История всемирной литературы 92 страница

К началу XX в., на которое приходится период наиболее активного развития просветительского движения, в корейской литературе были представлены почти все жанры. Высоким гражданским пафосом выделялась публицистика этих лет. В ней затрагивались самые актуальные политические вопросы, предлагались реформы, призванные улучшить жизнь народа и упрочить государственную независимость. С точки зрения передовых людей Кореи начала XX в., прогрессу общества мешало отсутствие высокого патриотизма, засилье консервативной конфуцианской схоластики. Давалась также отповедь клеветническим выступлениям заморских колонизаторов, разглагольствовавших об извечном убожестве корейцев. Чхве Икхён в «Письмах японскому правительству» открыто бросил вызов иноземным угнетателям, предрекая, что настанет час отмщения за их злодеяния.

Публицистическое начало ярко проявилось и в поэзии, где ведущее место тогда занимали песни с характерными интонациями призыва. Острое политическое звучание приобрело стихотворение неизвестного автора «Три года собачьей жизни» (1909), где с едкой иронией говорится о жизни соотечественников под японским протекторатом (1905). Поэт Ли Джунмин клеймит позором предателей, отдавших родину на разграбление японским колонизаторам («Торжества в поднебесной», 1909).

В этот период вновь получает развитие историко-биографический жанр, представленный главным образом жизнеописаниями легендарных героев прошлого («Сказание о Ли Сунсине», «Сказание об Ыльчи Мундоке», «Сказание о Чхве Тотхоне», «Сказание о Кан Гамчхоне» и др.). Образы национальных героев должны были способствовать воспитанию патриотизма и укреплять антиимпериалистические настроения масс. Нескрываемо социальную направленность приобретают аллегорические произведения, которыми была столь богата корейская классика. Их создатели критиковали существующие порядки и проповедовали патриотические идеи («Собрание наземных и подводных животных», 1908; «Разговор между лисой и кошкой», 1908, Ан Гуксона).

Корейские писатели начала XX в. пропагандировали те же идеи, что и просветительское движение в целом. О равенстве, свободе, братстве говорится в таких произведениях, как «Колокол свободы» (1910), «Цветок в тюремной камере» (1911) Ли Хэджо, а также в произведениях Чхве Чхансика (1881—1951) «Осенняя луна» (1912), «Крик дикого гуся» (1912).

Рассказ «Колокол свободы», занимающий центральное место в творчестве Ли Хэджо, художественно своеобразен. Это произведение бессюжетное, в котором, однако, нет ни лирических отступлений, ни описаний природы. Рассказ построен в форме диалога четырех женщин, ни одна из которых не выделена в качестве основного персонажа. Автор, кроме имен, ничего не сообщает.

Образы носят условный характер, отмечены рационалистической схематичностью. Читатель догадывается, что перед ним представительницы наиболее образованной, прогрессивной части корейского общества того времени; героини хорошо осведомлены об истории и культурной жизни своей страны, Китая и даже Европы.

Рассказ Ли Хэджо, наполненный размышлениями автора над актуальными проблемами общества, больше напоминает публицистический

615

трактат, чем художественное произведение. «Колокол свободы» — социально-политический рассказ. И хотя высокие идеи не находят в нем адекватного пластического выражения, невозможно его исключить из сферы художественной литературы. В подобных произведениях правдивость характеров и обстоятельств неизбежно обедняется эстетической нормативностью. Впрочем, «новая проза» была представлена и произведениями, где авторы (как, например, Ку Ёнхак в повести «Слива в снегу») больше внимания уделяли любовным похождениям героя, нежели его деяниям во имя общего блага. Входили в круг этой прозы и произведения, главным образом рассчитанные на занимательность.

Среди писателей этого периода одно из центральных мест занимает Ли Инджик (1862—1916), печатавший свои произведения под псевдонимом Кукчхо. Он принадлежал к высшему сословию корейского общества, жизнь его была тесно связана с деятельностью японских и прояпонских учреждений. После установления в стране японского протектората (1905 г.) Ли Инджик становится личным секретарем премьер-министра сформированного в 1906 г. марионеточного правительства Ли Ванёна, позднее назначается главным редактором «Тэхэн синмун» — официального органа корейского правительства.

Однако вскоре Ли Инджик приобретает известность не только как политический деятель, но и как литератор, зачинатель «син сосоль» — «новой прозы». В 1906 г. он публикует свое первое крупное произведение — повесть «Кровавые слезы». В повести показывается атмосфера, сложившаяся в стране накануне окончания японско-китайской войны 1894 г., которая принесла корейскому народу неисчислимые страдания и имела тяжелые последствия для страны. Действие развивается по принципу «счастливых случайностей», что придает занимательность рассказу. Такой способ изображения событий отнюдь не является новым для корейской литературы. Ли Инджик использовал элементы старой поэтики, но наполнил их новым содержанием.

Если в средневековой литературе «творцами» подобных ситуаций, как правило, выступали неземные силы, то в повести «Кровавые слезы» это реальные люди.

При новизне содержания повесть «Кровавые слезы» по форме больше тяготеет к старой литературе, чем к новой. Тем не менее именно она заставила говорить о «син сосоль». Так впервые появился этот термин, затем закрепившийся за всей прозаической литературой просветительского периода.

Литературная деятельность Ли Инджика была весьма активной. За короткий срок он опубликовал еще несколько крупных произведений — «Фазанья гора» (1907), «Голос дьявола» (1907), «Серебряный мир» (1909).

В центре «Фазаньей горы» — жизнь феодальной семьи. Писатель правдиво рисует процесс разложения старой морали. Аналогичные проблемы затронуты и в повести «Голос дьявола», где показываются отношения людей разных социальных слоев.

В повестях Ли Инджика, как и во всей литературе первого десятилетия XX в., еще много традиционного, черты реалистической прозы сочетаются здесь с канонами, восходящими к народнопоэтическому творчеству.

Ли Инджик принадлежал к правящей верхушке Кореи, и этим определялось направление его творчества. Он признает, что современное общество неблагополучно, призывает перестроить жизнь, но в рамках существующего строя. Особо отчетливо эти настроения проявились в его романе «Серебряный мир» (1909).

Основная идея романа выражена устами главного героя, юноши, получившего образование в Америке. Автор констатирует: современный мир плох, в нем процветают жестокость, корыстолюбие, эгоизм, из-за чего страдает народ. Единственный путь избавления от нищеты — улучшение общества путем реформ. Здесь обнаруживается близость Ли Инджика к Ким Оккюну — лидеру «партии реформистов», возникшей под влиянием идей Мейдзи. Роман «Серебряный мир» импонировал определенным кругам, искавшим пути обретения национальной независимости. Он лег в основу одноименной пьесы, которая была поставлена «новым театром» («сингык»), пришедшим на смену «старому театру» («купха»).

Спустя немногим более месяца после смерти Ли Инджика вышел в свет роман «Бездушие» (1917) Ли Гвансу (1892—195?) — одного из идеологов буржуазного национализма в Корее. «Серебряный мир» Ли Инджика и «Бездушие» Ли Гвансу представляют собой наиболее крупные явления корейской литературы начала XX в. Эти произведения посвящены одной и той же теме, но принадлежат писателям разных поколений. «Серебряный мир» создан в годы подъема просветительского движения, «Бездушие» — ближе к его финалу.

Близость романов обнаруживается в позиции авторов относительно перспектив социального развития. Оба ратуют за построение могущественного и справедливого общества, но предлагают разные пути. Ли Инджик считает наиболее приемлемым путь реформы, а Ли Гвансу — самоусовершенствование личности. Впрочем, и

616

то и другое мыслится возможным осуществить в условиях колониального строя.

Писатели далеки от мысли идеализировать современную жизнь. Они обличают язвы общества, человеческие пороки, но обходят стороной такие острые вопросы, как потеря страной национальной независимости, социальные противоречия. А нищета масс рассматривается лишь как результат деятельности плохого правителя или как следствие невежества и неразвитости народа.

При сходстве идейных позиций авторов эти произведения, однако, во многом отличаются друг от друга. По стилю, языку, композиции и другим художественным особенностям роман Ли Инджика более архаичен, чем произведение Ли Гвансу. Роман «Бездушие», в отличие от «Серебряного мира», может быть еще условно назван интеллектуальным, ибо Ли Гвансу повествует, говоря словами Эдмона Гонкура, «не о том, что делали герои романа, а о том, что они думали».

Несомненно известное типологическое сходство романа «Бездушие» с некоторыми произведениями французской литературы конца XIX в. (например, с книгами Мопассана). Действие в романе Ли Гвансу не охватывает всей жизни героев, а сосредоточивается на начальном этапе их нелегкого пути. Стремление передать подлинные переживания потребовало новых средств художественного выражения, таких, как самоанализ героя, внутренний монолог или диалог, с помощью которых писатель раскрывает движение характеров. Но в целом «Бездушие» остается социальным романом, так как в большей или меньшей степени раскрывает социальную обусловленность характера.

Для характеристики антигуманных поступков людей Ли Гвансу довольно часто употребляет слово «мучжон» — «бездушие», как бы постоянно напоминая читателям о том, до чего несправедливо устроен этот мир. Роман заканчивается фразой: «Веселым смехом и возгласом „«ура!“ завершим „бездушие“, символизирующее ушедший мир». Оказывается, все то мрачное, о чем говорилось в романе, — это прошлое, а настоящее излучает яркий свет. Такой концовкой Ли Гвансу фактически снимает реальные противоречия, которые порождал социальный строй, насильственно навязанный корейскому народу японскими узурпаторами. Ли Инджик в своих произведениях также обошел молчанием факт оккупации страны Японией и последствий такого положения для народа.

«Бездушие» Ли Гвансу является очень характерным произведением эпохи, свидетельствуя о новых чертах, которые в эту пору приобретает литература Кореи. С социально-психологическим романом Ли Гвансу связаны наиболее значительные достижения корейской прозы до 20-х годов в этом жанре.

Творческая деятельность писателей начала XX в. явилась важным этапом в развитии корейской литературы — переходным от литературы средневекового типа к литературе современной.

616

МОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Развитие монгольской литературы в конце XIX — начале XX в. непосредственно связано с нарастающим сопротивлением маньчжурским властям, крепнущим национально-освободительным движением. Активизируется рост духовного самосознания, что способствует выдвижению авторов, чьи произведения оказывают плодотворное воздействие на дальнейшее развитие национальной культуры. С возрастающим динамизмом продолжается процесс становления индивидуально-авторского начала.

Рядом с развитой религиозной словесностью набирает силы оригинальная светская литература, в которой заметно обозначается процесс демократизации. Раздвигаются границы традиционных жанров, допускается появление «низких» мирских сюжетов, многие из которых построены на осмыслении категорий добра и зла. Углубляется осмысление связей человека с окружающей действительностью, в лирике появляются антивоенные мотивы, возникает критическая направленность; распространенной темой монгольской поэзии и повествовательной литературы становится фарисейство отдельных лам. Впрочем, осмеянию подвергаются лишь некоторые служители монастырей, но не сама вера.

Буддизм, утвердившийся в Монголии в своей северной, тибетской разновидности («желто-шапочный» ламаизм), принес в монгольские кочевья свою культуру. Кроме тибетской литературы (и через ее посредство) в Монголию проникала также литературная традиция древней Индии. Начиная с XVII в. тибетский язык стал неотъемлемым элементом монастырского

617

образования, языком богослужения и ученой литературы.

В рассматриваемый период наиболее ярким (и, по всей вероятности, последним) представителем тибетоязычной литературы в Монголии был Ш. Дамдин (1867—1937), автор трудов по истории народов Центральной Азии, буддизма и буддийской церкви, а также небольших стихотворений на тибетском языке. Основным сочинением Дамдина является «Золотая книга» («Великая шастра по истории Великой Монгольской державы на севере Дзамбулина, называемая Удивительной Золотой книгой, вызывающей восхищение мудрецов», 1919—1931), которая представляет собой подробное толкование стихотворного исторического трактата того же автора «Благозвучие раковины-дун» («Повествование об истории драгоценного учения в северной монгольской стране, называемое Благозвучие раковины-дун, приносящей счастие», 10-е годы). В рамках старой монгольской историографии Дамдин, с его интересом к светской истории (особенно в приложении к «Золотой книге», называемом «Заметки по истории Великой Монголии») и попытками использовать данные современной ему русской и европейской науки, был несомненным новатором.

Задача популяризации религиозно-философских идей привела к тому, что под индотибетским влиянием в Монголии получил распространение целый пласт литературы, включающей соединенные в сборники или циклы малые повествовательные жанры (джатаки и обрамленная проза, комментарии к различным трактатам). Эти традиции продолжали сохраняться вплоть до 20-х годов XX в., причем происходила постепенная эволюция литературы от религиозно-догматической к светской. Примером такого рода эволюции могут служить авторски обработанные светские рассказы и комментарии Лубсан Цэрина (1926) к религиозному сочинению Дзонхавы «Степени пути», заключающему в себе вероучение для мирян и монахов. В этом комментарии содержится более трехсот рассказов не только письменного, но и устного происхождения. Среди образцов фольклора, использованных автором, есть рассказ, в котором объектом осмеяния становятся и лама, и его ученик, а заодно и миряне с их наивной верой.

На фольклор (прежде всего на сказку о животных) опирался и халха-монгольский литератор Дордж-мэйрэн (1878—1943), автор широко известной в Монголии прозаической «Сказки о зайце, ягненке и волке», продолжающей традиции сочинений в жанре «уг» («слова»). В ней есть некоторые элементы социальной сатиры, а персонажи (глупый и жадный волк, хитрый заяц, для спасения своего друга ягненка сыгравший роль могущественного посланника небесной канцелярии) имеют аллегорический характер. Но особенно яркое воплощение сатирическая направленность монгольской литературы получила в творчестве Шагдара (1869—1929). В 1902 г. он покинул монастырь, куда был отдан ребенком, и стал странствующим монахом (бадарчином), сочинителем небольших историй в прозе и стихах. Объединенные его именем и весьма сходные с рассказами о Ходже Насреддине или Уленшпигеле, эти произведения (общим числом около двухсот), дошедшие до нас в устном бытовании, развивают традиции монгольской сатирической сказки и коротких «бадарчинских сказов», наполняясь актуальным содержанием в соответствии с проблемами своего времени. Сатира Шагдара, имеющая демократический характер, направлена против ленивых монахов, безжалостно разоряющих народ князей и жадных китайских торговцев.

Свержение маньчжурского владычества (1911) открыло возможности не только для демократизации монгольской литературы, но и для усиления в ней просветительской направленности. Был положен конец монополии монастырского образования: в Урге, столице дореволюционной Монголии, открывается первая светская школа (1913). Две типографии европейского типа расширяют книжное дело в стране, где долгое время бытовали лишь рукописные традиции и ксилография; учреждаются газеты, начинает выходить журнал «Шинэ толь» («Новое зерцало») — первое общественно-литературно-научное издание. Тибетский литературный язык, долгое время теснивший монгольский, уступает свои позиции, и монгольский сразу становится средством распространения знаний: на нем публикуются образцы народной словесности, печатаются популярные рукописные произведения. Национальная литература получает возможность своего дальнейшего развития.

В соответствии с просветительскими задачами происходит и развитие жанров традиционной дидактической поэзии, прежде всего сургаала («поучения»). В конце XIX в. (или в начале XX в.) распространяется «Золотое поучение святейшего из монастыря Гунгийн дзу». Этим «святейшим» (гэгээном), т. е. лицом высокого сана, был Н. Дандзанванджил (Ишданд-занванджил, 1854—1907). Его поэтический талант проявился еще в юные годы, во время обучения в монастыре, куда он был взят семилетним мальчиком: на него, выходца из простой семьи, пал выбор продолжить жизнь и деяния

618

святейшего из монастыря Гунгийн дзу, стать его хубилганом (перерождением). Обучение тибетской грамоте в детские годы на родине в Ордосе сменилось штудированием трактатов по буддийской религии и философии в монастыре Гумбум в Амдо. Настоящая образованность включала литературную, философскую мысль, знание древнеиндийской поэтики.

Просветительские идеи отразились в ряде сочинений Дандзанванджила, однако подлинную славу принесло ему именно «Золотое поучение», широко бытовавшее в рукописной форме. Освященное высоким саном автора, оно было притягательно прежде всего как свод правил жизни и поведения человека, основанный на богатых житейских наблюдениях, сделанных во время странствий по монгольской земле. Написанное аллитерированными стихами, произведение состоит из пяти частей: каждая часть заключает в себе определенную этико-дидактическую тему (чередование периодов человеческой жизни, поучения, касающиеся создания семьи, семейных отношений, воспитания детей, почитания старших, особого почтения к наставнику). Сургаал обращен ко всем слоям тогдашнего монгольского общества, раскрывая мораль феодального общества. В произведениях Дандзанванджила нашло отражение народное миросозерцание, что было обусловлено влиянием фольклора на письменную поэзию.

Стихия народного песенного творчества стала первой художественной школой ордосского поэта, переводчика и историка Р. Хишигбата (1849—1916), земляка Н. Дандзанванджила, с которым не раз он встречался на поэтических турнирах. Наделенный острым умом, Хишигбат чутко улавливал социальные противоречия в монгольском обществе. Личным участием откликнулся он на освободительное антиманьчжурское движение монгольских аратов. Социальные мотивы звучат в его хараалах — проклятиях, адресованных монгольским феодалам. У Хишигбата традиционные жанры поэзии представлены сургаалами и славословиями-магтаалами. Любовная лирика поэта имеет в монгольской литературе новаторский характер как по своей тематике (критика монашеского аскетизма), так и по построению (диалогическая структура стихотворений).

Перу Хишигбата принадлежит историческое сочинение «Драгоценный изборник». Хишигбат не остался в стороне и от просветительской деятельности, создав оригинальное сочинение «Зерцало». В нем содержатся сведения по разным отраслям знаний, в том числе о растительном мире, мире животных, монгольском летосчислении и т. п. Это стихотворное произведение, написанное как назидание, может быть поставлено рядом в известными многим народам мира сочинениями азбучного жанра, в которых дается определенная картина мироздания. Наконец, Хишигбат сделал поэтическое переложение на монгольский язык китайского романа У Чэнъ-эня «Путешествие на Запад», а также написал историческую поэму по мотивам романа Ло Гуаньчжуна «Троецарствие».

Интенсивно развивающиеся в рассматриваемый период литературно-фольклорные жанры традиционной лирики, прежде всего магтаал (хвала, славословие) и ероол (благопожелание), представлены в творчестве халхаских поэтов Шагдара (Джава, 1846—1926), Лувсандондова (Ло-джанджуна, 1854—1909), Гэлэгбалсана (1846—1923), а также удзумчинского (Восточная Монголия) поэта Гамала (1871—1932). Широко известно было написанное при освящении нового храма произведение ероолчи (т. е. автора и исполнителя благожеланий) Шагдара «Хвала горе Отхон-тэнгри» (1916), воспроизводящее форму молитвы священной горе и одновременно проникнутое пафосом воспевания родины.

Обширное литературное наследие Лувсандондова содержит развернутый в большую поэму магтаал горе «Хан Хухэй», ероолы, песни, а также дневниковые записи, которые автор вел с 1900 по 1905 г. Лувсандондова называют автором и поныне известной протяжной народной песни «Белогрудый гнедой иноходец». Данный факт свидетельствует о роли народно-песенной традиции в формировании литературной поэзии. Согласно легенде, иноходец стал на скачках победителем, и по обычаю его должны были преподнести святейшему — Богдо — главе монгольского духовенства, но конь вырвался и убежал. Поэт отправился на поиски и нашел его целым и невредимым в старом табуне. Песня воспевает вольнолюбие.

Взаимодействие с национальным фольклором определило и творчество Гэлэгбалсана; за ним, как и за Шагдаром (Джавом), утвердилось звание ероолчи. Без ероола не обходится ни одно важное событие в жизни монгола. Гэлэгбалсан сочинил множество ероолов — по случаю освящения храмов, к дням религиозных, общественных и семейных праздников и обрядов. До нас дошло лишь десять ероолов Гэлэгбалсана (среди них — и довольно большие по объему), записанных самим автором тибетскими буквами. Особую известность получило сочинение Гэлэгбалсана «Вымаливание у неба дождя» (1905), в котором автор отходит от тематики, стиля и тональности ероола, приближаясь к жанру уг, весьма часто заключающему в себе жалобу. Здесь в словах, обращенных к

619

небу, — тяжелая и правдивая картина засухи, обрекающей на несчастье и страдания все живое. Близость к реальной жизни, образное воплощение народной мечты о счастливой жизни, искусность поэтического языка — все это привлекало в народе симпатии к сочинениям Гэлэгбалсана.

В рамках традиционной лирики, близкой к народной поэзии, оставалось и творчество Гамала — выходца из среды бедных скотоводов. В 10-е годы XX в. он был весьма известен как поэт не только в родных местах, но и за их пределами. Сохранилось около двадцати его произведений, среди которых особенно выделяется стихотворение «Праздничные борцы», подробно и красочно описывающее традиционные спортивные состязания.

Процессы, обозначившиеся в монгольской литературе конца XIX — начала XX в., подготовили почву для зарождения и становления новой монгольской литературы, сложившейся после Народной революции 1921 г.

Литературы Южной и Юго-Восточной Азии [на рубеже XIX и ХХ веков]

620

ВВЕДЕНИЕ

В конце XIX — начале XX в. политическая карта Южной и Юго-Восточной Азии обретает тот вид, который в общем и целом она сохраняет до начала второй мировой войны. В 1913 г. здесь завершается последняя «классическая» колониальная война — Нидерланды торжествуют победу над северосуматранским султанатом Ачех, около сорока лет отстаивавшим свою независимость. Умиротворив с помощью кнута и пряника своих давних противников — местную аристократию и духовенство, колониальная администрация сталкивается, однако, с новым противником — все более многочисленной радикальной интеллигенцией, вкусившей от плодов западного образования. Именно она поначалу возглавляет первую в мире антиколониальную революцию — филиппинскую революцию 1896—1898 гг., которая обернулась для Филиппин сменой испанского владычества на американское. Она же в лице активистов Индийского национального конгресса возглавляет наиболее массовое в регионе «мирное» общественное движение, стремившееся к промышленному самообеспечению (свадеши) и самоуправлению (сварадж) Индии.

Возникновение туземной интеллигенции явилось главным условием модернизации местной литературы, становящейся, в свою очередь, одним из факторов формирования нового образованного сословия в странах региона. Литература эта — где в большей, где в меньшей степени — имела просветительский характер. При этом если в Индии наиболее крупные литературы — бенгальская, маратхская, гуджаратская и др. — уже миновали в основном этап просветительства, то во Вьетнаме или Сиаме просветительство только набирало темпы, а в Нидерландской Ост-Индии дело ограничивалось лишь отдельными его очажками. Важную роль в просветительском движении продолжают играть газеты и журналы, в отдельных случаях позволяющие себе довольно резкую критику колониальной администрации («Медан прияи» под редакцией яванского журналиста и общественного деятеля Тиртоадисурьо).

Носители классической культуры, создатели и читатели литературных произведений, написанных по заветам прошлого, оказываются не ко двору в мире, вовлекающемся в систему мирового империализма. Исчезают стимулы к созданию новых произведений в классическом роде, уменьшается число любителей традиционной литературы, и она оттесняется на периферию культурной жизни. Классическая литература сохраняет главенствующие позиции лишь в наименее развитых частях региона; в тех из них, которые до поры до времени не были лишены остатков суверенитета (Непал, Лаос, Кампучия), литературная модернизация могла отсрочиваться; в тех же, которые уже влились в состав развивающихся по законам капитализма колониальных империй, традиционным литературам, твердо противостоявшим модернизации, угрожала опасность засохнуть на корню (в нидерландской Ост-Индии этой участи избежали только яванская и сунданская литературы). Неотвратимость наступающих перемен видна на примере сиамской литературы конца XIX — начала XX в., усиленно ограждавшейся правительством страны от произвольного западного влияния. И тем не менее история показывает, как постепенно убывает значение высоко развитой и изысканной сиамской придворной поэзии и исподволь трансформируются ее форма и содержание; на первый план выходят такие новые прозаические жанры, как эссе, очерк, серия писем-очерков, а с пьесами для традиционных видов сиамского театра начинает конкурировать ориентирующаяся на европейские образцы драматургия для «говорящего театра».

Противоположным, на первый взгляд, путем развивается испаноязычная литература Филиппин: 90-е годы XIX в. — первое десятилетие XX в. — свидетели буйного расцвета патриотической лирики и публицистики на испанском языке. Однако и в этих жанрах, и в опубликованном в 1891 г. романе Хосе Рисаля «Флибустьерство», дают о себе знать романтическая экзальтация, мелодраматизм, дидактика, в равной мере присущие поэзии и прозе на тагальском языке (а в большей или меньшей степени и литературам на других языках Филиппин). Отражая в своем творчестве проблемы национально-освободительного и социального движения конца XIX — начала XX в., филиппинские

621

авторы прибегают к письму, типологически близкому тому, которое было характерно для испанских литераторов конца XVIII — середины XIX в., а отчасти у них и заимствованному. Лишь в конце 10-х годов XX в. с распространением образования на английском языке и началом «периода подражательства» американской литературе появляются первые опыты филиппинской англоязычной новеллы, причем и здесь в ранг непревзойденного образца оказываются возведены новеллы Вашингтона Ирвинга.

Вообще опыт литератур Южной и Юго-Восточной Азии убеждает в том, что процесс литературной эволюции в немалой степени определяется конкретной литературой-посредницей, которая приобщает ту или иную местную литературу к художественным достижениям Запада. Так, трудно переоценить значение передовой английской литературы для Индии или испанской — для Филиппин. В то же время кратковременное влияние французской литературы на литературы стран Индокитайского союза не было столь значительным — не случайно во Вьетнаме начала XX в. в литературе продолжали господствовать традиционные литературные жанры. Весьма неохотно распространяла образование в своих колониях голландская администрация, в связи с чем в Нидерландской Ост-Индии наиболее доступным для местной демократической интеллигенции чтением на голландском языке оказывается так называемая колониальная проза. Авторам непритязательных порой колониальных романов и повестей, публикующихся в виде фельетонов в местных голландских газетах, и подражают по преимуществу туземные писатели. При этом близкий к разговорному, упрощенный «низкий малайский», наиболее распространенный в масштабах всей нидерландской Ост-Индии местный язык, со значительно большей легкостью имитирует европейский повествовательный стиль, нежели отягощенные грузом средневековых традиций яванский и сунданский языки, что в немалой степени объясняет обращение к «низкому малайскому» радикальных яванских авторов уже в 10-х годах XX в.

Суммируя литературные достижения стран Юго-Восточной Азии, можно сказать, что в конце XIX — начале XX в. в наиболее развитых ее литературных центрах — Бангкоке, Маниле, Батавии, Рангуне — идет интенсивная разработка прозаического языка; переводятся и перерабатываются произведения западноевропейских писателей (первый бирманский роман «Маун Йин Майн и Ма Ме Ма» Джеймса Хла Джо отталкивается от «Графа Монте-Кристо» А. Дюма-отца), осваиваются новые прозаические жанры и в первую очередь роман; все более смело обращается к новой тематике, новым сценическим приемам, новому языку местный театр; происходят первые сдвиги в области поэзии.

Дата добавления: 2015-06-04