Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Народное образование и демократия 2 страница




Таковы главные идеи о роли физического труда в деле воспитания, брошенные Руссо в обращение 150 лет тому назад.

Он не конкретизировал их, не пытался применить на практике, он больше ставил вопросы, чем разрешал их. По, может быть, благодаря именно их общей форме идеи Руссо приобрели такое универсальное влияние, намечая для деятелей различных стран лишь путь, направление и оставляя им полный простор для конкретного применения этих идей в особых экономических и политических условиях их страны.

Эти идеи не потеряли своего значения и теперь, 150 лет спустя, при совершенно иных, гораздо более развитых общественных условиях. Та постановка, которую давал делу Руссо, гораздо шире и жизненнее, например, постановки тех же вопросов в столь модных в настоящее время сельских воспитательных интернатах (Landerziehungsheime), где учатся лишь дети зажиточных родителей и где роль физического производительного труда, как в филантропинах, сводится к гигиеническим и узкопедагогическим целям. Размах Руссо был совершенно иной. Он говорил о физическом труде как об общественной обязанности, как о средстве стать свободным, независимым человеком, как о средстве приобрести широкий умственный кругозор и верное понимание общественных отношений. Такая постановка глубоко демократична, и потому наследие Руссо с глубокой благодарностью принимает рабочая демократия. Зато от этого наследия отрекается современная, одряхлевшая буржуазия. Предки ее, не отделявшие еще интересов своего класса от дела народа, превозносили Руссо; теперешняя буржуазия относится к Руссо холодно, свысока и хотя по традиции называет его «великим», по неизменно добавляет «утопистом». Причем под утопией понимает не только то, что действительно утопично в произведениях Руссо, но и его демократизм, его уважение перед «человеком», перед «трудом».

 

Песталоцци

 

В конце XVIII в. Швейцария переживала переходный период. Капиталистическое производство проникло в крестьянскую Швейцарию и начало разлагать старые, патриархальные устои. Крестьянство дифференцируется. В своем романе «Лингард и Гертруда» Песталоцци описывает три разряда крестьянских хозяйств: 1) крупные крепкие хозяйства – много скота, лугов; работа ведется старым, заведенным порядком, с громадным напряжением: отсутствие всякой роскоши, строгая экономия, патриархально дисциплинированная семья, строгие нравы; отсутствие долгов; занимаются исключительно земледелием; 2) хозяйства средние, задолженные – стремление всеми средствами удержать за собой землю, погоня за всякого рода заработками, работа на фабрике, метанье, нервность; старые нравы разлагаются, семья меняет свой характер, менее в ней крепости, сплоченности; 3) наконец, хозяйства совсем разорившиеся; живут работой на фабрике, поденщиной; заставляют 5–6-летних детей прясть целый день, зарабатывают гроши, живут в грязи, пропивают последнее.

Нищета, неустройство, беспомощность разоряющихся народных масс в Швейцарии стали слишком заметными, слишком били по нервам, слишком притягивали к себе внимание.

Среди наиболее чуткой, отзывчивой молодежи естественно стало развиваться стремление помочь народу. Но скоро выяснилось, что для привилегированных классов этот страдающий народ – таинственный незнакомец. И молодежь стала стремиться сблизиться с народом, стать в условия его жизни.

В 1765 г. профессор Бодмер пишет Зульцеру о швейцарской молодежи: «Удивительное дело, до чего некоторые из лучших студентов увлекаются фантазией вместе с ним (Брейсом) заниматься обработкой крестьянских полей. Чтобы научиться этому, они уже сделали опыт – помогали крестьянам жать хлеб, испытывали себя, могут ли они переносить жару, усталость, дождь».

Песталоцци поселился у своего деда в деревне и стал принимать участие во всех полевых работах. «Этот человек, – писал о Песталоцци его друг Блунчли, – целый день вместе с крестьянами жнет хлеб, рожь и т. д. Почти все пальцы себе порезал на левой руке, бедняга».

Все это так знакомые русскому читателю народнические настроения!

Увлеченный стремлением сблизиться с народом, Песталоцци «опрощается», садится на землю. Вот что говорит он об этих годах жизни, проведенных им среди народа, в «Лингарде и Гертруде»: «Живя сам в нужде, я учился все глубже понимать нужду народную и ее источники и узнал ее так хорошо, как не мог бы узнать ее более счастливый человек. Я страдал страданиями народа и видел его в его истинном свете, в каком его не видел никто. Я сидел среди него долгие годы, как сова среди птиц. Невзирая на насмешки, которые бросали мне люди, невзирая на их громкий окрик: «Несчастный, ты самому себе меньше умеешь помочь, чем самый последний поденщик, и ты воображаешь, что в силах помочь народу?», – невзирая на эти слова, которые я читал у всех на устах, могучий поток моего сердца не переставал всецело стремиться к одной единственной цели: преградить источник тех бедствий, в которые были погружены народ и я сам».

«О, любимый народ! – восклицает Песталоцци. – Я вижу, как ты низко, страшно низко стоишь, и я помогу тебе подняться!»

Задача, взятая на себя Песталоцци, была не из легких; он сознавал это, но это его не останавливало.

«Вопрос не в том, легко или трудно помочь моему народу, а в том, могу ли я, оставаясь человеком, допустить, чтобы продолжалось теперешнее положение вещей». Эти слова Песталоцци вложил в уста одного из любимых героев своего знаменитого романа «Лингард и Гертруда».

Большинство произведений Песталоцци и посвящено вопросу о том, как преградить источник народных бедствий. Ответ на этот вопрос Песталоцци искал не в книгах, а в личных наблюдениях над народной жизнью. В задачи нашего очерка не входит разбор этих произведений, как и общего мировоззрения Песталоцци. Скажем только, что все его произведения согреты горячей любовью к народу, обнаруживают необычайную наблюдательность, глубину и оригинальность мысли. В них очень много наивного. История доказала несостоятельность очень многих взглядов Песталоцци. Тот, для кого самого еще неясно, где источник народных бедствий и как его преградить, пусть не ищет ответа на эти вопросы у Песталоцци. 120–130 лет тому назад, когда только стало складываться капиталистическое общество и еще могуче властвовал феодализм, не виден был путь развития, тогда не существовало еще сил, историческая задача которых – преградить раз навсегда основной источник народных бедствий.

Песталоцци был сын своих дней, когда вопросы классовой борьбы были еще не осознаны, когда помощи народу ждали извне: от просвещенного монарха, от воодушевленного любовью к народу феодала, от умного законодателя, от доброжелательного фабриканта. Век Песталоцци был веком, когда собственность была окружена священным ореолом, и люди наивно верили, что путь к ней лежит через бережливость, трудолюбие и другие аналогичные добродетели.

Это был век, когда такой человек, такого глубокого ума, как Роберт Оуэн, живший притом при гораздо более развитых условиях производства Англии, усиленно переписывался с сильными мира сего и от них, от князей и миллионеров, ожидал осуществления своих проектов.

Поэтому не у Песталоцци следует искать ответов на жгучие вопросы. Но для всякого, желающего ознакомиться с историей демократической мысли, произведения Песталоцци представляют громадный интерес.

«Я чувствовал, – пишет Песталоцци (в № 32 «Еженедельного листка», 8/VIII 1782 г.), – что народ надо прежде всего привести к тому, чтобы он хорошо понял самого себя и свое положение».

Для этой цели Песталоцци в 1781 г. пишет роман для народа «Лингард и Гертруда» в трех частях. В этом романе он изображает жизнь деревенской бедноты, всю ее нищету, беспомощность, невежество. Доброжелательный помещик путем разумного законодательства и управления и разумного воспитания молодежи делает население счастливым. Роман очень растянут и не отличается особенно высоким художественным достоинством, преисполнен длинными рассуждениями, сентиментальными сценами. Но сквозь наивную и неуклюжую фабулу ярким ключом бьет знание народной жизни, живая демократическая мысль. Помещик, пастор, учитель – все это не живые лица, а добродетельные манекены. Они безжизненны и служат автору главным образом для того, чтобы их устами разъяснять народу, где источник его бедствий и как можно положить им конец. Цель автора не убедить читателя, что помещики и пасторы – народ добродетельный, а выяснить, как и чем народ может сам помочь себе.

Главное средство, по мнению Песталоцци, при помощи которого народ может сделаться независимым от богатства и милости, – это воспитание.

Воспитание, которое проповедует Песталоцци, тесно связано с потребностями трудящихся масс, вытекает из них; оно заключается в развитии всесторонней способности к труду, оно тесно связано с жизнью, в ней черпает средства к развитию физических и умственных сил;. это воспитание не требует никаких особых затрат, дорогих построек, специально подготовленных учителей; в этой области народ может сам помочь себе; лучшие из его среды могут помочь подняться остальным.

Все эти взгляды Песталоцци подробно развивает в своем романе «Лингард и Гертруда». Чего хочет сам народ от школы, каким потребностям она должна удовлетворять? Вот вопрос, которым прежде всего задается Песталоцци. Учитель Глюльфи – герой романа «Лингард и Гертруда» – идет узнавать, как смотрят па школу и чего ждут от нее деревенские жители. Он идет к зажиточному крепкому крестьянину, к жене поденщика, к фабриканту, выбившемуся из бедняков в люди.

Богатый крестьянин не придает школе большого значения, он скорее противник ее.

По его мнению, «настоящей школой для детей крестьянина должны быть его пашня, луга, коровники, поля. Книжная наука выбивает у них из головы то, о чем они должны думать, и набивает ее вещами, которые им не нужны». Дети крестьянина выглядели здоровяками, по внешнему виду мало чем отличались от работников, но были ужасно дики, и их ничем нельзя, было вызвать на разговор. Глюльфи пришел к заключению, что для этих детей будет полезна только такая школа, которая будет давать им нечто не взамен того, что дает им занятие земледелием, а сверх того.

Фабрикант, или, вернее, предприниматель, раздававший крестьянам на дом хлопчатую бумагу для обработки, Мейер, «находил, что без умения читать и писать нет спасения на земле; он посмотрел на дело с более широкой точки зрения и сказал по этому поводу: «Значительное чисто денег, пущенное в оборот, изменило условия жизни народа и характер их заработка, оно уменьшило собственность людей, увеличив их число и удвоив при этом цену всех продуктов. Большинство кормится уже не от земледелия; из десяти человек вряд ли один имеет достаточно земли, чтобы получить от нее все необходимое. Большинству, чтобы жить, нужен добавочный заработок, но для того, чтобы этот заработок давал действительно обеспечение, надо гораздо больше умения, приспособлений и гибкости, чем сколько имеется у земледельцев. При теперешних условиях народ должен неизмеримо больше знать и уметь, чтобы быть в состоянии так же кормиться, одеваться и жить, как тогда, когда людей было вдвое меньше и земля и хлеб стоили вдвое дешевле». Чтобы изменение условий жизни не ставило население в безвыходное положение, Мейер хотел такой школы, «которая целый день держала бы детей вдали от их выбитых из колеи, сбившихся с толку родителей; учила бы их, соблюдая твердость и порядок, как это бывает в хорошей семье, всему, что теперь ребенок должен знать и уметь, чтобы работать дома и на фабрике и, не имея ничего, создать себе хорошие условия домашнего существования» («Lienhard und Gertrud», стр. 154).

Целую ночь обсуждал помещик с учителем «этот глубокий план, но требование отнимать на целый день у дичающего народа детей и давать им в школе во всех отношениях подходящее для их будущего существования домашнее воспитание казалось им почти неосуществимым». Как достигнуть этого, навела их на мысль жена поденщика Лингарда – Гертруда. Они увидели, как она воспитывает своих детей. Ее дети вынуждены были ради заработка прясть. Гертруда учила их тщательно выполнять работу, учила всем приемам работы, но вместе с тем заботилась о том, чтобы в то время, как работали их руки, работала и их голова. Она учила их во время работы читать, считать, рассказывала им о жизни Христа и т. п. «Они работали поденную работу, но души их не знали поденщины». Глюльфи основывает в деревне школу. «Он увидал, что дети тех немногих крестьян, у которых земли много, но много и долгов, и, наконец, тех, у которых нет ни земли, ни другой сколько-нибудь значительной собственности, в общем во многих отношениях требуют весьма различного воспитания. Поэтому он разделил детей на три различные отделения, которые он повел весьма различным образом («Lienhard und Gertrud», стр. 199).

«...Этому-то, последнему отделению, где были дети, родители которых не имели ни земли, ни другой сколько-нибудь значительной собственности, и посвятил он главным образом себя. В школе он поставил дело всецело так, как того требовали интересы этих бедных детей, лишенных благ собственности, а также разумного домашнего руководства, и его обучение в существенных частях своих было точным подражанием домашнему обучению доброй Гертруды. Как она, лейтенант (Глюльфи) считал, что весь его школьный порядок должен зиждиться на том, что дети с самого начала сами зарабатывали бы на свое существование. Без этой предпосылки он считал неосуществимой в крупных размерах и непригодной деревенскую школу и вообще всякое учебное заведение для бедных. Это была основа, на которой все строилось и которая должна была открыть путь к осуществлению дальнейшей конечной цели. Прялки, ткацкие станки и прочее были, таким образом, теми первыми книгами, которые Глюльфи расставил в тех трех больших комнатах, которые устроил ему помещик в старом здании, примыкавшем к школе, их он дал прежде всего в руки детям. С утра до поздней ночи сидели они под присмотром Маргариты, которую рекомендовала для этой цели Гертруда, за той работой, которую они выбрали себе сами или которую выбрали для них их родители, и этим зарабатывали себе хлеб. При этом они имели то преимущество, что могли ежедневно и ежечасно наблюдать другие работы и узнавать их свойство и природу, видеть их хорошие и дурные стороны, трудность, доходность, и, таким образом, предохранялись от той жалкой односторонности и ограниченности, жертвой которой делаются так многие бедные дети, прикованные всю жизнь к своей прялке или к своему ткацкому станку. Дети могли, исполнив свою поденную работу, работать еще ту работу, которая им нравилась... Затем, чтобы ознакомить их с мелким земледелием, соединение которого с домашней промышленностью он считал таким существенным, Глюльфи отвел им под школьный сад большой кусок земли. У каждого ребенка было по три грядки, где он мог сажать, что хотел, и тот, кто выращивал у себя наилучшие овощи и наибольшее число их, получал премию... В школе дети имели под рукой все, что бывает в лучших домах, и их учили обращаться с этим. У них были свиньи, птицы и кролики, которых они держали в конце сада, были козы и овцы, которых деревенский пастух гонял вместе с деревенскими козами и овцами на пастбище. Они учились, что делать со льном и коноплей, начиная с момента посева и до превращения их в пеньку и полотно, когда они попадают в руки портного и швеи; точно так же с шерстью, с момента стрижки овцы и до превращения шерсти в сукно.

При всем этом Глюльфи пользовался помощью Маргариты, все значение которой он сначала не мог себе представить. Владея в совершенстве всякой домашней работой, она моментально замечала, когда в классе у кого-либо не ладилось что-нибудь. Когда у кого из детей не было нитки или если его останавливало что-либо, Маргарита была уж тут как тут и до тех пор помогала ребенку, пока у него опять не налаживалась работа. То же и в саду. Па уход за каждым растеньицем она уделяла столько же внимания, сколько каждому ребенку в классе; и дети, как ни старались, не могли вырастить ничего лучше, чем она, на своих грядках. Никто так, как она, воспитанная в глубокой нужде, не мог научить их извлекать пользу из всего. Она учила их, как сушить в тени молодые зеленые листья, чтобы они были мягки и хороши для перин, так как пух недоступен беднякам. Она учила их в канавах и дуплах сгнивших деревьев собирать землю, которая служила бы удобрением, собирать растения на лугах, в болотах, ручьях, выкапывать их. Она учила их сжигать землю и показывала им, как обогащает известковую почву огонь. Таким образом учила она бедных детей среди их стесненных обстоятельств путем ряда вполне доступных им усилий обеспечивать себе наслаждение жизнью, недоступное даже богатым крестьянам при их грубости и всех их деньгах.

... Глюльфи старался путем всестороннего образования дать детям бедных возможность стать независимыми от богатых крестьян и самим удовлетворять потребности жизни («Lienhard und Gertrud», стр. 202).

В Бонале (деревне, где жила Гертруда и была школа Глюльфи) жила одна женщина из чужой деревни, где население было культурнее; она уже двадцать лет разводила в своем саду разные нежные овощи, сажала всякие ягоды и цветы. Раньше деревенские ребята или обкрадывали ее сад, или выклянчивали у нее все это и в то же время дразнили ее. Школьники Глюльфи стали расспрашивать ее, как она все это делает, и женщина с радостью учила их всему, давала семена и пр.

Был также в Бонале часовщик. Школьники попросили у него позволения приходить смотреть на его работу, и, когда он увидел, что они так внимательно смотрят и сами все умеют делать, он стал учить их своему ремеслу.

«Ничего из того, что могло рано или поздно пригодиться им, не исключал Глюльфи из круга школьного образования. Классная комната нередко по вечерам была полна всяких инструментов и стружек, как какая-нибудь мастерская. Когда дети кончали работу ради заработка и не шли или не могли из-за дурной погоды идти в сад, они могли делать в классе все, что им нравилось, только не оставаться праздными. Глюльфи часто сам с ними строгал, пилил, точил. Часто он делал им из воска фигуры людей и животных, головы и руки, часто делал из дерева дома, мельницы, лесопилки, корабли и все, что им хотелось» («Lienhard und Gertrud», стр. 241).

Часто ходил Глюльфи со своими учениками сидеть под ореховые деревья. «Оттуда видны вся долина и вся речка, почти до серебристого озера. Там дети окружали его, и он рассказывал им, что делалось раньше в деревне, как сто лет назад мало было в ней еще домов и как во многом жители ее были еще беднее и еще меньше знали, чем теперь, и как все условия жизни во всех отношениях были иные. Потом, когда дети возвращались домой, родители их не могли понять, как это они могут все так хорошо знать, как жилось им встарь» («Lienhard und Gertrud», стр. 241).

Остановимся пока на этом.

Песталоцци считает, как мы видели из того, что Глюльфи начинает дело с ознакомления со взглядами жителей деревни на школу, что школа должна удовлетворять потребностям населения. Надо изучить эти потребности, надо изучить условия жизни народа, тогда только можно будет создать именно такую школу, какая ему нужна, какую он будет ценить.

Вспомним, что писал по этому поводу Л. Толстой в своих педагогических статьях. И он, как Песталоцци, расспрашивал крестьян, чего они хотят от школы, как смотрят на нее. Он увидел, что насаждавшаяся тогда школа учебы совершенно не удовлетворяла крестьян, оставалась им чужда. Горькими насмешками осыпал он эту чуждую народу школу. «Как иссохшая земля жаждет воды, так жаждет народ знания, а ему дают вместо хлеба камень», – писал он. И часто готов был из ванны вместе с водой выплеснуть и ребенка.

Современная школа стремится гораздо больше удовлетворить потребности промышленности, государства и пр., чем потребности масс населения. Эти потребности совпадают лишь отчасти, и идеал Песталоцци – школа, удовлетворяющая потребности населения, – продолжает оставаться лишь идеалом демократии.

Потребности населения не являются неизменной величиной, они очень многообразны и требуют детального изучения. Школа не есть нечто мертвое, она должна быть чужда шаблона и приспособляться к многообразным условиям народной жизни. Мы видели, что Глюльфи подразделял свою школу на три отделения и преподавание в каждом отделении приспособил к условиям жизни того слоя, к которому принадлежали ученики этих отделений.

Современная школа с ее непомерной централизацией всего школьного дела теперь более чем когда-либо далека от этого стремления Песталоцци индивидуализировать преподавание. Может быть, ближе всего к этому требованию Песталоцци до последнего времени подходила Америка; Европа же главным образом в интересах контроля, старалась внести однообразие во всю постановку дела. Но если эта мысль Песталоцци совершенно заброшена, это не значит, конечно, что она неверна. Желающие реформы современной школы все чаще вспоминают о ней.

Все процитированное выше место из «Лингарда и Гертруды» о школе Глюльфи показывает, как тесно должна быть, по мнению Песталоцци, связана школа с жизнью. Школа должна готовить для жизни, жить интересами этой жизни, освещать все стороны ее, только тогда явится она могучим средством преобразования этой жизни, тем, чем хотел сделать ее Песталоцци. Но и средства воспитания школа должна черпать в самой жизни. «Жизнь воспитывает», – таков эпиграф одной из глав «Лингарда и Гертруды». На примере бональской школы Песталоцци старается показать, как связать школу с жизнью, как воспитывать жизнью для жизни. Труд стоит в центре жизни народных масс, поэтому и центром воспитания в школе Песталоцци ставит производительный труд. Во 2-м приложении к «Швейцарскому листку» Песталоцци писал: «Человек должен искать обоснования своего миросозерцания в том труде, которым он обычно занят... он должен стремиться самостоятельно извлекать познания главным образом из своей трудовой деятельности... поэтому знания, сообщаемые всякому ребенку, должны концентрироваться около его трудовой деятельности». Труд формирует ум и характер человека. Говоря о влиянии условий труда на характер человека, Песталоцци указывал на то, что там, где земля требует грубой, напряженной физической работы, там крестьянин груб, пьет; где почва плодороднее, там характер у крестьянина мягче; крупный скотовод грубее мелкого собственника; батрак обладает иным характером, чем хозяин. Однообразная, механическая фабричная работа притупляет людей, лишает их воли. Отсюда Песталоцци. делает естественный вывод, что условия труда влияют и на детей. В конце XVIII в. детский труд применялся в самых широких размерах как в сельском хозяйстве, так и в домашней промышленности. Как эксплуатировались дети, в каких неблагоприятных условиях протекала их работа, как она тяжело отражалась на них, это Песталоцци прекрасно сознавал. В 1782 г. в «Швейцарском листке», в статье IX «О крестьянах», Песталоцци писал: «Места, где крестьянин для того, чтобы обрабатывать землю, должен мучить скот и людей, являются раем для предпринимателя, который заботится об одном лишь – о доходности своей фабрики. Тут находит он людей, которые до крови избивают своих пяти-шестилетних детей, заставляя их прясть и этим зарабатывать какой-нибудь крейцер. Мы видим это всюду, где хозяйства малодоходны, где у крестьянина мало лугов, также там, где его хозяйство задолжено или почему-либо иному приходит в упадок, где в деревне каждый рад отделаться от лишнего бремени».

Средством избавить детей от отупляющего действия однообразного труда, по мнению Песталоцци, является школа. Она должна осмыслить детский труд, сделать его средством развития в детях всесторонней способности к труду, научить детей самым разнообразным видам труда.

Мы видели, как стремится к этому в своей школе Глюльфи. Конечно, объем политехнических знаний, сообщаемых ребенку в школе Песталоцци, с теперешней точки зрения крайне ограничен, на нем лежит яркая печать мелкого производства, производства, в значительной мере рассчитанного на собственное потребление. Оно и не могло быть иначе в то время, тем не менее идея о необходимости знакомства с производством в целом, со всеми областями трудовой деятельности человека, притом знакомства не книжного, а практического, действенного, выступает у Песталоцци очень отчетливо.

В 1790 г. он пишет докладную записку графу Карлу фон Цинцендорфу (австрийскому государственному деятелю того времени, занимавшему видное положение и состоявшему в переписке с Руссо, Вольтером, Гельвецием), в которой развивает мысль, что.необходимо создать такие школы, где бы дети неимущих слоев населения путем изучения многих видов промышленности получали всестороннюю подготовку к труду, ко всем его видам. Он насчитывает три главные отрасли труда: земледелие, домоводство и обрабатывающую промышленность. Изучение их в школах должно быть поставлено практически, тесно связано с производительным трудом детей.

Песталоцци мечтал написать «Азбуку трудя», в которой были бы указаны постепенные упражнения для всех видов элементарных актов трудовой деятельности, как-то: бросание, переноска, толкание, размахивание, кручение и пр. Ребенок, выполняя эти упражнения, развивал бы свои физические способности и. приобретал гибкость движений, ловкость в употреблении своих органов, необходимые при выполнении любой работы.

В эпоху промышленного развития, которое разрушало старые формы народного хозяйства, делало существование каждого отдельного члена общества неустойчивым, зависимым от изменяющихся форм производства, естественна была мысль о необходимости подготовки не к какой-либо одной определенной профессии, а подготовки к труду вообще, к разным его видам. Сегодня человек занимается земледелием, завтра он теряет землю, должен идти на фабрику, фабрика закрывается, он вынужден приняться за какую-нибудь другую работу. Неустойчивость в источниках заработка особенно. давала себя чувствовать в конце XVIII в. населению, не знавшему раньше никакого другого труда, кроме земледельческого. Распад хозяйства превращал человека в беспомощного бродягу, неспособного приноровиться к изменившимся условиям и вынужденного влачить самое жалкое, голодное существование. Страховкой от изменчивости условий труда и было политехническое образование, на котором так настаивали и Руссо и Песталоцци.

Несомненной ошибкой Песталоцци было желание соединить с обучением не только производительный труд, но и заработок детей. Детский заработок связан с эксплуатацией детского труда, с истощением детских сил. Уже читая описание школы Глюльфи, чувствуешь, что тут не все благополучно. С одной стороны, дети заняты пряжей «с утра до поздней ночи», с другой – обучаются садоводству, другим производствам, часовому делу и пр. На бумаге, в романе, можно было еще кое-как свести концы с концами, оставляя в тени тот факт, что «заработок» детей покоится на эксплуатации детских сил, но при первом соприкосновении с действительностью неизбежно должны были разлететься в прах все иллюзии на этот счет. Так оно и вышло, когда Песталоцци задумал осуществить на практике ту школу, которая у него была описана в романе. В 1769 г. он основал в своем имении Нейхофе на свои личные средства школу для бедных. Его ученики были в большинстве бесприютные, заброшенные дети, без всяких средств к жизни, без всякого воспитания, без умения и желания работать – дикие, озлобленные, часто полубольные зверьки. Песталоцци окружил их любовью и лаской и стал применять при воспитании их свой метод.

Производительный труд детей заключался в обработке фермы. При ферме Песталоцци устроил сыроварню и прядильню. Зимой дети пряли и ткали. Обучали этому детей несколько рабочих-специалистов, вполне знавших свое дело. Обучение происходило в духе Песталоцци, страстно стремившегося провести в жизнь свою идею соединения производительного труда с обучением чтению, письму, счету и вообще с общим развитием. Ни о какой эксплуатации детского труда, понятно, не было и речи. С точки зрения воспитания результаты получались блестящие: дети охотно и старательно работали, учились самостоятельно думать, приобретали много знаний и пр., но сама себя содержать школа была не в состоянии: хозяин был Песталоцци неважный, нерасчетливый, торговые дела тоже вести не умел, хотя и ездил самолично продавать продукты труда воспитываемых детей. По дело было даже не в том, что Песталоцци был плохим хозяином. При капиталистическом хозяйстве вообще заработок детей покрывает лишь отчасти стоимость их существования. Жить на заработок они могут лишь впроголодь, да и то лишь при условии, что вся рабочая сила ребенка, все его время будут целиком в распоряжении предпринимателя. Так было по крайней мере до издания фабричных законов, ограничивающих число часов детского труда. Во времена Песталоцци царила главным образом домашняя форма капиталистической промышленности, при которой эксплуатация детского труда достигла крайних размеров. Надеяться, что при таких условиях детский труд будет покрывать целиком и даже с избытком стоимость их содержания, было чистой утопией. И действительно, большую часть расходов на содержание детей своей школы Песталоцци приходилось покрывать из своих личных средств, а они были невелики. В 1775 г. Песталоцци вынужден был опубликовать «Просьбу к друзьям человечества о поддержке заведения, имеющего целью дать воспитание и работу бедным крестьянским детям». В результате удалось собрать 1400 франков. Их, конечно, хватило ненадолго. Песталоцци стал закладывать и продавать все, что мог, но в 1780 г. ему пришлось распустить свой приют, так как ему нечем было кормить ни своих учеников, ни свою семью.

Опыт Песталоцци потерпел крах. Поверхностные наблюдатели сделали вывод, что вообще производительный труд детей несовместим с обучением, и с легким сердцем предпочли школу учебы школе труда.

Сам Песталоцци гораздо вернее оценил причины своей неудачи. В 1782 г. в 1-м приложении к 32 «Еженедельного листка» он останавливается на этом вопросе. Главную свою ошибку Песталоцци видит в том, что он стремился совместить производительный труд детей с торговлей, другими словами, что он взялся за ведение промышленного предприятия и в зависимость от его успеха поставил успех своего педагогического предприятия. Надо было, чтобы работа была направлена не на производство предметов для продажи, а на производство предметов для собственного потребления.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 350; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.009 сек.