

Почти в ту же самую минуту на столе появился великолепный обед.

— Вы обещали нам назавтра хорошее развлечение, — сказала Клервиль, когда мы приступили к десерту. — А как насчет сегодняшнего дня? Мне кажется, среди ваших лакеев есть три-четыре сильных жеребчика.

— Вы хотите испытать их на выносливость?

— Почему бы и нет? А что ты скажешь, Жюльетта?

— Нет, — покачала я головой, озабоченная неясной еще мыслью, которая не выходила у меня из головы и которая была чем-то вроде предостережения, — нет, я, пожалуй, выпью рюмку вина и побеседую с мадам Дюран. Кроме того, у меня менструация, и я чувствую себя не совсем хорошо.

— Раньше я что-то не замечала, чтобы ты отказалась от мужского органа, — сказала Клервиль, и на краткий миг в ее лице промелькнула тень озабоченности, причину которой я тогда не поняла. — Ну пойдем, мой ангел, — продолжала она, снова посветлев, — если не сможешь совокупляться спереди, подставишь задницу. Пойдем, составь мне компанию: ты же знаешь, что я могу вкусить настоящее удовольствие только вместе с тобой.

— Нет, — повторила я, все еще оставаясь во власти нехорошего предчувствия, — у меня нет никакого настроения… Я просто хочу посидеть и поболтать.

Клервиль направилась к двери, которую ей указала Дюран, и перед тем, как открыть ее — я это отчетливо увидела через зеркало, — она сделала колдунье предостерегающий знак, который я истолковала как призыв к молчанию. Дверь за ней закрылась, и мы остались вдвоем с Дюран.

— Ах, Жюльетта, — начала эта женщина, как только Клервиль ушла, — благодари свою счастливую звезду за те чувства, которые ты мне внушаешь. Обещаю тебе, моя прелесть, — продолжала она, обнимая меня, — что ты не будешь жертвой этого чудовища… Ты лучше ее во всех отношениях, ты будешь вовремя предупреждена и спасешь свою жизнь.

— Что такое вы говорите, сударыня! Так вы напугаете меня до смерти.

— Слушай меня внимательно, Жюльетта, а выслушав, держи при себе. Этот остров в Далмации… Эта принцесса Кристина и эта поездка — все это подстроено для того, милая девочка, чтобы погубить тебя. Эту ловушку приготовила тебе женщина, которую ты считаешь своей лучшей подругой.

— Клервиль!

— Она замыслила убить тебя. Она жаждет получить твое богатство; у нее в кармане лежит бумага, документ, в котором вы называете друг друга единственной наследницей. И ты будешь убита, как только вступишь в права наследства…

— Ах, исчадие ада! — только и сумела вымолвить я, задыхаясь от бешенства и страха.

— Спокойно, Жюльетта, любое неосторожное слово — и участь твоя решена; сиди тихо и слушай меня. Корабль, на котором мы должны отплыть, утонет, мы спасемся, а ты погибнешь… Но пока не поздно, ты можешь отомстить; возьми этот пакетик, в нем мгновенный яд, самый сильный из моих запасов. Проглотив хоть каплю, она тут же замертво упадет к твоим ногам, будто пораженная молнией. За эту услугу я ничего от тебя не потребую, так как мною движет сильная любовь к тебе.

— О, благодетельница! — растрогалась я, и слезы брызнули из моих глаз. — Вы спасаете меня от самой страшной опасности! Но во всем этом еще много непонятного. Как вы оказались в Анконе? Как нашла вас Клервиль?

— Я следовала за вами по пятам с момента вашего отъезда из Неаполя, где я покупала яды. Там и встретила меня Клервиль и изложила свой план; в Лоретто я опередила вас и приехала в Анкону раньше, чтобы подготовить почву для этого предприятия; но я согласилась лишь потому, что страстно хотела спасти тебе жизнь. Если бы я отказалась, Клервиль нашла бы другой способ, и мы бы с тобой сейчас не беседовали.

— Но если Клервиль задумала от меня избавиться, почему она так долго ждала?

— Главный документ еще не был готов, твои деньги еще не попали в банк, и до отъезда из Рима она ничего не могла предпринять; кроме того, она знала, что следующая ваша остановка по пути из столицы будет только в Лоретто. Поэтому она велела мне подготовить все к послезавтрашнему дню.

Дата добавления: 2015-06-04