Книга шестая 6 страница

— Я совершенно согласна с тобой, Жюльетта. В этот момент вернулся Корделли в сопровождении своей свиты.

— А мы подумали, где вы пропадаете, добрый наш хозяин. Не иначе, как творили какие-нибудь злые дела в одиночестве.

— Вы ошибаетесь, — ответил итальянец и широко распахнул двери комнаты, из которой только что вышел. Это была молельня, оснащенная всеми непременными атрибутами религиозного культа. — Такой закоренелый злодей, как я, постоянно осаждаемый ужасными искушениями, должен хотя бы изредка творить добро, чтобы успокоить гнев божий.

— Вы правы, сударь, — заметила я, — позвольте и нам последовать вашему заразительному примеру. Пойдем, Дюран, попросим у Господа прощения за преступления, на которые вдохновил нас наш хозяин.

Мы вошли в молельню и закрыли за собой дверь.

— Черт меня побери, — сказала я подруге, которую привела туда только для того, чтобы спокойно обсудить наши складывавшиеся неважно дела. — Черт меня побери, если я не изменила своего мнения и если этот фанатик не заслуживает смерти. Ты же видишь, что его мучают угрызения совести, и с такой слабой душой этот содомит скоро превратится в добропорядочного человека; кто знает, может быть, мы были свидетелями —его последних деяний на поприще злодейства? Поэтому я предлагаю как можно скорее покончить с ним.

— Мы легко можем расправиться со всей его оравой. Однако надо оставить одну из старух, чтобы она вывела нас отсюда; поверь мне, Жюльетта, сокровища этого богача находятся где-то здесь, в замке, и мы должны найти их во чтобы то ни стало.

— Сегодня вечером за ним приедут слуги.

— И мы угостим их вином, — подхватила Дюран.

— Вот теперь и мы получили благословление, — объявила Дюран хозяину, когда мы вернулись. — Кстати, сударь, велите принести чего-нибудь выпить: мы умираем от жажды.

Корделли дал знак, и старые ведьмы быстро накрыли стол для хозяина и его подручных. После третьей рюмки вина Дюран незаметно подсыпала порошок в тарелку Корделли и его палачей, но дуэньи ни к чему не притрагивались, так что отравить их не было возможности. Не прошло и минуты, как все трое злодеев сползли со стульев, словно настигнутые гневом небесным. Дюран выхватила кинжал и, поражая в самое сердце старуху, которая казалась особенно недоверчивой и недоброжелательной, прибавила:

— Ступай следом за своими сообщниками, старая карга; если бы твой хозяин был настоящим злодеем вроде нас, мы бы его не тронули. Но коль скоро он верит в Бога, пришлось отправить его к дьяволу — у нас не было другого выхода. Ну, а тебе, — продолжала она, обращаясь ко второй дуэнье, которая испуганно уставилась на нас, дрожа всем телом, — тебе мы оставим жизнь, если ты нам поможешь. Прежде всего надо выбросить в море эти трупы, потом вместе с тобой мы перероем весь замок и найдем деньги. Теперь скажи, есть здесь еще кто-нибудь?

— Клянусь, сейчас никого, — ответила карга. — Из слуг в доме я одна.

— Что ты имеешь в виду? Выходит, кроме слуг здесь есть еще кто-нибудь?

— Я так думаю; здесь могут быть пленники. Обещайте не убивать меня, и я покажу вам весь дом.

Когда трупы были сброшены в Море, мы спросили старуху, часто ли наведывался сюда Корделли.

— Раза три на неделе, — отвечала она.

— И всякий раз здесь творилась такая резня?

— Вы же сами все видели. А теперь я покажу вам темницы, может быть, кто-то остался.

В подвалах, на глубине не менее двадцати метров, злодей держал взаперти свои жертвы. Девять из двенадцати темниц были заняты, и в каждой из них томился один узник; мы нашли пятерых смазливых девушек в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет и четверых подростков лет тринадцати-шестнадцати; большую часть жертв доставили сюда из разных уголков Италии, а две девушки были родом из города Рагузы в Албании, и обе они отличались редкой красотой.

Когда мы рассматривали свои находки, вверху, где-то далеко, послышался шум, и мы поспешили узнать в чем дело. Оказалось, что в замок возвращаются наши слуги и слуги Корделли. Вначале мы встретили лакеев итальянца — их было трое, завели их в обеденный зал, где стол был заставлен яствами и напитками, предложили им выпить, и скоро они отправились вслед за своим хозяином. Потом мы спустились к нашим слугам и велели им возвращаться назад в город, сказав, что хотим остаться в замке еще на день или два и обойдемся без них.

— Знаешь, Дюран, — заговорила я, когда мы вернулись к узникам, — я бы хотела взять себе этих двух албанок, они заменят мне Элизу и Раймонду; я уже вижу недовольство на твоем лице, поэтому спешу предупредить тебя, что пожертвую ими в любой момент, когда ты этого захочешь, и сделаю это, не моргнув глазом, как и в прошлый раз.

— Опять женщины. Неужели ты не можешь обойтись без них?

— Не могу, представь себе. Но сердце мое будет всегда принадлежать только тебе, мое сокровище.

— Ах ты, хитренькая лисичка, ну как тебе откажешь!

Мы освободили Лилу — так звали семнадцатилетнюю — и Розальбу, которая была на год старше, но на всякий случай заперли их в одной из роскошных комнат замка. Бедняжек целую неделю держали в подвале, почти не кормили, спали они на голом полу, прикрытом соломой, и вид у них был жалкий и испуганный. Но я их расцеловала, обласкала, из глаз у них хлынули слезы облегчения, и они с благодарностью бросились к моим ногам. Как оказалось, они были сестры, дочери богатого коммерсанта в Рагузе, с которым Корделли вел торговые дела; итальянец уговорил их отца отправить дочерей в Венецию, чтобы они получили воспитание, а потом сочинил письмо об их трагической гибели и оставил их для своих утех.

— Тогда я тоже возьму себе одну из пленниц, — сказала Дюран:

— Ну конечно, дорогая, и мне никогда не придет в голову ревновать тебя.

— Ты чудовище! — Она погрозила мне пальцем. — Я более чувствительна чем ты, и мне будет противно, если кто-то будет отвлекать меня от мыслей о тебе.

— Будет тебе, любовь моя, не надо смешивать плотские наслаждения с умственными развлечениями, — укоризненно заметила я. — Я уже говорила тебе, что мои убеждения, хотя они, возможно, в чем-то отличаются от твоих, неизменны: я вправе сношаться с первым встречным на этой земле и в то же время ни на миг не отступлю от нежной привязанности к своей единственной подруге и сохраню это чувство до конца дней.

Трех других девочек и четверых мальчиков мы отвели в зал для пыток. Полдня развлекались с ними, после чего усовершенствовали истязания, которые практиковал Корделли, и сделали кончину всех семерых в тысячу раз мучительнее и страшнее. Потом поспали не более двух часов и продолжили поиски.

— Я не знаю, где именно он хранил свои деньги, — сказала старуха в ответ на наши настойчивые вопросы, — я даже не уверена, находятся ли они здесь, но рядом с винным погребом есть еще какой-то запертый подвал.

Мы спустились вниз и столкнулись с двумя прочными бронзовыми дверьми, которые преграждали путь к тому подвалу, и у нас не было никакой возможности взломать их. Однако чем больше трудностей вставало перед нами, тем сильнее становилось наше желание преодолеть их. После долгого лазания по сырому и темному подземелью мы обнаружили небольшое окошко в стене указанного дуэньей подвала, которое загораживала не очень толстая железная решетка. В едином порыве мы бросились вперед и заглянули внутрь, где, несмотря на полумрак, разглядели шесть больших сундуков; можете себе представить, как подстегнуло нас это зрелище. Наконец нам удалось отогнуть прутья решетки, я проскользнула в узкий проход и, дрожа от нетерпения, подняла крышку первого сундука. Увы, к своему жестокому разочарованию я увидела, что все ящики содержат только орудия пыток или предметы женской одежды. Разъяренная, я готова была бросить это безнадежное дело. Но Дюран не смирилась с поражением.

— Там должно быть еще что-нибудь, посмотри внимательнее.

Я снова зашарила по сундукам, и скоро мои пальцы наткнулись на связку ключей. К одному из них была привязана пластинка с надписью: «Ключ от сокровищницы».

— Ах, Дюран! Не будем терять времени в этом погребе; то, что мы ищем, находится в другом месте — погляди, что я нашла. Сначала мы встретили двери без ключей, а вот теперь — ключи от неизвестных дверей. Эй, донна Мария, может быть, ты что-нибудь знаешь об этом? Если поможешь нам, ты будешь обеспечена на всю жизнь.

— Клянусь, что ничего не знаю. Но если хорошенько поискать, мы что-нибудь да найдем.

— Принеси мне ветку лещины, которая растет у вас в саду, — приказала Дюран.

Когда старуха вернулась, моя подруга взяла ветку, легонько зажала ее между большим и указательным пальцами и пристально уставилась на нее. Какое-то время прутик оставался неподвижным, потом его свободный конец слегка приподнялся и отклонился влево словно по волшебству; Дюран пошла в том направлении по длинной галерее, в конце которой мы снова остановились перед запертой дверью. Я попробовала ключ, дверь открылась, и ветка быстро закрутилась в пальцах Дюран. Мы вошли в низкий подвал и увидели десять огромных сундуков; на этот раз в них были не женские тряпки и не орудия пытки, а монеты — монеты из чистого золота, миллионы монет.

— Это просто сказка! — ахнула я. — Скорее выносим отсюда это богатство.

Но сказать это было легче, чем сделать. Мы никого не могли позвать на помощь, а о том, чтобы поднять эти сундуки и вынести их из замка, нечего было и думать. Поэтому мы приняли решение опустошить их. Оставалось одно: взять меньше, но наверняка вынести все, что возьмем. Старая дуэнья, обе девушки и мы с Дюран наполняли мешки так, чтобы могли нести их, и в продолжение восьми дней выносили сокровища Корделли на свет божий. Любопытным соседям мы сказали, что Корделли находится в поездке и что он любезно пригласил нас погостить в своем замке, а за это время наняли небольшое судно. На девятый день мы взошли на борт, после того, как погрузили свой тяжелый багаж и предварительно замуровали дуэнью в бочку вместе с большими камнями и утопили в море.

Погода была чудесна, море — спокойно и приветливо, наши новые служанки — ласковы и предупредительны, их тела превосходны, и мы приплыли в Венецию в прекрасном настроении.

Спору нет: необыкновенное и величественное зрелище являет собой этот большой город, плывущий по воде. Кто-то, кажется, Грекур^[120], сказал, что если содомия избрала Венецию своей цитаделью и надежным приютом, так только по той причине, что на морской глади фанатизм не может разжечь свои адские погребальные костры, чтобы наказать грешников. Как бы то ни было, в Венеции не счесть приверженцев этого культа — их много больше, чем в любом другом городе Италии.

Воздух в Венеции ласковый и томный, навевающий мысли о наслаждениях, но он часто бывает нездоровым, особенно во время отлива; горожане, те, что побогаче, стараются как можно больше времени проводить в своих восхитительных загородных поместьях на материке или на соседних островах.

Несмотря на неблагоприятный климат, среди жителей можно встретить многих выдающихся личностей, а жительницы Венеции стареют не столь быстро, как в других местах.

Как правило, венецианцы высокие и приятные на вид. У них приветливые лица, изысканные манеры, словом, трудно не полюбить их.

Первые дни после приезда я посвятила тому, что пристраивала вновь приобретенное богатство; Дюран уговаривала меня взять себе все золото Корделли, но я настояла на том, чтобы разделить его поровну, в результате каждая из нас сделалась обладательницей годового дохода приблизительно один миллион пятьсот тысяч ливров — это не считая тех капиталов, которые у нас уже были. Но опасаясь, как бы наша роскошь не показалась подозрительной в Венеции, мы приняли все меры к тому, чтобы создать впечатление, что зарабатываем единственно своими прелестями и своим волшебным даром обманывать простаков. Мы широко раскрыли двери своего дома для всех желающих любого пола, для всех, кто искал развлечений или хотел узнать свою судьбу. Дюран оборудовала лабораторию и кабинет с хитроумными механическими приспособлениями наподобие тех, которые так поразили нас когда-то в Париже. В нем были исчезающие на глазах полы, скользящие стены, сказочные будуары, уединенные уголки — все, что может обмануть доверчивых клиентов и потрясти их воображение. Мы наняли пожилых служанок и научили их приводить в действие эту бутафорию, и наши юные албанки послушно и даже с удовольствием участвовали в представлениях. Хочу напомнить, что они были девственницы, и этот факт в сочетании с их очаровательными личиками и умилительной их свежестью обнадеживал нас, что эти два прелестных виноградника при соответствующем уходе могут дать богатый урожай. Я вспомнила свою карьеру в публичном доме — как вы знаете, это было в Париже несколько лет тому назад, — и этот опыт пришелся как нельзя кстати в Венеции, правда, теперь я бросилась в безудержный разврат не ради денег, а для развлечения.

Первым гостем нашего дома стал бывший прокурор из Сан-Марко; осмотрев нас троих, он остановил свой выбор на мне. Начал он с весьма странного, но изысканно вежливого объяснения.

— Возможно, мои вкусы диктуют мне выбрать одну из ваших подруг, но насладиться ее чарами мне может помешать моя исключительная слабость в чреслах, поэтому с вами я буду чувствовать себя гораздо увереннее, а теперь соизвольте узнать, чем мы будем заниматься.

— Вы известите меня, — продолжал нудный клиент, — когда ваша менструация будет в самом разгаре, и в тот же день мы встретимся. Вы ляжете в постель, раздвинете ножки, а я, стоя на коленях, буду пить ваше вино, я буду пить его, пока не опьянею… Когда эрекция моя станет достаточной, я совершу жертвоприношение в том же храме, в котором получил благословение, а ваша служанка — учтите, что это можно доверить только женщине, — так вот, ваша любезная служанка будет бить меня изо всех сил.

— Скажите, ваша честь, — полюбопытствовала я, — как часто мы будем повторять эту сладострастную сцену?

— Только один раз, — ответил бывший прокурор. — Хотя вы необыкновенно прекрасны, мой ангел, как только женщина удовлетворит мою страсть, я больше не смогу возбудиться с ней.

— Понимаю, ваше превосходительство. Ну что ж, включая ужин — такой высокий гость должен почтить своим присутствием нашу трапезу — и порку, это будет стоить вам пятьсот цехинов.

— Вы дорого берете, мадемуазель, — вздохнул мой собеседник, поднимаясь на ноги, — но вы очаровательны и молоды, следовательно не имеете права продавать себя дешево. Какой день вы мне назначите?

— Завтра: то, что вы любите, началось сегодня, а завтра будет настоящее наводнение.

— Итак, до завтра. — И он вышел, отвесив церемонный поклон.

На следующий день я удовлетворила его мерзопакостнейшую страсть, служанка отделала ему заднее место бичом из воловьей кожи, он почтил присутствием мою вагину, и я притворилась, будто глубоко тронута — да нет, я сделала вид, что без ума от него. Что касается до оплаты, сверх пятисот цехинов я получила бриллиант, стоивший как минимум в два раза больше этой суммы; это был щедрый дар в благодарность за мое примерное поведение.

Следующим моим клиентом был очень богатый торговец по имени Раймонди.

— Скажите, красавица моя, — сказал он, осмотрев мой зад, — кто-нибудь забирался в вашу заднюю норку?

— Ну что вы, синьор.

— Однако, милая дама, — продолжал он, раздвигая и сдвигая мои ягодицы, — вы рассказываете мне сказки; но не пытайтесь обвести вокруг пальца человека с моим опытом и долголетней привычкой к женским жопкам.

— Ах, простите, синьор, не буду скрывать от вас… Это было один или два раза, не больше, клянусь честью.

Вместо ответа Раймонди вставил язык в мой задний проход. Потом попросил меня подняться и возбужденно заговорил:

— Я объясню вам мою страсть, и вы решите, согласиться или нет. Дело в том, что больше всего я люблю смотреть, как совокупляются другие, только это возбуждает меня, без этого спектакля я не смогу ничего сделать. Вы приведете шесть красивых мужчин, которые один за другим будут сношать вас во влагалище на моих глазах; после того, как они извергнутся, я выпью и оближу все, что они сбросили в ваше чрево, и при этом вы должны совершить чудо и выбросить все соки мне в рот. После чего подставите мне свой зад, я буду содомировать вас, а ваши рыцари должны прочищать мне задний проход; когда все они снова испытают оргазм, я лягу на кровать, вы опуститесь надо мной на четвереньки и испражнитесь мне в рот; в это время один из мужчин должен целовать вам вагину, второй — губы, третий — мастурбировать передо мной, четвертый — сосать мой член, а двух остальных я буду удовлетворять руками. Потом вы возьмете в рот мой член, а все шестеро будут по очереди испражняться на мое лицо: я проглочу их экскременты, вы — мою сперму, и это будет кульминацией всей драмы. Но имейте в виду, дорогая, — добавил венецианец, — имейте в виду, что вы не выполните свои обязательства в трех случаях: во-первых, если несмотря на все усилия, вы не сумеете вспрыснуть мне в рот семя из своего влагалища, во-вторых, если не проглотите мое, и в-третьих, вы горько пожалеете, если не сможете испражниться. Каждое из этих нарушений наказывается сотней ударов хлыстом, то есть всего вы можете получить восемьсот ударов, так как вам придется выбрасывать из себя шесть зарядов. Итак, я вас слушаю.

— Синьор, — не замедлила я с ответом, — ваше желание исполнить не так просто, кроме того, это сопряжено с большим риском, поэтому, учитывая все мои расходы, я думаю, что две тысячи цехинов будут разумной суммой.

— Решающий фактор — ваша красота, и я согласен с вашей ценой.

Мы назначили срок, и два дня спустя я его удовлетворила.

Вскоре после того Дюран привела одного вельможу, чья мания не была столь опасной. Моя подруга ласкала ему член, а сам он облизывал мои ноздри, уши, глаза, клитор, стенки влагалища, задний проход, промежность и подмышки. Эта процедура продолжалась целый час и закончилась тем, что он вставил свой орган мне в рот и сбросил семя. Кстати, Дюран предупредила меня за неделю до его визита, чтобы я могла подготовиться, иными словами, чтобы у меня на теле накопилось достаточное количество грязи, ибо качество оргазма этого аристократа было пропорционально степени загрязнения самых укромных мест на женском теле.

Последний клиент рассказал о нас всему городу, и мы оказались в настоящей осаде. Один из посетителей привел с собой двух негритянок. Вначале они вдвоем ласкали меня, и контраст белого и черного произвел на него потрясающее действие: он вскочил и принялся пороть негритянок, пока шоколадного цвета кожа не окрасилась кровью, а я в это время сосала его. Затем настала очередь негритянок: они обработали беднягу многохвостой плетью с железными наконечниками и бичом из воловьей кожи, приведя его в исступление; он овладел моим задом, одна негритянка вставила ему в потроха массивный искусственный член, а вторая подставила ягодицы, которые он кусал в продолжение всего акта. У этого субъекта я украла превосходный бриллиант, пока сосала ему орган, и еще получила тысячу цехинов за приятный вечер.

Был еще один необычный клиент. Он велел привязать себя к раздвижной лесенке, какой пользуются художники, наши служанки вооружились розгами и принялись избивать его самым немилосердным образом, а Дюран сосала ему член. Я, взобравшись на верхнюю ступеньку, испражнялась на его поднятое вверх лицо. Когда наконец его пенис также поднялся, мы поставили клиента на колени, разыграли роль безжалостных судей и приговорили его к жуткой казни, которую и совершили посредством картонных орудий — только хлыст, которым я его била при этом, был настоящий; от моих ударов он испытал оргазм, дал нам пятьсот цехинов и быстро ретировался, от стыда не смея даже взглянуть на нас.

Наших новых служанок мы также выпустили на арену: девственность Розальбы продали не менее восемнадцати раз, за дефлорацию ее задней норки получили плату с тридцати клиентов; двадцать два раза было продано право пробить брешь во влагалище Лилы, а в ее заднем проходе — тридцать шесть раз. Словом, эти четыре виноградника принесли нам богатый урожай — шестьсот тысяч франков.

Однажды я получила письмо от французского посланника, он просил меня явиться в его резиденцию вместе с девушкой — самой красивой, какую я смогу найти. Я привела с собой шестнадцатилетнюю прелестницу, прекрасную, как весенний день, которая была украдена из семьи и стоила мне целое состояние. Его превосходительство раздел нас в маленькой комнате на самом верхнем этаже своего дома; в середине комнаты, в полу, была большая дыра, очень глубокая, похожая на колодец. Посланник заставил нас лечь на край и заглянуть в глубину, а сам разглядывал наши зады, соблазнительно торчащие перед ним.

— А что, если я вас столкну туда? — спросил развратный дипломат. — Как вы думаете, что случится?

— Ничего страшного, если там постелены мягкие матрацы.

— Ха! Ха! Там внизу ад, суки, а не матрацы; это вход в Тартар. Сразу после этих слов снизу выплеснулись языки пламени, и мы отпрянули в сторону.

— Значит это наша могила, ваша светлость?

— Несомненно, ибо ваша участь написана на ваших задницах. — И он начал жадно целовать и щипать их, в особенности приглянулся ему зад моей юной спутницы, который он кусал и колол длинной иглой. Несмотря на это, он не обнаруживал никаких признаков эрекции, даже после того, как по его команде я стала изо всех сил дергать и массировать его фаллос. — Черт побери! — услышала я и увидела, как распутник обхватил девочку за талию и приподнял ее. — Черт побери! Какое наслаждение — бросить эту тварь в огонь.

Угроза тут же была приведена в исполнение, и в этот самый момент я почувствовала дрожь его члена.

— Ласкай! — заорал он. — Ласкай! Ласкай меня, подлая шлюха! — Он, как заведенный, выкрикивал эти слова, не спуская обезумевших глаз с пламени, бушевавшего внизу.

Потом, почувствовав приближавшееся извержение, схватил кинжал и полез в яму прикончить жертву, чей истошный вопль скоро возвестил о ее смерти. Больше я посланника не видела; со мной расплатилась старая женщина, которая посоветовала мне держать язык за зубами, и на этом моя миссия закончилась.

Как-то раз мы с Дюран выразили удивление по поводу того, что среди наших посетителей до сих пор нет женщин, и на следующий же день получили приглашение синьоры Дзанетти, одной из самых богатых и развратных дам в Венеции. Эта величественная женщина тридцати пяти лет от роду являла собой средоточие плоти, увековеченной римлянами в классических скульптурах. Это была живая Венера, вобравшая в себя все прелести великой богини.

— Я видела вас в церкви Санта Мария делла Салюте, — начала красавица, ласково глядя на меня. — Вы, конечно, зашли туда в поисках предметов вожделения, ибо умные люди ходят в такие места только с распутными намерениями. У нас таков обычай: церкви служат чем-то вроде публичных домов… А вы очень прелестны, мой ангел; скажите, вы любите женщин?

— Разве можно быть равнодушной к созданиям, подобным вам?

— Ну, это говорит ваша французская галантность: за десять лет, прожитых в Париже, я достаточно изучила этот жаргон. А теперь ответьте честно: любите вы женщин или нет и желаете ли побаловаться со мной?

— Как вы можете в этом сомневаться? — укоризненно заметила я и, чтобы придать больше веса своим словам, обхватила за шею прекрасную венецианку, проникла языком в ее свежий ротик и несколько минут щекотала его.

— Ах, мой ангел, вы просто прелесть, — проговорила она, нежно поглаживая мне грудь, — я проведу восхитительные мгновения в ваших объятиях,

Мы поужинали, и наше первое свидание увенчали самые сладострастные и самые пикантные утехи. Будучи невероятно распутной, Дзанетти обладала особым даром доставлять удовольствие женщине: мало кто ласкал меня за всю мою жизнь с таким несравненным искусством и с таким результатом. Когда мы изверглись по пять или шесть раз, когда обменялись всевозможными ласками, которые имеются в арсенале изысканного сафизма, моя наперсница заявила, что пришло время сношаться, и дернула за сонетку.

— Готовы ли наши мужчины? — спросила она вошедшую камеристку, очаровательное создание лет восемнадцати с блудливым взглядом.

— Да, госпожа; они уже начали думать, что не понадобятся синьоре нынче вечером, и очень огорчились, так как все находятся в прекрасном состоянии.

— А ты, случаем, не побаловалась с ними, распутница? — лукаво спросила венецианка.

— Да, госпожа, я поласкала двоих, но никаких оргазмов не было; синьора может проверить сама.

— Веди их сюда, негодница, я хочу предложить своей новой подруге роскошное угощение.

Розетта — так звали служанку — впустила десятерых юношей, лица и фигуры которых произвели на меня самое благоприятное впечатление. Субретка^[121] и ее госпожа в мгновение ока обнажили их, и я оказалась в окружении десяти угрожающе торчащих копий, да таких внушительных, что вряд ли я смогла бы обхватить рукой самый тонкий из них.

— Ну вот, — сказала Дзанетти, которая была прекрасна: нагая, с развевающимися волосами и с покрасневшим от возбуждения лицом, — все это к вашим услугам; с какой стороны вы желаете принять эти орудия?

— Гром и молния! — воскликнула я, воодушевленная такой перспективой. — Да пусть они забираются куда угодно…

— Нет, дорогая, приятные вещи в жизни требуется заслужить, то есть по-настоящему возжелать их, поэтому для начала примите их в вагину — это возбудит вас, и только после этого вы получите остальное; впрочем, предоставьте это мне.

Розетта также разделась к этому времени; вместе с хозяйкой они привели наших атлетов в неописуемое состояние, и моя любезная подруга один за другим стала вводить члены в мое влагалище. Она делала это, прижимаясь к моим губам своим клитором, ее по очереди содомировали двое юношей, а субретка направляла член третьего в задницу того, кто совокуплялся со мной.

Ах, друзья мои, как мне описать удовольствие, полученное мною во время этой первой сцены! Когда все десятеро продемонстрировали мне мощь своих инструментов, я встала на четвереньки и подставила им зад: содомия началась без всякой подготовки; влагалище мне сосала Дзанетти, она же в каждой руке разогревала по одному члену, готовя их к проникновению. Моего содомита также содомировали, я лизала клитор Розетти, которая тем временем втирала головку очередного фаллоса в свою пушистую клумбу; таким образом я могла поочередно сосать ее вагину или орган, который она ласкала. Когда все члены побывали в моих потрохах, мы сменили позы и образовали один живой клубок: я уселась на кол одного юноши, второй овладел моим влагалищем, правой рукой я вводила третий член в зад Дзанетти, которая лежала на ком-то и принимала пятый орган в вагину. Левой рукой я оказывала такую же услугу Розетти, которую также сношали в оба отверстия; восьмой юноша содомировал моего содомита, девятый орган был во рту у Розетти, последний совершал оральный акт со мной.

— Здесь есть место еще для двоих, — сказала Дзанетти, — эти двое, что прочищают задницу мне и моей горничной, вполне могли бы принять в себя по одному члену. В следующий раз надо собрать пятнадцать человек.

Но я, обалдевшая от удовольствия, смогла ответить лишь неистовыми движениями тела, и мгновение спустя мы все, вся чертова дюжина, изверглись одновременно и потоком спермы погасили — а лучше сказать, потушили на время — сжиравшую нас похоть.

Вслед за тем в середину уложили Дзанетти и еще раз повторили всю процедуру, где я исполняла второстепенную роль и с огромным наслаждением наблюдала фантастические курбеты венецианской блудницы; она превзошла и Сафо и Мессалину: это было настоящее безумие, это был неистовый праздник сластолюбия, сопровождаемый беспрерывным потоком грязных ругательств, страстных вздохов, громогласных стонов, которые сменились в момент кризиса пронзительным воплем. Повторяю: никогда не было у Венеры столь верной служительницы, никогда ни одна блудница на свете не извергалась с таким остервенением.

Но представьте, друзья, она этим не удовлетворилась: после плотских наслаждений мы сели за стол и с такой же невоздержанностью начали пить; измученных мужчин отпустили, и когда мы, все трое, накачали себя невероятным количеством вина, мы снова бросились ласкать друг друга как самые последние шлюхи; это продолжалось до тех пор, пока утреннее солнце не увидело наши сатурналии и не напомнило нам о том, что человеческому организму необходим отдых.

Несколько дней спустя эта необыкновенная женщина нанесла мне ответный визит. Как она призналась, я произвела на нее незабываемое впечатление, и она никак не может избавиться от этого дьявольского наваждения.

— Теперь, когда мы познакомились ближе, милая моя, я должна поведать вам о своих наклонностях, — заявила она. — Я вся пропитана пороком, а вы, насколько я слышала, отличаетесь поистине философским образом мыслей, поэтому надеюсь, что вы меня поймете.

— Продолжайте, любовь моя, скажите, какие грехи вам больше всего по душе. Какие доставляют вам наибольшее удовольствие?

— Воровство. Ничто так не возбуждает меня, как воровство. Хотя я имею доход больше ста тысяч ливров в год, не проходит и дня без того, чтобы я чего-нибудь не украла ради удовольствия.

— Утешьтесь, дорогая, — и я крепко сжала руку своей наперсницы, — вы видите перед собой самую яркую последовательницу такой же страсти. Как и вы, я не могу обходиться без воровства, как и вы, я получаю от него удовольствие и вижу в нем смысл всей моей жизни. Воровать — это естественно, это не только не порок — это свойство следует считать добродетелью. Осмелюсь добавить, любовь моя, — продолжала я, пылко целуя Дзанетти, — что я безумно рада видеть в вас женщину, свободную от угрызений совести.

В этом смысле, пожалуй, нет мне равной, — заявила очаровательная венецианка. — В моей голове ежеминутно рождаются тысячи самых отвратительных и непристойных мыслей, и когда говорят мои страсти, я ни в чем себе не отказываю.

Дата добавления: 2015-06-04