ВВЕДЕНИЕ 8 страница. трудовым народом со стороны средневековых феодалов, католической церкви и абсолютной монархии, роман завершался событиями июньского рабочего восстания 1848 г

278

трудовым народом со стороны средневековых феодалов, католической церкви и абсолютной монархии, роман завершался событиями июньского рабочего восстания 1848 г. и утопическим призывом к классовому примирению.

Положение в литературе несколько изменилось во второй половине 60-х годов, когда возникла оппозиционная республиканская пресса. Особенную популярность завоевал сатирический журнал «Фонарь» (выходил с 1868 г.) публициста Анри Рошфора (1831—1913), метко бичевавшего Вторую империю. Начинали выступать с революционной лирикой такие поэты, как Жан-Батист Клеман (1836—1903) с его песнью «Чернь», столь популярной позже в дни Коммуны; Луиза Мишель (1830—1905), обратившая свои стихотворные инвективы против Наполеона III.

Парижская коммуна вызвала к жизни обильную литературу, запечатлевшую ее освободительные и созидательные стремления. Значение событий Коммуны для литературы — не только в воссоздании с позиций романтического и реалистического видения борьбы и судеб коммунаров, но прежде всего в том влиянии, которое пережитый исторический опыт оказал на мировоззрение и дальнейшее художественное творчество писателей (поэтов и прозаиков), связавших свою судьбу с Коммуной. Наследие Эжена Потье, Жана-Батиста Клемана, Луизы Мишель, Жюля Валлеса, Леона Кладеля внесло свой особый, революционный вклад во французскую литературную традицию конца XIX — начала XX в.

В непродолжительный период существования Парижской коммуны литературные произведения, с нею связанные, были немногочисленны. Среди них программное стихотворение «Коммуна» безвестного Вемара, говорившее о целях Коммуны, о желанном и якобы уже наступившем «освобожденном труде», сатира Этьена Каржа́ (1828—1906) «Версальцы». Бодрый голос поэтов Коммуны звучал и в юмористических песнях, например в анонимной «Колонне», посвященной сносу Вандомской колонны. В газетах Коммуны печатались боевые статьи Жюля Валлеса, Феликса Пиа (1810—1885); появлялись очерки Вильеде Лиль-Адана (1838—1889).

Литература Парижской коммуны широко развивается лишь в последующем двадцатилетии. Прежде всего рождалась поэзия в устном или рукописном виде — в тюрьмах, а затем на каторге в Новой Каледонии и в эмиграции. В страстных, пронизанных болью стихотворениях поэты-коммунары славят финальную баррикадную борьбу Коммуны, грозно требуя революционного возмездия за народную кровь, пролитую версальскими «усмирителями».

В своих написанных в тюрьмах стихотворениях Луиза Мишель шлет проклятия палачам и, не желая пережить своих павших собратьев, требует себе казни; яростным обличением насыщены ее послания Тьеру и так называемой комиссии по помилованиям. Многое из лирики Л. Мишель сохранилось только в черновиках и в начальных вариантах; книга ее стихотворений «Сквозь жизнь» (1883) явно урезана цензурой. Юный поэт-коммунар Кловис Гюг (1851—1907) создал в заключении немало прекрасных стихотворений; полна неумирающей страсти его песня «Что мы пели в тюрьмах». За решеткой, ожидая казни, участник Марсельской коммуны Гастон Кремье (1838—1871) написал историческую драму «Девятое Термидора, или Смерть Робеспьера», законченную затем Кловисом Гюгом и опубликованную в 1879 г.

Новым испытанием душевной стойкости коммунаров была многолетняя ссылка или каторга в Новой Каледонии. В стихах Луизы Мишель, написанных в ссылке, звучит и тоска по родине, и грусть, вызванная поражением революции, и вера в приход новой Коммуны. Полны этой веры и песни рабочего Жана Аллемана (1843—1935). Особняком стоит в поэзии ссыльных сборник стихотворений Анри Бриссака (1826—1907) «Когда я был на каторге» (1887) с описаниями каторжного быта, мучительной физической работы, издевательств надсмотрщиков. Но и Бриссак полон веры в будущее, причем он, прежний республиканец, пришел на каторгу с убеждениями воинствующего социалиста.

Более полно идейные и художественные традиции литературы Парижской коммуны сформировались в творчестве писателей, которые спаслись от репрессий, покинув пределы Франции. В эмиграции находились такие крупные поэты, как Жан-Батист Клеман и Эжен Потье, романисты Леон Кладель и Жюль Валлес, эссеист Артюр Арну (1833—1895), опубликовавший в 1878 г. работу «Народная и парламентская история „Коммуны“»; Анри Рошфор, бежавший в 1874 г. с каторги.

Тема уроков и заветов Коммуны как пролетарского восстания наиболее глубоко разработана в поэзии Жана-Батиста Клемана и в особенности Эжена Потье.

Один из деятельных членов Парижской коммуны, поэт-песенник Ж.-Б. Клеман сражался на ее последних баррикадах, эмигрировал в Англию и был заочно приговорен к смертной казни. В своей книге «Песни», вышедшей уже после возвращения во Францию в 1885 г., он откликнулся на события Коммуны главным образом страстной антиверсальской лирикой, однако писал и о несгибаемости революционного

279

духа рабочих («Коммунарка», «Кровавая неделя»).

Другие песни Клемана, тесно связанные с фольклорной традицией, посвящены изображению горемык — бедняков-крестьян, батраков, безработных, нищих, детей-сирот. Поэт видит, как этих людей без конца обманывают лживыми посулами, тяжко эксплуатируют. Гневной иронией окрашены в его сборнике «Сто новых песен» (1899) образы заправил Третьей республики: парламентариев, банкиров, фабрикантов, сельских богатеев. А свою любовную песню «Время вишен», завоевавшую особенно широкий успех, поэт посвятил памяти одной из безвестных героинь последних боев Коммуны.

Песни Клемана, разнообразные по тематике, эмоциональны, богаты красками, полны сердечного тепла и братского сострадания к участи простых людей, но в них еще нет четких определений цели народной борьбы; тут давало себя знать влияние идеологии «поссибилизма». Призывы поэта к революционной активности носят еще расплывчатый характер: пора «разогнуть спину», «подняться к борьбе», «свести счеты» и т. п.

Эжен Потье (1816—1887) — поэт, глубоко проникшийся идеологией революционного пролетариата; его произведения с впечатляющей художественной силой раскрывают значение деятельности и уроков Парижской коммуны. Подлинным манифестом Коммуны была знаменитая песня Эжена Потье «Интернационал», созданная в июне 1871 г. в парижском подполье, когда повсюду бушевал белый террор. «Интернационал» полон неколебимой уверенности в грядущем успехе революционной борьбы.

Первый вариант «Интернационала» был впоследствии значительно доработан автором; общеизвестный текст революционно-пролетарского гимна впервые появился только в сборнике Потье «Революционные песни» (1887).

С конца 1860 г. Потье входил в содружество I Интернационала. Избранный в дни Коммуны в ее члены, поэт понимал, что Коммуна с ее могучей волей к общественному переустройству отвечает самым заветным чаяниям рабочего класса. В то же время он с горечью признавал ошибки Коммуны, в частности нерешительность в борьбе с реакцией. «Мы никогда не умели ненавидеть», — писал он в поэме «Парижская коммуна», созданной им в 1876 г. в пору его пребывания в эмиграции в США.

К тому же 1876 году относится и поэма-послание Потье «Рабочие Америки — рабочим Франции». Поэт показывает, что все достижения буржуазного предпринимательства и технического прогресса связаны с закрепощением трудящихся, с неравенством и несправедливостью общественной жизни. В финале поэмы упоминается о Парижской коммуне, задачей которой было «отдать мир обратно в трудовые руки, превратить его в мастерскую славных дел и объединить народы в один народ после стольких веков несчастья и горя».

Высоко оценил поэму Потье Ленин, указав, что поэт «обрисовал в ней жизнь рабочих под игом капитализма, их нищету, их каторжный труд, их эксплуатацию, их твердую уверенность в грядущей победе их дела» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 22. С. 274).

Потье не переставал слагать восторженные или торжественно-печальные песни о Коммуне, она оставалась для него полным поэзии «прологом грядущего» («Коммуна здесь прошла», «Она не убита», «Годовщина 18 марта 1871 г.», «Памятник коммунарам» и др.).

Влияние научного коммунизма, идей Маркса и Энгельса, усвоенных поэтом в годы эмиграции, обогатило его последующее творчество. В эмиграции Потье впервые начал писать сонеты. Не уступая парнасцам в мастерском владении канонической формой этого жанра, он насытил его антирелигиозной и революционной тематикой. Впоследствии поэт издал сборник своих сонетов под вызывающим названием «Политико-экономическая поэзия» (1884). По возвращении на родину Потье стал членом французской рабочей партии и остался до конца своих дней верен гедистам, последователям Маркса.

Творчество Потье 80-х годов целиком посвящено изображению фабрично-заводского пролетариата, его мучительной жизни, изнуряющему труду и вместе с тем — его вновь нарастающему революционному подъему. Во французской литературе тех лет никто так зорко и так страстно не изображал тяжкую жизнь и труд рабочего класса. О содержании этих песен говорят сами их названия: «Эксплуататоры», «Кризис», «Безработица», «Жилье рабочего», «Дырявые башмаки», «Украденное дитя» и др. Поэт старался внушить своим читателям, что капитализм не всемогущ и не вечен, и звал рабочий класс к решительной борьбе, славя в своих песнях забастовки, волнения, восстания («Вперед, рабочий класс!», «Забастовка», «Четвертое сословие», «Пятнадцать тысяч голосов» и т. п.). Гед справедливо писал в некрологе Потье: «Научный коммунизм теряет в его лице своего вдохновенного певца... Он... в бессмертных строфах предначертал освободительному действию тот путь, который единственно и способен обеспечить ему успех».

Потье обновил традиционный жанр песни, подчинив ее единой художественной задаче —

280

целям интернациональной революционно-пролетарской борьбы. Потье, поэт, обладавший образным и красочным языком, восхищал В. И. Ленина, назвавшего его «одним из самых великих пропагандистов посредством песни» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 22. С. 274).

Первый большой сборник песен Потье «Кто же безумен?» был издан лишь в 1884 г. на средства одного из кружков песенников. Но в эту книгу не вошли революционные стихотворения поэта. Его соратники по борьбе по грошам собрали деньги для издания прославленного сборника «Революционные песни» (1887), куда полностью включена боевая лирика Потье.

Крупнейшими прозаиками Коммуны были Жюль Валлес (1832—1885) и Леон Кладель (1835—1892).

Юный Валлес — участник событий 1848 г. и республиканских выступлений против Второй империи: за яркие антибонапартистские памфлеты в левой печати после 1851 г. Валлес подвергается преследованиям и арестам. В 60-е годы начинается его литературная деятельность. В сборнике очерков «Отщепенцы» (1866), противостоящих «богемным сценам» в духе Мюрже, дана галерея бедняков-интеллигентов, сломленных режимом, звучат бунтарские настроения. В литературно-критических статьях Валлес ратует за демократическое искусство, выступает против натуралистической бесстрастной фактографии.

В период марта — мая 1871 г. Валлес — член Парижской коммуны — издает газету «Кри дю пепль», на страницах которой публикует свои яркие, полные революционного пафоса статьи. Он сражается на баррикадах против версальцев, приговорен заочно к смертной казни, проводит девять лет в эмиграции в Англии.

В этот период расцвел талант Валлеса-писателя, обогащенный историческим опытом Парижской коммуны. Его книга очерков «Лондонская улица» (1884) — гневная инвектива против капиталистических порядков, обрекающих трудящиеся классы на нищету, невежество, преступления. На материале крестьянского восстания во французском департаменте Эндр в 1847 г. Валлес пишет повесть «Голод в Бюзансе» (1879). Он показывает необходимость вооруженной борьбы народа против угнетателей. Писатель создает яркие образы народных вожаков, которые постепенно обретают классовое сознание. В трагическом финале повести выражена и глубокая вера автора в неизбежность социального возмездия.

Центральным произведением Валлеса, итогом всей его личной и творческой жизни явилась трилогия «Жак Вентра» (1878—1882), которую сам писатель назвал «книгой битвы». «Это долг, который я выполню в честь мертвых... и во имя нового поколения», — писал он. В трилогии прослежено становление характера молодого французского революционера в обстановке 40-х годов Второй империи, франко-прусской войны и Коммуны. В образе Вентра автор типизирует черты целого поколения передовой французской интеллигенции; это своеобразный революционно-демократический вариант темы «молодого человека» литературы французского реализма. В «Ребенке» (1878) показан бунт подростка Жака против мертвящей атмосферы мелкобуржуазного существования, ханжеской морали и школьной муштры. Во второй части — «Баккалавр» (опубл. в 1881) — Жак в Париже становится республиканцем, участником антиправительственной организации. Валлес самокритично раскрывает причины неудач заговорщиков — их оторванность от рабочей массы. В «Инсургенте» (опубл. в 1882, оконч. редакция — 1886) Жак окончательно приходит к революции. Валлес показывает колебания своего героя, мечтающего о бескровной революции. Но в итоге Жак Вентра с оружием в руках сражается на баррикадах Коммуны.

Писатель не ставил своей задачей обрисовать всю практическую деятельность Коммуны, она изображена в кратких выразительных эпизодах, дающих возможность показать духовную эволюцию героя, который одновременно с революционной деятельностью переживает высокий творческий подъем как художник-публицист.

Сильной стороной Валлеса-писателя является умение лаконично и выразительно очертить портрет современника, выхваченный из жизни тип. «Валлес в десяти строчках дает всего человека», — писал Золя, высоко оценивший трилогию. Валлес — мастер оригинального выразительного стиля, в котором сарказм и насмешка соединяются с лирикой и патетикой. На памятнике Валлеса высечены его слова: «Мой стиль — это мои убеждения».

Вдохновенным изобразителем Парижской коммуны был Леон Кладель. Его творческая биография определяется глубокими связями с традицией французского революционного движения, а решающее влияние на него как на романиста оказали события Парижской коммуны.

Кладель приехал в Париж в 1857 г. уже убежденным республиканцем. В его первых произведениях конца 50-х — начала 60-х годов выступают образы революционеров (Робеспьер и Сен-Жюст в стихотворной драме, рабочий-революционер Пьер Пасьян в одноименной повести). В конце 60-х годов Кладель создает

281

цикл произведений о французской деревне, где обрисованы цельные самобытные характеры. Творческий поиск Кладеля 60-х годов связан с созданием положительного героя из народной среды. И лучшие черты народного характера сосредоточены в образе пастуха Ратаса, героя выдающегося романа «INRY» (в русском переводе «Жак Ратас»), где крестьянин из Керси становится полководцем Коммуны.

Кладель не был непосредственным участником Парижской коммуны, он был ее очевидцем, но борьба парижского пролетариата становится для него источником идейного и творческого роста. К теме Коммуны писатель неоднократно возвращается в 70-е годы, что было актом гражданского мужества. Так, в новелле «Реванш» из сборника «Босоногие» (1873) выведен рабочий Сардон, вожак борцов-коммунаров. Здесь Кладель нашел своего героя — участника революционной борьбы. Сборник этот высоко оценил Виктор Гюго.

В 1872 г. Кладель начал свою работу над романом о Парижской коммуне, который закончил только через пятнадцать лет. Но и тогда роман не нашел издателя и был опубликован лишь в 1931 г. по инициативе Люсьена Декава. В этом произведении сплелись основные идеи автора, отразились положительные и слабые стороны его творческого метода. В образе героев книги — дочери инсургентов 1848 г. работницы Урбаны и солдата из крестьян Жака — Кладель выразил свое понимание Коммуны как республики рабочих и крестьян; именно рабочий класс восставшего Парижа воспитывает крестьянина Ратаса. Но его образ исключителен: в нем сказалась революционно-романтическая тенденция. Урбана тоже героизирована на античный лад, ей не хватает индивидуального обаяния.

Многие страницы романа отданы взволнованным авторским отступлениям в духе публицистического разговора с читателем. Для Кладеля главное — патетически возвеличить революцию. Поэтому Коммуна предстает как «великая баррикада», ее общественно-преобразовательная деятельность остается в тени. Присущая Кладелю склонность к романтической символике ослабила звучание финала, где проводится аллегорическая параллель Ратаса с Христом в духе христианского социализма (название романа «INRY» — начальные буквы евангельского титула «Иисус Назареянин царь Иудейский», которые начертаны на кресте, к которому прибит Ратас).

Идейно-художественные недостатки романа Кладеля компенсируются тем пафосом революционного гнева, которым проникнуто произведение. С подлинным драматизмом написаны эпизоды баррикадных боев, бесспорно лучшие в произведениях о Коммуне. Ярко и красочно воссоздан собирательный образ Парижа и его народа в лучших традициях «Отверженных» Гюго. Попытка сочетания критического реализма с романтическими изобразительными средствами приводила к большим трудностям в области формы и стиля, подчас нарочито усложненного, отяжеленного необычными словосочетаниями. Золя отмечал, что Кладель весьма склонен «к искусственному построению речи». Валлес взыскательно критиковал стиль Кладеля и выражал сожаление о том, что «так пишут в нашем лагере». Однако основной пафос романа «INRY», в котором выражено революционно-демократическое кредо Кладеля и его глубокая вера в грядущую победу народа как хозяина истории, делает книгу выдающимся произведением эпохи, особенно в период активизации политической реакции и усиления декадентских тенденций. В России творчество Кладеля получило положительную оценку И. Тургенева, написавшего предисловие к сборнику его переводов «Очерки и рассказы из жизни простого народа».

Тема Парижской коммуны оставалась актуальной для Франции и в начале XX в., когда появились такие произведения, как роман братьев Поля и Виктора Маргерит «Парижская коммуна» (1904) и два романа Люсьена Декава — «Колонна» (1901) и «Ветеран Филемон» (1913).

Величайшая трагедия, пережитая рабочим классом Франции весной 1871 г., прошла пред глазами писателей Парижской коммуны, и они отобразили ее остро, выстраданно, всесторонне, обогатив национальную французскую литературу принципиально новой тематикой, раздвинув границы ее реализма. Творчество писателей Коммуны еще недостаточно признано и оценено у себя на родине. Между тем французская литература вправе им гордиться.

281

ТВОРЧЕСТВО ВИКТОРА ГЮГО
ПОСЛЕ 1848 г.

Хотя основным содержанием литературного процесса во Франции во второй половине XIX в. было развитие реализма, но и романтическое течение занимало в нем немаловажное место, несмотря на выступления сторонников реализма не только против многочисленных эпигонов романтизма, но и против этого метода в целом. Позднее творчество Жорж Санд (ее романы «Жак де ля Рош», 1860; «Маркиз де Вильмар», 1861; «Мадемуазель Меркем», 1870, и другие произведения) знаменует отход писательницы от социальной проблематики и проникнуто идиллическими настроениями. Однако творчество

282

одного из мастеров французского романтизма Виктора Гюго (1802—1885) достигает в этот период нового подъема и по-своему связано с развитием реализма той эпохи.

В 1848—1851 гг. Гюго становится непосредственным участником политической борьбы; решительно, со всем присущим ему пылом писатель протестует против захвата государственной власти бонапартистами, призывает народ к восстанию. В эмиграции, продолжавшейся 19 лет — с 1851 по 1870 г., Гюго оставался непримиримым врагом режима Второй империи. Гернсейский изгнанник поднимает свой голос в защиту борцов за свободу: протестует против готовящейся казни Джона Брауна, руководителя антирабовладельческого восстания в США; поддерживает Гарибальди, полководца итальянского Рисорджименто. Гюго солидаризировался с критянами, боровшимися против турецкого ига; с кубинцами, поднявшимися против испанских завоевателей. Можно без преувеличения сказать, что Гюго стоит у истоков движения за мир, возникшего в середине XIX в.: он — председатель первого конгресса «Друзей мира» в Париже в 1849 г. и затем — в Лозанне в 1869 г.

Эта активизация общественной позиции Гюго наложила печать на все его последующее творчество, в котором получило дальнейшее плодотворное развитие гуманистическое начало; он обличает несправедливость и насилие, призывает положить конец человеческим страданиям. Происходит существенная эволюция романтического мировидения и художественного метода Гюго. Долгое изгнание принесло новый взлет его поэзии, именно тогда приобретают глубину и эпичность его романы.

Первое произведение, написанное Гюго в эмиграции, — памфлет «Наполеон малый» (1852). Как и все романтики, Гюго разделял мысль о мессианском назначении художника-творца. В памфлете миссия эта сведена к конкретной политической задаче: добиться пробуждения широких масс, которым нужно поведать правду о государственном перевороте, о том, что президент республики задушил республику. Основной тезис памфлета: Луи Бонапарт — преступник, проливший кровь народа. Срывая с узурпатора маску социалиста, пародируя его речи, автор стремится принизить «Наполеона малого», противопоставить его «Наполеону великому». Однако, приписывая Луи Бонапарту всю ответственность за цезаристский переворот, он тем самым невольно укрупняет его как личность, преувеличивает его историческую роль. В предисловии ко второму изданию своей работы «18 брюмера Луи Бонапарта» Карл Маркс писал о памфлете Гюго: «Самое событие изображается у него как гром среди ясного неба. Он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Он не замечает, что изображает эту личность великой вместо малой, приписывая ей беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 375).

Этот просчет искупается в поэтическом сборнике «Возмездие» (1853), шедевре гражданской лирики Гюго. В «Возмездии» Луи Бонапарт предстает пигмеем, «попугаем», прикрывшимся «славным именем» (стихотворение «Апофеоз»). На службу сатире поставлены все изобразительные поэтические средства: интонационная напряженность, эмоциональный эпитет, метрика (александрийский стих сменяется ритмами народной песни), лексика — то патетически приподнятая, когда речь идет о народе Парижа, то сниженная, нарочито грубая, когда дело касается Луи Бонапарта и его сообщников. В ряде случаев Гюго прибегает к их речевой характеристике, используя жаргонизмы преступного мира.

Заглавия разделов сборника («Общество спасено», «Порядок восстановлен», «Семья укреплена», «Религия прославлена», «Власть освящена», «Устойчивость обеспечена», «Спасители спасутся») зло пародируют программные заявления Луи Бонапарта, похвалявшегося, что он установил во Франции «новый порядок». К революционному восстанию против этого «порядка» произвола и насилия Гюго призывает народ в ряде стихотворений «Возмездия»:

Вам нечем драться? Ладно! Молот
Возьмите в руки или лом!
Там камень мостовой расколот,
Сквозь стену вырублен пролом.
И с криком ярости и с криком
Надежды, в дружестве великом, —
За Францию, за наш Париж! —
В последнем бешеном боренье,
Смывая с памяти презренье,
Ты свой порядок водворишь.

(«Тем, кто спят».
Перевод П. Антокольского)

Строки из этого стихотворения Гюго были напечатаны в первом номере подпольной газеты «Леттр франсез» 20 сентября 1942 г.

Как вспоминает Н. К. Крупская, «во вторую эмиграцию, в Париже, Ильич охотно читал стихи Виктора Гюго «Châtiments», посвященные революции 48 года, которые в свое время писались Гюго в изгнании и тайно ввозились во Францию. В этих стихах много какой-то наивной напыщенности, но чувствуется в них все же веяние революции».

В «Возмездии» Гюго продолжает гражданскую линию французской поэзии, идущую от

283

«Трагических поэм» Агриппы д’Обинье к «Ямбам» Огюста Барбье. Книга Гюго, вышедшая через год после «Эмалей и камей» Теофиля Готье и «Античных поэм» Леконта де Лиля, была своеобразным ответом романтической лирики на доктрину «искусства для искусства».

В двухтомном поэтическом сборнике «Созерцания» (1856) Гюго объединил стихотворения 30—40-х годов с лирикой, создававшейся в первые годы эмиграции. Именно здесь помещено знаменитое программное стихотворение «Ответ на обвинение» (написанное предположительно в 1834 г.), где Гюго резюмирует цели и результаты произведенной им романтической реформы в области поэтики. Главный ее принцип поэт видит в демократизации поэтического стиля и языка, высвобождении поэзии из-под гнета классицистических канонов. Поэт подчеркивает революционность этих преобразований: «Я взял Бастилию, где рифмы изнывали...», «на дряхлый наш словарь колпак надвинул красный», «я кандалы сорвал с порабощенных слов». Завоевания выработанной им поэтической техники ярко сказались в «Созерцаниях», где эмоциональная выразительность сочетается с ритмическим многообразием, смелыми образными сопряжениями. В первой части сборника превалируют светлые мотивы природы, лирического чувства; во второй идилличность сменяется более мрачными мотивами, во многом объясняемыми пережитым личным горем — смертью любимой дочери поэта. Нарастание пессимистических настроений связано и с осмыслением социальных бедствий («Меланхолия», «То, что я увидел однажды весной» и др.), и с душевной усталостью, вызванной изгнанничеством. В конце сборника появляются стихотворения эсхатологического звучания, размышления о непостижимых судьбах Вселенной. Гюго, верный романтическому пониманию бытия, сталкивает мрак и свет, бездну и небеса; однако поэт надеется на то, что в этом динамическом борении рассвет победит ночь.

Эстетическим манифестом Гюго времен эмиграции стала его книга «Вильям Шекспир» (1864). Это — манифест демократического искусства. Впервые он прямо связывает романтизм с социализмом, считая их явлениями одного порядка. Высмеивая официальную литературу Второй империи, Гюго выступает за искусство жизненной правды. «Прекрасное на службе у истинного» — таково программное заглавие шестой части «Вильяма Шекспира». Здесь романтик Гюго перекликался с некоторыми положениями эстетики реализма.

Свои передовые общественные взгляды, свою демократическую эстетику Гюго исчерпывающе воплотил в знаменитых романах «Отверженные», «Труженики моря», «Человек, который смеется», «Девяносто третий год». Романы эти создавались в период дальнейших завоеваний французского реализма, который открыл огромные пласты современной действительности, прежде всего в романной форме, и это во многом определило их характер.

Иллюстрация:

Фаустин.
«Виктор Гюго как символ»

1871 г.

Во Франции, как и в других западноевропейских странах, поздний романтизм — а его крупнейшим представителем был Виктор Гюго — играл некую существенно дополняющую роль по отношению к реализму того времени. В позднем творчестве Гюго усматриваются некоторые черты реалистического видения. Открытая тенденциозность, верность непреходящим высоким идеалам позволили Гюго, как Джованьоли, автору «Спартака», как Войнич, автору «Овода», создать возвышенные и в то же время жизненно правдивые образы героев-революционеров. Именно Гюго-романтик первый во французской литературе XIX в. обрисовал народ в ходе революционной борьбы (и в этом — несомненная перекличка автора «Отверженных» и «Девяносто третьего года» с Шарлем де Костером, создателем «Легенды об Уленшпигеле»).

Специфическая черта художественного мира Гюго заключалась в его тяготении к универсальности,

284

к глобальному охвату явлений, к созданию всеобъемлющих эстетических структур. Стремление это, присущее уже молодому Гюго, в полной мере раскрывается в романе «Отверженные» (1862). Книга эта, в том же году переведенная на русский язык, принадлежит к вершинам его творчества.

В предисловии к русскому переводу «Собора Парижской богоматери» Достоевский писал, что мысль Гюго о «восстановлении погибшего человека», об оправдании «всеми отринутых парий общества» есть «основная мысль искусства всего девятнадцатого столетия...».

Мысль об отверженных, об униженных и оскорбленных волновала Гюго с давних пор. Можно считать, что он начал работу над «Отверженными» уже в начале 30-х годов. В 1840 г. он набросал план романа «Нищета». Но писал он «Отверженных» в изгнании, когда все его помыслы были обращены к судьбам народа.

Основными неразрешенными проблемами своего времени Гюго в предисловии к роману назвал «принижение мужчины вследствие принадлежности его к классу пролетариата, падение женщины вследствие голода, увядание ребенка вследствие мрака невежества». В романе раскрывается история рабочего Жана Вальжана, укравшего булку, чтобы накормить голодных детей, и поплатившегося за это каторгой; история белошвейки Фантины, которая, чтобы обеспечить своего ребенка, вынуждена пойти на панель; история маленькой девочки Козетты, жертвы жестокости и корыстолюбия.

Гюго не просто рассказывает о бедствиях народных — он размышляет о моральной стороне общественных проблем, о человеческой совести, о душевной жизни. На каторге душа Жана Вальжана «все более черствела — медленно, но непрерывно». Под влиянием благородного поступка епископа, спасшего Вальжана от нового ареста, происходит возрождение, духовное воскресение каторжника. Всю свою жизнь Вальжан посвящает благодеяниям, оказанным таким же отверженным, как он, даже его злейшему врагу — инспектору полиции Жаверу. В то же время у читателя не остается сомнений: ответственность за чинимые преступления падает на общество, на буржуазный законопорядок.

Дата добавления: 2015-06-04