I. Методические основы 2 страница

Мы вообще оставляем в стороне вопрос о том, насколько нам 'Понятно» по смыслу также и поведение животных, а им — наше (то Другое в высшей степени неопределенно по смыслу и по объему) и сколько, таким образом, могла бы существовать социология отно-^ений человека к животным (домашним и диким) (многие животные понимают приказ, гнев, любовь, агрессивные намерения и явно реагируют не исключительно механически-инстинктивно, но, некорым образом, также и сознательно, осмысленно и ориентируясь на опыт). Степень нашей способности к вчувствованию сама по себе не многим выше, когда речь идет о поведении «естественного человека». Однако надежных средств, чтобы установить субъектив­ность животного*, у нас либо вообще нет, либо же они совершенно неудовлетворительны: проблемы психологии животных, как извес­тно, столь же интересны, сколь и мучительны. Особенно хорошо известно, что существуют самые разные обобществления живот­ных: моногамные и полигамные «семьи», стаи, стада, наконец, «государства», основанные на разделении функций. (Эти обобще­ствления животных дифференцируются отнюдь не параллельно дифференциации органов или морфологической дифференциации в ходе развития соответствующего животного вида. Так, дифференци­ация функций у термитов, а вследствие этого — также и дифферен­циация их артефактов гораздо больше, чем у муравьев или пчел.) Очевидно, что здесь чисто функциональное рассмотрение, т. е. вы­явление функций отдельных типов индивидов, имеющих решаю­щее значение для сохранения соответствующих обществ животных («цари», «матки», «рабочие», «солдаты», «трутни», «половые осо­би»**, «матки-заменители» и т. д.), очень часто является, по мень­шей мере, на данный момент, окончательным результатом, которым должно удовлетвориться исследование. Все прочее было долгое время просто спекуляциями или исследованиями того, в какой мере, с одной стороны, наследственный материал, а с другой, среда могли бы участвовать в развитии этих «социальных» задат­ков. (Таковы как раз споры между Вейсманом — чья работа «Все­силие естественного отбора»*** во многом была основана на вне-эмпирических дедукциях — и Гетте [Gone].)

* В оригинале: «subjektiver Sachverhalt» — оборот, философски необыкно­венно сложный, но в данном контексте явно используемый просто как terminus technicus. — Прим. перев.

** Например, пол имеют далеко не все особи муравьев, но только те, что участвуют в воспроизводстве.

*** См.: Weismann A. Allmacht der Naturziichtung: eine Erwiderung. Jena: Fischer, 1893. — Прим, перев.

Однако все серьезные исследователи, конечно, полностью едины в том, что им приходит­ся только временно, как они надеются, ограничиться и тем самым удовлетвориться функциональным познанием. (См., например, о состоянии исследования термитов работу Escherlich'a 1909 г.) Им бы хотелось не просто уяснить «важность для сохранения [вида]» функций этих отдельных дифференцированных типов, постигнуть которую достаточно легко, не просто разобраться в том, как объяс­нить эту дифференциацию, если не исходить из предпосылки о наследовании приобретенных свойств (а если все-таки исходить из нее, то как тогда истолковывать), но они хотели бы также знать: 1)что же все-таки запускает в ход дифференциацию дотоле нейт­рального, недифференцированного начального индивида; и 2) что побуждает дифференцированный индивид вести себя (в среднем) так, как это фактически служит интересу самосохранения дифферен­цированной группы. Прогресс [исследовательской] работы [пока что] повсюду был связан с экспериментальной демонстрацией (или предположением [о существовании]) химических раздражений или физиологических фактов (процессов питания, паразитарной каст­рации и т. д.) применительно к отдельным индивидам. Вряд ли даже специалист смог бы сегодня сказать, до какой степени можно наде­яться на экспериментальное подтверждение вероятности того, что существует также «психологическая» и «осмысленная» ориентация. Кажется, даже в качестве идеальной цели поддающаяся контролю картина психики <Psyche> этих социальных животных индивидов на базе осмысленного «понимания» <Verstehen> возможна только в узких пределах. Во всяком случае, не следует ожидать, что отсюда придет «уразумение» <Verstandnis> человеческого социального дей-ствования; наоборот: [исследователи животных] работают и должны работать с аналогиями, которые берутся из жизни людей. Пожалуй, можно ожидать, что однажды эти аналогии станут полезными, если потребуется оценить, [какую роль] на ранних стадиях человеческой социальной дифференциации [играет] область чисто механически-инстинктивной дифференциации по отношению к тому, что понятно чндивидуально-смысловым образом, и, далее, по отношению к тому, что создается сознательно и рационально. Понимающая социология Должна, разумеется, отдавать себе отчет в том, что даже у людей на Ранних стадиях развития первый компонент имеет совершенно преобладающее значение; что же касается последующих стадий, то следует так же иметь в виду, что этот компонент действует постоянно и действует решающим образом. Таким процессам, которые можно постигнуть лишь биологически и либо совершенно не удается, либо лишь отчасти удается истолковать понятным образом и объяснить в соответствии с мотивами, весьма близки (почти незаметно пере­ходя в них) все «традиционные» действия (§ 2) и, в весьма значи­тельной степени, «харизма» (гл. III) как источник психической «за­разы», а тем самым и носитель социологических «раздражений, [дающих начало] развитию». Но все это не освобождает понима­ющую социологию от ее задачи: понимая, сколь узки поставлен­ные ей границы, [она должна] делать то, на что способна только она одна.

Поэтому в различных работах Оттмара Шпанна, которые час­то богаты удачными мыслями (конечно, наряду с некоторыми не­доразумениями и, прежде всего, аргументами, выстроенными на основе сугубо ценностных суждений, не имеющих отношения к эмпирическим исследованиям), справедливо подчеркивается зна­чение для всякой социологии предварительной функциональной постановки вопроса, оспаривать которую всерьез, конечно, никто не собирается (он называет это «универсалистским методом»). Ко­нечно, сначала следует знать, какое действование имеет функцио­нальную важность с точки зрения «сохранения» (а также культур­ного своеобразия, и даже в первую очередь — именно его!) и продолжающегося в определенном направлении формирования некоторого социального типа действования, чтобы затем иметь возможность поставить вопрос: как такое действование появляется? какие мотивы его определяют? Надо сначала знать, что делает «король», «чиновник», «предприниматель», «сутенер», «маг» — то есть какое типическое «действование» (которое только и подводит его под эту категорию) важно для анализа и принимается во внима­ние, прежде чем приступать к этому анализу («отнесенность к цен­ности» в смысле Г. Риккерта). Но только этот анализ, в свою оче­редь, дает то, что может, а значит и должно, дать социологическое понимание действования, [совершаемого] типически дифференци­рованным отдельным человеком (и это относится только к людям)-Чудовищное недоразумение, которое состоит в том, будто «инди­видуалистический» метод (в каком-либо возможном смысле) озна­чает индивидуалистическую оценку, необходимо во всяком случае исключить, равно как и мнение, будто неизбежно (относительно) рационалистический характер образования понятий означает веру в преобладание рациональных мотивов или даже позитивную оцен­ку рационализма. Социалистическое хозяйство должно было бы социологически истолковывающим образом тоже пониматься «индивидуалистически» точно так же, т. е. исходя из действий от­дельных людей — тех типов «функционеров», которые в нем встречаются, — подобно тому, например, как понимаются про­цессы обмена учением о предельной полезности (или каким-ни­будь другим, лучшим, но в данном аспекте сходным методом, если таковой обнаружится). Потому что и здесь решающая, эмпириче­ская социологическая работа начнется только с вопроса о том, ка­кие мотивы заставляли и заставляют отдельных функционеров и членов этой «общности» вести себя так, что оно возникло и про­должает существовать. Всякое функциональное (идущее от «це­лого») образование понятий делает для этого лишь предваритель­ную работу, полезность и необходимость которой, — если она сделана правильно, — конечно, бесспорна.

10. «Законы», как привыкли называть некоторые теоремы по­нимающей социологии, — например, «закон» Грешема, — суть подкрепленные наблюдениями типичные шансы ожидаемого хода социального действования при наличии определенных фактов [шансы], которые понятны, исходя из типичных мотивов и ти­пичного смысла, предполагаемого действующим. Они в высшей степени понятны и однозначны постольку, поскольку в основа­нии типичного наблюдаемого хода [социального действования] лежат сугубо целерациональные мотивы (или же, исходя из со­ображений целесообразности, такие мотивы положены в основу методически сконструированного типа) и если при этом отно­шение между средством и целью, судя по данным опыта, одно­значно (когда средство «неизбежно»). В этом случае допустимо следующее высказывание: если бы действия были строго целе-рациональными, то действовать следовало бы так, а не иначе (.потому что в распоряжении участников для достижения их — однозначно определимых — целей, по техническим основаниям, Имеются лишь такие средства и никаких других). Именно этот случай показывает одновременно, сколь ошибочно видеть в качестве той самой последней «основы» понимающей социологии какую-либо «психологию». Под «психологией» сегодня каждый понимает нечто иное. Совершенно определенные методические цели оправдывают при естественнонаучном рассмотрении неко­торых процессов разделение «психического» и «физического», которое в этом смысле чуждо наукам о действовании. Результа­ты психологической науки (каковы бы ни были ее методические модификации), исследующей «психическое» средствами есте­ственной науки, действительно лишь в смысле естественнонауч­ной методики и, таким образом, не истолковывающей (потому что это нечто иное) человеческое поведение со стороны предпо­лагаемого в нем смысла, [эти результаты] могут, конечно, подоб­но результатам любой другой науки, в отдельных случаях ока­заться важными для социологической констатации; часто они действительно очень важны. Но у социологии нет каких-либо, в общем, более близких отношений к психологии, чем к другим дисциплинам. Ошибка заключена в понятии «психического»: Что не есть «физическое», то — «психическое». Однако смысл примера на вычисление, который кто-либо имеет в виду, все-таки не «психичен». Рациональное размышление человека о том, что определенное действование в соответствии с определенными данными интересами может вызвать или не вызвать ожидаемые последствия и принимаемое в соответствии с этим результатом решение, не сделаются ни на йоту более понятными благодаря «психологическим» соображениям. Однако именно на таких раци­ональных предпосылках социология (включая и национальную экономию) выстраивает большинство своих «законов». Напро­тив, при социологическом объяснении иррациональностей дей-ствования понимающая психология, несомненно, может сыграть решающую роль. Но в основном методологическом положении дел это ничего не меняет.

11. Социология (для нас эта предпосылка уже неоднократно выступала как самоочевидная) образует понятия-типы и ищет об­щие правила хода событий [Geschehens]. В противоположность истории, которая стремится к каузальному анализу и каузальному вменению индивидуальных культурно-значимых действий, образов, личностей. Парадигматически материал при образовании понятий социологии берется преимущественным, хотя и не исключительным образом из реальностей действования, которые релевантны также и с исторических точек зрения. Социология образует свои понятия и ищет свои правила прежде всего также и с той точки зрения, может ли она тем самым сослужить службу историческому каузаль­ному вменению культурно-важных явлений. Как и во всякой гене­рализирующей науке, из-за своеобразия ее абстракций ее понятия должны оказаться относительно бедны содержанием по сравнению с конкретной реальностью исторического. Но зато ее понятия должны обладать большей однозначностью. Эта большая одно­значность достигается благодаря как можно более оптимально­му уровню смысловой адекватности, к которому стремится социо­логическое образование понятий. В наиболее полной мере (именно это до сих преимущественно и принималось во внимание) — в тех случаях, когда речь идет о рациональных (целерациональных и ценностно-рациональных) понятиях и правилах. Однако социоло­гия стремится также к постижению иррациональных (мистических, профетических, пневматических*, аффективных) явлений в теоре­тических, причем адекватных смыслу понятиях.

* То есть боговдохновенных. — Прим. перев.

Во всех случаях, как рациональных, так и иррациональных, она удаляется от дей­ствительности и служит ее познанию, указывая на степень прибли­жения некоторого исторического явления к одному или нескольким таким понятиям, что позволяет его классифицировать <einordnen>. Например, одно и то же историческое явление может быть в ка­кой-то части явлением «феодального» вида, в другой части — «патримониального», еще в одной — «бюрократического», а еще с одной — «харизматического». Чтобы под этими словами подра­зумевалось что-то однозначное, социология должна, в свою очередь, разрабатывать «чистые» («идеальные») типы тех видов обра­зований, которые обнаруживают последовательное единство как можно более полной смысловой адекватности, но именно поэтому, однако, в этой своей идеальной чистой форме, в реальности, веро­ятно, не встречаются, подобно физической реакции, которая вычис­ляется при условии абсолютно пустого пространства. Лишь исходя из чистого («идеального») типа возможна социологическая казуис­тка. И конечно, само собой разумеется, что социология также, в случае необходимости, использует и средние типы того эмпирико-статистического рода, который не требует методических разъясне­ний. Но когда социология говорит о «типичных» случаях, то, в об­щем, всегда имеет в виду идеальный тип, который, в свою очередь, может быть рациональным или иррациональным, по большей час­ти (а, например, в теории национальной экономии — непременно) рационален, но всегда сконструирован адекватно смыслу.

Необходима полная ясность: в области социологии сколько-ни­будь однозначные «средние», а значит, и «средние типы» можно образовать только в том случае, если речь идет о различных сте­пенях качественно однородного определяемого смыслом поведе­ния. Бывает и такое. Однако в большинстве случаев историче­ски или социологически релевантное действование совершается под влиянием качественно гетерогенных мотивов, из которых ни­какое «среднее», в собственном смысле слова, вывести нельзя. На­пример, идеально-типические конструкции теории хозяйства «чуж­ды действительности» в том смысле, что они (в данном случае) предполагают только один вопрос: каким было бы идеальное и к тому же чисто хозяйственным образом ориентированное целераци-ональное действование. Таким образом, реальное действование, которое (по меньшей мере) также и тормозит традиция, на которое влияют также и аффекты, заблуждения, не связанные с хозяйством соображения и цели, во-первых, можно понять постольку, посколь­ку оно либо фактически определяется в данном конкретном случае также и экономически целерационально, либо в среднем именно таково; а во-вторых, именно благодаря тому, что его реальное про­текание далеко не совпадает с идеально-типичным, легче будет понять его действительные мотивы. Точно так же надо поступать и с идеально-типической конструкцией последовательного, мисти­чески обусловленного отношения к жизни (например, к политике и хозяйству). Чем более четко и однозначно сконструированы идеаль­ные типы, то есть чем более они (в этом смысле) чужды миру, тем они более эффективны применительно к терминологии и класси­фикации и тем более эвристичны. Работа историка, совершающего конкретное каузальное вменение отдельных событий, происходит, по сути дела, так же. Например, для объяснения военной кампа­нии 1866 г. сначала (мысленно) определяют (что, собственно, и требуется), каковы были бы диспозиции Мольтке и Бенедека в случае идеальной целевой рациональности, если бы они все знали и о сво­ем собственном положении, и о положении противника, — чтобы сравнить это с тем, каковы были фактические диспозиции, а затем каузально объяснить наблюдаемое несовпадение (обусловленное, например, ложной информацией, фактическими заблуждениями, ошибками в расчетах, личным темпераментом или соображениями, лежащими вне области стратегии). Здесь тоже (скрыто) использу­ется целерациональная идеально-типическая конструкция.

Конструируемые понятия социологии имеют идеально-ти­пический характер не только во внешнем отношении, но и во внутреннем. В огромной массе случаев реальное действование совершается так, что его «предполагаемый смысл» либо лишь подспудно осознается, либо не осознается вообще. Действую­щий куда больше неопределенно «чувствует» смысл, чем знает или «вполне уясняет» его, поступая в большинстве случаев по влечению или по привычке. Смысл действования (все равно, рациональный или иррациональный) доводится до сознания лишь время от времени, а при однородном действовании масс его часто осознают лишь отдельные индивиды. По-настоящему эффективное, т. е. вполне осознанное и ясное, осмысленное действование представляет собой в реальности лишь предель­ный случай. Это обстоятельство придется принимать во внима­ние в любом историческом и социологическом рассмотрении при анализе реальности. Но это отнюдь не должно помешать образованию понятий в социологии путем классификации воз­можных «предполагаемых смыслов», т. е. так, как если бы дей­ствование фактически совершалось с сознательной ориентацией на смысл. Всякий раз, когда реальность рассматривается в ее конкретности, социология должна принимать во внимание, Что такие понятия далеки от реальности, и определить характер и степень этой удаленности.

Что же касается метода, то часто можно выбирать только между Неясными или же ясными, но нереальными и "идеально-типическими" терминами. В этом случае наука должна предпочитать после­дние. (См. об этом мою статью в Arichiv fur Sozialwissenschaften, bd. XIX, на которую я указывал выше [п. 6].)

Дата добавления: 2015-06-04