Выпуск №40

Несколько вводных замечаний, после которых я перейду к главному – к жесткому разговору на фундаментальные идеологические темы, последнему разговору в цикле передач «Суть времени».

В следующей, 41-й, передаче я обозначу приоритеты деятельности на совершенно новом этапе.

А потом начнутся новые телевизионные проекты.

Эта передача последняя, в которой мы можем поговорить конспективно – так, как мы говорили все эти месяцы (а это именно конспективный разговор) – на главные, самые острые идеологические темы. Для меня это главный разговор, ради которого и затеяны все передачи.

Нет идеологии – нет ничего.

Нет идеологии ни у антиглобалистского движения, ни у всех этих «Оккупируй Уолл-стрит». Бьются люди в конвульсиях, чувствуют, что дело швах… И выходят вместе сторонники первобытного образа жизни и какие-нибудь постмодернисты, «Нью Эйдж», сторонники нового компьютерного мира… Все вместе, все почти не слышат друг друга. Все ненавидят Уолл-стрит… Что ж, Уолл-стрит есть за что ненавидеть. Она вобрала в себя ненависть очень многих людей по всему миру – так же как у нас в стране ненависть очень многих вобрал Чубайс.

И на каком-то уровне нашей существующей системы должны собраться все, для кого враг, которого я называю постмодернистским, либероидным, является абсолютным врагом.

Конечно же, даже эти люди все-таки будут, собираясь, проводить какие-то различения в своих рядах. Вряд ли они позовут в свои ряды сторонников Гитлера или людоедов…

Всегда, собирая людей против какого-то врага, ты вводишь некие ограничения, некие допуски, понимая, что в противном случае знаменитый тезис актрисы в гримерке: «Девочки, против кого мы будем теперь дружить?» – не работает.

Но постмодернистский враг настолько опасен, злобен и цепок, что эта борьба носит неотменяемый характер. Мы должны построить многоуровневую систему, один из уровней которой объединяет всех, для кого это враг.

Это – враг. Вот он – враг. Он обокрал страну. Он продолжает ее обкрадывать. Он лишил ее будущего. Он ее пожирает. Это – враг.

Все равно мало сказать: «Чубайс». Скажите все-таки что-то большее: «монструозный, криминальный капитал», «капитализм первоначального накопления»… Чубайс уедет за границу и все разойдутся, что ли? Так же тоже нельзя.

Боролись все против Ельцина или Ельцина и Бурбулиса, цеплялись за личные качества этого самого Ельцина: больной, пьяный… Потом сменился политический актер. Вся эта борьба оказалась борьбой впустую. Все растерялись.

И прошло еще одиннадцать лет. Одиннадцать!!! Примерно столько, сколько от Великой Октябрьской революции до начала коллективизации. Представляете?

Конечно, надо собираться против общего врага. Конечно, враг страшен. Конечно, он продолжает свое гнусное дело. Но это может быть только один из уровней.

Против этого врага уже 20 лет собираются все патриоты и ничего не могут сделать, потому что кто в лес, кто по дрова, кто одного хочет, а кто – прямо противоположного.

Значит, должны быть и другие уровни создаваемой нами системы, когда собирание идет не только против общего врага, когда есть уже гораздо большее количество требований: первое, второе, третье... На условиях выполнения этих требований мы можем создать что-то более плотное. Потом мы это плотное должны еще уплотнять. И, наконец, должна сформироваться группа, члены которой достигнут согласия по всем ключевым идеологическим вопросам, по стратегии и тактике действий. И эта группа, будучи очень плотным сгустком, должна начать действовать.

Это не значит, что другие не действуют, все действуют. Организация «Суть времени» начала действовать с первого же дня ее создания. Лично я убежден, что проведенные социологические исследования – это уже историческая заслуга данной организации. И мы смогли провести эти исследования только потому, что организация была сетевая, гибкая, что никаких избыточных требований по вхождению в эту организацию мы не предъявляли.

Но, собрав людей для этой борьбы, ведя борьбу все время, детализируя направления, по которым надо вести сражение, мы одновременно разрабатывали идеологию в передачах «Суть времени». И требуется еще более глубокая разработка. Нужны дискуссии по идеологическим вопросам, потому что без этих дискуссий мы не создадим необходимой плотности, и определенный тип сражения станет для нас невозможным. Тогда враг, ворвавшись и захватив эту территорию, уничтожит все, что касается рыхлых структур, собранных по принципу «против кого мы будем дружить».

Постмодернистский враг, знающий, что такое искусство декомпозиции, разваливает рыхлые структуры «на раз». И он продемонстрировал, как это делается. Он демонстрирует это постоянно. Мало ахать и охать по этому поводу, нужно же понимать, почему это происходит и как сделать, чтобы этого не произошло.

Итак, эта передача принципиально важна потому, что в ней мы должны завершить обсуждение всех идеологических констант на том эскизном уровне, который только и можно предложить в первом цикле подобного обсуждения. Как только константы будут введены, по их поводу можно вести дискуссию и убеждать людей, что никакой альтернативы именно этим константам нет. И что эти константы вводятся не потому, что кому-то нравится рассуждать на страшно умные темы.

Нет ответа на определенные вопросы – нет идеологии. Нет идеологии – нет ничего. Ничего! Никакой политической борьбы.

Нет Ленина без Маркса. Без Маркса может быть Бакунин, Махно и – полный проигрыш.

Чем больше я езжу по регионам, чем больше встречаюсь с людьми, тем больше вижу, что огромное количество замечательных людей собирается для того, чтобы решать именно эти задачи.

Ну, конечно, люди всегда есть разные. И не для того, чтобы кого-то обидеть, а просто для того, чтобы показать, где слабая точка, где то, что нужно избыть, выжечь из себя, вырвать, я ввожу термин «анархосталинизм». Что я имею в виду? Я имею в виду людей, которые защищают советское, тоскуют по нему, хвалят Сталина, но в тот момент, когда дело переходит к действию, говорят: «а мы каждый по себе»; «а у нас там вот такая заморочка»; «а у нас – вот такая». И так далее. Это и есть постмодернизм. Постмодернизм, вошедший внутрь.

Сказал «А» – говори «Б». Если тебе нравится Сталин или тебе нравится партия большевиков, создавай железную когорту единомышленников. А если ты хочешь создать ватагу, то не говори, что тебе нравится Сталин или партия большевиков. Говори, что тебе нравятся меньшевики, или махновцы, или еще неизвестно кто. Но определись! Но скажи себе: «Вот так пойду, вот этим путем – вот к этой цели». Нет, говорят: «Я и к этой цели пойду, и чуть-чуть к этой…»

Повторяю, это меньшинство. Меньшинство людей в большей или меньшей степени подвержены этому. И я разбираю данный вопрос только для того, чтобы объяснить, что с этого рая никогда ничего не выйдет, что все разговоры о том, что идеология – это десерт, что нужно идти в бой, бессмысленны… Какой бой? Что имеется в виду? С каким противником? С Чубайсом? 20 лет ходят в штыковую атаку на него, а ему хоть бы хны… Почему?

Потому что с ним воюет эклектика, архаика, по сути, уже превратившаяся в постмодерн. Всякой твари по паре. А у него есть ко всему этому холодная сосредоточенная ненависть. И этой архаики, этой эклектики в любом количестве он не боится, он готов с ней воевать на той территории, которая ей недоступна. Да, он абсолютно бесплоден. Да, он лжет. Но он невероятно цепок, живуч и лишен наших нравственных ограничений. И он все слабости этой эклектики, этой архаики очень хорошо видит. Он не раз говорил: «Это воск, из которого мы будем лепить все, что захотим». Хотите быть воском в руках Чубайса? Да или нет?

Если нет, значит, никакая эклектика, никакая архаика, никакой анархосталинизм не могут быть основой того, что мы должны создать. Мы должны создать что-то совершенно другое – и очень известное из прошлого.

Чтобы создать это, необходима идеология, в которой не будет ничего лишнего и в которой будет все, что необходимо. И я берусь доказать, что создается именно такая идеология, а не «взгляд и нечто».

Мы идем на войну? А учить людей воевать надо? Учебка должна быть? Если люди хоть какой-то учебы не проходят, элементарно автомат собрать и разобрать не могут и не понимают, чем военные действия отличаются от пешеходной прогулки, а их кидают в бой, – это хорошо? Это правильно? Это сулит победу? Их так много, этих людей, да?

Значит, им учебка нужна? Нужна! Оружие нужно? Это интеллектуальные бои XXI века. Люди а) должны иметь оружие; б) уметь им пользоваться. Причем не каждый сам по себе, а все вместе. В противном случае, мы вооружаем их палками и кидаем на пулеметы. И это называется воевать? Уже 20 лет так воюют. Хотят так воевать до последнего человека, еще готового за что-то сражаться?

Полноценный командный состав нужен? Дисциплина нужна? Тактика, стратегия, карты нужны? Жертвенный дух воина нужен? Если в душах правит бал эгоцентризм, если каждый сам себе царь, можно ли победить в подобной беспощадной войне? Нет!

Значит, каким-то способом люди должны вырвать это из душ. А как вырвать, если вокруг все проникнуто этим смрадом? Значит, нужны места, где смрада не будет и где можно жить и работать. Причем так жить и работать, чтобы это вполне соответствовало классической религиозной формуле спасения.

Я не к религии призываю, говоря об этой формуле. Я призываю учиться определенному опыту – опыту того, что если вокруг тлен, смрад и все прочее, то не выстоять в одиночку. Нужно создавать площадки, места, дома, где этого тлена и смрада не будет вообще. Духовные скафандры, в которых это можно вынести – вынести и переломить.

В противном случае никакой войны не будет. Люди не доберутся до горла противника. Они падут, вдохнув ядовитых газов или пораженные рентгеновскими невидимыми им лучами. И это уже происходит. Я вижу, как это происходит.

Повторяю еще и еще раз: без выработки идеологии с абсолютно четкими константами, в которой не будет ничего, кроме необходимого, мы никогда не победим и ничего эффективного не создадим.

Мы начали действовать сразу же, как только собрались. Мы действуем, потому что если мы не будем действовать, так ничего и не будет. И идеологии тоже. И самоуважения не будет.

И одновременно – строим идеологию. И программа «Суть времени», эти 40 выпусков, нужны для того, чтобы построить идеологию – работающую, минимальную.

К глубокому сожалению, могу сказать, что, возможно, я даже слишком рационален в этом вопросе, что для меня построение идеологии слишком близко к построению какой-нибудь конструкции: два бревна должны сойтись в определенной точке, должны быть такие-то и такие-то шурупы, такие-то и такие-то гвозди – и так далее и тому подобное.

Никакой лишней сложности в идеологию я не ввожу и никогда не стал бы вводить. И если бы была возможность построить идеологию, более простую и эффективную, я бы всегда выбрал более простую, как можно более простую, как можно более привычную. А главное, такую, которая могла бы сплотить максимальное количество людей.

Но ничего, кроме того, что предложено в этом курсе, быть не может. По крайней мере, я ничего другого за 20 лет не увидел. Я 20 лет работаю в патриотическом движении. Я вижу все, что происходит на поверхности, что имеет в качестве продуктов разного рода публикации, книги. Я знаю, что происходит на глубине.

И я потому и взялся за эту работу, что я понимаю: никто всерьез дом не строит. Никто. Начиная с первого же вопроса.

Любая идеология предполагает наличие ответа на тупой простой вопрос: «Кто враг?» Мы собираемся воевать (неважно, с учебкой, вооружениями, штабами, командным составом) – с кем?

С Чубайсом? Не смешите меня! Чубайс – страшное зло, но это глубоко периферийное зло.

Тогда с кем? С либералами? А нет уже либералов. Есть неолибералы, которые не имеют к либерализму никакого отношения. Либерализм – это Гюго. А неолибералы – это социал-дарвинизм. Но они маленькая группа…

Кто враг? Вот беру Дугина. Да, фашизм мне отвратителен, но я никогда не считал, что Дугин – человек глупый. Это первое. И второе: он сейчас как-то смотрит в другую сторону, поэтому у меня вовсе нет никакого желания с ним полемизировать. Работает себе человек и работает. Человек, повторяю, крайне неглупый. Что он пишет? Он-то вроде что-то понимает…

Интервьюер из газеты «Завтра» спрашивает его (интервью называется «Евразийство и постмодерн»¹⁷):

17 Интервью с Дугиным А. Евразийство и постмодерн // Завтра. № 42. 19.10.2011. http://zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/11/935/41.html

«Завтра: Современная цивилизация компьютеров, коммуникаций, смятой геополитики (ну, согласитесь, что для того, чтобы описать современную цивилизацию, недостаточно вот так вот, через запятую, сказать, но я читаю то, что есть. – С.К.) имеет внешние признаки, но скрытые тренды мира обладают большой энергией. («Скрытые тренды мира»… А какие же это тренды? Это оно и есть – назови что «скрытые тренды мира», что «враг». С чем воюем? Что на переднем плане и что на следующем плане? Хотя бы на следующем. – С.К.) И, возможно, только философский инструментарий позволяет что-то зафиксировать. Мы слышим гул, мы чувствуем, что происходит нечто очень серьезное, но что это? Как бы вы могли сформулировать, что происходит?

А. Дугин: Есть очень четкий ответ: изменяется матрица цивилизации – мы переходим от модерна к постмодерну. А переворот, который несет в себе переход от модерна к постмодерну, он не менее значим, чем переворот от традиционного общества к обществу модерна на предыдущей фазе. Это вещь, которая потрясает основы мироздания. Основы общества меняются. Меняются представления обо всех базовых характеристиках: реальность, субъект, объект, движение, покой, мир, общество, человек. Все обретает знак „пост-“: постистория, постчеловек – трансгуманизм, постреальность – виртуальная реальность и.т.д. Мы вступаем в абсолютно иную матрицу, иной алгоритм бытия, где изменяется все. То, что нам казалось надежным: материальный мир, природа, – оказывается, что это иллюзия, конструкт, социологическая гипотеза. Происходит переход от реальности к виртуальности, от человеческого к постчеловеческому, от мира к конструкту, от связного рационального дискурса к пострациональным фрагментам и всполохам. Переход к высоким скоростям, о чем пишет Поль Вирилио, которые изменяют траекторию, геометрию даже предметного мира – все это происходит на наших глазах, и все это очень серьезно. Кто-то говорит о переходе от геополитики к постгеополитике. На всех уровнях в любых сферах, во всех науках, искусствах, в политике, экономике мы являемся свидетелями этого перехода. Это фазовый важнейший переход. И как любой подобный переход, он с трудом осмысляется. Есть люди, которые понимают, как действует предшествующая матрица и, хотя бы приблизительно, как будет действовать новая. Но никто не знает наверняка. И мы живем в рамках этого перехода, который с трудом осознается.

Кстати, наблюдая, как безразлично щиплет травку мировое быдло, рассматривая в интернете филейные части девиц или уже мужиков – сейчас и ориентации все сбиты, я подозреваю, что так же и проморгали, пропустили переход от традиционного общества к современному люди, которые жили триста-четыреста лет назад. Тогда „умирал Бог“, и только трагический Ницше или кто-то аналогичный ему отдали этому должное значение. Бог умер. Ну и что, – сказали европейцы, зато у нас теперь прогресс, развитие.

Сегодня точно так же меняется модерн, модель очевидностей, эвиденций, которые существовали последние двести-триста лет: закон всемирного тяготения, объективный мир, однонаправленное время, субъект-объектная топика Декарта или Ньютона – все это подлежит эрозии, как когда-то рушилась религиозная картина мира.

У меня есть книга „Пост-философия“ и одноименный спецкурс на философском факультете МГУ. Это некое приближение, очень поверхностное и первоначальное знакомство с тем, как осуществляется этот матричный переход. Это меню, самое обобщенное введение в проблематику постмодерна. Поэтому в одном интервью рассказать все непросто...»

На что меняется модерн? На что? Постмодерн – это разрушение модерна. Это жизнь на обломках модерна. А меняется-то что на что? Что теперь предлагается? Предлагалось вместо традиционного общества общество, в котором, как говорит Дугин, нет Бога, но «зато есть прогресс и развитие». А теперь что есть? Развития нет. А что есть? Есть неразвитие. А человеческое общество жило когда-нибудь в условиях, когда саму идею развития отменяют, отменяют идею того, что человек будет восходить? Когда оно так жило? Оно так никогда не жило: ни в Средние века, ни в античности, ни в египетском обществе, ни в Шумере – никогда.

Значит, оно входит в какую-то новую стадию. Что это? Конец истории? А человечество может существовать без истории? Каков масштаб перемен? И куда это все идет? Кто же все-таки враг?

Значит, мы называем врагом не либералов, не Чубайса, не кого-то. Мы говорим: «Постмодернистский враг».

Когда я сказал это впервые, так завыли… До сих пор воют. Постмодернистский враг… Но может ли Постмодерн быть окончательным врагом?

Для Дугина картина мира проста: была традиция, традиция сменилась на модерн, к его ужасу, а модерн сменился на постмодерн. И все.

Но разве это так? А что такое бен Ладен? Кто берет сейчас власть в Ливии? Разве идет однонаправленный процесс, при котором весь мир переходит в постмодерн? А разве нет обратного процесса – процесса архаизации мира? Разве там – в трущобах, в аду – не формируется отказ от развития? Там не формируют то, что лишено идеи развития совсем по-другому? Не формируется великое гетто, в котором будут говорить: «Ура! Мы закончили с развитием, будь оно проклято!»

Но ведь так не говорили ни в античности, ни в Средние века. В Премодерн так не говорили. У Джотто нет идеи неразвития. Джотто понимает, что такое развитие, Данте понимает, что такое развитие, Бертран де Борн понимает, что такое развитие. Все понимают.

Значит, что же такое Контрмодерн, который мы видим? Что такое этот самый бен Ладен?

Это не традиция. Какая это традиция? Традиция минус гуманизм, минус развитие – это уже не традиция. Традиции уже не будет. Идет дегуманизация, отказ от движения, от восхождения. Вот что такое Контрмодерн.

Почему надо назвать это слово? Почему, не назвав его, нельзя работать вообще? А потому что это происходит в мире. Это!

Да, Постмодерн движется, и его содержание надо раскрывать. Вопрос не в перечислении его характеристик, а в его сути. В сути времени.

Но не только он движется. С одной стороны, мы видим полулюдей с блуждающими глазами, непонятного типа, заполняющих европейские улицы, а с другой стороны, мы видим беснующихся дикарей, которые проклинают цивилизацию и готовы разрушать все подряд. И вроде бы дикари проклинают этих мутных постчеловеков.

Но вдруг оказывается, что между ними есть связь. И сейчас-то эта связь обнажилась беспощадно. В Ливии кто варварство чинит? Постмодернистская сволочь на новейших бомбардировщиках, вооруженная интеллектуальным оружием последней генерации, и вот эти самые контрмодернистские убийцы! Они же вместе! Все говорили, что этого не может быть, что это случайность, что это только ситуационный союз… Не ситуационный! Видим все, что другой!

Надо ввести в стратегическую аналитику эту константу? Надо! Почему ее не вводят? А потому что очень хочется сказать: «Постмодернизм, конечно, ужасен, но зато Традиция-то как прекрасна…» Какая традиция? Примордиальная (с большой буквы)? Золотой век? Реальная традиция? Какая традиция? Крестьянской общины? Беднейших деревень Китая? Джунглей Индии? Такая традиция? И что – она прекрасна? В ней надо жить? А остальной мир что будет делать?

Остальной мир будет рассматривать все это как гетто и топтать. В гетто будут свои священники, в гетто будут свои полицаи, – и они будут «в шоколаде», как были «в шоколаде» такие полицаи и в колониальной ситуации. Но только в колониальной ситуации хотя бы обещали, что будут развивать, а тут обещать ничего не станут. Тут неразвитие навсегда. «Гетто forever».

Вот что такое союз Постмодерна и Контрмодерна.

А еще есть Модерн. Хотите в него? А где традиционное общество, из которого извлекать ресурс для того, чтобы попасть в Модерн? Много раз говорил: оно в Китае есть, в Индии есть, а в России нет.

Ну, и что же тогда? Если в мире есть Контрмодерн, который работает вместе с Постмодерном, и реликтовый Модерн, а мы ни в Контрмодерн не хотим (потому что гетто), ни в Постмодерн (потому что ад), ни в реликтовый Модерн (потому что, во-первых, поздно, а во-вторых, Россия не модернизируемая страна), то куда идем? За что воюем? Под каким флагом? Где проект, в котором бы идея форсированного развития была а) русской и б) не такой, как в Модерне? Где это условие – русскость плюс «развитие не такое, как в Модерне»? Это и есть Сверхмодерн.

Нет Четвертого проекта – какая перспектива? Какая надежда? За что воюем?

«А. Дугин: Но самое главное, что не такая уж это загадочная вещь (это он о постмодерне. – С.К.). Есть очень много авторов, доктрин, школ, которые этим занимаются на профессиональной основе. Я был поражен, когда познакомился с одним текстом Стивена Манна, еще 1992 года, из американского военного журнала Parameters. Манн говорит о необходимости внедрения постмодернистских методов в структуру военной доктрины США. Двадцать лет назад! А мы говорим, до какой степени серьезен постмодерн. Если с начала 90-х постмодернистские элементы формируют военную стратегию США... <…>

Завтра: Каковы здесь личные и общественные стратегии? Вести арьергардные бои на оставшейся территории, где еще сохранилась твердая почва, или же идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство, где нет ни опоры, ни языка?..»

Вот так строится ловушка! Все! Вас уже нет. Ну, нет вас политически! Вы приняли эту альтернативу – и вас уже нет. Вы еще войну не начали, а враг вас уже разгромил. Вы построили учебку, вы собрали новые образцы оружия, вы подготовили командный состав, карты, все… Пошли! Вперед! Вот с этой картой пошли вперед и зашли в одно нехорошее место.

«…Вести арьергардные бои на оставшейся территории, где еще сохранилась твердая почва?.. Или же идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство, где нет ни опоры, ни языка?»

«Вести арьергардные бои на оставшейся территории» – это где? На какой территории? На территории Модерна? Ее нет! На территории Традиции? А она есть, эта территория? Где она? Заброшенные села без электричества – это средневековое село? Община? Многодетные семьи?

«…идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство» – ну, идти в ад!

В чем содержание Постмодерна? Зачем он нужен? Чтобы потерялись различия, все различия!

«Вот это – Микеланджело, великий художник. Вот это – Рафаэль, великий художник. Вот это – Леонардо да Винчи, великий художник. А это – три буквы на заборе! Разницы нет, – говорит Постмодерн. – Вот это – подлец, а это – герой. И разницы нет! Вообще нет различий».

А почему их нет? Потому что всё бренды, всё неподлинное, всё практикабли, симулякры (то есть имитации). А почему всё имитации? Потому что нет метафизики.

Постмодерн говорит: «Поскольку у вас метафизики нет, я вас буду делать как лежачих. Я с вами что захочу, то и сделаю. У вас метафизики нет, у идиотов. Вы ее и тогда не достроили, и всё, что было, отдали! Вы дезориентированы!»

В ответ на это говорится: «Раз враг – Постмодерн, а его ключевая ставка – отсутствие метафизики и он знает, что в отсутствие метафизики он разгромит всех как лежачих, – значит, нужна метафизика». Или метафизика – или смерть!

Начинаешь заниматься метафизикой… «Ах, боже мой! Какая еще метафизика?! Да еще светская?!»

Нет светской метафизики – всё! В модерне есть метафизика развития, прогресса, гуманизма. В коммунизме она изначально была другая – новый человек, новый гуманизм, другое развитие. И есть советский опыт, опертый на два столетия другого развития! База данных есть. Банк данных.

Еще Дугин говорит в интервью, что евразийство – это политическая философия, за которой – несколько столетий. Политической философией сыт не будешь! Философия – книжки. Открыл, почитал. А мы-то говорим о другом.

Миллионы текстов, сотни великих книг, фильмы, музыка, скульптура, опыт жизни, человеческий типаж – это все есть у нас и ни у кого больше.

Да, мы признаем, что в советском были изъяны, раз это удалось победить. Мы ищем эти изъяны, нащупываем их, преодолеваем и говорим: «Вот теперь у нас это есть без изъянов. И мы с этим идем в бой. С этим! И никто, кроме нас, такой бой выиграть не может, потому что у нас впервые появилось то, чего у другого человечества нет вообще».

Такой бой можно выигрывать. Но тогда опять встает вопрос о той же метафизике, а также обо всем другом.

Что обеспечивает подлинность? Что обеспечивает мобилизационный дух? Что? Только это. Именно потому, что это было не довыявлено, не поставлено во главу угла, не доведено до определенных концентраций, возникли и экзистенциальное смертное заболевание, уничтожившее культуру (как оно уничтожает ее всегда, когда нет метафизики), и отсутствие различений, и человеческая слабость.

Все это произошло потому, что не было оси. Точнее, ось была, и первое, ну, второе поколение революционеров ее интуитивно чувствовало. А потом она ушла в сторону.

Слишком пытались походить на Запад. Боялись самих себя! Боялись нащупать свою фундаментальную, окончательную самость. Копировали гибнувшие модернистские идеалы, не понимая, что нас-то они и погубят, что нам-то нужно свое. Но не свое вообще, а то свое, что ведет к развитию.

Вот его-то мы и можем взять на вооружение. И тогда черта с два постмодернизм нас «сделает»! Он нас «сделал» перед этим, потому что мы не были вооружены. А как только это у нас будет – он ни черта с нами не сделает.

Но ныть (вместо того, чтобы заявить такую программу), что нужно либо биться в арьергардных боях на какой-то там оставшейся территории, непонятно какой, либо бежать в постмодернистский ад и называть это стратегической войной в XXI веке, может только человек, сошедший с ума.

Дугин отвечает как раз очень ответственно.

«А. Дугин: Это очень интересный и серьезный вопрос. Я убежден, что эти процессы подготовлены логикой развития бытия, не случайны. И неслучайность смены парадигмы надо осознать.

Завтра: Принять?

А. Дугин:: Я не сказал „принять“ – осознать. Человек, по моему глубочайшему убеждению, – существо свободное. …

Может быть, все действительно неизбежно...»

Ах так! Постмодернизм неизбежен?! Замечательно! И что? То есть американцы нас уже «сделали». По-русски, по-русскито можно сказать?! Если он неизбежен, фиг ли бороться? С чем? На какой-то там оставшейся территории?

«А. Дугин: Сказано в Евангелии: „Извращение должно прийти в мир, но горе тем, через кого оно придет“. Может быть, все действительно неизбежно. (Что такое «может быть»? Я знать хочу. Я воюю, я имею надежду на победу или я терплю? – С.К.) Неизбежен приход этой великой пародии, постмодерна, что в христианстве – синоним царства антихриста. (О-па! Ложитесь перед антихристом, неизбежен его приход. А что делать? – С.К.) И отменить это – не в наших силах. (Ах, отменить не в наших силах? Так убирайтесь к чертовой матери с исторической сцены, если вы не в силах это отменить, «му-му» тут не разводите на лучших ресурсах в мире и на 1/7 территории! – С.К.) Другое дело, что мы вольны сказать этому „да“ или „нет“. (Ну, тут сразу вспоминается: «Сказать „нет“ и умереть!» Осознайте неизбежность, а дальше говорите «нет». – С.К.)

Завтра: Но как к этому отнестись? Солидаризоваться с великой пародией, стать прогрессистом? Или считать, что пронесет и быть консерватором?

А. Дугин: Ни то, ни другое…»

Дальше появляются какие-то «консервативные революционеры»…

Но эти «консервативные революционеры» что делать должны? Какой проект они осуществляют? Если Сверхмодерна нет, Модерн загибается, Постмодерн – это царство Антихриста, то либо это «замануха» в Контрмодерн, то есть в регресс, в архаику, в гетто, под власть постмодернистского ада, то есть к тому же самому Антихристу. Либо это обреченное топтание на территории Модерна. Либо это Сверхмодерн.

Иначе за что вы боретесь? За что? О какой войне идет речь? Если этот Сверхмодерн – только умственная конструкция, нам хана. Сто лет будем его делать. Но русская великая традиция альтернативного развития реально существует. Это наш XVIII, XIX, XX век и наш великий Советский период. И исправить что-то в этом мы можем!

Мы воюем с постмодернистским врагом, который понимает, что, если он убьет метафизику, он всесилен. Это значит, что только восстановление ее в варианте Сверхмодерна может обеспечить нам какой-то шанс на победу в войне. И я не с ума великого и не из желания кому-то какие-то свои глюки транслировать, а от ощущения абсолютной неизбежности именно этой конструкции ввожу это понятие и спрашиваю: «Что вы хотите делать без него?»

Следующий вопрос еще серьезнее. Когда мы говорим «религиозный человек», то какую религию мы имеем в виду? Это религия Контрмодерна? Постмодерна? Модерна? Она же тоже разная.

Есть модернистская религия, все знают. А что, нет религии Постмодерна? Чуть-чуть шутовства, чуть-чуть молитвы. Все есть. Мы это видим все время. А что, нет религии Контрмодерна? Бен Ладен – не религиозный человек?

Так какую религию предлагают? В какой из этих модификаций?

Человек, скажем, православный, или католик, или исповедует ислам… О каком исламе, каком православии, каком католицизме идет речь? 20 лет изучаем это – для чего? Потому что нравится изучать Юнга, Шолема, Масиньона? Лавры религиоведа не дают спать? Не давали бы мне спать эти лавры – не занимался бы политикой.

Потому что надо выделить левую и правую парадигму. Потому что в каждой из этих религий всегда были хилиазм и его антагонист, всегда были церковь бедных и церковь богатых. И всегда церковь богатых доходила рано или поздно до ощущения абсолютной избранности богатых, а церковь бедных доходила рано или поздно до красной метафизики. Везде.

По отношению к советскому… Что, не видите, что есть две церкви в политическом смысле? Да, люди исповедуют одну и ту же религию. Но политически же они абсолютно разные.

А в католицизме? Есть латиноамериканские крайне правые, а есть теология освобождения – крайне левые. И воюют эти католики – фактическая гражданская война идет. Почему? А потому, что два разных идеала. Согласно одному идеалу, бедные – это не просто наши братья, а это то, ради чего мы живем. «Мы пойдем к нашим страждущим братьям…» В другой парадигме, если доводить ее до крайности, бедные – это не люди. И эти две парадигмы существовали всегда, везде. Это социальное измерение.

Но есть же и какое-то другое. Если мы не выделим это измерение, если мы не говорим о социалистическом православии, о красном православии, имея в виду не посягание на символ веры (кому нужно на него посягать, какой идиот может это делать сегодня?!), а об очевидном социальном, идеологическом содержании… Ну, очевидно же это! Очевидно, что одни священники проклинают Сталина как сатану, а другие рисуют икону; что одни все время говорят о том, что несправедливости не должно быть, а другие любуются своими дорогими часами и говорят, что богатые избраны. Это происходит у нас на глазах по всему миру.

Если не выделить этот модус, то о чем мы говорим? Сложнейшая работа нужна не для того, чтобы расплеваться с православными, или католиками, или исламом, не для того, чтобы посягать на их символы веры, на их картину мира, а для того, чтобы эта картина мира, эти символы веры соединились с сегодняшней реальностью, чтобы окончательные вопросы встали на повестку дня в религиозной среде. Чтобы можно было трепетно охранять все, что там дорого религиозному человеку и одновременно вести социальную, политическую, идеологическую работу.

Без нее ничего не будет. Она идет. Вся Латинская Америка от нее кипит. Индия кипит. Буддистский мир кипит. Нельзя это остановить, нельзя. Это смертельно опасно!

Значит, идея различения левого и правого, красного и черного должна быть доведена до конца всюду. И тогда еще раз встает вопрос: что же это такое – постмодернизм? Ну, он все сметает. Метафизики нет, а он приходит для того, чтобы смести все неметафизические конструкции. Он их сметает, как порыв ветра гнилые деревья. А что он дальше-то хочет делать? Ну, будет он жить на этой помойке сколько-то времени… Но как он управлять будет? Он не создает модели, он власти не создает. Он разрушает. А дальше что? Следующий шаг в чем?

И вот тут надо договаривать до конца. Не рассуждать о том, что слышим какие-то толчки… «Слышим звон, да не знаем где он»… Не в толчках дело! Слышите толчки? Думайте! А когда придумаете – скажите!

20 лет изучаю все это, 20 лет. И твердо могу сказать: не знаю, какой организационный потенциал я проявлю, и никогда к этому не стремился, делаю это от безысходности. Но уж как-нибудь, простите, аналитику-то я понимаю. Ну, не последний я в этом человек, миль пардон! Так вот, 20 лет наблюдаю, как под постмодернистские улюлюканья с большой глубины всплывает гностическая подводная лодка. Это она всплывает. Это для нее, для этого сатаны готовит постмодернизм мир. Ни для чего-нибудь другого. Постмодернистский враг – это только первые эшелоны. Это пехота, а дальше-то идут другие – те, кто хочет властвовать.

И не то важно, что там говорили Василид и Валентин, как это соотносится с манихеями и альбигойцами… Неважно это сегодня. Это можно и нужно изучать для того, чтобы лучше что-то понять, но речь идет только о политической практике и ни о чем другом. А политическая практика состоит в том, что нет решения проблем человечества в нужном господам виде без реализации одной процедуры – расщепления рода человеческого. Надо признать, что род человеческий не един – «многоэтажное человечество» это называется. Он не един: есть «почти не люди» (недочеловеки), есть полулюди и есть подлинные люди. А сделать это можно только опираясь на гностическую традицию, которая для этого и была придумана!

Когда Христос пришел и сказал, что у всех есть душа, – рабство рухнуло. Потому что раб – это то, чем можно пользоваться эффективно только зная, что у него души нет, что это вещь, зверь. А как только ты понимаешь, что есть душа, так через 100 или 150 лет это рабство рушится. Оно становится невыносимым. Значит, для того чтобы оно снова возобладало, идея о том, что у всех есть бессмертная душа, все подлежат спасению, должна быть отменена! Это и есть гностический абсолютный враг. Он движется вперед.

Дугину-то не хочется это признать, потому что он может как угодно проклинать постмодернизм, да и то на самом деле он вполне им любуется и не зря говорит о его неизбежности. А гностику-то ему трогать не хочется. И не эту умственную гностику вообще, а политическую – ту самую, которая вооружена современными танками, суперсамолетами, ядерным оружием, авианосцами и всем остальным. И она движется на мир. Она!

И что вы можете ей противопоставить? Только доведенный до предельного каления хилиазм, только его. Я политикой занимался, когда распутывал, как именно некоторые наши философы (в отличие от меня, с гордостью носившие в застойные годы партийный билет) начали спутывать в единый клубок хилиазм и гностицизм?

Нельзя одновременно говорить о том, что надо бежать из мира, что мир создан злым Демиургом, и о том, что тут должно существовать Тысячелетнее Царство Божье. Нельзя одновременно говорить о том и о другом. Или – или. И не зря они столкнулись во Второй мировой войне: гностический фашизм (с его идеей недочеловека, сверхчеловека и всего остального и прекращения развития) и коммунистический хилиазм (с его одержимостью развитием, новым гуманизмом, новым человеком и всем остальным, что существовало и горело в его недрах).

На один бой хватило тогда метафизики. И не было бы ее – не победили бы никогда.

Значит, нужна не метафизика вообще, а мобилизационная антигностическая метафизика. Говоришь людям: «Занимаемся мобилизационной антигностической метафизикой» – они ноют: «Вы гностик…» Но тебе же говорят, что мы с ними воюем, что мы собираем людей под знамена антигностической мобилизации!

Это что такое? Это значит, что постмодернизм всех уже сделал. Анархосталинизм... И нет ему края.

Что здесь в конструкции лишнее? Мобилизационная антигностическая метафизика – это красная метафизика. Вам завтра гностики навяжут свою картину мира, и ответить будет нечего. Вам постмодернизм навяжут, и вы ляжете. Мобилизационная антигностическая метафизика и Сверхмодерн в их взаимосвязи с русским историческим опытом, с ПетровымВодкиным и т.д. – вот вместе со всем этим бороться можно. А вы мне расскажите, как бороться без этого!

За Чубайсом можно гоняться. И я не говорю, что не нужно. Давайте все вместе гоняться за Чубайсом. В рамках сетевой структуры с разными уровнями это возможно. Но если только это и будет, то будем гоняться, как все, еще сколько-то лет. Потом он уедет. Или те, кто за ним гонялись, его возлюбят – так тоже уже было.

Война-то за счет чего будет? Вы не чувствуете этот запах войны?

Чем Высоцкий отличался от Окуджавы? Тем, что у Высоцкого была военная страсть, а у Окуджавы была антивоенная страсть. Наши либероиды ноют и ноют, воют и воют, копаются в якобы имевших место наших слабостях в первый период войны. Высоцкий пел (по памяти говорю):

От границы мы Землю вертели назад –

Было дело сначала.

Но обратно ее закрутил наш комбат,

Оттолкнувшись ногой от Урала.

И кончено! Так говорят, когда воюют.

Так чем мы занимаемся? Разжиганием того духовного огня, который приведет в мобилизационное состояние, или мычанием на непонятные темы?

Следующий вопрос. Как решить проблему светского человека? Вы что, не хотите ее решать? Светскому человеку нужна метафизика? Это не метафизика модерна, прогресса и гуманизма. Это другая метафизика. Он должен сопротивляться постмодерну? У него должна быть подлинность? У него должна быть мобилизация? А он не верит.

Религиозные верят – прекрасно. Каждый верит по-своему, но только пусть определяется: он в церкви богатых, которые окончательно доходят до церкви сатаны и обязательно до нее дойдут, или он в другой церкви. В этом огне брода нет. Это абсолютно не требует пересмотра религиозных парадигм. И не рассказывайте мне, пожалуйста, после 20 лет занятий религиоведением и беседы с лучшими мыслителями мира и с представителями всех конфессий, что все сводится к катехизису. Что из высокой религиозной, прозрачной и абсолютно чистой традиции вообще можно изъять неоплатонизм, вот взяли и изъяли. Ну, не бывает так! Невозможно! Сложнее все.

Не поклонник я неоплатоники. Но я же вижу, как это все устроено. И я вижу, что наступает время последних вопросов, последних определений, последней повестки дня. Так как сделать, чтобы в итоге религиозные люди остались при своем, определившись только по социальным, идеологическим и прочим вопросам, а светские люди получили метафизику? И чтобы вся эта метафизика, и религиозная, и светская, была метафизикой предельной антигностической мобилизации, необходимой только потому, что на мир реально движется фундаментальный гностический враг. А постмодернизм – это прикрытие, которое Дугин уже называет непреодолимым. А это еще только прикрытие!

И вот когда этот гностический враг поделит человечество на части, когда окажется, что большинство «почти как люди», – вот тут он решит все проблемы. Потому что у зоотехника, которому надо сократить поголовье кур или крупного рогатого скота, не возникает нравственных корчей. Он берет и сокращает.

Если поделить человечество и сказать, что это не люди, то на следующем этапе несколько миллиардов «не людей» умрет. И будет создан аппарат для уничтожения. Оставшихся ждет участь, по отношению к которой Древний Египет, Вавилон и все прочее – это толерантные гуманистические общества с хорошо развитой демократией. И к этому дело идет.

И если кто-то не понимает, что это пронизывает всю жизнь, от ее высоких, умных уровней до ее хамства, плебейства… И там все то же самое!

Статья Минкина о мухах и пчелах – это абсолютно гностическая статья. Вульгарная, плебейская, элементарная и одновременно насквозь такая. Потому что так мыслят. Потому что ненавидят народ последней ненавистью. Потому что в этой ненависти черпают силы.

А другие в чем их черпают? Почему другие лежат и отдыхают, когда гностический враг движется «свиньей»?

Вот что такое вопросы, которые мы обсуждали. Изымите хоть один из них. Изымите, и что вы получите? Не будет конструкции. Нет антигностической предельной мобилизации – нет конструкции. Нет метафизики – нет войны даже с постмодернизмом. Нет миропроектной аналитики – вообще все дезориентированы так, как я это показал по интервью Дугина. Нет русской традиции – возитесь сто лет со своим Сверхмодерном, изобретайте фэнтези любого типа. Нет возможности выделить красное начало во всех классических религиях, противопоставив его черному, – ничто не произойдет. Нет возможности дать подлинность светскому человеку, дать ему оружие, созвучное его душе, для борьбы с гностическим абсолютным злом, нет этого – всё.

Если нельзя это все собрать вместе, враг уже победил. А вот когда это все собрано, и дополнено тем, что необходимо и детализировано, и вошло в душу, и зажгло в этой душе огонь, и вернулся дух борьбы, дух усилия, – вот тогда можно воевать.

А воевать, вести на борьбу людей, которые не избавились от всех травм, пребывают в состоянии полуневроза, полуподавленности – невозможно. И не было бы этой войны ни в «Суде времени», ни в «Сути времени» (нужно было выдержать эти 40 выпусков «Сути» одновременно с «Историческим процессом»!), ни в «Историческом процессе», если бы я не верил в то, что говорю. Вот так выглядит картина.

30 лет, даже больше, нужно было для того, чтобы ее выявить и описать. И теперь осталось ее передать по-настоящему, не конспективно, а по-настоящему, до конца.

Кому-то это не нужно, кто-то хочет всего лишь бороться вместе с нами с Чубайсом – ради бога. Кто-то видит мир иначе, но вместе с тем поддерживает нас по каким-то основным позициям – например, по антиамериканизму – ради бога. Но всего это недостаточно. Потому что это все ложные цели. Подлинные цели – те, о которых я говорю. Подлинные знаки беды – эти.

Да, это последнее время, но это последнее время боя. Это последнее время боя, а не последнее время, когда нужно шептать «Нет!» и ждать, пока тебе снесут башку. Это великий бой.

Блок не был христианином? Он сказал: «И вечный бой! Покой нам только снится…» Он же явно сказал это в полемике с концепцией покоя. Да, антигностическая мобилизационная метафизика – это метафизика вечного боя. И что? Нет этой концепции вечного боя в классических религиях? Нет духа войны? Нет теологии войны? Это же война со злом! С абсолютным злом. Абсолютная война с абсолютным злом!

Этот дух должен пронизывать каждую клетку тела, мозга, души. Это не умствование. Метафизическая военная песня – это песня, от которой идут мурашки по коже. Метафизическое военное мышление и чувствование – это то, что придает силы, это иное усилие. Люди идут в потоке событий. Они уже видят, что в потоке событий идти нельзя, и все равно не поворачивают. Потому что они как дистрофики из анекдота: «Ветра не будет – по бабам пойдем».

Как пробудить то начало, которое переломит эту дистрофию? Враг считает, что он ее уже навязал... Это надо переломить!

Ко мне обращаются по поводу того, будет ли передача «Исторический процесс» выходить дальше. Сейчас возникла пауза, потому что начались предвыборные теледебаты и телевизионное время распределено между политиками. Возможно, что передачи еще будут. Возможно, что они продолжатся.

Но они продолжатся, только если я буду твердо понимать, что возможна война, а не камлание в условиях, когда за твоей спиной творится черти что. Если бы я знал, что уже творится черти что и я бессилен, я бы никогда в этой войне не участвовал.

Наши противники ведут себя подло, низко, вне всяких моральных ограничений… И что? Чего они добились? Они дважды, используя все бесчестные средства, получили разгром. Почему? Потому что чуть-чуть еще теплится этот огонек духа, этот огонек готовности воевать.

Мне скажут: «Да это все такая игра, в которой выиграть было нельзя». Если бы это была такая игра, в которой выиграть нельзя, уже бы два раза проиграли. Но ведь выиграли.

Они же другого ждали… Не понимаете, что они другого ждали?

Они бесятся, как никогда. Потому что передача «Исторический процесс» стала осью идеологической борьбы в выборный период. А они не выборы ведут как таковые, они закладывают всю поствыборную стратегию развала и чего-то похуже. А им мешают. Мы мешаем. Никто не мешает, кроме нас. Скажете, это не так? А кто? Назовите. Перечислите!

Вот так воевать должен каждый. И еще сильнее, потому что моложе. Впереди будущее. И нечего жалеть себя. Если будем понимать, что это машинка, которая ничем не преодолима, потому что она так устроена, – мы, естественно, тут же все скажем. И поскольку люди мы профессиональные, то скажем не «ваще», а чисто конкретно… У меня была в гостях учительница английского языка, которая рассказала, что, давая уроки новым русским, им надо объяснять, что артикль «а» – это «типа», а «the» – это «чисто конкретно». Так вот, скажем не «типа», а «чисто конкретно».

Но, повторяю, два решающих последних боя на передаче «Исторический процесс» – два боя, в которых противники совсем намылились шулерскими методами добиться нашего разгрома, – они проиграли. А почему проиграли? Потому что не ждали организованной мобилизационной реакции. Даже простейшей, слабенькой. Потому что они точно знают, что они русский народ «сделали» раз и навсегда, что это каша мелких самолюбий, дури, разброда и всего остального.

И когда они видят внутри этого какое-то движение, наполненное волей и дисциплиной, даже элементарной, – они пасуют. И придумывают новые пакости, потому что они бесплодные и пустые, но при этом очень цепкие и очень подлые.

Поэтому, если условия борьбы будут предполагать шанс на победу, то от борьбы отказываться нельзя. Но тогда делайте то единственное, что можно: идите в массы – к своим друзьям, родственникам, знакомым, к кому хотите еще. И шутовской подлости наших противников противопоставляйте народную честность.

Никогда мы не призовем к этому, если будем знать, что нет вообще шансов на то, что это победит. А такие сценарии возможны. Но мы как воевали за другие сценарии, так и будем воевать. Нам и полтора года назад говорили, что все наперед задано. Если бы все было наперед задано, то мы бы и не воевали.

Но мы выигрываем, потому что знаем, что альтернативы этому нет. Нет альтернативы той войне, о которой я говорю. Нет ей альтернативы. В огне брода нет. Она идет по всему миру. Всюду. И все равно сойдется на нас.

Хотите воевать по-настоящему? Просмотрите еще раз все передачи. Особенно несколько раз эту, последнюю. Нарисуйте это сами на бумаге. Поймите, что ничего лишнего тут нет. И что никаких альтернатив этому тоже нет – вот так это устроено, вот это минимальная конструкция, из которой все можно извлечь, а из других ничего не извлечешь. И становитесь на тропу духовной войны.

Для этой войны нам нужны учебные подразделения. Для этой войны нам нужно вооружение. Для этой войны нам нужен командный состав. Для этой войны нам нужно выжечь все, что касается эгоцентризма, капризности, паники, недисциплинированности, разболтанности.

Мы идем на эту войну. И мы протягиваем руку каждому и говорим: «Идемте вместе. Идемте. Все».

Если вы хотите не идти прямо на эту войну, а помогать в любой форме, – спасибо вам за все: за любую критику, за любые формы поддержки. Ни от чего мы не отказываемся, ибо силы неравны. Нас мало. И мы очень хорошо понимаем, что каждый следующий бой будет в 10 раз тяжелее, чем предыдущий.

Но именно потому, что у нас есть идеология и метафизика, мы на эту войну идем. И воевать будем до конца.

15 ноября 2011 года

Дата добавления: 2015-06-04