Из письма к М. П. Лилиной. С дороги в Контрексевиль

Из письма к М. П. Лилиной

М. П. Чеховой

3 июля 1904

С дороги в Контрексевиль

Многоуважаемая и дорогая Мария Павловна!

Я везу мать за границу и с тяжелыми чувствами удаляюсь от Москвы. Писать в вагоне могу только карандашом. Простите и за бумагу, другой нет. Пишу Вам не для того, чтобы высказывать соболезнования: они неуместны, так как горе слишком велико.

Оставшись один в вагоне, со своими мыслями и воспоминаниями о милом и дорогом Антоне Павловиче, у меня явилась понятная потребность говорить с теми, кто в настоящую минуту удручен потерей больше, чем я сам. Если это эгоистично, простите мою слабость, но мне неудержимо хочется пожать Вам руку так, чтобы Вы почувствовали, что я не чужд Вашему горю, что я мысленно переживаю все то, что происходит в Москве. Волнуюсь за Вашу матушку и почтительно целую ее руку, а Ивану Павловичу и другим братьям мысленно жму руки.

Утешаю себя мыслью, что те добрые отношения, которые установились между Вашей семьей и нами, еще более укрепятся памятью о милом Антоне Павловиче.

Моя мать просит меня передать Вам свое почтение.

Преданный, уважающий и душевно любящий Вас

К. Алексеев

3/VII 904

4 июля 1904

С дороги в Контрексевиль

...Едем благополучно, так как у мамани пока все слава богу. Она стала бодрее, спала хорошо. О докторе, который едет с нами полуинкогнито, она и слышать не хочет...

Чехов не выходит из головы. Какую мерзость и пошлость написало "Русское слово" 3 июля¹.

Жара ужасная, на солнце 40R. Пыль невозможная...

Дай весточку о себе в Контрексевиль. Отдыхай, поправляйся и не ворчи на судьбу. Грешно. Бывает хуже. Поцелуй Ольгу Леонардовну и скажи, как грустно мне было уезжать. Будущность театра представляется мне в самых темно-черных красках. Это не было заметно, но авторитет Чехова охранял театр от многого.

Ну, будь здорова. Не позволяй Кире слишком много и скоро ездить на велосипеде, а Игорьку одному у реки спускать лодку...

P. S. Вот еще вопрос, на который ответь поскорей. Маманя собиралась предложить Ольге Леонардовне большую любимовскую дачу на остаток лета. Ответь поскорей, согласна она на это или нет. А также спроси Ольгу Леонардовну, получила ли она мое письмо, которое я оставил в Бресте с просьбой передать ей при ее проезде... ².

7 июля 1904

Контрексевиль, Франция

...Вот я и приехал. Путешествие было скучно, но все-таки лучше, чем я предполагал. Как только отъехали от Москвы, маманя стала успокаиваться и скоро пришла в благодушное состояние. Началась нежность и соболезнование по поводу того, что я тебя оставил и ломаю свой отдых. В Бресте она переволновалась из-за опоздания блюда и начала ворчать, как дома. Удалось ее уговорить, так как она еще слушалась; но с этого момента пошли капризы больной, и бедной Лидии Егоровне доставалось немало¹. Я же поражался ее терпению. Капризы мамани объяснялись тем, что она начинала поправляться. Так мы доехали до Варшавы, оставляя за собой целый хвост писем и телеграмм, разбрасываемых по дороге. Она почти все время писала, вынимая свое дорожное перо, вывинтив его. Перо брызгалось, разливало чернила. Потом требовала лимона, оттирали, отчищали, и она мыла руки в стакане, не признавая рукомойников. Все, что ей говорили, она не принимала и все делала наоборот.

До Берлина ехали спокойно. В Берлине шумная, нелепо русская встреча С. с маманей удивила смиренных немцев и очень смешила Ю. И. Гужона, который ехал с нами. В Берлине переехали в обыкновенный вагон, не спальный, и я очутился с маманей и Лидией Егоровной в одном купе. Тут на одной из станций она увидала, что я разговаривал с доктором, который ехал с нами пока инкогнито. Она разразилась слезами и упреками...

В Кельне пришлось высаживаться и ждать 2--3 часа. Против станции в ресторане мы обедали, и там повторилась та же сцена с пером, но мы ни слова не противоречили ей. Садясь в вагон, она запыхалась, и мы испугались было за сердцебиение, но все обошлось благополучно...

В Париже решили не останавливаться и ехать прямо в Контрексевиль. Переждали часа два в кафе, напротив железной дороги. Маманя все время писала письма. В 10 1/2 часов выехали в Контрексевиль и в 4 1/2 приехали. Тут я почувствовал, что часть обузы свалилась с меня. Маманя, приехав в Контрексевиль, пошла метаться по улицам, ища квартиры. Я хотел было помочь ей в поисках квартиры, но ничего не мог с ней поделать. Она добродушно делает все наоборот. Я понял, что ужиться с ней невозможно, и нанял себе чудесную комнату в великолепной гостинице около парка. Маманя непременно хотела поместиться в городе, на самой пыли и духоте. Она устроилась в какой-то нищенской конуре и очень счастлива. Удивительный чудак! Здесь она чувствует себя, по-видимому, хорошо, очень горда, что ее все помнят, и знакомит меня со всеми гарсонами, телеграфистками и пр. По приезде я великолепно вымылся и вечером сидел со всей компанией в кафе. Маманя допустила даже к столу ненавистного ей доктора. Он понимает, что с ней ничего не поделаешь, и просит отпустить его. Завтра он уезжает.

Сегодня проснулся в 6 1/2 часов утра, пил воды, гулял. Все хорошо устроено, но очень мало тени. Пожалуй, даже уютно. Просто, и потому лучше, чем в Виши...

Беспрестанно преследует одна мысль -- это Чехов. Я не думал, что я так привязался к нему и что это будет для меня такая брешь в жизни. Получила ли Ольга Леонардовна мое письмо с дороги? Мария Павловна тоже? Должно быть, на днях его привезут в Москву, и я все думаю, как это произойдет. Приехал ли Владимир Иванович? Немного тревожусь, что от тебя нет известий. Напиши мне все подробно, а потом уж не утомляй себя письмами -- пиши коротенькие...

Дата добавления: 2015-06-04