Выпуск №23 2 страница

Евгений Кириченко рассказывает некую историю о том, как договорился с только что вышедшим из тюрьмы Будановым о встрече 18 января 2009 года. Но Буданов на встречу не пришел, а 19 января был убит адвокат Маркелов, представлявший на процессе Буданова интересы семьи Эльзы Кунгаевой. Убийство произошло в двух шагах от места встречи, на которую Буданов не пришел. Значит, говорит Кириченко, его «кто-то предупредил»21. Моя бабушка в таких случаях говорила: «А нельзя ли дальше поподробнее?»

21 http://svpressa.ru/society/article/44427/

Что именно, утверждая это, говорит господин Кириченко? Я просто ставлю вопрос. Мне кажется, что в таких вопросах надо быть достаточно детальными…

Я лично, например, совершенно не понимаю, почему, в силу каких таких таинственных обстоятельств, если бы Буданов встретился с Кириченко, все было бы совсем по-другому? И не понимаю, почему, приди Буданов на эту встречу, ему было бы так плохо. Ну не понимаю, и все. Если Кириченко понимает, то пусть он объяснит. И заодно скажет, кто же предупредил Буданова. Не кто лично, а кто? Ведь он говорит достаточно страшную вещь: люди знали об убийстве Маркелова, предупредили Буданова, чтобы он не ходил на встречу, но не предотвратили убийство. Он это говорит. А что он имеет в виду?

Очень неприятная история. Но, помимо этого ее аналитического слоя, есть ведь еще и другой слой.

Антикавказские настроения растут в силу объективных причин, в том числе и связанных с поведением северокавказской элиты и общей ситуацией в стране. Антикавказские настроения растут. Кавказское противодействие этим настроениям тоже растет. Напряженность между этими двумя полюсами нарастает. Разрядится ли она сама… Подтолкнут ли ее к этому третьи силы… Не выдержат ли нервы у какой-то из сторон… Какая разница? Напряженность нарастает! Долбанет это через три месяца или через полгода? На фоне бездействия власти (а здесь я полностью согласен со всеми, кто говорит, что власть в этой ситуации преступно бездействует, она теряет инициативу) это обязательно долбанет, и нам всем мало не покажется! – опять к вопросу о ребенке, двух женщинах: подлинной матери и псевдоматери – и «Кавказском меловом круге». Между прочим, кавказском… В нашем случае – северокавказском…

Мало никому не покажется… Что же делать? Надо разряжать это напряжение. Его нельзя не разряжать.

Власть должна понимать следующее. Если она бездействует (а «Рен ТВ» и пр. говорят, что ее бездействие – это предательство русских военных), то власть (если кто читал книги господина Шарпа, руководителя Института Альберта Эйнштейна) теряет базу поддержки. А когда, как говорит Шарп, власть теряет часть базы поддержки, а потом другую часть базы поддержки, а потом третью, то сковырнуть ее становится легче.

Когда в конфликте (например, армяно-азербайджанском) и та, и другая сила обращались к Москве, а Москва бездействовала или действовала тупо, то рано или поздно эти силы начинали действовать помимо Москвы. И тогда ситуация становилась безысходной. Если бы события на Манежной обернулись ответом другой стороны (что, слава богу, удалось предотвратить) и в дело было бы пущено какое-нибудь оружие, то мы бы уже жили в ситуации полной потери стабильности. Той иллюзорной, декоративной стабильности, в которой мы живем. Значит, власть должна проявлять инициативу. Какую?

О чем речь идет, без всякой конспирологии? Речь идет о том, что в Чечне есть без вести пропавшие люди. И их семьи хотят знать, что случилось с людьми. Хотят их увидеть, если они живы, или хотя бы оплакать, если они где-то похоронены. И они обращаются к своей власти и к власти вообще с тем, чтобы им ответили на эти вопросы.

Для власти это крайне неудобные вопросы, потому что нужно ведь назвать тех, кто допустил эти исчезновения людей. Если таких запросов много, то не отвечать нельзя. Кроме того, нынешняя ситуация такова, что, если не будешь отвечать, все эти запросы пойдут в Европейский суд, в Страсбургский суд по правам человека. И там ими начнут заниматься. А власти это совсем не с руки.

Значит, Следственный комитет, в который обращаются граждане, начинает писать запросы. А что, надо сказать гражданам: «Заткнитесь!»? На каком основании?

Тут имеются предложенные основания. Ряд парламентариев говорит примерно следующее: если мы амнистировали чеченских боевиков, то почему мы не можем, не должны амнистировать участников контртеррористической операции? Сразу всех, разом, чтобы такой возможности как-то обратиться больше не было. И чтобы не началась эта вся заваруха с печальным концом22. В принципе, это разумно, с одной оговоркой: армия не может не наказывать своих насильников и мародеров. Иначе это уже не армия. Армия, которая полностью отказывается от подобных наказаний, перестает быть армией. Это касается любой войны. Это невозможно. И все военные это знают… Если только отпускаешь поводья полностью, то происходит чёрт-те что.

22 Нужна ли амнистия вернувшимся из Чечни солдатам? // Regions.ru. 30.06.2011.

Да, прошло сколько-то лет. Да, ситуация совершенно особая. Но ведь эту ситуацию проходили многие страны мира. С Вьетнамом было нечто подобное. Правда, Вьетнам находился не вплотную к Соединенным Штатам и не был частью Америки, не был одним из ее штатов. С Алжиром сходные вещи случались, и тоже приходилось заниматься чем-то, выходящим за некие рамки. Ничем не заниматься нельзя. Поэтому взять и просто амнистировать всех подряд невозможно. И все понимают, что это невозможно.

Задача состоит не в том, чтобы амнистировать всех подряд. А в том, чтобы немедленно при высшей власти создать специальный орган, состоящий из людей, которые устроят и русскую, и чеченскую сторону, который будет безусловно авторитетен для русской армии. И одновременно безусловно авторитетен в Чечне, что крайне трудно, но, видимо, еще можно. Создать этот высший орган, а не какой-то там Следственный комитет. Да еще его местное отделение, которое хотя формально и находится под федеральной властью, но все понимают, что это в значительной степени формально.

Создать этот высший орган – Суд чести. И быстро, в короткие сроки амнистировать решающую часть людей, по которым идут запросы. А тех, кто действительно выходит за все рамки – мародеров и преступников, настоящих и стопроцентных, а не проблематичных, – тем не менее наказать. Не откладывая это в долгий ящик и закрыв дело окончательно. И подведя черту. Сказав, что «разбирать это все будем 3–4 месяца, и после этого дело будет закрыто – всё, забыли, никаких дел дальше не будет». И ответить каждому родственнику, каждой чеченской семье. Потому что это не Вьетнам, это часть нашего государства, хотя и проблематичная. И, с другой стороны, дать абсолютную, надежнейшую гарантию русским военным, героически воевавшим в Чечне. И прекратить эту панику – немедленно!

Задача состоит в том, чтобы этот орган создать. А не в том, чтобы бездействовать и смотреть, как против тебя играют все кому не лень. Но в том-то и беда, что процессы катятся в таком направлении, при котором это разумное очевидное действие, скорее всего, осуществлено не будет, хотя лично я сделаю все, чтобы помочь его осуществлению. Потому что ситуация чудовищная.

Если же это не будет сделано, то остается только одно: по-настоящему, не декларативно, не риторически воззвать к разуму и чувству обеих сторон, предъявить окончательные данные по этому сюжету, привлечь к нему такое внимание, после которого все следующие хулиганства (еще одного военного тяжело ранили23, и это сразу начинают приплетать к делу, хотя понятно, что это к делу отношения, скорее всего, не имеет, – опять буду осторожен) окажутся невозможны.

23 21 июня 2011 года в Москве на Комсомольской площади («Площади трех вокзалов») неизвестные злоумышленники, ехавшие на автомобиле, выпустили в 33-летнего капитана внутренних войск МВД несколько пуль и скрылись. Пострадавший был госпитализирован в тяжелом состоянии.

Чтобы после этого и русское военное братство воевавших в Чечне, и чеченская сторона задумались над тем, кто и зачем играет в эту игру. Почему вдруг те, кто когда-то играл на чеченском поле с соответствующими пагубными результатами для чеченцев, теперь играют на русском поле, видимо, желая получить те же самые результаты?

Так вот, суть заключается, с моей точки зрения, в том, что либо все-таки удастся пробудить какие-то здоровые рефлексы у части правящего класса… И тогда можно будет разрешать как крупные ситуации, связанные с внешними вызовами, так и мелкие ситуации, связанные с эксцессами вроде вышеописанного. При том, что это мелочи из разряда тех, чеховских, «убивающих». Страна может погибнуть из-за этих мелочей.

Итак, либо надо пробудить какое-то чувство в части правящего класса, потому что другая часть безнадежна, а возможно, и злокозненна… Либо нужно рассчитывать действительно на гражданское общество. И, скорее всего, рассчитывать надо на него.

Тогда – комиссии по компромиссам. Тогда – прямой диалог сторон. Тогда – независимые гражданские расследования. Тогда – постоянная способность держать все это в поле общественного внимания (и именно общественного внимания) и гасить тупую истерику. Потому что за всеми этими арабесками маячит не «чеченский враг», а совсем другой. И гораздо более серьезный.

Так вот, теперь к вопросу об этом маячащем за спиной другом, его игре, общей ситуации. Потому что вызовы и ответы, которые я рассмотрел в этой части данного выпуска, конечно, меркнут перед общей проблематикой, требующей от нас еще более серьезных ответов. Как говорил когда-то, по-моему, Анри Барбюс, история сейчас выкликает каждого из нас по имени.

Так вот, каждого из нас она выкликает. До тех пор, пока будут продолжаться все те тенденции, которые продолжаются, мы не удержим Кавказ. Тенденции надо менять.

Терпеть, не дать всему этому разорваться до конца, не дать погибнуть матери, не дать разорвать на части ребенка и одновременно понимать, что эти тенденции с жизнью несовместимы.

Кавказ и Россия, а точнее Кавказ и Москва, на долгое время никакого позитивного консенсуса не сохранят. Ибо Москва идет в одну сторону, и достаточно чудовищно, а Кавказ в другую, причем не менее чудовищно. Значит, вопрос о том, чтобы они шли на сближение, а не на расхождение, – это вопрос полного изменения движения страны.

И опять-таки это либо дело части правящего класса, если он образумится, либо дело гражданского общества. Того самого катакомбного общества, которое сможет как бы отстраниться от этой скверны. Но для того чтобы гражданское общество и сформировалось, и мобилизовалось… Точнее, наверное, надо было бы назвать это общество «катакомбным», потому что «гражданское» в строгом смысле слова замещено у нас криминалитетом, и это можно доказать… Так вот, для того чтобы это вот катакомбное общество, этот контррегрессивный субъект, как мы говорим, сформировался и отмобилизовался, нужно, чтобы человек увидел ситуацию.

Если бы сегодня все люди поняли, что они находятся на войне, всё сформировалось бы очень быстро. Как это всегда очень быстро формируется в русском обществе, если речь идет действительно о войне. Все быстро стряхивают с себя эту расслабуху и начинают воевать. Но в том-то и беда, что в 1941 году враг пришел зримо и потом очень явными и грубыми способами стал доказывать, что он враг абсолютный, несовместимый с жизнью. И тогда русский воинский дух, советский воинский дух мобилизовались. Полностью. Не сразу. У нас не умеют мобилизовываться сразу. Но неплохо мобилизовались даже на начальном этапе, а потом мы мобилизовались так, что мама не горюй. И ситуация была разрешена. Страна была спасена, и мир тоже.

Сейчас никто не видит наступающего врага. Враг движется в тишине и под такими дымовыми завесами, что глаза его не различают. Говорят, что есть просто фронт, а есть невидимый фронт. Так вот это совсем невидимый фронт. Вся трудность нынешней ситуации заключается в том, что это совсем невидимый фронт. И для того чтобы этот фронт увидели, чтобы он стал видимым и чтобы врага увидели по-настоящему, нужна аналитическая, мировоззренческая оптика.

Нужно сформировать достаточно большое – я бы сказал, очень большое, колоссальное – число политически образованных, патриотичных людей. Так, чтобы это образование было достаточно когерентно. И это тоже задача гражданского общества (или катакомбного), никто не будет решать за нас эту задачу.

Мне это напоминает радиационное излучение. Стоит человек, у которого нет ни радиометра, ни чего-то другого. Ему говорят: «Ты же в смертельной опасности!» Он отвечает: «В какой опасности? Солнце светит, взрывов нет, деревья не ломаются. Какая опасность, в чем дело?» Через какое-то время человек заболевает и умирает. И если врачи ему не расскажут, что с ним происходит, он так и не поймет.

Сейчас происходит что-то в этом же духе. Очень трудно мобилизовать людей на противодействие тому, чего они действительно не могут понять, потому что этого не видят. Наше общество колеблется между паникой и героизмом. Вообще, в критических ситуациях очень легко шарахнуться из одного в другое. Я видел бывших спецназовцев, которые сначала кричали: «Это омерзительная страна, „Рашка“! Мы никому не нужны! Как мы здесь будем жить? Скорее! – куда-нибудь в Испанию, во Францию, в маленькие домики, Монтенегро, только бы отсюда, только бы не видеть этой пакости!» – и так далее.

Потом была передача по Ливии, я там что-то сказал про Каддафи и про то, что отсутствие его поддержки нашей страной есть грубая политическая ошибка. И те же спецназовцы уже на следующий день говорят: «Так! Значит, едем туда: бабки собираем, оружие транспортируем (не помню) через Тунис, начинаем хотя бы там воевать!»

Такое шараханье от паники к героизму – это, вообще, свойство неустойчивых систем. На самом деле, между паникой и героизмом один шаг. Паника очень легко превращается в героизм в случае, если люди вдруг видят врага и понимают, что задачи такие-то и такие-то. Страшно то, что непонятно.

«А я, – говорит герой в каком-то советском фильме, – вдруг потом подумал: немец, он же тоже и в школу ходил, и мамкину сиську сосал, значит, бить его можно. А раз можно, то и нужно…» То есть у него вдруг возникло ощущение, что с этим надо бороться, потому что с этим можно бороться, с этим понятно, как бороться, и это абсолютное зло. Если это состояние возникнет, тогда все проблемы будут решены. Но для того, чтобы оно возникло, никаких средств, кроме интеллектуальных, нет. Интеллектуальная эмоциональная оптика – вот что такое сейчас главное оружие борьбы.

В связи с этим совсем не лишне обсудить, что такое фашизм, с которым воевали, физическая война, которая была выиграна… А вот иная война – нет. Это очень серьезный вопрос.

Я с большим вниманием прочитал серию статей Игоря Шафаревича «Гадания о будущем», посвященные развитию. И я понял, что ситуация в невероятной степени усложняется следующим: все, что давало в теоретическом смысле марксистское знание, и все, что находилось рядом с марксизмом (а там рядом-то находилась большая часть философии XX века), – все это было отвергнуто с порога людьми, которые презирали Советский Союз и советское. Они справедливо презирали советско-коммунистическое начетничество (начетничество всегда отвратительно), банальщину и все прочее. А заодно они откинули все остальное. Остались некие либеральные возможности и – иные… Иные кажутся иногда безумно соблазнительными, но они, конечно, не панацея, мягко говоря.

«Существует несколько точек зрения на историю, – пишет Шафаревич. – Все они носят религиозно-мифологи­ческий характер. То есть не могут быть рационально аргументированы или проверены сопоставлением с какими-то историческими фактами» 24.

24 Шафаревич И. Гадания о будущем // Завтра. 11.05.2011.

Но тогда чего они стоят?

Шафаревич: «Древнегреческий поэт Гесиод, живший в VII или VIII вв. до н.э., в произведении „Работы и дни“ излагает концепцию, которая доминировала практически всю античность».

Не всю. Я с глубочайшим уважением отношусь к тому, что наша естественнонаучная интеллигенция двинулась в гуманитарную область, но двигаться туда все-таки надо осторожно. Если бы эта концепция абсолютно доминировала, то не было бы античности как таковой.

«История, согласно его (Гесиода) точке зрения, является историей упадка человечества, друг друга сменяет Золотой век, Серебряный, Медный, Железный и т.д. Но по названиям их видно уже, что люди деградируют». А также, продолжает Шафаревич, Мирча Элиаде в книге «Миф о вечном возрождении» говорит о том, что вообще все деградирует. Об этом же говорит буддизм, джайнизм и пр.

То есть история, по Шафаревичу, это не прогресс, а регресс.

Что такое фашизм? Это не «зиг хайль», не лагеря смерти, не военно-агрессивная машина, это нечто другое.

Когда французская буржуазная революция состоялась и началась эпоха того, что Игорь Шафаревич сводит к прогрессу, к линейной теории прогресса (и что на самом деле является чем-то совсем другим, гораздо более сложным)... Так вот, когда этот исторический рывок состоялся, то разворачивающаяся буржуазная действительность сразу очень многих разочаровала. Она оказалась очень пошла, очень груба. Несмотря даже на то, что все очень быстро развивалось в смысле техническом. Сразу обнаружились ее колоссальные недостатки. И сразу возникло два типа критики этой действительности – у нас это все называлось «революционный романтизм» и «реакционный, консервативный романтизм».

Один из этих романтизмов сразу сказал: «Назад, в средневековье, насколько лучше было при феодализме! Мы хотим туда, назад!» Другой – из песни слов не выкинешь, марксистский – стал критиковать буржуазную действительность совершенно на других основаниях и взывать к новому историческому рывку.

Так вот, тот романтизм, который все время хотел вернуться назад, в «блаженное средневековье» (стоит почитать хоть романы Вальтера Скотта, а если уж «озерных» романтиков прочитать, то у них упоение этой стариной и всем прочим еще виднее), политически очень плотно сошелся с политическими движениями, желающими реставрировать монархию.

Никто не понимал, как феодализм можно реставрировать... Во-первых, потому что вернуть назад сословное общество уже невозможно. Народ будет сопротивляться, он вкусил это, он это не отдаст. Во-вторых, даже если вернешь, то затормозится развитие, и тогда тебя завоюет соседняя страна.

Поэтому, каким именно образом восстановить этот самый монархический феодализм, было непонятно. И потому все движения, направленные на монархическую реставрацию: реставрацию Бурбонов, а то и еще чего-нибудь поглубже – всегда были слабыми. И тем не менее они всегда были, потому что буржуазная действительность была отвратительно пошлой, так что этот взгляд назад был очень естественным, и огромные силы тянули назад.

Но эти силы не могли сформулировать свою политическую программу, потому что прямая программа реставрации монархии и феодализма была слишком грубой и малоосуществимой. И для того, чтобы возникла другая концепция, нужен был фашизм. Без фашизма ничего сделать было нельзя. Это не проблема еврейского вопроса, это не проблема ритуалов. Это проблема сути – как вернуть средневековье, изменив его настолько, чтобы оно заработало. Это и называлось не «реставрация», а «консервативная революция». И вот это-то и сработало по-настоящему. Но для этого пришлось делать очень глубокие преобразования: тут нельзя останавливаться на середине, тут надо доходить до конца. И дошли до конца: отбросив христианство, вернув язычество, вернув оккультизм, восславив все эти «примордиальные традиции» и объявив войну истории и развитию как категориям – войну абсолютную.

Вот тут-то и понадобились Гесиоды и все прочие. Гесиоды и пр. – это естественное явление своего времени, потому что никакой линейной теории прогресса вообще не существует как работающей парадигмы, описывающей действительность сколь-нибудь адекватно. Потому что все уже понимают (и это исторически доказуемо), что была, скажем, крито-минойская культура – цивилизация, которая потом рухнула; что были очень большие возвышения в древности, которые потом сменились дикостью; что существуют некие циклы; что человечество движется по принципу американских горок: вверхвниз, вверх-вниз… Но оно же движется куда-то!

Хорошо, допустим, оно не движется.

А живое? Разве мир не двигался от одноклеточных к более сложным существам, потом к позвоночным, потом к разуму? Он не двигался? Этого не было? Надо отменить все это? И геологию тоже? И теорию Канта, касающуюся Солнечной системы и всего прочего, тоже надо отменить? И Большой взрыв надо отменить? И историчность вещества надо отменить? То, что атомы возникли не сразу, даже элементарные частицы возникли не сразу, – это все тоже надо отменить? Но это можно отменить, апеллируя к мифу. Отказавшись полностью от научного сознания. Не преобразуя науку в нечто новое, а просто ломая ее к чертям и ставя на ее место миф, который будет действовать по принципу «верую, ибо нелепо».

Но ведь нельзя сделать только это. Для того чтобы разорвать с развитием и назвать историю мерзостью, надо разорвать с христианством и со всеми мировыми религиями. Не зря же говорят о буддизме и джайнизме… Так мы переходим в буддизм, в джайнизм? Во что мы переходим? Нет христианства без стрелы времени…

Есть несколько впавших в странное состояние, так сказать, наших ученых, которые хотят так скрестить христианство с античностью, чтобы исчезла стрела времени. Это, знаете ли, очевидным образом попахивает Василидом, Валентином и кем-то еще. Так недалеко и до других вещей.

Значит, от христианства тоже тогда надо отказаться, и еще от очень, очень многого надо отказаться. Ради чего?

Ради того, чтобы окончательно победила модель, в которой развитие – это враг, абсолютный враг. И тогда…

Смотрите, как интересно все это происходит: с одной стороны – либералы, которые говорят, что Модерн тождествен развитию, а значит, да здравствует развитие, да здравствует Модерн! Но Модерн этот, как конь, лежит, откинув копыта, и никак не совместим с нашей традицией.

А с другой стороны – их кажущиеся оппоненты, которые тоже говорят, что развитие тождественно Модерну, а Модерн тождествен линейной теории прогресса. Но это же не так! Это не так даже просто на уровне Маркса, который говорил о какой-то спирали. Конечно же, формы движения гораздо более сложные, но это не значит, что движения нет. Что нет движения от клетки к разуму. Конечно, есть!

Есть великая тайна усложнения форм, тайна во многом иррациональная. Потому что даже на уровне классической физики не всегда можно объяснить, почему сколько-то протонов и нейтронов, собравшись вместе с каким-то количеством электронов, более экономичны, чем эти частицы в отдельности. А для многих более сложных форм можно, напротив, доказать, что это неэкономично.

Можно либо восславить развитие – либо проклясть его. Никакого третьего пути не существует.

И тогда развитие начинают приравнивать к Модерну, Модерн – к линейной теории прогресса, линейную теорию прогресса – к вырожденной модели, а вырожденную модель – к гедонистически потребительскому обществу, главная черта которого заключается в том, что оно не развивается. С помощью этих ложных приравниваний пытаются отменить развитие вообще. И… чем его заменить? Далее – что делать с мировыми религиями при отказе от идеи развития? Семи дней творенья – нет. Лестницы восхождения человека к Идеальному – нет. Седьмого неба (как неба, лежащего выше рая) – нет. Священного времени – нет.

Либо развитие есть то, чему мы поклоняемся, чем мы восторгаемся и к чему мы рвемся. Но только вся разница заключается в том, что русское развитие не есть Модерн, это именно альтернативное развитие (и к этому есть глубочайшие основания). И мы поклоняемся этому развитию и идем к нему, постигаем его тайну и движемся в эту сторону.

Либо надо проклясть развитие, приравнять его к Модерну, а потом отменить по причине русской непригодности к Модерну.

И тут получается, что в политической проекции все удивительно ясно, до обидного ясно. Против коммунизма и Советского Союза всегда воевали очень разные силы, как либеральные, так и консервативно белые. Эти силы всегда ненавидели друг друга – как по этническим, так и по другим основаниям, – но они всегда работали вместе. Это был антикоммунистический консенсус и построен он был так, начиная с эпохи белой гвардии и через все перипетии и действия Центрального разведуправления, – объединение разных групп антисоветчиков в единое целое. Они должны были соседствовать на радиостанциях, работать вместе, ненавидеть друг друга, но больше всего ненавидеть коммунизм и развитие. Они разрабатывали разные теории с тем, чтобы это уничтожить.

Что уничтожить? Альтернативную концепцию развития, историческую, явленную вплоть до настоящего времени, извините, пожалуйста, только в одном – в советском коммунизме и ни в чем больше. Кого это не устраивает, я не виноват. Явлено исторически – не в теоретических доктринах, а как исторический факт – это только в советском коммунизме.

В этой практике – невероятно ценный опыт. Она не потому только драгоценна для русской души, что, если ее нет, значит, русские были идиотами, когда все это делали. Но, если они были идиотами тогда, значит, они были идиотами и перед этим, когда создавали Империю. Потому что от Империи родилась эта практика. И если они были идиотами в Империи, то они были идиотами всегда. Надо проклясть судьбу и умереть.

Значит, этот опыт безумно ценен не только для России. Он и для мира существует как ценный.

Человек потерял деньги, хлопает по двум карманам, кричит: «Нету, нету!» Ему говорят: «В третьем посмотри!» А он: «Боюсь. А вдруг и там нет?»

Так сейчас все человечество боится притронуться к этому «советскому карману» и понять, что там-то, может быть, – единственный шанс на решение не решаемых никак иначе проблем XXI века, шанс на альтернативное развитие. И этот шанс, эту логику борьбы развития с неразвитием мы обязаны обсудить ничуть не менее детально, чем то, какие именно угрозы территориальной целостности и нашему государству вырастают у нас на глазах. Потому что если мы это все фундаментально упустим, то, может, мы конкретные локальные угрозы как-то и преодолеем, но страну мы все равно не спасем.

12 июля 2011 года

Дата добавления: 2015-06-04