Народное образование и демократия 1 страница

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

В предлагаемом очерке автор задается целью проследить, как возник и развился в среде демократии взгляд на необходимость соединения производительного труда с умственным развитием в деле народного образования.

Взгляд этот зарождается в период, когда крупная промышленность стала в широких размерах применять и эксплуатировать детский труд. Впервые указывает на необходимость соединять обучение с производительным трудом в XVII в. английский писатель Джон Беллерс.

В XVIII и начале XIX столетия эта идея находит себе защитников не только в Англии, но и на континенте. Руссо горячо отстаивает эту идею, и его точка зрения на этот вопрос находит живой отклик во Франции, Швейцарии, Германии. Во Франции Конвент стремится законодательным путем воплотить эту идею в жизнь, а в Швейцарии пылкий демократ Песталоцци отдает всю свою жизнь, все свое состояние, чтобы показать, как надо применять на практике в деле народного образования производительный труд. Рабочая демократия, в лице Маркса и Энгельса, в 50-х годах и позднее вновь выдвигает эту идею, развивает и научно обосновывает ее. В «Капитале» Маркс показывает, как само развитие техники создает потребность в высокоразвитом, всесторонне подготовленном к труду, политехнически образованном рабочем.

Однако мысль о соединении умственного развития с физическим, обучения с производительным трудом, проповедовавшаяся деятелями конца XVIII в., их опыты в этом направлении скоро забываются. Поскольку в первые три четверти XIX в. капитал предъявлял лишь спрос главным образом на простой, неквалифицированный труд, который не требовал от рабочего ни инициативы, ни сообразительности, ни знаний, ни ловкости, голоса демократов, требовавших для народа всестороннего образования, покоящегося на соединении широкого умственного развития с подготовкой к самому разнообразному физическому труду, оставались гласом вопиющего в пустыне. Правда, число народных школ росло, но это были школы учебы, в которых исключался всякий физический труд, которые учили лишь чтению, письму и счету и обращали внимание главным образом на то, чтобы воспитать послушного, исполнительного рабочего. XX в. с его могучим прогрессом техники выдвинул, однако, с особой силой на первый план новую тенденцию современной технологии: одухотворение машинного труда. Растет спрос на всесторонне развитого, умелого рабочего, который может быстро приспособляться к постоянно изменяющимся и совершенствующимся машинам и процессам производства. Конечно, эта тенденция стала обнаруживаться прежде всего в наиболее развитых в промышленном отношении странах: Америке и Германии. Передовые капиталистические страны начинают обращать усиленное внимание на выработку всесторонне подготовленных к труду рабочих: устраивают всякого рода профессиональные школы, вечерние курсы и др. По мере роста спроса на подготовленных рабочих техническое образование стремятся превратить во всеобщее, начинают его связывать с начальным обучением, для этой цели реформируют народную школу. В Америке, а последнее время в Германии на смену школы учебы идет так называемая трудовая школа (Arbeitsschule). Трудовая школа, однако, не может покоиться на тех принципах, на которых покоилась школа учебы. Она требует развития в учениках самостоятельности, требует развития индивидуальности ученика. Подавление личности ученика, внешняя дисциплина трудно совместимы с теми задачами, которые ставит себе трудовая школа. Новые методы требуют совершенно иного учащего персонала. Учитель, привыкший держаться рутины и ждать указаний относительно каждого шага, не годится для такой школы. Трудовая школа требует живого отношения к ней, индивидуализации. Старые формы контроля оказываются невыполнимыми. Необходим взаимоконтроль учащих, контроль населения. Но нужен не только контроль со стороны населения, нужно самое широкое сотрудничество с его стороны. Трудовая школа предполагает тесную связь обучения с производством, а это неосуществимо без привлечения к делу рабочего населения в лице его организаций.

Экономическое развитие настоятельно требует преобразования школы учебы в школу труда, но преобразование это неосуществимо без перестройки всей организации дела народного образования,

1917 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Книжка эта написана еще в 1915 г. Первое издание ее вышло в 1917 г. в издательстве «Жизнь и знание», сдана была книга в печать еще до Февральской революции. Этим объясняется то, что в книжке не поставлены все точки над «и» и написана она несколько «рыбьим языком» – цензуры ради. Ради цензуры же вместо того, чтобы озаглавить ее «Народное образование и рабочий класс», я озаглавила ее «Народное образование и демократия»,'однако менять название теперь, когда книжка выдержала уже два издания (по 20 тысяч), не приходится.

В этой книжке я пыталась дать историю вопроса о трудовой школе и показать, как менялось содержание этой идеи в зависимости от общих экономических условий и от того, какой общественный класс пытался воплотить трудовую школу в жизнь. Вывод был сделан такой: пока организация школьного дела будет находиться вне сферы влияния рабочей демократии (рабочего класса), школа труда будет орудием, направленным против ее (его) интересов. Лишь рабочая демократия (рабочий класс) может сделать школу труда «орудием преобразования современного общества».

С тех пор как написана была эта книжка, прошло пять лет, и каких лет! Пять лет, в течение которых весь старый мир был потрясен в своих основах, в течение которых шла переоценка всех ценностей.

В России, как только пролетариат взял в свои руки власть, старая школа была преобразована в школу трудовую. Трудовая школа стала одним из пунктов коммунистической программы.

Но в области народного образования еще больше, чем в какой иной, сказывается экономическая отсталость России, ее низкий культурный уровень. Проводить в жизнь трудовую школу должны были учителя старой школы, специально подобранные старым «министерством народного затемнения» из самых отсталых элементов, заброшенные в большинстве своем в глушь деревень, сами полутемные, чуждые тому великому перевороту, несознательными свидетелями которого они являлись и которым они были оглушены и испуганы. Над учительством нужна еще огромная работа, прежде чем оно сможет стать действительным руководителем трудовой школы. Для школы учебы многого знать не надо: дисциплина, «отселева – доселева» и делу конец. Другое дело – школа труда, где учителю самому надо так много знать и уметь. Учиться, учиться и учиться, – вот что надо русскому учительству.

Другое препятствие правильному осуществлению трудовой школы – это та мелкобуржуазная стихия, которая окружает трудовую школу в деревне (где до сих пор царствует еще мелкая собственность), в городе. Только с преобразованием этой мелкобуржуазной стихии в стихию трудовую станет возможным провести во всем ее объеме трудовую школу. Пока что только в рабочих районах, на фабриках и заводах связь школы с населением влияет благотворно, кладя на школу определенный отпечаток.

Хороших трудовых школ пока чрезвычайно мало.

Но значит ли это, что надо вернуться назад к школе учебы? Конечно, нет. Школа учебы стала уже невозможной, невозможной потому, что ученики стали другими, пережившими уже революцию, потому, что старые учебники, вроде Иловайского, в современной школе немыслимы, потому, что за три года и учительство многому научилось, передовая часть его по крайней мере.

По мере того как будет изживаться разруха, ослабевать голод, перерождаться учительство, станет улучшаться и трудовая школа, делаться тем, чем она должна быть.

До сих пор нее внимание было сосредоточено на войне, е прекращением войны все больше и больше станут привлекать к себе внимание вопросы культуры, организация трудовой школы станет ударной задачей, школа привлечет к себе новые силы и превратится в свою очередь в «орудие преобразования современного общества».

Декабрь, 1920 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЧЕТВЕРТОМУ ИЗДАНИЮ

Книга эта написана 15 лет тому назад (в 1915 г.) в эмиграции, во время мировой войны. План ее был обсужден вместе с Владимиром Ильичом, книга была им просмотрена, о ней он писал Горькому.

Тот, кто изучал произведения Владимира Ильича, знает, какое большое внимание он всегда уделял делу народного образования. Еще в 1897 г. в статье «Перлы народнического прожектерства», посвященной книжке С. Н. Южакова «Вопросы просвещения», Владимир Ильич выступил с защитой точки зрения Маркса на дело народного образования. Сейчас, 33 года спустя, когда вопрос о всеобщем и обязательном четырехлетнем образовании близится к своему осуществлению, когда всерьез поставлен вопрос о семилетнем обязательном обучении, эта статья имеет особый интерес. В этой статье Владимир Ильич с необычайной четкостью ставит вопрос о том, что такое сословная школа, что такое школа классовая, об едином типе школы, о том, что и всеобщая бесплатная школа в буржуазных странах продолжает оставаться классовой, доступной только для имущих, о соединении обучения с производительным трудом, об обязанности для всех принимать участие в производительном труде, о необходимости для осуществления политехнической школы изжития противоположности между городом и деревней. В 1913 г. Ильич написал проект речи А. Е. Бадаева в Государственной думе при обсуждении доклада о смете министерства народного просвещения на 1913 г. Проект Ильича дышит таким негодованием, так горячо написан, что нельзя сомневаться ни минуты в том, как относился он к делу народного образования, какое значение придавал он ему. Проект речи кончался словами: «Рабочий класс сумел это доказать в пятом году, и он сумеет доказать еще раз и доказать гораздо убедительнее, гораздо внушительнее, гораздо серьезнее свою способность к революционной борьбе за настоящую свободу и за настоящее, не-кассовское и не-дворянское, народное просвещение!»[21]

Надо было готовиться к моменту, когда власть перейдет в руки рабочего класса, надо было подготовлять фронт просвещения. Работа эта стала неотложной; когда разразилась война, надо было браться за работу вплотную.

Книжка была готова в 1915 г., но издатели не решались ее издать, и вышла она в свет лишь в 1917 г. Вопрос об единой политехнической школе был поставлен с самого начала возникновения Комиссариата народного просвещения.

Вопрос о политехнической школе входит в программу нашей партии.

За эти годы у нас создалась богатая литература по вопросу о политехнической школе и о профессиональном образовании. Но так как книжка «Народное образование и демократия» написана в историческом разрезе, то и сейчас она имеет известное значение.

Недавно Анна Ильинична – сестра Владимира Ильича – передала мне мое письмо о «Педагогическом словаре». Оно писано в 1916 г. и адресовано издателю, который согласился бы издавать «Педагогический словарь». Это письмо Ильич переслал родным, прося найти издателя. Издатель не нашелся. Это письмо созвучно с книжкой. Я помещаю его в приложении[22].

Нами сделано еще совершенно недостаточно для дела народного образования. Старое еще усердно лезет во все щели. Однако быстро развивающаяся промышленность и коллективизация деревни создают совершенно новые возможности для осуществления политехнического воспитания. И хорошо, если переиздаваемая книжка хоть в какой-либо мере поможет осуществлению этого дела.

18.IV.1930 г.

ВЗГЛЯД НА РОЛЬ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОГО ТРУДА В ДЕЛЕ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В КОНЦЕ XVIII и НАЧАЛЕ XIX ВЕКОВ

В истории каждого народа бывают такие моменты, когда, под влиянием коренных изменений в способах производства, вся жизнь его начинает течь по совершенно новому руслу; старые, привычные мерки оказываются совершенно неприложимыми к новым условиям хозяйственных, семейных, правовых отношений; эти отношения никак не укладываются в старые общественные формы. Несоответствие их с новыми условиями жизни особенно резко бросается в глаза. Начинается беспощадная критика старого. Наиболее передовые умы видят неизбежность создания новых форм общественных отношений.

В такие моменты жизни народов все вопросы ставятся особенно широко и принципиально, особенно прямо и по существу.

Таким периодом для Европы был, как известно, конец XVIII в., период Великой французской революции и непосредственно предшествующее ей время. Крупная промышленность стала в противоречие со старыми цеховыми порядками, обычаями и законоположениями; денежное хозяйство изменило в корне феодальные отношения и сделало жизнь крестьянина невыносимой; правосудие, осуществляемое феодальными владетелями, стало казаться при изменившихся условиях страшным произволом; народные массы, о которых раньше ничего не было слышно, которые жили, точно в поле трава росла, стали выдвигаться на сцену, – их нищета и невежество были у всех на виду. О «народе» заговорили. Впервые встал вопрос о необходимости просветить народные массы, впервые встал вопрос о народном образовании. До тех пор школы существовали лишь для детей высших и средних сословий; школы для детей низших сословий были лишь исключением и преследовали специальные цели. Этот новый вопрос о народном образовании обсуждался тогда страстно, ставился широко, связывался с общими проблемами народного благоденствия и государственного законодательства. И именно потому, что вопрос этот ставился в таких широких рамках, касался жгучих вопросов тогдашней современности, нам важно познакомиться с тем, как он тогда ставился. Это может помочь нам увидеть многие из очередных вопросов народного образования с повой стороны, в новом освещении.

Ярким примером может служить, например, вопрос о соединении обучения с производительным трудом. Многие думают, что вопрос о политехническом образовании выдвинут лишь сравнительно в недавнее время в Америке и Германии. Между тем вопрос этот не только страстно и всесторонне обсуждался в конце XVIII и начале XIX в., но ряд деятелей того времени стремится провести его в жизнь, проверить на опыте.

Песталоцци устраивает у себя в Нейхофе школу, где на деле пытается осуществить соединение обучения с производительным трудом. Аналогичную школу устраивает в своем имении, в Хофвиле, другой швейцарец, Фелленберг, позднее в Нью-Ланарке – Оуэн. Кондорсэ, Ромм, Газенфратц стремятся провести в жизнь свои идеи законодательным путем.

Эти опыты имеют громадное значение. Большинство их потерпело крушение, и это дало возможность близоруким рутинерам кричать об утопичности этих идей. Но как много было в них жизненного, показывает то, что сто с лишком лет спустя вопросы эти вновь выдвинуты с настоятельной необходимостью ходом экономического развития.

Чрезвычайно полезно ближе ознакомиться с этими идеями, рассмотреть их в тесной связи с экономическим и общественным развитием того времени, уяснить себе, что было причиной, почему предпринятые тогда опыты не удались, не могли удаться при тогдашних условиях и какие условия необходимы для осуществления того, что в них было существенно и жизненно.

Жан –Жак Руссо

Начнем с Руссо, с его знаменитого «Эмиля». Книга эта, вышедшая в 1761 г., имела громадное влияние на все направление педагогической мысли. Своей страстной критикой современных ему методов воспитания Руссо глубоко взволновал умы, осветил все убожество, всю со? словную узость, неестественность тогдашнего воспитания.

Общественная мысль заработала в этом направлении. То, что недавно еще не привлекало ничьего внимания, казалось вполне нормальным, теперь вызывало протест, стремление изменить существующее.

Конечно, в каждой стране, в зависимости от общих общественных условий, Руссо понимался по-своему. Идеи, проповедуемые в «Эмиле», у каждого мыслителя преломлялись через призму его общего мировоззрения.

В отсталой тогда в экономическом и политическом отношении Германии образовалось новое педагогическое течение – «филантропистов». Во главе его стояли Базедов, Кампе, Зальцман, Гутсмут. Филантрописты обратили больше всего внимания на проповедуемую Руссо необходимость возвращения к природе, к естественным условиям. Они устраивали свои школы не в городах, а на лоне природы, обращали очень большое внимание на здоровье, на закаливание, путешествия, игры на свежем воздухе. По мнению Зальцмана («Etwas fiber Erziehung»), в первом катехизисе, который должны усваивать дети, должен стоять ряд вопросов, касающихся здоровья, вроде: как лучше всего предохранить себя от зубной боли, как поддержать остроту зрения и т. п. В филантропинах ученики носили простую одежду, ели простую пищу. В первом филантропине, основанном в 1774 г. в Дессау Базедовым, в осуществление мысли Руссо, что у ребенка не должно воспитывать привычки к какому-либо определенному режиму, заведены были так называемые «дни случайностей», когда обычная жизнь перевертывалась вверх дном: например, целую ночь ученики бодрствовали, не ели до вечера и т. п.

Немецкий писатель Жан Поль Рихтер (автор педагогического произведения «Левана») называет Базедова «духовным истолкователем и популяризатором Руссо». Но он говорит так только потому, что сам слишком узко, иногда даже карикатурно, понимал Руссо. В общем филантропистам был совершенно чужд тот глубоко демократический дух, которым пропитан «Эмиль», они не понимали того уважения к труду, к трудящимся, каким дышит это произведение.

Зальцман, например, пишет роман для народа «Конрад Кифер», в котором в беллетристической форме старается показать, как могут быть применены идеи Руссо к условиям крестьянской жизни. Но так как он берет у Руссо только то, что было осуществимо при тогдашних политических и общественных условиях Германии, то он выбрасывает всю общественную сторону дела, все то, что составляет «душу» «Эмиля», что обеспечило ему такое громадное влияние на современников.

Гоняясь за буквой, филантрописты совершенно игнорировали дух «Эмиля».

Так, например, в «Эмиле» Руссо берет своего воспитанника из богатого круга. Но почему он это делает? Он преследует цель показать, как надо воспитывать человека вообще [23]. Для этого ему нужны исключительные- условия. Такие условия может создавать для своего сына только богатый человек, а не бедняк.

Базедов же истолковал этот выбор так, что внимание надо обратить исключительно на воспитание богатых, – совершенно вразрез с общим духом произведений Руссо. «Мои предложения и педагогические труды, – писал Базедов, – предназначены лишь для состоятельных сословий, начиная с принцев и кончая детьми купцов и художников включительно. Светское воспитание этого большого и наиболее ценного слоя должно неоспоримо носить практический, нужный этому сословию характер. Нужен минимум знаний, но они должны быть очень старательно выбраны из всего запаса знаний, имеющихся у высших сословий».

Руссо говорит о воспитании «человека», Базедов – о воспитании детей привилегированных сословий.

Насколько далек был Базедов от понимания Руссо, видно из того, что в своем филантропине он завел «фамулаитов», учеников-слуг, бывших в распоряжении учеников привилегированных сословий. Фамулаиты чистили им сапоги, убирали кровати, были у них на посылках. В наказание привилегированные ученики переводились в разряд фамулаитов и должны были делать черную работу. Эта работа считалась унизительной, пригодной лишь для низших сословий. Хотя физический труд и применялся в филантропинах, но лишь как забава, как развлечение, как средство развития физической силы, – настоящий производительный труд считался трудом низким.

Иначе смотрит на дело Руссо:

«Вне общества одинокий человек, не будучи обязан ничем никому, имеет право жить, как ему вздумается; но в обществе, где он неизбежно живет па счет других, он должен трудом оплачивать стоимость своего содержания; тут нет исключения. Труд является, таким образом, неизбежной обязанностью общественного человека. Будь он богат или беден, могуществен или бессилен, всякий праздный гражданин является вором» («Emile», стр. 380).

«Из всех занятий, которые могут прокормить человека, занятие, наиболее приближающее его к естественному состоянию, – это ручной труд; из всех профессий наиболее независимая от богатства и людей – это профессия ремесленника. Ремесленник зависит только от своего труда; он свободен, настолько же свободен, насколько земледелец – раб, раб потому, что привязан к земле, плоды которой в распоряжении другого. Неприятель, князь, могущественный сосед, тяжба могут лишить его земли, при помощи земли могут ему причинить тысячи неприятностей; но если хотят причинить неприятности ремесленнику, он запаковывает свой багаж, уходит, унося свои руки. Конечно, земледелие – самый лучший труд, самый честный, самый полезный и потому самый благородный из всех. Я не говорю Эмилю: изучай земледелие. Он его знает. Все сельские работы ему хорошо знакомы; с них он начал, к ним постоянно возвращается. Поэтому я говорю ему: обрабатывай наследие твоих отцов. Но если ты потеряешь это наследие или у тебя его нет, – что делать? Изучи ремесло» («Emile», стр.381).

Наивные страницы! Теперь их мог бы написать лишь лицемер. Теперь мы знаем цену свободе ремесленника, не имеющего ничего, кроме своих рук. Но 150 лет тому назад, когда промышленность только расцветала, когда капитализм еще не показал во всей своей прелести своих темных сторон, эти слова, звучали совсем иначе. Они звучали глубоким уважением к труду, в них звучал негодующий протест против построенного на привилегиях, разделенного на сословия общества.

Ко всему этому остались глухи филантрописты, все это было для них книгой за семью печатями.

Зато живой отклик нашла общественная сторона педагогических идей Руссо в Швейцарии, переживавшей тогда, как и Франция, предреволюционный период, хотя и в несколько другом масштабе. В числе мыслителей Швейцарии, на которых «Эмиль» произвел глубокое впечатление, был Песталоцци. Вот как описывает он в своей «Лебединой песне» то впечатление, которое произвел на него «Эмиль»: «Когда появился его «Эмиль», мой, в высшей степени непрактичный, мечтательный ум, под влиянием этой, в такой же степени непрактичной, мечтательной книги, охватил энтузиазм. Я сравнивал воспитание, которое получил дома, у матери, и потом в школе, с тем, на что претендовал и что требовал для своего Эмиля Руссо. Домашнее воспитание и воспитание общественное повсюду, во всех сословиях, стало казаться мне безусловно калечением. Мне казалось, что можно было искать и найти общее противоядие лишь в возвышенных идеях Руссо. Идеалистически обоснованная Руссо и оживленная им система свободы еще повысила во мне мечтательное стремление отыскивать широкий, плодотворный круг деятельности на пользу парода» (Pestalozzi, «Schwanengesang», bei Seyffarth, XIV, 200).

Мы видели, что Руссо считает труд общественной обязанностью каждого. Из этого положения следует, что образование должно научить трудиться. Эмиль хорошо знает земледельческий труд, он изучает ряд ремесел.

В ручном труде Руссо видит также средство развития умственных сил ребенка.

«Читатель, ты не должен видеть в этом (в занятиях ручным трудом) лишь физическое упражнение и развитие ловкости руки у нашего ученика; надо обратить внимание на то, в.какую сторону мы направляем его детскую любознательность, как развиваем его сообразительность, дух изобретательности, предусмотрительность, как мы формируем его ум. Во всем, что он увидит, что он будет делать, он захочет знать все до конца, захочет знать причину всего; переходя от инструмента к инструменту, он всегда захочет узнать, что чем сделано; он ничего не будет предполагать; он не возьмется за изучение того, что требует предварительных знаний, которых у него нет: если он увидит, как делается пружина, он захочет знать, как сталь, из которой она сделана, добыта из земли; если он видит, как собирают из отдельных частей сундук, он захочет знать, как было срублено и распилено дерево; когда он работает, при употреблении каждого инструмента он будет себя спрашивать: если бы у меня не было этого инструмента, что бы я предпринял для того, чтобы изготовить подобный инструмент, или как мог бы обойтись без него» («Emile», стр. 364).

Цель детского труда для Руссо – не результаты этого труда, а его воспитательное значение для ребенка. Нужен не механический труд, а труд, направленный к определенной цели, труд, вызывающий работу мысли.

Хотя Руссо находит, что его воспитанник должен изучить какое-либо ремесло, но главное значение он придает не профессиональному обучению, а политехническому, не подготовке к какой-либо одной специальности, а к труду вообще.

«Но, может, мы придаем здесь слишком много значения выбору ремесла? Так как вопрос идет о ручном труде, этот выбор не имеет особого значения для Эмиля: он уже наполовину подготовлен к любому ремеслу благодаря занятиям, которые он проделывал раньше. Что хотите вы, чтобы он делал? Он подготовлен ко всему: он умеет уже управлять лопатой и киркой; умеет действовать буравчиком, молотком, рубанком, напилком, он умеет обращаться с инструментами всех ремесел. Для него дело идет только о том, чтобы приобрести навык, действовать быстро и ловко одним из этих инструментов для того, чтобы сравняться в искусстве с рабочим, специалистом в данном ремесле, и у него при этом будет еще то преимущество, что у него ловкое тело, гибкие члены, дающие ему возможность принять любое положение и без усилия долго делать любое движение. Вдобавок у него верные, хорошо развитые органы внешних чувств, механизм всех ремесел ему знаком. Чтобы работать как специалисту, ему не хватает лишь привычки, а привычка дается временем» («Emile», стр. 390).

Политехническое образование является для Руссо также средством дать возможность ученику составить себе правильное понятие об общественных отношениях.

«Вы должны всячески стараться удалять влияние на ум вашего ученика всяких указаний на общественные отношения, которые ему еще не под силу оценить. Но когда последовательное сцепление знаний заставит вас показать ему взаимную зависимость людей, вместо того чтобы говорить ему о моральной стороне этих отношений, направьте сначала всё его внимание на промышленность и ремесла, делающие людей полезными друг для друга. Водя его из мастерской в мастерскую, не допускайте, чтобы он смотрел на какую-либо работу, не выполняя ее сам, ни чтобы он ушел из мастерской, не поняв вполне смысл всего того, что там делается, или, по крайней мере, того, что он там видел. Поэтому работайте и вы сами, служите ему везде примером: чтобы сделать его мастером дела, будьте повсюду учеником; и будьте уверены, что час труда научит его большему, чем дал бы ему целый день разъяснений» («Emile», стр. 358).

При этом «искусство воспитателя должно заключаться в том, чтобы внимание ученика не отвлекалось мелочами, совершенно неважными, но чтобы оно направлялось на факты, ставящие ученика лицом к лицу с крупными явлениями взаимоотношений людей, которые он должен познать, чтобы быть в.состоянии судить о хороших и дурных сторонах общественного порядка» («Emile», стр. 368).

Таким образом, по мнению Руссо, политехническое образование дает возможность судить об истинной ценности общественного порядка: трудовые отношения должны служить мерилом социальных отношений, их справедливости. А чтобы в должной мере оценить эти трудовые отношения, ученик должен быть не пассивным зрителем их, а их активным участником. Лишь сам проделав работу, узнав на опыте всю ее сложность, трудность и пр., ученик в состоянии будет судить об общественном значении той или иной отрасли производства. При этом Руссо придает громадное значение тому, чтобы каждое ремесло, каждое производство изучалось не только как ремесло, но и как общественное отношение.

«К несчастью, мы не можем проводить всё наше время за станком. Мы не только учимся ремеслу, мы учимся жить по-человечески, а обучение этому последнему ремеслу труднее и длительнее, чем всякому другому. Как же мы поступим? Возьмем ли мы учителя столярного ремесла, который будет давать нам уроки по часу в день, как дает учитель танцев? Нет, мы не будем брать у пего уроков, мы сделаемся его учениками, мы будем не столько стремиться изучить столярное искусство, сколько стать столярами. Я держусь того мнения, что необходимо раз или два в неделю или реже проводить целый день в мастерской; надо вставать одновременно с мастером, работать рядом с ним, есть с ним за одним столом, слушаться его приказаний, и, удостоившись поужинать с его семьей, мы можем, если хотим, вернуться спать к себе, на свои жесткие постели. Вот каким способом изучают несколько ремесел зараз и как работают руками, не оставляя в небрежении изучение другого» («Emile», стр. 395).

«Другое преимущество, которое имеет накопление этих узких, но верных знаний, – это – показать их ему (воспитаннику) в их взаимоотношении и связи, дать ему возможность оценить каждое из них, предотвратить в нем переоценку, к которой склонно большинство людей по отношению к тем талантам, которые они культивируют сами, и недооценку по отношению к остальным; тот, кто хорошо видит порядок целого, видит место каждой части, тот, кто хорошо видит одну часть и знает ее основательно, может быть очень знающим человеком; первый будет человеком, способным к суждению, а вы помните, что мы ставили себе целью не столько знание, сколько суждение».

Итак, Руссо ценит политехническое образование и ставит его выше профессионального потому,'1) что оно дает подготовку к любой профессии; 2) что оно расширяет умственный кругозор ученика, дает ему возможность объять целое и правильно оценить соотношение частей; 3) что оно дает правильное мерило для оценки общественных отношений, покоящихся на труде; 4) что оно дает возможность составить себе истинное представление о существующем общественном порядке. Руссо хочет, чтобы его воспитанник «работал, как крестьянин, и мыслил, как философ» («Emile», стр. 397).

Дата добавления: 2015-06-04