История и современное состояние проблемы 2 страница

В обзоре технической стороны проблемы полиграфа С. А. Яни приводит данные о разработках американских криминалистов, создавших под руководством А. Д. Белла прибор, определяющий эмоциональное напряжение по голосу (“анализатор психологического стресса”), улавливающий мускульное сокращение гортани, не поддающееся волевому управлению и меняющееся в зависимости от психического напряжения. По условиям эксперимента, один из участников говорил правду, двое других лгали. В 94,76% прибор идентифицировал ложные ответы. Весьма близким к полиграфу является запатентованный в США “детектор скрываемого знания”, основанный на различии во времени восприятия “критических” и “нейтральных” слов, демонстрируемых в цветном изображении на экране[91].

Весьма плодотворные исследования в области детекции по признакам речевой деятельности проведены Э. Л. Носенко. Их результатом явилась разработка двух электронных приборов для анализа речи в процессе устного высказывания или по магнитофонной записи: регистратора временных характеристик речевого общения и электронного анализатора для распознавания по речи эмоционального состояния человека. Первый можно было применять также и для установления степени интенсивности различного рода речевых расстройств и для определения изменений в эмоциональном состоянии человека, сопровождающихся изменениями в темпоральных характеристиках речи (латен­тный период речевой реакции типа вопрос-ответ, количество пауз длительностью 30-1000 мс и выше, суммарная длительность пауз в высказывании и т. д.). Второй осуществляет одновременную регистрацию мо­дуляции частоты основного тона, интенсивности речевого сигнала, темпа артикулирования, количества пауз длительностью от 300 мс и выше, суммарной длительности “чистой” речи. Параметры анализа обрабатываются компьютером, и полученные результаты информируют о состоянии эмоционального напряжения говорящего[92]. В сущности, это тот же полиграф без датчиков.

Резюмируя сказанное, можно заключить, что техническая сторона проблемы, то есть возможность получения объективной, детальной и точной информации о психофизиологических состояниях человека с помощью полиграфа (причем при необходимости — скрытым способом) не должна вызывать сомнений. Но техническая сторона вопроса тесно связана с диагностикой зафиксированных реакций, а последняя прямо зависит от тактики проведения испытаний, то есть от тактического аспекта использования полиграфа.

Тактический аспект проблемы заключается в ответе на вопрос: можно ли с помощью полиграфа получить однозначно толкуемую информацию о причинах эмоциональной реакции испытуемого?

Эксперименты показывают, что решение этого вопроса заключается в передаче испытуемому информации таким образом, чтобы она воздействовала избирательно и вызывала наиболее сильную эмоциональную реакцию лишь в строго ограниченных случаях, подлежащих однозначному объяснению. На первый план, таким образом, выступает организация и тактика самого эксперимента; с точки зрения достоверности и надежности результатов применения полиграфа, тактический аспект проблемы оказывается решающим.

При применении полиграфического метода в исследованиях по выделению значимого сигнала в однородном ряду была поставлена цель установить, знает ли человек иностранный язык (вне зависимости от того, что он сам утверждает по этому поводу). Среди подаваемых фраз были фразы мало значимые и фразы значимые, например, адресованные специально данному человеку. Для человека, не владеющего языком, все фразы одинаково значимы; тогда как для понимающего язык они будут различны, так как значимую фразу он поймет и отреагирует на нее по-иному, чем человек, языка не знающий. Действительно, при подаче значимой фразы она вызывала достаточно характерную кожно-гальваническую реакцию (опыты ставились с ее использованием), причем при стремлении испытуемого как-то подавить свою реакцию она (как это было показано уже в 20-30-х гг.) становилась от этого только более сильной, более рельефной.

Здесь задача выглядела довольно простой, потому что экспериментатор имел дело с хорошим фоном. Однако нередко встречается такая ситуация, когда сигналы незначимые или менее значимые также сопровождаются достаточно сильными реакциями. Возникает необходимость в выделении сигнала из шумов, что может быть сделано путем усиления значимого сигнала с помощью положительной обратной связи. В эксперименте это выглядело следующим образом.

Испытуемому предъявляются слайды, причем темп смены их на экране зависит не от экспериментатора и не от воли испытуемого, а от непроизвольных и неконтролируемых реакций последнего. При этом при отсутствии кожно-гальванической реакции кадр сменяется через определенный промежуток времени; если же она возникает, кадр останавливается и не сменяется до тех пор, пока не исчезает реакция.

Испытуемому предъявлялась фотография знакомого ему лица в ряду фотографий незнакомых лиц. При разомкнутой обратной связи знакомая фотография дала почти такую же реакцию, что и остальные. Затем эксперимент повторялся с введением обратной связи. Когда фотография “застревает”, возникает естественное беспокойство: почему из всех фотографий задержалась именно она? Чем больше беспокоится субъект, чем больше он желает, чтобы фотография сменилась, тем прочнее она задерживается — реакция усиливается и становится вполне очевидной.

В другой серии экспериментов смена кадров производилась самим испытуемым при помощи кнопки. Устройство подчинялось командам человека, находящегося в состоянии покоя. Испытуемому предлагался ряд геометрических фигур, и его просили задумать какую-либо из них. Задача экспериментатора заключалась в обнаружении этой фигуры. Пока фигура была незначима (то есть до ее выбора), она не вызывала никаких реакций: испытуемый нажимал кнопку, и появлялся следующий кадр. Однако после задумывания (выбора) фигура становилась “значимой”. При ее появлении возникала реакция, и человек, нажимая на кнопку, вместо смены кадра получал отказ и “дезорганизовывался”. Он выжидал и нажимал на кнопку, лишь почувствовав, что успокоился. Для экспериментатора же было важно, что данный кадр задержан на время, превышающее экспозицию всех остальных.

Эта система оказалась удачной потому, что позволила использовать не только отрицательную, но и положительную эмоцию испытуемого. На­пример, испытуемый после первого отказа приготовился к возможности возникновения трудностей, но, когда он легко сменил кадр, его радость оказалась настолько сильной, что кнопка вновь отказала, попав на фон, измененный его положительной эмоцией. В дальнейшем начинается отказ за отказом, и в результате, уже не по экспозиции значимого сигнала, а по тем событиям, которые разыгрались после нее, можно было с высокой степенью уверенности обнаружить значимый кадр.

В другой серии экспериментов перед испытуемым на световом табло вспыхивает некое слово. Предварительно ему дается инструкция это слово прочесть. Вначале испытуемый не в состоянии выполнить инструкцию, так как слово появляется на табло на очень короткое время. Постепенно экспозиция увеличивается до тех пор, пока испытуемый не сможет прочесть слово. Одновременно на полиграфе регистрируются биотоки мозга, дыхание, кожно-гальваническая реакция, движение губ, реакция сосудов руки, ЭКГ.

Оказалось, что “неприятные” слова испытуемый читает при бóльших эмоциях, нежели нейтральные. Так, если, например, любое нейтральное слово испытуемый читал в пределах экспозиции в 100-200 мс, то слова эмоциональные — при экспозиции 400-500 мс и даже 1000 мс, причем слово, не доходящее до сознания, в момент, когда испытуемый его еще не успел прочесть, уже показывает на полиграфе биоэлектрические вегетативные реакции.

Как показывает статистика, правильность выводов, сделанных на основе полиграфа, достигает весьма высокой степени вероятности (80-90%)[93], а во многих случаях все выводы оказываются достоверными, если тактика применения полиграфа точно реализует принцип избирательного воздействия. Такое воздействие могут оказывать не только слово или изображение, но и действия следователя (например, его приближение к тому или иному предмету во время обыска), и человек или предмет во время предъявления для опознания и т. п. Это свидетельствует о широком тактическом диапазоне ситуаций, в которых может найти свое применение полиграф.

Тестирование на полиграфе может осуществляться так называемы­ми прямым и непрямым методами. При прямом методе испытуемому предлагают три группы вопросов в определенной последовательности:

¨ 1) релевантные (критические) — относящиеся непосредственно к выясняемым обстоятельствам преступления;

¨ 2) иррелевантные (нейтральные) — не имеющие отношения к делу и задаваемые с целью уменьшить эмоциональное напряжение, оттенить степень и форму протекания реакции на критические вопросы;

¨ 3) контрольные — не относящиеся к расследуемому преступлению, но обладающие до некоторой степени “обвинительным” содержанием.

При этом считается, что “обвинение” в чем-нибудь, содержащееся в контрольных вопросах, не должно превышать силу обвинения, содержа­щегося в релевантных вопросах. Установлено, что непричастное лицо более сильно реагирует именно на контрольные вопросы, чем на релевантные, так как именно в них содержится опасная для него “обвини­тельная” информация[94].

Непрямой метод используется тогда, когда имеется основание предполагать, что контролируемое лицо знает о деталях, подробностях преступления, однако настоятельно это отрицает. При этом не подвергается непосредственному контролю достоверность отрицательных ответов испытуемого, а выясняется, располагает ли он специфической информацией, которую может знать только лицо, причастное к преступлению, причем не может объяснить, откуда, если не преступным путем, она получена[95]. Раздражители выбирают из специфически релевантной информации так, чтобы для постороннего человека они казались бы одинаковыми и не вызывали бы специфических реакций.

Процесс тестирования длится примерно час и состоит из трех этапов: предтестовое интервью, проведение тестов, обработка и анализ данных, результатов тестов. Мы не останавливаемся на содержании этих этапов, интересующиеся подробностями могут познакомиться с ними по описанию в книге П. Прукса. Добавим лишь, что испытание носит добровольный характер, что фиксируется в специальном формуляре, и отказ от испытания не свидетельствует о виновности лица или иной его причастности к преступлению.

К сказанному следует добавить еще одно замечание. Поскольку противники применения полиграфа настойчиво аргументируют свою негативную позицию утверждением, что результаты тестирования невозможно однозначно связать с подлинной причиной вызванных реакций, и в некоторых случаях, даже при использовании непрямого метода тестирования, это действительно так, в спорных случаях очевидно следует ограничиться констатацией наличия у испытуемого не “информации причастности”, а информации осведомленности о тех или иных обстоятельствах события, учитывая возможность случайного источника такой информации.

Этический аспект проблемы можно выразить одной фразой: нравственно ли применение полиграфа в целях борьбы с преступностью? Противники полиграфа отвечают на этот вопрос категорически отрицательно.

М. С. Строгович писал: “Мы отвергаем подобные способы (речь идет о полиграфе — Р. Б.) как потому, что они, облекаясь в наукообразные формы, по существу не имеют ничего общего с подлинной наукой и могут плодить лишь ошибки, извращая действительность, так и потому, что такие приемы в судопроизводстве решительно противоречат элементарным нравственным нормам и унижают человеческое достоинство тех, кто подвергается подобным испытаниям.”[96] Столь же категоричны И. Ф. Пантелеев, А. М. Ларин и другие авторы.

Однако утверждения о безнравственности применения полиграфа нам представляются отнюдь не убедительными.

Начнем с того, что ни один из противников полиграфа не указывает, каким конкретно нравственным нормам противоречит применение полиграфа, чем именно оно унижает человеческое достоинство. Попробуем сделать это за них, дабы подтвердить или опровергнуть их утверждение.

Не вызывает никакого сомнения, что любая форма обмана при применении технических средств в уголовном судопроизводстве, какими бы благородными целями он ни оправдывался, безнравственна и противоречит этическим принципам установления истины. В рассматриваемом нами случае как обман можно было бы квалифицировать попытку выдать за научно обоснованные результаты применения средств и методов, ничего общего с наукой не имеющих, а лишь облеченных, по словам М. С. Строговича, “в наукообразные формы”. Однако, на наш взгляд, анализ технического аспекта рассматриваемой проблемы достаточно убедительно свидетельствует, что такие оценки, как “ненаучность” или “наукообразность”, по отношению к полиграфу, по меньшей мере, неправомерны и могут лишь свидетельствовать о некомпетентности или предвзятости суждений.

Как обман можно квалифицировать фальсификацию, то есть умышленно неправильную интерпретацию показаний полиграфа или умышленное их искажение. Но столь же безнравственна и даже преступна лю­бая фальсификация материалов дела, начиная от фальсификации показаний и кончая умышленно ложным заключением эксперта. Здесь вопрос переносится уже из области применения полиграфа в область использования и оценки результатов применения в доказывании любого технического средства, любого средства доказывания. Ничего специфического, относящегося только к полиграфу, здесь нет. Что же касается ошибки либо добросовестного заблуждения при интерпретации показаний полиграфа, то едва ли можно усмотреть в этом обман участников процесса. От ошибки не гарантированы ни эксперт, ни следователь, ни даже суд; существующие в уголовном процессе гарантии установления истины, несмотря на их полноту, реальность и эффективность, все-таки не могут абсолютно исключить возможность ошибки, что, между тем, нельзя оценить как их нравственную ущербность.

Иногда безнравственность применения того или иного средства или приема видят в том, что человек при этом становится объектом исследования, что-де унижает его достоинство. “Однако заметим, — справедливо пишут в этой связи П. И. Гуляев и И. Е. Быховский, — что наш уголовный процесс в некоторых случаях допускает такое положение. Например, обвиняемый становится объектом исследования при проведении судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы, изъятии образцов крови или других выделений человеческого организма, при освидетельствовании и т. д.”[97] Положение объекта исследования в случаях, предусмотренных законом (равным, как известно, для всех), само по себе не унижает достоинства человека. Унизительными, а следовательно, безнравственными и незаконными могут быть обстановка, в которой осуществляется исследование, поведение производящего исследование лица и сама сущность исследования, если она основана на противоправном физическом либо психическом насилии.

Безусловно безнравственным (если не заслуживающим куда более сильных оценок) является всякое противоправное насилие над личностью при доказывании. Ставить полиграф в один ряд, например, с гипнозом или наркоанализом, как это делает А. М. Ларин и ряд других авторов, — означает расценивать его именно как средство такого психического насилия.

Но насилие предполагает подавление воли субъекта, по отношению к которому оно применяется, применение же полиграфа подобной цели не преследует. Лицо остается абсолютно свободным в своем волеизъявлении, оно ничем не принуждается к изменению линии своего поведения. Полиграф не является и средством проникновения в мысли и чувства испытуемого, он лишь регистрирует возникновение и наличие тех или иных эмоций и, с этой точки зрения, принципиально ничем не отличается от визуального их наблюдения и констатации следователем, что никем не признается безнравственным.

Проникновение в сферу субъективного, чему в известной степени служит полиграф, если, повторяем, такое проникновение не связано с противоправным психическим насилием, нельзя считать безнравственным. Без проникновения в той или иной степени во внутренний мир испытуемого нельзя решить многие задачи судебно-психиатрической и судебно-психологической экспертиз, достичь нужного психологического контакта с допрашиваемым, обеспечить реализацию воспитательной функции предварительного расследования и т. п. В то же время нельзя не принять во внимание обоснованное предупреждение Г. А. Злобина и С. А. Яни, что “есть в рассматриваемой стороне действия полиграфа и более глубокая проблема, касающаяся принципиальной правомерности и пределов допустимости инструментального проникновения (даже не столь уж глубокого) во внутренний мир личности. Не секрет, что при помощи полиграфа недобросовестным оператором может быть добыта информация, выходящая за пределы официально расследуемого события и связанная с той областью личного, принудительное или тайное проникновение в которую противоречит гарантированным Конституцией СССР правам и свободам гражданина”[98]. Предупреждение возможности подобных деформаций — одно из условий разработки правил применения полиграфа и создания необходимых гарантий законности использования его результатов.

Решая вопрос об этичности применения полиграфа, вовсе не следует, как нам кажется, использовать в качестве отрицательного аргумента примеры негативной практики органов расследования зарубежных стран. Практика правоохранительных органов любой страны (и Россия не исключение) не свободна от ошибок и нарушений закона. В данном случае задача заключается в том, чтобы нормативное регулирование применения полиграфа позволяло если не исключить их вообще, то свести к тому минимуму, который неизбежен при применении любого технического средства.

Уголовно-процессуальный аспект проблемы. Прежде всего, необходимо оговориться, что практическому решению вопроса об условиях, формах и пределах применения полиграфа в уголовном судопроизводстве должно предшествовать глубокое и всестороннее научное исследование с широким обсуждением его результатов научной общественностью и достаточно репрезентативными экспериментами, отражающими специфику отечественного судопроизводства и ментальности населения. И такие исследования в настоящее время ведутся специальным отделом НИИ МВД РФ[99], а также научными подразделениями Федеральной службы безопасности. Разработана специальная инструкция “О порядке применения полиграфа при опросе граждан”, утвержденная Генеральной прокуратурой, ФСБ и МВД РФ и зарегистрированная 28 декабря 1994 г. в Министерстве юстиции РФ. Министром внутренних дел РФ 12 сентября 1995 г. издан специальный приказ № 353 “Об обеспечении внедрения полиграфа в деятельность органов внутренних дел”. С изданием в 1995 г. Федерального закона “Об оперативно-розыскной деятельности” применение полиграфа в оперативно-розыскной деятельности обрело достаточное правовое обоснование. Речь, следовательно, теперь следует вести не о правомерности использования полиграфа вообще, а об условиях его использования в процессуальной деятельности следователя, а может быть, и суда. Как заключает В. А. Образцов, “таким образом, метод испытаний на полиграфе после десятилетий огульного обвинения в безнравственности и лженаучности вошел в арсенал допущенных законом криминалистических средств”[100].

Итак, до исследований такого рода всякие соображения об уголовно-процессуальном аспекте проблемы, в том числе и излагаемые нами далее, следует рассматривать лишь как чисто умозрительные, гипотетически возможные.

Мы полагаем, что de lege lata применение полиграфа может стать допустимым в двух следующих случаях: при производстве экспертизы и при участии специалиста-психолога в подготовке к производству следственного действия.

Закон не ограничивает эксперта в выборе технических средств исследования. Любое техническое средство, если оно само и методика его применения научно обоснованны, может быть применено экспертом для решения задач экспертизы, сообразно, разумеется, с условиями исследования, предъявляемыми к нему требованиями, процессуальным порядком экспертизы и т. п. Поэтому нет оснований для возражений против использования полиграфа экспертом — психиатром или психологом.

Разработка метода бесконтактных (в подлинном смысле этого слова) датчиков сделает возможным применение полиграфа специалистом-психологом или психофизиологом при подготовке к производству таких следственных действий, как обыск, следственный эксперимент с участием подозреваемого или обвиняемого, предъявление для опознания. Получаемая с помощью полиграфа при подготовке этих следственных действий ориентирующая информация будет способствовать следователю в реализации или корректировке его тактического замысла.

Мы допускаем de lege ferenda применение полиграфа и при допросе при законодательном закреплении следующих положений:

1. Применение полиграфа допускается только с добровольного согласия допрашиваемого; отказ от испытания на полиграфе, равно как и предложение подвергнуться испытанию при отказе со стороны допрашиваемого не должны фиксироваться ни в одном процессуальном документе; отказ от испытания не может ни в какой форме толковаться во вред допрашиваемому.

2. Для участия в допросе разрешается привлекать специалиста-психо­лога, исполняющего функции оператора полиграфа в пределах обыч­ной компетенции специалиста — участника следственного действия.

3. Результаты применения полиграфа не имеют доказательственного значения и используются следователем лишь как ориентирующая информация; доказательствами признаются лишь фактические данные, содержащиеся в показаниях допрашиваемого. Материальные свидетельства применения полиграфа (ленты, записи) к делу не приобщаются.

Предложены и иные варианты уголовно-процессуальной модели использования полиграфа при допросе. В. И. Комиссаров (Саратовская го­сударственная академия права) считает, что в случае принятия решения (по своей инициативе или по просьбе допрашиваемого) о применении полиграфа следователь будет должен:

¨ пригласить защитника (если предполагается допросить подозреваемого или обвиняемого), педагога, переводчика (при допросе несовершеннолетнего, глухонемого и др.);

¨ установить психологический контакт с участниками допроса;

¨ разъяснить всем им содержание, условия, порядок производства следственного действия и особенности использования информации, получаемой при тестировании;

¨ удостовериться, что испытуемый понял следователя, и разъяснить допрашиваемому его право отказаться от тестирования;

¨ получить в письменной форме согласие пройти тестирование на полиграфе;

¨ разъяснить права и обязанности всем участникам следственного действия, о чем делается отметка в протоколе допроса;

¨ предупредить оператора об уголовной ответственности за заведомо ложную расшифровку полиграммы, а возможно, и за разглашение тайны следствия;

¨ занести в протокол замечания и заявления участников процесса[101].

Предложенная модель вполне может лечь в основу соответствующих правовых актов, хотя и содержит ряд неясностей. Так, может создаться представление, что речь идет не о допросе, а о самостоятельном следственном действии; неясно, в чем могут заключаться права и обязанности защитника, уж во всяком случае, не в корректировке теста и т. п. Да и вообще, следует ли присутствовать во время испытания кому-либо кроме оператора и переводчика, ведь тестирование рекомендуется проводить в специальном помещении и при отсутствии всяких посторонних (”фоновых”) раздражителей? Кстати, тестирование через переводчика вообще бессмысленно, его следует проводить на языке, которым владеет тестируемый. И наконец, не правильнее ли считать тестирование не самостоятельным следственным действием, предшествующим допросу, а вводной частью самого допроса?

Очевидно, что разработка процессуального порядка испытаний на полиграфе требует предварительно накопить значительный эмпиричес­кий материал на основе использования полиграфа в оперативно-розыс­кной деятельности. Поспешность в этом деле явно противопоказана.

3. ПРОБЛЕМЫ КОМПЬЮТЕРИЗАЦИИ СУДЕБНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ *

К

омпьютеризация судебной экспертизы обусловлена, на наш взгляд, двумя обстоятельствами.

Во-первых, это связано с информационной революцией, происходящей во всем мире в последние пятнадцать лет, когда широко стали внедряться персональные компьютеры (ПК). Они ничем не уступают по функциональным возможностям своим предшественницам — большим и малым ЭВМ, но при этом обладают рядом несомненных преимуществ: относительно низкой стоимостью, высокой степенью надежности, компактностью и малым потреблением энергии, что позволяет внедрять их буквально на каждое рабочее место, как автономно, так и включенными в локальные информационно-вычислительные сети или в качестве терминалов больших и средних ЭВМ. Стремительное развитие информационных технологий и широкое внедрение электронно-вычисли­тельной техники во все сферы человеческой деятельности обусловило тот факт, что компьютерные средства и методы все более и более широко используются в судебной экспертизе.

Во-вторых, специфика современных проявлений преступности, изменения в ее структуре, когда все более значительное место занимает деятельность организованных, прекрасно технически оснащенных групп, располагающих значительной материальной базой, требует увеличения объема специальных познаний, повышения оперативности и расширения сферы их применения. Кроме того, объективизация процесса расследования как неотъемлемая часть гуманизации уголовного процесса, правовой реформы — невозможна без повышения значимости вещественных доказательств, их всестороннего и полного использование в доказывании, чему как раз способствует внедрение в судебно-эксперт­ную деятельность достижений современных технологий, и прежде всего, информационных.

Проблемы автоматизации процесса судебно-экспертного исследования рассматривались в криминалистической литературе с середины 60-х годов, когда исследования возможностей применения кибернетики в криминалистической экспертизе приобрели ощутимый размах, давая первые результаты. Некоторые ученые сформулировали в качестве цели своих изысканий автоматизацию идентификационной процедуры. Так, Г. М. Собко писал: “Задача формализации идентификационного исследования почерка является одной из проблемных задач в судебном почерковедении. Нами сделана попытка статистически подойти к решению этой задачи и предложить в общей форме методику возможной алгоритмизации идентификационного процесса”. Описав далее эту методику, он заключает: “Вводя каталоги 1 и 2 (каталоги признаков почерка — Е. Р.) в память ЭВМ и снабдив ее программой распознавания признаков, которые содержатся в каталогах, можно достичь автоматизации идентификационной процедуры”[102].

Об автоматизации отдельных видов криминалистической экспертизы пишет ряд авторов. Р. С. Рашитов[103] рассматривает условия автоматизации дактилоскопической идентификации. Н. С. Полевой и Л. Г. Эджубов описывают автоматизацию идентификационной процедуры при судебно-баллистической экспертизе: “До последнего времени профилограммы с исследуемой пули и пуль-образцов сравнивались визуально. Если профилограммы совпадали, это использовалось при формировании экспертного вывода о том, что данная пуля выстрелена из исследуемого ствола. Отсутствие совпадений давало эксперту в сочетании с другими данными возможность прийти к противоположному выводу”[104].

К тому же времени относится начало дискуссии о способности машины вытеснить или заменить эксперта-человека. Эта дискуссия широко велась тогда в различных областях знания, как теоретических, так и прикладных, и криминалистика, разумеется, не явилась исключением. Хотя никто из известных криминалистов не утверждал, что ЭВМ вытесняет или способна вытеснить, заменить эксперта-человека, однако ни одна работа по вопросам применения кибернетики в криминалистике и судебной экспертизе не обходилась без настойчивых утверждений, что разработанный метод или предлагаемая методика использования ЭВМ ни в коей мере не заменит эксперта.

Так, А. Р. Шляхов писал: “Применение принципов кибернетики и элек­тронно-вычислительной техники ни в коей мере не поведет к замене эксперта автоматом... Оценка результатов, полученных при помощи ЭВМ, будет проводиться и контролироваться экспертом”[105].

Р. М. Ланцман формулировал эту мысль более развернуто: “...убеж­денность эксперта, оперирующего результатами работы ЭВМ, может быть объективно передана судебно-следственному органу. Разумеется, кибернетический метод исследования ни в какой степени не подменяет собой эксперта-почерковеда, который лишь получает еще один более совершенный метод исследования. Ответы машины сами по себе... не имеют самостоятельного доказательственного значения. Средством доказывания является заключение эксперта. Однако теперь уже в отличие от возможности поверить глазам, опыту, интуиции, детальным разметкам эксперта, судебно-следственный орган имеет возможность объективно оценить обработанную машиной информацию”[106]. В другой работе, развивая эту же мысль, он пишет: “Применение кибернетического метода для целей криминалистического отождествления у подавляющего большинства криминалистов не вызывает возражений прежде всего потому, что он исключает влияние субъективного фактора (выде­лено нами — Е. Р.) в процессе сбора, обработки и оценки информации в исследуемых объектах”[107], то есть процесс экспертного исследования, включая и оценку, полностью объективируется. Наконец, в автореферате своей докторской диссертации Р. М. Ланцман, описывая эксперименты по машинной дифференциации близких почерковых структур, заключает, что “полученные результаты с несомненностью свидетельствуют о том, что машина проводит дифференциацию близких почерковых структур значительно лучше экспертов. Следует также иметь в виду, что по большей части представленных экспериментальных дифференционно-идентификационных задач эксперты, высказывая свои соображения об исполнителе, сообщили, что если бы речь шла о конкретной экспертной практике, то последовал бы отказ от решения вопроса в связи с невозможностью провести четкую дифференциацию образцов почерка из-за имеющего место искусного подражания”[108].

Дата добавления: 2015-06-04