Колин Уилсон. Паразиты сознания 11 страница

Я изложил свои опасения и сказал, что, по мое­му мнению, следует попробовать узнать о паразитах побольше. Мы попросили четверых «учеников» поп­робовать установить с нами телепатическую связь. Операция предстояла опасная, и нам нужно было мобилизовать все наличные силы.

Примерно через полчаса Лиф внезапно заявил, что ясно нас слышит. Остальные старались до изне­можения, но безуспешно, и им было ведено бросить это дело и отдохнуть. Мы не сказали им, что нас беспокоило: что в случае нападения паразитов они окажутся в наибольшей опасности, потому что еще не умеют как следует пользоваться своими духов­ными силами.

Мы задернули занавески, заперли двери, усе­лись вокруг стола и изо всех сил сосредоточились. Я так привык к этой процедуре, что теперь все полу­чалось у меня почти автоматически. Самый первый шаг здесь ничем не отличается от того, что делаешь, когда хочешь заснуть: нужно полностью отвлечься от внешнего мира, забыть даже о собственном теле. Уже через несколько секеунд я начал погружаться в темную бездну своего сознания.

Следующий шаг требовал некоторого навыка. Нужно было отделиться от своей обычной физичес­кой индивидуальности. При этом мой рассудок дол­жен был остаться бодрствующим и продолжать спускаться глубже, в мир сновидений и воспоми­наний. Это отчасти напоминает то, что происходит, когда вы видите кошмар и говорите сами себе: «Это только сон, на самом деле я сплю в своей постели, и нужно проснуться». Ваше дневное «я» никуда не де­лось, оно лишь заблудилось в мире фантасмагорий. Я вскоре обнаружил» что могу миновать уровень сновидений, сохраняя совершенно ясное сознание, — это не так легко, потому что тело играет для соз­нания роль отражателя.

Мир сновидений — странный, безмолвный мир, там чувствуешь себя буквально так, словно плывешь под водой. Для новичков это может быть опаснее всего: тело обычно служит сознанию якорем. Иитс^' благодарит Бога за то, что «тело и его тупость» спа­сают его от кошмаров. Тело выступает как тяжелый балласт, не позволяющий нашим мыслям парить где угодно по своему усмотрению. На Луне, где человек весит всего несколько килограммов, ему стоит сде­лать обыкновенный шаг, чтобы взлететь, как воз­душный шар. Мысли, освобожденные от тяжести тела, приобретают такую же демоническую энергию. Если у человека мрачный склад характера, его мысли мгновенно превращаются в страшных дьяво­лов. И если он не знает, что это его собственные мысли, что они не существуют вне его, он может перепугаться, и тогда все станет еще в десять раз хуже — как у пилота самолета, вошедшего в крутое пике, если он не замечает, что сам машинально отжимает штурвал от себя.

Медленно опускаясь вниз сквозь мир своих сновидении и воспоминании» я старался оставаться пассивным и не обращать на них внимания: стоит нечаянно сосредоточиться на каком-нибудь из вос­поминаний, как оно мгновенно развертывается в целую самостоятельную вселенную. Например, как-то я наткнулся на аромат трубочного табака, кото­рый обычно курил мой дед. Он так давно мне не вспоминался, что тут я остановился и позволил себе проявить к нему интерес. В тот же момент я увидел деда в саду его коттеджа в Линкольншире. Больше того, я сам находился в этом саду — он предстал передо мной в таких подробностях, что при иных обстоятельствах я был бы убежден в его реальности. Но я сделал решительное усилие, чтобы вырваться, и в следующее мгновение продолжал опускаться дальше, в теплую тьму.

Тьма эта полна жизни, которая не просто слу­жит отражением жизни тела, — это та жизнь, ды­хание которой пронизывает, подобно электричеству, всю Вселенную. Поэтому нижние области сознания мы называем «детской»: там всегда испытываешь интенсивное ощущение теплоты и невинности, это мир детей, не имеющих тела.

Еще ниже «детской» лежит ничто — пустота, подобная пустоте межзвездного пространства. Это особенно пугающая область, где легко потерять ориентировку. Во всех моих прежних эксперимен­тах я, попадая в эту область, неизменно засыпал и просыпался лишь много часов спустя. В ней нет ничего, от чего могло бы отразиться ощущение соб­ственной индивидуальности и даже собственного су­ществования, так что стоит на мгновение ослабить внимание, как нить сознания тут же теряется. Ниже этой области я еще никогда не спускался. И даже отсюда мне приходилось время от времени всплы­вать в «детскую», чтобы вновь сосредоточиться.

Все это время между нами поддерживалась теле­патическая связь. Это не значит, что все семеро плыли, так сказать, бок о бок. Каждый был сам по себе, связь существовала только между нашими моз­гами. Благодаря ей мы могли прийти друг другу на помощь, несмотря на разделявшее нас расстояние. Если бы я заснул, находясь в дедушкином саду, другие разбудили бы меня. Если бы один из нас под­вергся нападению, все остальные мгновенно «про­будились» бы, чтобы объединенными усилиями отбить атаку. Но все равно на такой глубине всегда остаешься сам по себе.

Поддерживая связь с Холкрофтом, я чувствовал, что он все еще спускается. Я преисполнился восхи­щения. Сам я на такой глубине становлюсь совер­шенно невесом, мое сознание превращается в пузырек воздуха, стремящийся всплыть обратно. Я знаю, что, имея некоторый навык, можно проник­нуть и глубже, но чтобы приобрести такой навык, нужно практиковаться, а это невозможно, если тебя хватает лишь на то, чтобы цепляться за свое соз­нание. Но у Холкрофта такой навык, очевидно, уже появился.

Я чувствовал, что паразитов поблизости от меня нет, и насторожившись ждал. В этих глубинах соз­нания нет никакого чувства времени — оно идет и в то же время не идет, если вы понимаете, что я хочу сказать. Поскольку здесь не существует тела, кото-оое могло бы испытывать нетерпение, ход времени 1десь какой-то нейтральный. Вскоре я ощутил, что Холкрофт возвращается. Я начал медленно всплы­вать вверх, миновал мир сновидений и воспоминании и очнулся примерно через час после начала эксперимента. Холкрофт все еще был без сознания. Только минут десять спустя он открыл глаза. Обыч­ный румянец исчез с его лица, но дыхание остава­лось ровным. Он спокойно посмотрел на нас, и мы поняли, что ничего особенного он нам не расскажет.

— Не понимаю, — начал он. — Там почти ниче­го не происходит. Я готов был поверить, что они все куда-то исчезли.

— Вы ни одного не видели?

— Нет. Раз-другой у меня появлялось ощуще­ние, что они поблизости, но в очень малом числе.

То же самое чувствовали и все мы. Казалось, по­явилась какая-то надежда. Но особой радости мы все же не испытывали.

В полдень, впервые за три дня, мы включили телевизор, чтобы посмотреть новости. И тут мы по­няли, чем были все это время заняты паразиты. Мы узнали, что Обафеме Гвомбе застрелил президента Соединенных Штатов Африки Нкумбулу и произвел coup d'etat'^, сделавшись властителем всего конти­нента, от Кейптауна до Адена. Потом мы услышали отрывок из речи, которую Гвомбе произнес по радио после переворота, и переглянулись. Нам стало ясно, что сознание Гвомбе находится во власти паразитов. А мы теперь достаточно много о них знали, чтобы понимать — опаснее всего их недооценивать.

Мы сразу же поняли, в чем состоял их замысел. В сущности, это была та же самая политика, кото­рую они так успешно проводили последние два столетия, — отвлечь человечество войной. На протя­жении двух столетий человечество стремится пере­йти на новый, более высокий уровень сознания; на протяжении двух столетий паразиты подсовывают им вместо этого совсем другие заботы.

До поздней ночи мы сидели и разговаривали. Эта новость, очевидно, требовала от нас не­медленных действий, — но каких? Всех нас не ос­тавляло какое-то странное недоброе предчувствие. В три часа ночи мы улеглись спать, а в пять Холкрофт разбудил нас и сказал:

— Они что-то замышляют, я чувствую. По-мое­му, нам лучше выбираться отсюда.

— Куда?

На этот вопрос ответил Райх:

— В Вашингтон. Мне кажется, надо бы перего­ворить с президентом.

— А что толку?

— Не знаю, — сказал Райх. — Но у меня такое чувство, что мы тут только зря теряем время.

Тянуть с отъездом не было смысла. Хотя до рас­света оставался еще час, мы сели в вертолет, кото­рый предоставило нам правительство Соединенных Штатов. Когда рассвело, под нами уже тянулись длинные, прямые проспекты Вашингтона. Вертолет мягко приземлился на улице у самого Белого Дома. Часовой, стоявший у ворот, бросился к нам с атом­ным пистолетом наготове. Он был совсем юноша, и для нас не составило труда уговорить его вызвать начальника караула. Это было одно из самых приятных преимуществ нашего положения — все обычные бюрократические препоны для нас не суще­ствовали.

Мы передали офицеру записку для президента, а сами пошли по улице в поисках места, где можно было бы выпить кофе. Случайные прохожие, навер­ное, принимали нашу группу в одиннадцать человек за какую-нибудь делегацию. Мы нашли огромный ресторан с зеркальными окнами во всю стену и за­няли два столика с видом на улицу. Усевшись, я прощупал мозг Эбнера. Он почувствовал это, улыб­нулся мне и сказал:

— Занятно. Мне бы полагалось сейчас думать об опасности, которая грозит человечеству, и моему родному городу в том числе — ведь я родился в Ва­шингтоне. А я не чувствую ничего, кроме презрения к этим людям, которые ходят по улице. Они все как будто спят. И на самом деле не так уж важно, что с ними будет...

— Не забывайте, что неделю назад вы были од­ним из них, — напомнил Райх с улыбкой.

Я позвонил в Белый Дом и узнал, что в девять часов мы приглашены на завтрак к президенту. Когда мы проталкивались через толпы людей, спешивших на работу, мы вдруг ощутили, как тро­туар чуть вздрогнул. Мы переглянулись.

— Землетрясение? — спросил Эбнер.

— Нет, взрыв, — ответил Райх.

Мы ускорили шаги и без четверти девять были уже у входа в Белый Дом. Я спросил офицера, вы­шедшего нас встретить, не слышал ли он о каком-нибудь взрыве. Он отрицательно покачал головой:

— О каком взрыве?

Мы узнали это двадцать минут спустя, сразу после того, как сели за стол. Президента вызвали из комнаты, а когда он вернулся, в лице у него не было ни кровинки, а голос дрожал. Он сказал:

— Джентльмены, полчаса назад 91-я база была уничтожена взрывом.

Никто из нас не сказал ни слова, но всем при­шла в голову одна и та же мысль: «Сколько времени осталось до тех пор, когда паразиты до нас добе­рутся?

Райх, и Холкрофт написали подробные от­четы об этой беседе с президентом, поэтому я ограничусь лишь кратким изложением того, о чем там говорилось. Мы видели, что президент нахо­дится на грани нервного срыва, и успокоили его теми методами, которыми теперь так часто пользо­вались. Мелвилл не отличался особой решительно­стью и силой духа. Президент мирного времени из него получился прекрасный, он хорошо разбирался во всех тонкостях управления страной, но это был не тот человек, которому по плечу справиться с гло­бальным кризисом. Оказывается, он был так потря­сен случившимся, что даже забыл позвонить в генеральный штаб и отдать приказ о приведении в боевую готовность всех систем обороны страны. Вскоре мы убедили его сделать это и с радостью уз­нали, что новый высокоскоростной радар на элемен­тарных частицах гарантирует перехват атомной ракеты, летящей со скоростью полутора километров в секунду.

Мелвиллу очень хотелось надеяться, что взрыв на 91-й базе был результатом какой-то случайности — может быть, аварии с марсианской ракетой, кото­рую там строили. (Ее энергетическач установка раз­вивала достаточную мощность, чтобы уничтожить половину штата Нью-Йорк.) Мы сказали ему прямо, что это исключено, что взрыв — дело рук паразитов, а в качестве орудия они почти наверняка использо­вали Гвомбе. Он сказал, что в таком случае Америка должна начать полномасштабную атомную войну против Африки. Мы заметили, что это необязатель­но. Взрыв был устроен для того, чтобы уничтожить нас. Это выстрел наугад, и он не достиг цели благо­даря случайности — и интуиции Холкрофта. Еще одна возможность воспользоваться тем же способом Гвомбе не представится. Поэтому пока Мелвилл мо­жет сделать вид, будто взорвалась марсианская ракета. Однако важнее всего другое. Нам необходи­мо собрать как можно больше людей интеллектуаль­ного склада, способных справиться с проблемой паразитов сознания, и обучить их, создав неболь­шую армию. Если нам удастся найти достаточно лю­дей, наделенных способностью к телекинезу, нам, возможно, удастся подавить мятеж Гвомбе раньше, чем он распространится. А пока нам надо найти ме­сто, где мы могли бы работать без помех.

Почти все это утро мы были заняты тем, что поддерживали в президенте мужество и энергию, не­обходимые ему для действий в условиях кризиса. Он должен был выступить по телевидению и заявить, что, по его мнению, взрыв произошел вследствие случайности. (В результате взрыва было уничтоже­но все в радиусе пятидесяти километров — неудиви­тельно, что мы ощутили его в Вашингтоне.) Это заметно успокоило нацию. Потом нужно было тща­тельно проверить всю систему обороны страны и пос­лать Гвомбе секретное послание с предупреждением, что в случае новых взрывов будут немедленно приняты ответные меры. Мы решили объявить, что остались в живых. Скрыть это от паразитов было бы почти невозможно. С другой стороны, весть о нашей смерти могла бы вызвать всеобщее отчаяние, потому что миллионы людей теперь смотрели на нас как на своих вождей.

Но когда мы сели обедать, атмосфера за столом была мрачная. Победа казалась почти невероятной. У нас оставалась единственная надежда — вовлечь в наш круг «посвященных» еще сотню человек и попытаться уничтожить Гвомбе теми же способами, как мы сделали это с Жоржем Рибо. Но мы почти наверняка будем находиться под постоянным на­блюдением паразитов. Ничто не может помешать им овладеть сознанием и других мировых руководите­лей, кроме Гвомбе. Больше того, они могут подчи­нить себе даже Мелвилла! О том, чтобы принять Мелвилла в число «посвященных», нечего было и думать. Как и девяносто пять процентов человечест­ва, он для этого не годился: ему будет не под силу справиться с проблемой. Мы все время будем нахо­диться в опасности. Стоит нам даже просто выйти на улицу, как паразиты могут заставить броситься на нас какого-нибудь прохожего, сознанием которого они овладели. Одного человека, вооруженного атом­ным пистолетом, хватило бы на нас всех-

Наконец Райх сказал:

— Какая жалость, что мы не можем просто пе­ребраться на какую-нибудь другую планету и поло­жить начало новой человеческой расе.

Он не имел в виду ничего серьезного. Мы знали, что в Солнечной системе нет ни одной планеты, при­годной для жизни; и уж во всяком случае, на Земле нет ни одного космического корабля, на котором че­ловек мог бы долететь даже до Марса.

И все же... Разве это не решило бы проблему на­шей безопасности? США располагают несколькими ракетами, способными доставить пятьсот человек на Луну. Кроме того, на околоземной орбите находятся три космических станции-спутника. Оставаясь на Земле, мы будем подвергаться постоянной опасности со стороны паразитов. Если мы окажемся одни в кос­мическом пространстве, ничто нам не будет грозить.

Да, очевидно, это решение проблемы. Сразу же после обеда Райх, Флейшман и я отправились к президенту и изложили ему нашу идею. Если паразитам удастся нас уничтожить, Земля все равно погибла. Одержав такую победу, они беспощадно истребят всех, кто попытается снова вслед за нами раскрыть их тайну. Единственный шанс Земли — позволить нам в числе примерно пятидесяти человек отбыть в лунной ракете и провести несколько недель на одном из спутников или же в свободном полете между Землей и Луной. За это время мы, возможно, станем достаточно сильны, чтобы/ бросить вызов паразитам. Если нет, то эти пятьдесят человек дол­жны разделиться на группы, и каждая из них возь­мет с собой в космос на обучение еще пятьдесят человек. В конце концов мы создадим армию, спо­собную отвоевать страну.

Один историк впоследствии высказал предполо­жение, что мы «овладели сознанием» президента Мелвилла точно так же, как паразиты овладели соз­нанием Гвомбе, и заставили его согласиться на все, что бы мы ни предлагали. Такой способ действий был бы. конечно, вполне оправдан в условиях кризиса; однако нам не было нужды к нему прибе­гать. Мелвилл с радостью принял наши предложе­ния: создавшееся положение приводило его в ужас.

сказал, что Спенсфилд и Ремизов оставили нам список из десятка людей, которых можно юпустить в наш круг. Мы пока использовали лишь половину его. Кроме того, у Холкрофта, Эбнера и остальных тоже были свои кандидатуры. В резуль­тате к вечеру мы успели переговорить примерно с тридцатью из них, и все согласились к нам присо­единиться. Военно-воздушные силы США помогли нам перебросить их в Вашингтон, и к восьми часам утра следующего дня наша группа выросла до тридцати девяти человек. Общее число должно было достигнуть сорока одного, но самолет, на котором летели двое психологов из Лос-Анджелеса, потерпел аварию над Большим Каньоном и разбился. Мы так и не узнали причин аварии, но нетрудно было дога­даться, в чем было дело.

Мы договорились с президентом, что будем стар­товать на следующий день к вечеру с ракетодрома в Аннаполисе. А пока мы устроили для двадцати восьми новых учеников ускоренный курс обучения феноменологии. Мы убедились, что благодаря прак­тике это получается у нас все лучше и лучше. Может быть, этому способствовала и общая атмосфера кри­зиса. (Она безусловно разительно подействовала на Меррила, Филипса. Лифа и Эбнера.) К концу дня мы добились того, что один из новичков уже немно­го мог демонстрировать эффект телекинеза на пепле от сигареты.

Тем не менее нас не оставляли скверные пред­чувствия. Было очень неприятно ощущать опас­ность одновременно извне и изнутри. Нам ничто не грозило бы, имей мы дело с индивидуальным про­тивником. Но мы с горечью сознавали, что паразиты могут использовать против нас любого из не­скольких миллиардов обитателей планеты. Надеять­ся на то, что мы сможем обнаружить иголку в таком стоге сена, почти не приходилось. Я должен сознать­ся, что все время, пока мы были в Вашингтоне, пристально следил за президентом: паразитам было очень легко овладеть его мозгом.

Тем временем Гвомбе добился в Африке порази­тельных успехов. Когда Организация Объедине­нных Наций прислала ему предупреждение, он воспользовался им для пропаганды — дескать, вот как белые люди пытаются запугать черных. Скоро­сть, с которой распространился его мятеж, явственно свидетельствовала о том, что паразиты провели в Африке операцию по массовому вторжению в соз­нание. Чернокожие генералы, не спрашивая мнения своих солдат, переходили на сторону Гвомбе. Ему понадобилось всего три дня, чтобы стать фактическим хозяином всех Соединенных Штатов Африки.

Всю ночь перед отлетом с Земли я не спал. Я уже обнаружил, что теперь мне достаточно всего нес­кольких часов ежедневного сна. Стоило мне перес­пать, как мои духовные силы ослабевали, и собственное сознание начинало хуже мне подчиня­ться. Но на этот раз мне не давала покоя трудная проблема. У меня было такое ощущение, словно я упускаю из виду что-то важное.

Это ощущение не покидало меня с той самой ночи, когда паразиты уничтожили всех наших сто­ронников, оставив в живых лишь нас пятерых. Мне казалось, что с тех пор мы не продвинулись ни на шаг вперед. Да, мы имели с ними несколько не­значительных стычек, но все равно у меня было та­кое чувство, что наши самые важные победы позади. Это было тем более странно, что паразиты после той ночной битвы как будто оставили нас в покое.

Животные очень напоминают механизмы: они действуют, подчиняясь инстинктам и привычкам. Мы, люди, тоже очень похожи на механизмы, хотя и наделены рассудком, что означает, в сущности, свободу от привычек, способность сделать что-то но­вое, оригинальное. И вот сейчас мне не давала покоя тревожная мысль: то важное, что, как мне кажется, я упускаю из виду, и есть какая-то из тысяч привы­чек, которые мы все еще воспринимаем как данное. Я стремился все лучше и лучше контролировать свое сознание, но какая-то глубоко укоренившаяся при­вычка мне в этом мешала.

Попробую объяснить понятнее. Проблема, меня беспокоившая, была связана с той гигантской вспышкой жизненной энергии, с помощью которой я нанес поражение паразитам. Несмотря на все мои усилия, источник этой энергии по-прежнему от меня ускользал. Внутренние силы, о которых человек и не подозревал, обнаруживают в себе в критической ситуации многие: война, например, способна даже ипохондрика превратить в героя. И это понятно, потому что жизнь большинства людей подчинена подсознательным влияниям, о которых они не дога­дываются. Но я-то знал! Я мог опуститься в глубины моего сознания, как судовой механик спускается в машинное отделение. И все же я никак не мог до­браться до этого источника внутренней мощи. Поче­му? Ведь в критической ситуации, во время битвы с паразитами, я сумел призвать ту гигантскую энер­гию. Почему же я не в состоянии нащупать корни своей жизненной силы? Всю ночь я пытался найти ответ на этот вопрос. Я старался как можно глубже проникнуть в свое соз­нание, но безуспешно. Казалось, мне мешает какое-то невидимое препятствие — может быть. моя собст­венная слабость и неумение сосредоточиться. Пара­зиты, по-видимому, к этому отношения не имели — ни одного из них я так и не видел.

К рассвету я чувствовал себя совершенно не от­дохнувшим, но все же отправился вместе с Райхом, Холкрофтом и братьями Грау в Аннаполис, на раке­тодром, чтобы в последний раз все проверить, — и очень хорошо, что мы это сделали. Под видом не­винного любопытства мы опросили весь персонал, готовивший нашу ракету. Все были с нами как буд­то абсолютно откровенны и дружелюбны. Мы спро­сили их, как продвигаются дела, и они сказали, что подготовка ракеты прошла гладко, без всяких за­труднений. Но вдруг Холкрофт, молча следивший за разговором, спросил:

— Здесь кого-то из вас не хватает? Полковник Масси, который командовал груп­пой подготовки, отрицательно покачал головой:

— Инженеры все на месте. Но Холкрофт настаивал:

— А кроме инженеров?

— Только одного нет — но это неважно. Келлер­мана, помощника лейтенанта Коста. Он сегодня на­значен на прием к психиатру.

Лейтенант Коста отвечал за программирование электронного мозга, который координировал работу механизмов ракеты, обеспечивавших подачу топли­ва, поддержание нужной температуры, состава воз­духа и тому подобное.

Я небрежно заметил:

— Я понимаю, что это неважно, но мы хотели бы с ним повидаться. Просто для порядка.

— Но лейтенант Коста гораздо больше знает об этом электронном мозге, чем Келлерман. Он может ответить на все ваши вопросы.

— И все-таки мы хотели бы с ним повидаться. Полковник позвонил психиатру базы. Тот ска­зал, что Келлерман вышел от него полчаса назад. После звонка на контрольно-пропускной пункт вы­яснилось, что двадцать минут назад Келлерман уехал с территории базы на мотоцикле.

— У него есть девушка, она живет в универси­тетском общежитии, — смущенно сказал Коста. — Иногда я разрешаю ему съездить к ней на чашку кофе. Наверное, он к ней поехал.

Райх небрежно сказал:

— Было бы хорошо, если бы вы послали кого-нибудь за ним. А пока не проверите ли вы как сле­дует электронный мозг?

Час спустя проверка была закончена — мозг был в полном порядке. Но вестовой, послан­ный в университетское общежитие, вернулся без Келлермана. Его там никто не видел. Коста сказал:

— Ну, значит, заехал в город что-нибудь ку­пить. Это, конечно, нарушение правил, но он, на­верное, решил, что в такой день никто ничего не заметит.

Полковник Масси попытался перевести разго­вор на другую тему, но Райх сказал:

— Прощу прощения, полковник, но мы не уле­тим в этой ракете, пока не поговорим с Келлерма­ном. Пожалуйста, объявите розыск.

Все решили, что мы сошли с ума и цепляемся к мелочам, но противиться не могли. Во все стороны помчались машины военной полиции, и об исчезно­вении были оповещены полицейские участки всей округи. Через некоторое время с местного аэровокза­ла сообщили, что какой-то человек, по описанию похожий на Келлермана, несколько часов назад вы­летел в Вашингтон. Погоня устремилась за ним ту­да, и была оповещена вашингтонская полиция.

В половине четвертого дня — через час после того, как мы должны были стартовать, — Келлерма­на в конце концов задержали. Он вернулся из Вашингтона тем же самолетом и был опознан на аэровокзале. В свое оправдание он сказал, что летал в Вашингтон, чтобы купить своей девушке обру­чальное кольцо, и думал, что никто не обратит внимания на его отсутствие. Но как только мы его увидели, стало ясно, что наша предосторожность оказалась вполне оправданной. У него оказался не­обычный случай расщепления личности: целая обширная область его сознания была совершенно не­зрелой. Этим и воспользовались паразиты. Им не нужно было даже овладевать его мозгом: хватило не­большого воздействия на второстепенные структуры. Остальное доделало его мальчишеское стремление выделиться и почувствовать себя важной персоной. Это был тот же самый механизм, который иногда заставляет несовершеннолетних преступников без вся­кой видимой цели устраивать крушения поездов, — желание вступить в мир взрослых, сделав что-то та­кое, что могут делать взрослые.

После того как Келлерман попал к нам в руки, не составило большого труда заставить его сказать всю правду. Он сделал крохотные изменения в систе­ме температурного контроля ракеты, чтобы после выхода за пределы атмосферы температура повы­силась — совсем чуть-чуть, так что мы этого и не заметили бы. Однако электронный мозг отреаги­ровал бы на повышенную температуру, и в резуль­тате изменился бы режим работы тормозного двигателя ракеты. В момент приближения к спут­нику наша скорость была бы слишком велика, и мы обрушились бы на спутник, уничтожив и его, и себя. При обычной проверке заметить это было, естествен­но, невозможно: ведь электронный мозг содержит миллиарды элементов, и проверка позволяет убе­диться в нормальной работе лишь самых важных блоков.

Мы предоставили Келлермана его судьбе — насколько я знаю, впоследствии он был осужден во­енным трибуналом и расстрелян, — ив четыре три­дцать наконец стартовали. К шести часам мы уже летели со скоростью шести с половиной тысяч кило­метров в час по направлению к Луне. Система искусственной гравитации в ракете была старой конструкции: пол представлял собой магнит, а мы были одеты в специальные костюмы, которые при­тягивались к нему, чтобы казалось, что вес у нас нормальный. В результате на протяжении первых двух часов нас мучили головокружение и тошнота.

Как только мы почувствовали себя немного лучше, все собрались в столовой, и Райх сообщил предварительную информацию о паразитах и о том, как можно использовать для борьбы с ними метод Гуссерля. Дальнейшие занятия были отложены на следующий день, поскольку в новой обстановке (большинство из нас еще ни разу не побывало в кос­мосе) все чувствовали слишком сильное возбуж­дение.

Пока мы находились еще между Землей и спутником, мы могли принимать телепередачи. В половине десятого мы включили новости. И первым, кого я увидел, был Феликс Хазард. выступавший перед огромной толпой со страстной речью.

За восемь часов до этого — в половине восьмого по берлинскому времени — Хазард произнес в Мюн­хене свою первую речь во славу арийской расы и призвал к отставке социал-демократического прави­тельства и канцлера, д-ра Шредера. На его призыв откликнулась вся нация. Два часа спустя Движение новых националистов объявило, что его лидер Люд­виг Штер добровольно уступил свой пост Феликсу Хазарду. Цитировались слова Штера о том, что Ха­зард возродит былую славу арийской расы и поведет нацию к победе. Много говорилось о «наглых угро­зах со стороны низших расовых групп» и приводи­лись длинные цитаты из Гобино, Хаустона Стюарта Чемберлена и из «Мифа двадцатого века» Розен-берга.

Нам сразу стало ясно, что произошло. Паразиты сделали свое дело в Африке, закрепили в сознании ее обитателей стереотип мятежа, а теперь занялись Европой. До сих пор мир относился к мятежу Гвомбе довольно спокойно. Паразиты же задались целью усилить его реакцию, возродить арийский расизм. Пословица гласит — чтобы началась ссора, нужны двое: паразиты постарались о том, чтобы эта ссора не осталась односторонней.

Должен признаться, что за все предыдущие ме­сяцы я еще не был в таком отчаянии. Наша задача теперь представлялась невыполнимой. Если так пойдет дальше, мировая война разразится не позд­нее чем через неделю — еще до того, как мы вернем­ся на Землю. Похоже, что мы ничего не можем поделать. Неизвестно даже, останется ли к нашему возвращению сама Земля. Следующий шаг паразитов предсказать нетрудно: завладев сознанием людей, занимающих ключевые посты, они разрушат оборо­нительные системы всех стран мира. А как только системы раннего предупреждения будут выведены из строя, Америка и Европа перестанут быть неу­язвимыми.

Проспав всего несколько часов, я встал в че­тыре, чтобы посмотреть девятичасовые утренние но­вости из Лондона. (Наши часы были поставлены, естественно, по американскому времени.) Гер­манский канцлер был убит, и Хазард объявил со­циал-демократическое правительство вне закона. Канцлером он назначил себя как подлинного пред­ставителя воли германского народа. Управление страной перешло в руки его партии. Их новой штаб-квартирой стал уже не дворец в Бонне, а здание рейхстага в Берлине. Всем гражданам было дано разрешение убивать на месте членов «правительства изменников». (Позже выяснилось, что в этом не бы­ло необходимости: социал-демократы смирились с тем, что их отстранили от власти, и объявили, что поддерживают Хазарда.)

После этого Хазард обнародовал свой новый план установления власти белых. Когда восстание «низших рас» будет подавлено, они в полном соста­ве — то есть примерно миллиард чернокожих — бу­дут высланы на Венеру. Эта идея вызвала огромный и нескрываемый энтузиазм во всех странах мира, включая Великобританию и Америку. (Никто не осмелился возразить, что даже если удастся сделать Венеру пригодной для жизни, на перевозку мил­лиарда людей за сорок пять миллионов километров понадобится больше денег, чем их есть во всем мире.)

Дата добавления: 2015-06-04