Часть VII. «пост» или «сверх». 4 страница

Ученые, исследующие внешний мир (физический и не только), ученые, исследующие внутренний мир (сознание, психику в целом), чуть ли не инструментально (и в любом случае – совсем не визионерски) обнаруживают эту самую Тьму. Обнаруживают и шарахаются в сторону... И снова обнаруживают... И снова...

Я уже говорил о том, что из физиков на Тьму первым натолкнулся Альберт Эйнштейн. Он-то сам никак ее не назвал. Но все, что он добыл, занимаясь Общей теорией относительности, однозначно выводит на проблему Тьмы.

А теперь – от физики к психологии. Тоже, между прочим, наука, не правда ли?

В психологии о чем-то, аналогичном Тьме, окружающей и «пропитывающей» расширяющуюся Вселенную Эйнштейна, заговорил Зигмунд Фрейд.

Теперь пора обсудить то, как именно Фрейд на это самое нечто, аналогичное Тьме, наткнулся. Очень многие ученые связывают с Первой мировой войной принципиально новый этап в развитии системы, построенной Фрейдом еще в довоенный период. В своей статье «Зигмуд Фрейд – выдающийся исследователь психической жизни человека» М.Г. Ярошевский пишет:

«Среди военных врачей имелись и знакомые с методами психоанализа. Пациенты, которые теперь у них появились, страдали от неврозов, сопряженных не с сексуальными переживаниями, а с травмировавшими их испытаниями военного времени. С этими пациентами сталкивается и Фрейд. Его прежняя концепция сновидений невротиков, возникшая под впечатлением лечения венских буржуа в конце XIX века, оказалась непригодной, чтобы истолковать психические травмы, возникшие в боевых условиях у вчерашних солдат и офицеров. Фиксация новых пациентов Фрейда на этих травмах, вызванных встречей со смертью, дала ему повод выдвинуть версию об особом влечении, столь же могучем, как сексуальное, и потому провоцирующем болезненную фиксацию на событиях, сопряженных со страхом, вызывающих тревогу и т. п. Этот особый инстинкт, лежащий, наряду с сексуальным, в фундаменте любых форм поведения, Фрейд обозначил древнегреческим термином Танатос, как антипод Эросу – силе, обозначающей, согласно философии Платона, любовь в широком смысле слова, стало быть, не только половую любовь (тем самым значение либидо расширялось до любовного влечения к окружающим людям и любым предметам, а также духовным ценностям). Под именем Танатоса имелось в виду особое тяготение к смерти, к уничтожению либо других, либо себя. Тем самым агрессивность возводилась в ранг извечного, заложенного в самой природе человека биологического побуждения».

В декабре 1920 года в Международном психоаналитическом издательстве (Лейпциг-Вена-Цюрих) вышла работа Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия» («Jenseits des Lustprinzips»). В ней наиболее полно изложены новые идеи Фрейда, выводящие психоанализ за пределы объяснения психических процессов через «принцип удовольствия» (Lustprinzip). Психоаналитики заговорили о втором дуализме влечений. Мол, Фрейд переходит от первого дуализма влечений (противопоставление сексуальных влечений и влечений Я или влечений к самосохранению) ко второму дуализму, в рамках которого влечению к жизни (Lebenstriebe) противопоставляется влечение к смерти (Todestriebe). Заодно Фрейд противопоставляет регресс прогрессу, прямо указывая на то, что автономные потенциалы регресса могут победить при определенных ситуациях. И что упование на автоматический триумф прогресса в высшей степени необоснованно.

Итак, смерть против жизни, регресс против прогресса... Танатос против Эроса?

Исследователи творчества Фрейда спорят о том, ввел ли в оборот термин «Танатос» сам великий психолог или его последователи. Ярошевский, как мы видим, считает, что Фрейд именно ввел в оборот сам термин, а не только задумался о равнозначности влечения к смерти – влечению к жизни. А биограф Фрейда Э.Джонс в третьем томе своей работы «Зигмуд Фрейд: Жизнь и деятельность» сообщает, что Фрейд лишь иногда пользовался в разговорах термином «Танатос».

Для нас достаточно и того, на что указывает Э.Джонс, являющийся официальным биографом З.Фрейда. По-человечески очень понятно, почему Фрейд должен был бы избегать публичных официальных упоминаний термина «Танатос». Такие упоминания означали бы прямое признание Фрейдом ущербности построенной им универсталистской моносистемы, основанной на Эросе как источнике всего и вся. А вот то, что Фрейд неявно стал заниматься Танатосом, заявив о равнозначном Эросу альтернативном влечении в работе «По ту сторону принципа удовольствия»... то, что он рискнул обсуждать Танатос со своими учениками, причем настолько открыто, что многие (тот же Ярошевский, например) говорят о введении Фрейдом термина «Танатос» в научный оборот... Это, согласитесь, прерогатива гения, готового поставить под удар дело жизни, свою славу и репутацию – лишь бы добраться до истины. Загадочна не осторожность Фрейда в использовании термина «Танатос», а то, что он, хоть и осторожно, этот термин использует, завещает ученикам и последователям. Эти ученики и последователи (Э.Вейсс, М.Кляйн, П.Федерн, С.Шпильрейн, А.Штерке и многие другие) придают понятию «Танатос», введенному Фрейдом, категориальный статус.

В значительной степени это связано с работами австрийского психоаналитика Пауля Федерна, которого Зигмунд Фрейд уже в 1924 году объявляет своим преемником. Под влиянием Фрейда Федерн начинает исследовать Танатос, опираясь на богатый клинический материал, вводит альтернативное «либидо» понятие «мортидо».

Позже Танатосом занимаются уже очень многие, включая знаменитых теоретиков Франкфуртской школы. Герберт Маркузе в своей работе «Эрос и цивилизация» (подзаголовок книги – «Философское исследование учения Фрейда») пишет специальную главу «Эрос и Танатос».

Как мы видим, неслыханная отвага Фрейда, ставящего под удар дело жизни во имя рассмотрения альтернативной Эросу реальности, находит отклик у очень и очень многих. Но по мне, так сдержанные рассуждения Фрейда на тему о Танатосе – намного важнее развернутых построений его последователей и его оппонентов.

Итак, одна светская метафизическая линия порождена физикой и ее представлением о Тьме. Тут, как мы видим, свою лепту вложили Эйнштейн и Фридман, Гут и Линде, Гамов и Логунов... И другие известнейшие теоретики.

Другая светская метафизическая линия порождена психологией. Ее создателями стали Фрейд с его Танатосом (той же по сути Тьмой, окаймляющей Эрос как внутреннюю Вселенную, Вселенную личности) и последователи Фрейда. А также его оппоненты, принадлежащие к разным школам (маркузианцы, постмодернисты и пр.).

Я прошу читателя увидеть эти линии как две трассы, тянущиеся к мистическому опыту Тьмы, на базе которого построены и красная, и черная религиозная метафизика. А увидев две трассы и встречные пунктиры, тянущиеся к ним с метафизической территории, увидеть трассу третью – не психологическую и не физическую, а тоже научную и особо для нас важную. Ту очень неявную, но определяющую для моего исследования трассу, которая наиболее связана с развитием, политикой, судьбами человечества и имеет не менее научный характер, чем трассы физическая и психологическая, являясь при этом абсолютно (хотя и скрыто) метафизической.

Глава III. Метафизическая реконструкция марксизма

Имя этой третьей трассе, тянущейся со светской (научно-метафизической) территории на территорию канонической (религиозно обусловленной) метафизики, – марксизм.

Маркс, по моему мнению, наткнулся на ту же Тьму, что и Эйнштейн с Фрейдом.

Ведя полемику по поводу Красного проекта, обсуждая Танатос перестройки, я вкратце уже это оговаривал. А вот теперь настало время перейти от кратких и полемически обусловленных констатации к серьезному разбору до крайности непростой темы. Маркс – это решающее звено между Эйнштейном и Фрейдом. А уж о роли этого звена во всем, что касается светских дериватов красной метафизики, и говорить не приходится. Нет коммунизма без Маркса, как нет и Маркса без коммунизма. И все-таки главное – эта самая Тьма. Для Маркса уже не физическая, то есть сугубо внешняя, и не психологическая (то есть сугубо внутренняя), а промежуточная. То есть решающая.

Если Эйнштейн исследовал мир без человека, а Фрейд – человека без мира, то Маркс занимался связью между миром без человека и человеком без мира. Общество – это и есть такая связь.

С одной стороны, оно сотворяет материальный мир. Разве город, в котором живет современный человек, менее материален, чем лес, в котором жил его первобытный предок?

С другой стороны, этот предметный мир теснейшим образом связан с сознанием тех, кто его строит, влияет на это сознание, и потому является не просто материальным миром, таким же, как другие миры, а именно особым материальным миром, каждая молекула которого пронизана творчеством и сознанием.

Так на что же наткнулся Маркс, исследуя общество? Согласно моей гипотезе, которую я собираюсь обосновать, он, исследуя так называемые превращенные формы, наткнулся на источник превращения, который оказался поразительно похож на все ту же Тьму.

Я не хочу сказать, что Маркс во всеуслышанье стал говорить о Тьме социальной, подобно тому как Фрейд сказал о Танатосе. Но ведь и Эйнштейн не заговорил напрямую о Тьме физической.

Маркс занимался «отчуждением». Подчеркну еще раз – не «эксплуатацией» только, как кому-то представляется, а именно отчуждением. Я никоим образом не хочу девальвировать при этом его занятия «эксплуатацией». Занимайся Маркс только общим (то есть «отчуждением»), а не частным наряду с общим («эксплуатация» – это и есть частный случай «отчуждения»), он был бы просто мудрецом, а не воином, сражающимся со злом. Зло в XIX веке слишком очевидным образом олицетворялось этой самой эксплуатацией – варварской, неслыханно бесчеловечной, готовой растоптать и людей, и гуманность как таковую. Маркс не мог не бросить вызов этому конкретному злу. Да и сейчас от этого зла нельзя отмахиваться («подумаешь, эксплуатация – частный случай!»).

Частный-то частный... Но если он растаптывает все, что вам дорого, то толку ли, что он частный? Да, эксплуатация на Западе в XXI веке не столь остра, как в ХIХ-м. Да, на первый план все больше выходит отчуждение как таковое. Но в Африке, Латинской Америке, да и других, местах болячки XIX века не излечены, а усугублены. И именно за счет такого усугубления эксплуатация на Западе отодвинута на второй план, а на первый вышло отчуждение как таковое.

Однако, поскольку мы занимаемся не политическим содержанием теории (или учения) Маркса, а Марксовой гносеологией и даже метафизикой (да еще метафизикой неявной), настойчивая констатация несводимости отчуждения (как общего) к эксплуатации (как к частному) совершенно необходима. Маркс действительно был обеспокоен не только отчуждением труда (что и есть эксплуатация), но и отчуждением всего, включая собственно человеческую сущность. Мы видим, как теперь от примитивного отчуждения труда отчуждающие переходят к отчуждению сущности вообще. И видим это благодаря Марксу.

Я предлагаю вниманию читателя одно очень нетривиальное развернутое высказывание, принадлежащее крупному современному религиозному деятелю. Речь идет об интервью, которое 55-летний архиепископ Мюнхена и Фрайзинга Райнхард Маркс дал журналу «Шпигель» (Der Spiegel 44/2008 vom 25.10.2008, seite 170, «Wilde Spekulation ist Sunde» – «Разнузданная спекуляция – это грех»).

Райнхард Маркс – близкий сподвижник Папы Бенедикта XVI. Именно Бенедикт XVI возвел Райнхарда Маркса в ноябре 2007 года в сан архиепископа. Мы имеем тем самым дело с высказыванием крупнейшего консервативного иерарха, а не с эксцентрическим левачеством религиозного маргинала. А коли так, то каждое слово Райнхарда Маркса представляется слишком существенным для того, чтобы делать купюры в его беседе с Петером Вензиерски и Штефаном Бергом. И я привожу эту беседу дословно.

«55-летний архиепископ Мюнхена и Фрайзинга Райнхард Маркс о конце "турбокапитализма" и влиянии Карла Маркса на социальную доктрину католической церкви.

"Шпигель": Г-н Маркс, мы в некотором сомнении – как правильно к Вам обращаться?

Маркс: Большинство людей используют обращение "господин архиепископ".

"Шпигель": А мы думали, Вам больше понравится "товарищ Маркс".

Маркс: С чего Вы взяли?

"Шпигель": Вы написали книгу под названием "Настоящий капитал", которая начинается посланием Карлу Марксу. Г-н архиепископ, зачем Вы кокетничаете с вашим однофамильцем?

Маркс: Карла Маркса следует все еще принимать всерьез. Было время, когда многие считали, что старый Маркс себя изжил. Это оказалось заблуждением.

"Шпигель": Но все-таки именно католик Норберт Блюм в 1989 году радостно заявил работникам гданьской верфи: "Маркс мертв, Иисус жив".

Маркс: В отношении Иисуса Христа это высказывание остается справедливым.

"Шпигель": Но марксисты сейчас тоже празднуют: вроде как воскрес их проповедник.

Маркс: Ну, это уже действительно дело не мое. Но мне бы хотелось, чтобы мы, как церковь, снова вернулись к социальной доктрине католической церкви, которая всегда всерьез принимала и Карла Маркса, и его анализ отношений в обществе. Есть реальные причины, делающие движение марксистов столь живучим. Многие вопросы оно ставит обоснованно. Социальная доктрина католической церкви одновременно и предупреждает: если пойти за Карлом Марксом, станет еще хуже.

"Шпигель": А почему Вы именно сейчас занялись Карлом Марксом?

Маркс: Одна фундаментальная мысль занимает меня уже много лет. Она содержится в энциклике Centesimus annus, провозглашенной Иоанном Павлом II после крушения коммунизма. Он сказал: если капитализм не сможет действительно разрешить фундаментальные проблемы справедливости, солидарности и свободы человека, а лишь углубит рвы, разделяющие людей, то вернутся старые идеологии. И имел в виду он, конечно, именно марксизм. Этот вывод кажется мне весьма логичным.

"Шпигель": В наши дни капитализм и рыночная экономика переживают тяжелый кризис. В своей книге вы задаете вопрос, не пришло ли время просить прощения у Карла Маркса. Но ясного ответа в вашей книге найти не удается.

Маркс: Патриарх социальной доктрины католической церкви Освальд фон Нелль-Бройнинг высказал спорную мысль: мы стоим на плечах Карла Маркса. Его резко критиковали за это. Но он оказался прав.

"Шпигель": То есть Вы, католический архиепископ, стоите на плечах Карла Маркса?

Маркс: Мы все стоим на его плечах, потому что в истории общества и в истории духа все мы занимаемся им, признавая или отрицая его. Анализируя положение, сложившееся в XIX веке, Карл Маркс сделал много выводов, остающихся бесспорными.

"Шпигель": Вы хотите сказать, что пора попросить у него прощения?

Маркс: Полагаю, это уже случилось. Те из нас, кто в католической церкви занимается вопросами социальной этики, никогда не отождествляли философское наследие Маркса просто со Сталиным или ГУЛАГами. Нельзя обвинять Маркса во всем, что сделано некоторыми его последователями. Но в концепции Маркса, конечно, содержится претензия на тотальную власть, в ней изложено представление об обществе, которое я не могу принять. По его мнению, общество состоит из классов, и одни люди противостоят другим. На это я, как христианин, однозначно отвечаю: "Нет". Поскольку в каждом человеке вижу образ Божий.

"Шпигель": Частью этого классового учения была концепция диктатуры пролетариата, ставшая основой притязаний коммунистических партий на власть – с ужасающими последствиями. Чему вообще можно научиться у человека с такими идеями?

Маркс: Глобализацию Маркс распознал в ее сути как глобализацию капитала. Он видел в этом аккумуляцию капитала, способную приобрести новое "качество" – капитал становится очень несправедливым. Маркс верно анализировал товарный характер труда и проникновение экономики во все сферы жизни.

"Шпигель": Следовательно, в тот момент, когда рухнул Советский Союз, коммунизм вовсе не исчез окончательно с лица земного шара?

Маркс: Нет, конечно. Мы же видим, как сейчас Маркс переживает прямо-таки возрождение. Он считал, что капитализм погибнет от собственных противоречий. Он предсказывал, что примитивный капитализм может стать угрозой для нашего мира. И в этом смысле предостережение Иоанна Павла II верно: если распространяться станет радикальная идеология капитализма, марксизм вновь оживет.

"Шпигель": Капитализм, особенно его турбоверсия, в настоящее время прилагает к этому все усилия. Нет ли у Вас идеи, как его снова обуздать?

Маркс: На сцене актуальной политики епископ не является непосредственным действующим лицом. Но социально активные христиане должны изменять и структуры, существующие в политике. Тут одной лишь благотворительной деятельности недостаточно. Экономику нужно организовывать с учетом этических принципов, не отменяя законов рынка как такового. Но у правил игры непременно должна быть этическая грань. И в этом смысле социальная доктрина католической церкви несет в себе заряд критики в адрес капитализма.

"Шпигель": Социальная рыночная экономика была не только успешным ответом на чистый капитализм – ее понимали и как модель, противопоставляемую социализму. Вы согласны с необходимостью возврата к идеологии социальной рыночной экономики?

Маркс: Без этического и правового каркаса капитализм оказывается враждебным человеку. Это главное, что приходится осознать в наши дни, это мой вывод из финансового и банковского кризиса.

"Шпигель": Есть ли взаимосвязь между крахом коммунизма и тем, что капитализм стал совершенно разнузданным?

Маркс: К сожалению, да. Пока шло соревнование систем, не все можно было себе позволять. И вдруг давление исчезло. Я уже несколько лет назад высказал свой взгляд на это: разнузданная спекуляция – это грех. Многие тогда нападали на меня – как можно, мол, такое утверждать. Только-только люди получили возможность заработать немного денег, и тут ты объявляешь это грехом. А я отвечал: это же безрассудство. Уже тогда чувствовалось, что так можно зайти слишком далеко.

"Шпигель": То есть альтернативой Вы считаете возвращение к рыночной экономике, но не полностью свободной, а регулируемой?

Маркс: Да. Нам нужна хорошо налаженная рыночная экономика, а не революция. Приходится ставить простые вопросы: что полезно для людей? Отводится ли человеку главное место? Как он находит работу, как получает образование? Все это вещи, которые нельзя регулировать только рыночными механизмами. Мне странно, что эта мысль оказалась забытой.

"Шпигель": А есть ли у Вас объяснение этому?

Маркс: Наверное, очень простое – во всем виновато корыстолюбие.

"Шпигель": Но ведь жадность – одно из свойств, лежащих в самой основе модели человека.

Маркс: Мне, как епископу, вы можете не доказывать, что что-то такое в человеке сидит. Алчность есть всегда, как и грех есть и будет – до Второго пришествия. Но существуют структуры, которые, если говорить в понятиях теологической морали, буквально соблазняют человека ко злу. Есть и ситуации, в которых зло оказывается вознагражденным. В 2000 году я в одной серьезной газете обнаружил редакционную статью под названием "Похвала алчности". Мне, как епископу, остается развести руками и сказать: подождите, это к чему же мы пришли?

"Шпигель": Ваш однофамилец, работы которого вы так глубоко изучали, видит первопричину всего зла в самих отношениях собственности. Якобы это они в конечном счете приводят к эксцессам и конфликтам. Как Вам этот основополагающий тезис?

Маркс: Он неверен. Проблема не в отношениях собственности, а в порядках, регулирующих собственность. То, что человек своим трудом зарабатывает собственность, – составная часть человеческого достоинства. Неверно понятое отношение равенства губит свободу.

"Шпигель": Почему защита собственности для вас такой важный пункт в дискуссии с марксистской теорией?

Маркс: Потому что собственность, как сказано у Фомы Аквинского, есть важная основа свободы. У кого нет ничего, кроме рабочей силы, тот становится объектом эксплуатации. Это философский довод, дающий нам право сказать о теории Маркса с ее враждебным отношением к собственности: марксизм ведет туда, где человек лишается свободы.

"Шпигель": Что делает католического епископа экспертом по финансовым катастрофам и биржевым обвалам?

Маркс: Экономика совершается не только в сфере экономики. Она касается нас всех, и епископов тоже. И вообще, я интересовался этими вопросами, еще будучи профессором социологии.

"Шпигель": Какие ориентиры церковь может предложить обществу на этом сложном этапе?

Маркс: Социальная доктрина католической церкви, социальные энциклики Папского престола указывают ясные направления, которым должны следовать политические решения и экономические действия. Объявлять прибыль с капитала единственной целью экономики – это неверный подход. Мы, как церковь, должны сказать: так быть не должно.

"Шпигель": Требуете ли Вы, чтобы банкиры, которые довели свои банки до разорения, принесли покаяние и получили по заслугам?

Маркс: Я призываю их опомниться. И это я говорю всем, кто рассчитывал быстро и не трудясь разбогатеть. Например, отчаянно спекулируя на бирже и не думая о последствиях. Ведь было же так: люди сидели с ноутбуками у стойки бара, щелкали по клавиатуре и зарабатывали миллион за миллионом. Один из капитанов немецкой экономики мне рассказывал: приходят юнцы из университета, и им устанавливают начальный оклад в миллион евро в год. Нy, они и теряют рассудок. Вся эта выдумка с участием банков в биржевых спекуляциях – абсолютное сумасшествие. Изобретены системы поощрения, влекущие человека в направлении, которое ему вредно. Нужно призывать этих людей вернуться к благоразумию.

"Шпигель": В Германии две партии, сотрудничающие между собой, называют себя христианскими – Христианско-социальный союз и Христианско-демократический союз. До недавнего времени они прославляли неолиберализм. Вы верите, что они тоже могут опомниться?

Маркс: Было бы очень хорошо.

"Шпигель": Но вы на это надеетесь?

Маркс: Надежда у меня на это есть, и она распространяется на все партии. Конечно, Христианско-демократический союз был партией, пытавшейся после Второй мировой войны развивать идею социальной рыночной экономики. Тогда это был важный шаг вперед, потому что все понимали: с тем капитализмом, который был до Второй мировой, нам не выжить. Нужны были новые идеи, новое устройство общества, новые порядки в экономике. И тогда снова появился спрос на социальную доктрину католической церкви. Социальная рыночная экономика есть результат развития цивилизации. Многие об этом забыли.

"Шпигель": Нынешние дебаты столь глубоко не заходят. Сегодня политика, скорее, похожа на ремонтную контору. Главный вопрос: как бы чуть-чуть починить капитализм.

Маркс: Еще придет время и для глубоких вопросов. Будем говорить и о хедж-фондах, и о мировом социальном экономическом порядке. Может быть, придется задуматься и об укреплении валютных фондов, о правилах и об этике. Сейчас еще не время. Но это впереди. Я согласен открыть дискуссию.

"Шпигель": Кое-где делаются уж очень радикальные выводы. Например, в Латинской Америке происходит просто поразительное возвращение социализма.

Маркс: Сама эта реакция понятна, нечему удивляться. Но левые популисты в Венесуэле столь же опасны, как и популисты правые. Мессианство популистов опасно всегда.

"Шпигель ": И в Германии усилился приток людей в левые партии.

Маркс: Но все-таки это еще не большинство.

"Шпигель": Вы сейчас не скупитесь на политические рекомендации. А ведь сама церковь долгое время игнорировала проблемы нищеты и раскола в обществе.

Маркс: Минуточку, минуточку. Социальная доктрина католической церкви началась не с первой энциклики 1891 года. Социальное движение церкви началось раньше. Церковь стала протестовать против детского труда, когда о марксизме еще никто не слышал. Но социальное движение никогда не стремилось к революции, а только к социальной реформе. Оно желало и желает постоянного реформирования системы. В этом мы существенно отличаемся от марксизма.

"Шпигель": Но это дела давние. А потом очень долго насчет социальной доктрины католической церкви ничего и слышно не было.

Маркс: Это верно. Действительно, в течение долгого времени систематической работы не велось. Многие режимы в Латинской Америке считали ее или устаревшей, или опасной. А в Европе она была включена в социальные законодательства. Например, страхование против безработицы было внедрено по инициативе католического священника Хайнриха Браунса, который восемь лет был министром труда в Веймарской республике. Тогда существовало совсем иное представление о том, как превратить социальную доктрину церкви в политическую программу. Во многих странах ничего похожего не произошло, и об этом можно только сожалеть.

"Шпигель": В своей книге Вы резко критикуете капитализм. Создается впечатление, что у вас есть и свой интерес, поскольку церковь долгое время не участвовала в политических дискуссиях.

Маркс: Этот упрек я принять не могу. Я давно работаю в области социального движения и социальной доктрины католической церкви. И надо сказать, что первый отчет о бедности в Германии был подготовлен церковным объединением Caritas. Наши священники лишь тогда выполняют миссию, возложенную на них Иисусом, когда помнят и о благотворительной стороне: где в нашем районе сконцентрированы бедняки? Если это утратить, то в церкви будет чего-то недоставать.

"Шпигель": Именно так церковь и воспринимается в обществе – как благотворительное учреждение. Но Вам этого подхода, кажется, недостаточно?

Маркс: Без сомнения, эти задачи важны, и они – в центре внимания. Но этот подход недостаточен. Иначе мне не нужна бы была католическая социальная доктрина, а мне очень хотелось бы, чтобы люди вновь открыли ее для себя. Идеального мира мы не создадим, но структуры общества надо менять. Нужно, чтобы сложилось государство социальное, нужна справедливая глобализация и нужно, чтобы каждый мог участвовать в распределении доходов. Бедные и обделенные должны получить свой шанс.

"Шпигель": Является ли ваша книга одновременно и попыткой предостеречь – хотя и не напрямую – от марксизма?

Маркс: В какой-то степени это полемика с левыми, выступление против возрождения марксистской политики.

"Шпигель": Вы имеете в виду партию "Левые"?

Маркс: Конечно. Потому что в моем понимании это партия, не осмыслившая своего прошлого и не заявляющая открыто, что она понимает под марксизмом.

"Шпигель": Несколько странно, что католический епископ дает наставления левым в вопросах марксизма.

Маркс: Ну, меня к этому обязывает фамилия.

"Шпигель": Г-н архиепископ, мы благодарим вас за эту беседу».

Я не собираюсь обсуждать отдельные положения, высказанные архиепископом Марксом в этой беседе. Не собираюсь полемизировать с этими положениями. Я привел столь длинную цитату для того, чтобы читатель мог в полной мере оценить интонацию. Все, что говорит о Карле Марксе его высокопоставленный католический однофамилец, проникнуто огромным уважением, пониманием масштаба обсуждаемой фигуры, значимости для XXI века и фигуры самой по себе, и сделанных этой фигурой открытий. В «Бесах» один герой говорит другому. «Оставьте ваш тон и возьмите человеческий». Архиепископ Маркс разговаривает о своем однофамильце, взяв верный – именно человеческий – тон. В таком же тоне – тоне восхищенной ответственности – говорит о Карле Марксе Далай-лама.

К сожалению, есть и другой тон. Он особо огорчителен тогда, когда на него переходят люди умные и интонационно чуткие. Такие, как Сергей Георгиевич Кара-Мурза. Я читаю его новую книгу «Маркс против русской революции» и мучительно пытаюсь ответить на вопрос: что происходит с некоторыми моими далеко не маргинальными соотечественниками?

Почему они, во-первых, вообще становятся в весьма специфический строй?

Почему они, во-вторых, становятся в этот строй именно сейчас? В условиях, когда весь мир отказывается от антимарксистского скепсиса. И ладно бы речь шла о пересмотре идей Маркса. Так нет, надо выяснить с покойником отношения на очень специфическом уровне. Тон, который задан далеко не лучшей нашей традицией, согласно которой сильно выпивший человек начинает приставать к соседу с вопросом: «Ты меня уважаешь? Нет, скажи: ты меня уважаешь?»

Это достойно? Нет. Это умно? Опять же, нет. Может быть, это хотя бы оригинально? Так ведь тоже нет.

О русофобии Маркса в нынешней России сказано столько, что хочется выть от тоски и стыда за страну, которая 70 лет держала на стенке портрет бородатого еврейского гения, а потом начала с ним эту пошлую, безмерно унизительную разборку. Если бы Маркс был ультра-русофобом, маркизом де Кюстином, возведенным в сотую степень... Если бы, повторяю, это находилось на одной чаше весов, а на другой – какая-то новая истина о мире и человечестве, то что бы перевесило?

Дата добавления: 2015-06-04