Рассказывающая о том, как Парчовый барс на узкой тропинке повстречал Дай Цзуна и как Ян Сюн встретился с Ши Сю 3 страница

– Вы уж не смейтесь над нами, дорогая сестра, – произнес монах. – Разве можно сравнить с вашими хоромами?

– Мы сегодня доставили вам много хлопот, брат монах, – сказал старый Пань, – а сейчас нам пора домой.

Но разве мог плутоватый монах так отпустить их?

– В кои‑то веки, дорогой отец, собрались вы к нам в монастырь. Да и я как будто не совсем чужой вам человек, – сказал он. – И сегодняшняя трапеза приготовлена на пожертвования дорогой сестры, так что не откушать вам никак нельзя! Брат монах, – сказал он, обращаясь к послушнику, – принесите скорее еду!

Тотчас же на столе поставили самые изысканные овощные кушанья, вино, яства и фрукты, которые подаются лишь в особых случаях.

– Дорогой брат монах, – сказала тут женщина. – А зачем вы устраиваете такое пиршество? Опять выходит, что мы доставляем вам только хлопоты!

– Что же тут oco6eннoгo? – возразил монах. – Это не более, как скромное доказательство тех чувств, которые я питаю к вам. Брат, налейте в чашки вина! – приказал он послушнику и, обращаясь к старому Паню, сказал: – Дорогой отец, вы давно у нас не были, и я прошу вас отведать этого вина!

– Отличное вино! – сказал старый Пань, осушив чашку. – И крепкое и душистое.

– Давно уж один из наших благодетелей открыл нам способ приготовления этого вина. Мы израсходовали на него даней пять рису. Завтра я пришлю вам, дорогой тесть, несколько фляг этого вина, чтобы вы распили его вместе с вашими зятьями.

– Да с какой же это стати? – стал возражать старик.

– Мне нечем больше отблагодарить вас, – сказал на это монах и обратился к женщине с такими словами: – Дорогая сестра, выпейте хотя бы один глоток!

Прислуживающие послушники без устали подливали вино и даже уговаривали служанку выпить несколько чашечек.

– Довольно, – оказала, наконец, женщина. – Я больше не буду пить.

– Но вы так редко у нас бываете, – продолжал уговаривать монах, – что можно было бы выпить еще одну чашечку.

Тут старый Пань напомнил, что надо было бы позвать носильщиков и угостить их винам. На это монах оказал:

– Дорогой отец, не беспокойтесь! Я уже распорядился обо всем. Послушники приготовили для носильщиков угощение во дворе. Им дали вина и лапши. Будьте покойны, дорогой отец, прошу вас, выпейте еще две‑три чашечки!

Здесь следует оказать, что блудливый монах припас это крепкое и ароматное вино специально для того, чтобы напоить женщину. Старый Пань не в состоянии был отказаться и, выпив еще несколько чашечек, совершенно опьянел.

– Почтенного отца мы пока уложим на кровать, пусть он немного поспит, – сказал брат монах, обращаясь к послушникам, и приказал отвести старого Паня в тихую прохладную келью. Затем он продолжал уговаривать женщину: – Дорогая сестра, чувствуйте себя свободно и выпейте еще чашечку.

Женщину и так влекло к монаху, а тут еще вино разожгло ее, и она почувствовала сильную истому.

– Что это вы, дорогой брат монах, все уговариваете меня пить вино? – спросила она с вызовом.

– Мной руководит лишь искреннее почтение и любовь к вам, дорогая сестра! – отвечал монах.

– Вина я больше пить не буду, – отказалась женщина.

– Может быть, вы, дорогая сестра, пройдете ко мне в келью, я покажу вам зуб Будды, – предложил монах.

– Мне очень хотелось бы посмотреть зуб Будды, – согласилась женщина.

Тогда монах повел ее прямо наверх, где была его спальня. Кровать была чисто и аккуратно убрана. Увидев это, женщина с восторгом воскликнула:

– Какая у вас чистая и уютная спальня!

– Здесь не хватает только женщины! – рассмеялся монах.

– А разве вы не можете найти? – со смехом спросила женщина.

– Где найдешь такую, как вы, благодетельница? – отвечал тот.

– Покажите же мне зуб Будды! – попросила она.

– А вы отошлите Ин‑эр вниз, тогда я достану его, – промолвил монах.

– Ин‑эр, пойди вниз и посмотри, не проснулся ли мой отец, – приказала женщина.

Служанка вышла, и монах закрыл дверь, ведущую на лестницу.

– Дорогой брат монах, зачем же вы закрываете меня здесь? – смеясь, спросила женщина.

Блудливое сердце монаха неудержимо трепетало; подойдя к женщине, он обнял ее и сказал:

– Я люблю тебя всей душой! Вот уже два года, как я только и думаю, что о встрече с тобой, и сейчас, когда ты, наконец, здесь у меня, я умоляю тебя помочь мне!

– Мой муж страшен в гневе, – сказала на это женщина. – Если он узнает, как вы со мной обошлись, он никогда не простит вам этого!

– Умоляю тебя, дорогая, пожалей меня, несчастного монаха! – воскликнул тот, падая перед ней на колени.

– Ах ты, сластолюбивый дьявол, – рассмеялась женщина, протягивая ему руку. – Ловко умеешь подъезжать к женщине! Вот надаю тебе хороших оплеух, тогда будешь знать!

Но монах, хихикая, сказал:

– Бей, дорогая! Только боюсь, как бы ты не поранила себе руки!

Теперь и у женщины страсть разгорелась неудержимо, и, обнимая монаха, она сказала:

– Да разве я могла бы ударить тебя!

Тут монах схватил ее в объятия и, положив на кровать, развязал ей пояс и утолил свою страсть. Они долго блаженствовали и успокоились, лишь когда полностью насладились.

– Теперь, когда я знаю, что ты любишь меня, – оказал монах, обнимая женщину, – я не пожалел бы, если б даже пришлось поплатиться жизнью за нашу любовь. Ты осчастливила меня, но счастье наше продолжалось недолго. Я не могу наслаждаться тобой всю ночь и, наверно, умру от страсти.

– А ты не торопись, – отвечала женщина. – Я уже придумала кое‑что. Мой муж дней двадцать в месяц, а то и больше, ночует в тюрьме. Я подкуплю свою служанку Ин‑эр и скажу ей, чтобы она каждый день дежурила у задних ворот. В тот день, когда мужа не будет, она вынесет столик с курильницей и зажжет благовонную свечу. Это будет для тебя сигналом, ты без страха входи в дом. Боюсь только, что мы можем проспать пятую стражу. Надо найти монаха, который будит народ на утреннюю молитву, заплатить ему, чтобы он приходил к нашим задним воротам и громко бил в свою колотушку, призывая на молиттву. Если бы нам удалось подкупить этого монаха, он мог бы на всякий случай караулить на улице и вовремя подымать тебя.

Выслушав ее, монах остался очень доволен и сказал:

– Прекрасно! Сделай так, как задумала. А у меня есть один даос по имени Ху. Стоит мне только сказать ему, и он будет приходить и караулить у ворот.

– Я больше не могу здесь оставаться, – оказала женщина. – А то кто‑нибудь заподозрит меня. Лучше поскорее вернуться домой. Так смотри же, помни наш уговор!

С этими словами женщина поспешила привести в порядок свою причеоку, напудрилась и подкрасилась, а потом открыла двери на лестницу, сошла вниз и позвала служанку. Приказав ей разбудить старого Паня, она вышла во двор монастыря.

А носильщики, которых угостили лапшой и вином, сидели в ожидании у ворот. Плутоватый монах вышел проводить гостей. Распрощавшись с ним, женщина села в носилки и в сопровождении служанки Ин‑эр и старого Паня отправилась домой. Однако распространяться об этом нет надобности.

Сейчас расскажем о том, как блудливый монах отправился на поиски даоса Ху. Прежде этот даос жил в монастыре, а теперь поселился в маленькой хижине за монастырем и жил там в одиночестве. Этот даос ежедневно во время пятой стражи бил в деревянную колотушку, призывая народ к утренней молитве, а когда наступал рассвет, собирая подаяние.

Монах привел его к себе в келью, поднес три чашкя хорошего вина и, кроме того, дал ему немного денег. Даос Ху встал и, кланяясь, сказал:

– Я ваш слуга, но ничего не сделал для вас. Как же я осмелюсь принять эти деньги? Я и без того постоянно пользуюсь вашими милостями, уважаемый отец!

– Я и сам давно заметил, что ты честный человек, – сказал в ответ монах. – И все собирался дать тебе денег, чтобы ты купил себе монашеское свидетельство и постригся в монахи. Но на эти деньги ты пока купи себе что‑нибудь из одежды.

Надо сказать, что монах постоянно посылал даосу Ху какую‑нибудь еду, а на праздники приглашал его петь священные песнопения. Таким образом, яаос кое‑что зарабатывал и чувствовал к монаху большую признательность. А сейчас, сидя у него, он раздумывал: «Почему он дал мне эти деньги? Наверно, я нужен ему для какого‑нибудь дела. Зачем же заставлять его самого говорить об этом?» И он спросил:

– Дорогой отец! Если у вас есть какое‑нибудь поручение, я готов тотчас же его выполнить.

– Брат Ху, если ты с такой готовностью предлагаешь свои услуги, то я буду с тобой откровенен. Дочь старого Паня хочет вступить со мной в связь. Мы договорились с ней, что если у задних ворот их дама будет стоять столик с курильницей, то это будет означать, что она вызывает меня к себе. Однако мне самому неудобно слоняться там. А вот если бы ты взялся следить, стоит там столик или нет, я бы мог на тебя положиться. Кроме того, в те ночи, когда я буду у дочери старого Паня, ты бы подходил к задним воротам и, призывая народ к утренней молитве, бил в деревянную колотушку, давая мне знать, что пора уходить.

– Да что же здесь трудного‑то? – выслушав эти слова, воскликнул даос Ху и, не раздумывая, дал свое согласие.

На следующий день он подошел к воротам дома старого Паня и попросил подаяние. К нему вышла служанка Ин‑эр и спросила:

– А почему ты подошел к задним, а не к передним воротам за подаянием?

Тут монах, не отвечая, стал бормотать молитвы; его услышала находившаяся на дворе хозяйка и, тотчас же выйдя за ворота, спросила:

– Не тот ли ты даос, который в пятую стражу подымает людей на утреннюю молитву?

– Да, это я. По вечерам я еще возжигаю курения, чтобы умилостивить Будду.

Услышав это, женщина очень обрадовалась и приказала служанке Ин‑эр принести связку медяков для даоса. А тот, как только служанка ушла, торопливо сказал женщине:

– Я доверенной монаха Пэй Жу‑хая. Он послал меня ознакомиться с дорогой к вашему дому.

– Да я уж догадалась, – отвечала женщина. – Приходи сегодня вечером, и если увидишь столик для возжигания благовоний, сейчас же сообщи брату монаху.

Даос лишь головой кивнул. В это время возвратилась Ин‑эр, отдала даосу связку денег, и он тут же ушел. А женщина поднялась к себе наверх и там открыла Ин‑эр все, что у нее было на сердце. Но разве могла служанка, которой кое‑что перепадало, не послушаться своей госпожи?

Итак продолжим наш рассказ. В этот день Ян Сюн как раз должен был дежурить ночью в тюрьме. Еще до наступления вечера он унес туда свою постель. Служанка Ин‑эр с нетерпением ждала вечера. Она заранее приготовила столик для возжигания курений и, как только стало смеркаться, вынесла его за ворота. А что касается самой хозяйки, то она притаилась у ворот и стала ждать. В начале первой стражи какой‑то человек, с косынкой на голове, быстро прошмыгнул в ворота. Ин‑эр от испуга даже вскрикнула:

– Кто это?

Но неизвестный не отвечал. Тогда хозяйка, протянув руку, сорвала с его головы косынку и увидела лысую голову.

– Ах ты, блудня! – легонько выругалась женщина. – И хорошо же ты придумал!

Обнимая друг друга, любовники поднялись наверх. А Ин‑эр внесла в дом столик, закрыла ворота и ушла к себе спать.

Двое влюбленных прилипли друг к другу как клей и лак, как сахар и мед, как мозг и кости и, чувствуя себя как рыба в воде, всю ночь предавались наслаждению. Но как только они крепко заснули, послышались удары деревянной колотушки и громкий голос, призывающий к молитве. Монах и его любовница сразу же проснулись. Одеваясь, монах сказал:

– Хоть мне и надо сейчас уходить от тебя, но я надеюсь, что сегодня ночью мы опять будем вместе.

– А это уж твое дело – следить, когда за воротами будет выставлен столик с курильницей. Но если столика не будет, смотри не приходи!

Монах встал с постели, и любовница повязала ему на голову косынку. Ин‑эр открыла задние ворота и выпустила монаха на улицу. С этого дня, как только Ян Сюн уходил на ночное дежурство в тюрьму, монах являлся в его дом. Что касается старого Паня, то он уходил спать еще до наступления вечера, а Ин‑эр делала все, чтобы услужить своей хозяйке и обмануть Ши Сю.

У женщины так разгоралась страсть, что она уж ни на что не обращала внимания. Про монаха же только и можно было сказать, что, познав вкус запретного плода, он ходил как в дурмане и лишь ждал даоса, чтобы уйти из монастыря. Стараясь для своей госпожи, Ин‑эр встречала и провожала его. Так любовники наслаждались и предавались удовольствиям более месяца…

Вернемся же, однако, к Ши Сю. После торговли он прибирал в лавке и тут же оставался на ночь. Но прежняя дума не давала ему покоя, и он просто не знал, что ему делать. Однако ему ни разу не удалось заметить, как приходил и уходил монах. Он всегда вставал во время пятой стражи и все раздумывал об этом деле. Он слышал и стук колотушки, монаха, оповещающего о наступлении рассвета, и голос, призывающий к утренней молитве. Будучи человеком довольно сообразительным, Ши Сю почти вое понял и спокойно рассуждал: «Задние ворота выходят в глухой тупик. Так для кого же этот монах изо дня в день бьет тут в свою деревянную колотушку и призывает к молитве? Тут что‑то нечисто».

И вот однажды в середине двенадцатого месяца, во время пятой стражи, Ши Сю еще не спал, и вдруг услышал у ворот стук деревянной колотушки и призыв: «Вставайте на молитву Будде, спасающего всех живущих от страданий и бедствий!»

Услышав этот голос, Ши Сю вскочил с постели и, осторожно подкравшись к двери, стал смотреть в скважину. Тут он увидел, как в тени из ворот прошмыгнул какой‑то человек в косынке и удалился вместе с даосом. Ин‑эр закрыла за ним ворота. Теперь для Ши Сю все стало ясно, и он с гневом подумал:

«И надо же было, чтобы такому благородному герою, как мой старший брат Ян Сюн, попадаку такая распутная жена! Ведь, вытворяя подобные штуки, она обманывает его».

Едва дождавшись рассвета, он вытащил свиные туши и, развесив их перед дверьми, приготовился к утренней торговле. После завтрака он пошел собирать деньги с должников, а в полдень заглянул в управление, где работал Ян Сюн, и сразу же его увидел.

– Откуда и куда, дорогой брат? – спросил его Ян Сюн.

– Ходил собирать долги и зашел повидаться с вами, дорогой брат! – отвечал Ши Сю.

– У меня так много работы в управлении, что нет даже времени поразвлечься и выпить с вами вина, дорогой брат, – сказал Ян Сюн. – Пойдемте‑ка сейчас отдохнем.

И они отправились в кабачок, находившийся около моста. Там они выбрали тихий уголок и, усевшись, заказали хорошего вина и всего, что к нему полагается. Они уже выпили чашечки по три, когда Ян Сюн заметил, что Ши Сю сидит, задумчиво опустив голову. Будучи по натуре человеком нетерпеливым, Ян Сюн тотчас же спросил его:

– Дорогой брат, видно у тебя на душе какая‑то печаль? Не получил ли ты недобрые вести из дому? Что расстроило тебя?

– Да нет, из дому я ничего не получал, – отвечал Ши Сю. – Но я отношусь к вам, дорогой брат, как к родному человеку, поэтому разрешите откровенно рассказать вам, что тяготит меня.

– Дорогой брат, что это ты сегодня разговариваешь со мной, словно с чужим? – удивился Ян Сюн. – Говори все как есть, не стесняйся!

– Уважаемый брат, – начал тут Ши Сю. – Каждый день вы уходите из дому и занимаетесь лишь своими делами, а что таорится у вас за спиной, не знаете. Моя невестка – нехорошая женщина. Я уже давно наблюдаю за ней, но до оих пор не решался говорить об этом. Однако сегодня, когда для меня все стало ясно, я больше не могу молчать и решил высказать вам все начистоту. Так что вы уж не обижайтесь на меня за это!

– Вот уж верно, на затылке у меня нет глаз! – воскликнул Ян Сюн. – А скажи, кто же он?

– Не так давно, когда у нас в доме совершали моление, – продолжал Ши Сю, – мы приглашали этого плута монаха Пэй Жу‑хая. Невестка все время переглядывалась с ним. Я видел это своими глазами! А на третий день она вместе с отцом отправилась в монастырь отслужить молебен по своей покойной матери и выполнить данный ею обет. И старик и невестка вернулись оттуда пьяными. Недавно я заметил, что какой‑то даос во время пятой стражи стал приходить в наш тупик, бить в деревянную колотушку и призывать к утренней молитве. Мне показалось это странным, и сегодня я решил посмотреть, для чего же это делается. И я увидел, как этот чертов монах с повязкой на голове вышел из нашего дома и пошел прочь. Ну зачем вам такая распутная жена?

Выслушав это, Ян Сюн рассвирепел и заорал:

– Да как они смеют, подлые твари?

– Успокойтесь, дорогой брат, – сказал Ши Сю. – Сегодня вы об этом ничего не говорите и ведите себя так, как всегда. А завтра окажете, что вам надо идти на ночное дежурство, но после третьей стражи возвращайтесь домой и постучитесь в ворота. Тот мерзавец, конечно, бросится бежать к задним воротам. Тут‑то я и схвачу его, а вы расправитесь с ним, как захотите.

– А ты прав, дорогой брат! – согласился Ян Сюн.

– Но сегодня вечером, дорогой брат, – продолжал Ши Сю, – вы ничего лишнего не говорите.

– Мы договорились с тобой насчет завтрашнего дня, на этом и покончим! – отвечал Ян Сюн.

Затем, выпив еще по нескольку чашечек вина, они расплатились и спустились вниз. Прощаясь, они заметили человек пять стражников, которые торопливо подошли к Ян Сюну и сказали:

– Где только мы не искали вас, господин Ян Сюн! Начальник области сейчас в саду и желает, чтобы вы поупражнялись с ним на палицах. Идите, пожалуйста, поскорее!

– Ну что ж, раз начальник вызывает, надо идти, – промолвил Ян Сюн и добавил, обращаясь к Ши Сю: – А ты, брат, иди домой.

Тот так и сделал. Приведя в порядок лавку, он пошел в помещение для разделки туш отдохнуть.

Тем временем в саду Ян Сюн бился с начальником области на палицах. Начальник был очень доволен упражнениями и, приказав подать вина, поднес Ян Сюну один за другим десять больших кубков. Ян Сюн выпил и ушел. В этот же день его пригласили на выпивку также и его сослуживцы. Они пили до позднего вечера и так перепились, что Ян Сюна привели домой под руки. Увидев, в каком состоянии ее муж, жена поблагодарила приятелей за то, что они не оставили его, и вместе с Ин‑эр помогла Ян Сюну подняться наверх. Здесь она зажгла светильник и усадила мужа на кровать. Ин‑эр стащила с него сапоги и чулки, а жена сняла с его головы повязку и развязала одежду. И вот, когда Ян Сюн увидел, как она развязывает на нем одежду, он сразу все вспомнил. Еще в старину говорилось: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И Ян Сюн, грозя пальцем жене, закричал:

– Ах ты, низкая тварь! И твоя мерзкая служанка! Все равно я прикончу тебя!

Женщина от страха не смела слова вымолвить. И только старалась поскорее уложить его спать. А Ян Сюн, засыпая, продолжал браниться:

– Вот тварь! Грязная шлюха! И тот мерзавец осмелился приблизиться к пасти тигра! У меня только руки до вас не доходили. Это… это… так легко вам не пройдет!..

А жена его в сильном испуге едва дышала и не могла дождаться, когда же, наконец, заснет муж. Наступило время питой стражи. Ян Сюн проснулся трезвым и попросил пить. Жена встала, зачерпнула чашку воды и подала ему. На столе догорал огонек светильника. Выпив воды, Ян Сюн спросил:

– Ты что же, жена, так и не раздевалась всю ночь?

– А ведь ты пришел совершенно пьяный, и я боялась, что тебя будет тошнить. Так вот, не раздеваясь, и прилегла у тебя в ногах.

– А я ничего не говорил?

– Нет. Пьяный ты всегда спокоен и сразу засыпаешь. Сегодня, правда, мне почему‑то было тревожно…

– Последнее время я как‑то не удосуживался посидеть с Ши Сю и выпить с ним вина, – сказал Ян Сюн. – Ты бы приготовила угощение да пригласила его.

Жена сидела бколо кровати на табуретке. Она ничего не ответила. Из глаз ее полились слезы, и она тяжело вздохнула.

– Женка! – воскликнул Ян Сюн. – А я ничем не обидел тебя, когда вернулся домой пьяный? Чем это ты так расстроена?

Но женщина, закрыв заплаканные глаза рукой, молчала.

Ян Сюн спросил о том же еще несколько раз, но она, не открывая лица, притворялась, что плачет. Тогда Ян Сюн схватил ее и бросил на постель, требуя, чтобы она сказала, чем расстроена. Тогда женщина, заливаясь слезами, заговорила:

– Мой отец и мать, отдавая меня в первый раз замуж за писаря Вана, думали, что это на всю жизнь. Никто не знал, что он оставит меня на полпути! Теперь же, выдав меня за такого доблестного героя, как ты, родители считали, что пристроили дочь к хорошему человеку. Но кто же мог подумать, что ты не будешь заботиться обо мне?

– Это еще что такое? Кто посмел тебя обидеть? И как это я не забочусь о тебе? – удивился Ян Сюн.

– Сначала я не хотела говорить тебе, – продолжала женЩина. – Боялась, как бы он не причинил тебе вреда. А потом уж решила рассказать, но испугалась, что ты сильно разгневаешься…

– Говори, в чем дело? – приказал Ян Сюн.

– Я все расскажу, только ты не очень расстраивайся, – просила жена. – Когда ты побратался с Ши Сю и привел его к нам в дом, вначале все было хорошо. Но потом он стал показывать свои когти. Всякий раз, когда ты оставался на ночное дежурство, он при встрече со мной говорил: «А старший брат опять не ночует дома. Вам, невестка, одной‑то спать, наверно, скучно». Я не обращала на него внимания, хотя это повторялось не один раз. Можно было бы и не говорить об этом, но вот вчера утром, когда я на кухне мыла шею, этот мерзавец подкрался сзади и, пользуясь тем, что там никого больше не было, протянул руку и, щупая меня за груди, спросил: «Невестка, а ты не затяжелела?» Я ударила его по руке я хотела было закричать, но потом побоялась, что услышат соседи и будут смеяться над тобой… Я не могла дождаться, пока ты вернешься домой, но ты пришел пьяный, и я не решилась заговорить с тобой. Я так ненавижу Ши Сю, что готова разорвать его, а ты еще заботишься о нем!

Услышав это, Ян Сюн пришел в ярость:

– Правильно говорится, что на картине можно изобразить шкуру тигра, яо не нарисуешь его когтей, а, глядя на лицо человека, не знаешь, чем полна его душа. Этот мерзавец Ши Сю пришел ко мне да еще и оклеветал монаха Пэй Жу‑хая! Правда, доказательств он никаких не привел. И чувствовалось, что он чем‑то смущен. А ведь уговорил же меня! Ловкий мерзавец! Но он мне не родной брат, выгоню его, и дело с концом!

На рассвете Ян Сюн сошел вниз и сказал старому Паню:

– Засоли забитых свиней впрок! Больше торговать не будем.

И он тут же перевернул все столы и прилавки, на которых продавалось мясо.

А когда Ши Сю вынес мясо в лавку и открыл двери, то увидел, что все столы и прилавки перевернуты. Тут Ши Сю – человек очень умный, сразу догадался, в чем дело и, смеясь, оказал себе: «Ладно, пусть будет так! Наверно, Ян Сюн после выпивки проболтался, а его бабенка что‑нибудь придумала и заставила разорить лааку. Конечно, она наговорила ему, что я вел себя непристойно, и, если я сейчас начну с ней спорить, то поставлю в нехорошее положение Ян Сюна. Уж лучше отступлюсь, а там еще что‑нибудь придумаю».

Ши Сю вошел в помещение и собрал свои пожитки. А Ян Сюн, боясь, что Ши Сю может оскорбить его, заранее ушел из дому. Затем Ши Сю взял свой узел, привесил к поясу острый кинжал и зашел проститься к старому Паню.

– Я слишком зажился у вас и доставил вам много хлопот, – сказал он. – И раз уж мой старший брат закрыл лавку, то я пойду дальше своей дорогой. Вот все счета, они в полном порядке и ни один медяк не ушел на сторону. Если я допустил хоть какую‑нибудь нечестность, – пусть небо и земля покарают меня!

Зять успел предупредить старого Паня, и он не решился задерживать Ши Сю. А тот, уйдя из дому, отыскал в одном из соседних проулков постоялый двор и поселился там.

Обдумывая все происшедшее, Ши Сю говорил себе: «Ян Сюн побратался со мной, и если я не выведу все это дело на чистую воду, то зря погублю его жизнь. На этот раз он поверил словам жены и в душе возненавидел меня, но все же я не могу покинуть его. Надо будет разузнать, когда он дежурит в тюрьме, и в ту же ночь он обо всем узнает».

Прожив на постоялом дворе дня два, Ши Сю отправился на разведку к дому Ян Сюна. Там он увидел, как слуга вынес постель, и подумал: «Значит, сегодня Ян Сюн дежурит. Ну что ж, придется мне немного потрудиться, а там увидим, что будет».

Вернувшись на постоялый двор, Ши Сю лег спать. Встал он во время четвертой стражи, привесил на пояс острый кинжал и, потихоньку открыв ворота, зашагал прямо по тому переулочку, который вел к задним воротам дома Ян Сюна. Притаившись в темном месте, он ждал наступления пятой стражи и вскоре увидел даоса с деревянной колотушкой, который шел, посматривая по сторонам.

Незаметно выскользнув из своего убежища за спиною даоса, Ши Сю одной рукой схватил его, а другой приставил к горлу кинжал и угрожающе прошептал:

– Не вздумай вырываться! Закричишь – убью! Говори начистоту – зачем монах Пэй Жу‑хай заставил тебя приходить сюда?

– Добрый молодец! – взмолился даос, – Пощади меня, и я все расскажу!

– Говори скорее! Я не убью тебя! – отвечал Ши Сю.

– Монах Пэй Жу‑хай вступил в преступную связь с дочерью старого Паня, – сказал даос. – Он по ночам приходит сюда, а меня заставляет следить за задними воротами. Когда там выставляют столик для возжигания благовоний, это значит: «Милости просим». А во время пятой стражи я должен будить его стуком в колотушку и призывом на утреннюю молитву. Это сигнал «выходи».

– А где же он сейчас? – спросил Ши Сю.

– Да все еще опит у нее в доме. А вот я начну бить в колотушку и подыму шум, тогда он и выйдет, – отвечал даос.

– Одолжи‑ка мне твою одежду и колотушку, – попросил Ши Сю, тут же вырвав из рук даоса колотушку, а как только тот разделся, всадил ему в горло кинжал. Даос мертвым упал на землю. Тогда Ши Сю, надев его рясу и монашеские обмотки, подвесил кинжал на пояс и пошел по проулку с колотушкой.

В то время монах лежал в кровати. Услышав стук колотушки, он быстро вскочил, накинул на себя одежду и сошел вниз. Ин‑эр первая подошла к воротам, чтобы открыть их, а следовавший за ней монах, быстро прошмыгнул на улицу, Между тем Ши Сю все продолжал бить в колотушку. Тогда монах тихонько опросил:

– Зачем ты продолжаешь шуметь?

Но Ши Сю не ответил ему, a когда монах дошел до конца проулка, он одним рывком повалил его и, крепко прижав к земле, приказал:

– Смотри, не кричать! Заорешь – убью! Обожди, пока я сорву с тебя одежду!

Монах узнал Ши Сю и, конечно, не смел ни сопротивляться, ни кричать. А тот раздел его, не оставив на нем ни одной нитки, и, выхватив кинжал, четырьмя ударами убил на месте. Положив затем кинжал рядом с трупом даоса, Ши Сю увязал одежду обоих убитых в узел и вернулся на постоялый двор, где и лег спать. Но говорить об этом мы не будем, а расскажем о том, как живший в этом городе торговец пирожками и кашей, старый Ван, встав в этот день во время пятой стражи, вышел со своим товаром на улицу, чтобы распродать его в утренние часы. Он шел с фонарем в сопровождении одного мальчугана; и, проходя там, где лежали трупы монахов, не заметил их, споткнулся и полетел на землю. Все его пирожки рассыпались, а каша разлилась по земле. Мальчуган закричал:

– Ой, беда! Здесь лежит пьяный монах!

С трудом поднявшись на ноги, старик почувствовал, что его руки в крови, и завопил, сам не понимая, что все это значит.

Услышав шум и крики, жители пооткрывали двери и вышли с огнем на улицу. Осветив место происшествия, они увидели кровь и тела убитых.

Тут они задержали старика, чтобы отвести иго к властям.

Истинно сказано было:

C неба беда ниспадет

И на земле порождает бедствия злые она.

О том, как старый Ван избавился от этой беды, просим вас узнать из следующей главы.

Глава 45

рассказывающая о том, как Ян Сюн Злой Гуань‑Со учинил расправу на горе Цуйбиншань, а Ши Сю Отчаянный сжег постоялый двор семейства Чжу

Мы остановились на том, как соседи задержали старого торговца Вана и повели его в управление округа Цзичжоу. В это время начальник округа приступил к делам. Пришедшие, стоя в ряд, опустились на колени и доложили:

– Старик этот нес на коромысле пирожки и рисовый отвар. Споткнувшись, он упал на землю и увидал, что в луже пролитого им отвара лежат два трупа: один – монах, другой – даос. Оба мертвеца совершенно голые; около даоса валяется кинжал.

После этого старый Ван сказал:

– Я давно живу тем, что торгую пирожками и рисовым отваром. Обычно я выхожу из дому во время пятой стражи, чтобы пораньше распродать товар. Но сегодня я встал раньше обычного и пошел вот с этим несмышленым пареньком. Я шел, не глядя под ноги, и, споткнувшись, упал и разбил все свои тарелки и миски. Милостивый господин, сжальтесь надо мной! Когда я увидел, что в луже крови лежат два трупа, я перепугался и стал кричать. Из домов вышли люди, задержали меня и привели сюда. Я надеюсь, милостивый господин, что вы правильно разберетесь в этом деле и отпустите меня.

Начальник округа приказал составить протокол и потом распорядился, чтобы квартальный старшина и следователь по уголовным делам в сопровождении стражников, свидетелей‑соседей и старого Вана, отправились к месту происшествия для обследования трупов убитых. Возвратившись в управление, они составили отчет, в котором говорилось:

Дата добавления: 2015-06-04