Часть первая 5 страница

— О, дайте-ка мне надеть это!

Мадам Дарнье ужаснулась:

— Ни в коем случае, мадам! Сначала надо сделать лицо!

— Ну, конечно! Сначала — лицо! — как эхо повторил месье Бодлер.

Они вернулись к столику — все четверо. Мадам Дарнье развернула большой лоскут красного бархата и разложила его содержимое: флаконы и флакончики, баночки и бутылочки, маленькие китайские коробочки, кроличьи лапки, щеточки для бровей, тонкие книжечки красной испанской бумаги, карандаши и мушки. Эмбер оставалось только тихо повизгивать, когда ей начинали выщипывать брови, но потом она молча терпела в состоянии полного восторга от своего преображения. За полчаса работы, споря, болтая, переругиваясь, они превратили ее в утонченное, сверкающее искусственное существо — светскую даму, во всяком случае — внешне.

Теперь она подготовилась для облачения в платье, то есть к главному предприятию, ибо нельзя допустить ни малейшей морщинки, как ни одного неверно лежащего волоска в прическе, ни лишнего мазка помады и пудры. Все трое тщательно осмотрели ее лицо, при этом мадам Дарнье попеременно то прищелкивала языком, то ругалась, то визгливо кричала на девушку-помощницу и месье Бодлера. Наконец они надели на нее платье. Мадам подтянула декольте вниз так, что обнажились плечи, вложила ей в руку веер и приказала медленно пройтись по комнате, а потом повернуться лицом к ней.

— Боже мой! — воскликнула она удовлетворенно. — Да вы же вылитая мадам Пальмер!

— А кто это — мадам Пальмер? — поинтересовалась Эмбер, оглядывая себя в зеркало.

— Любовница его величества, — мадам Дарнье прошуршала через комнату к Эмбер поправить складку, подтянуть рукав на четверть дюйма и разгладить крошечную морщинку на корсаже. — Во всяком случае, сегодня, — нахмурившись, пробормотала она, целиком поглощенная своими манипуляциями. — На следующей неделе… — и она пожала плечами, — возможно, другая.

Эмбер была польщена комплиментом; но теперь, когда она, наконец, была совсем готова, ей хотелось выйти на люди. Она ощущала себя новенькой и скрипучей, как конфетная обертка, но внутри она чувствовала нервную дрожь, и руки стали влажными: «А вдруг я не понравлюсь ему такая! — Ей стало страшно до тошноты. — Ну почему же он не идет!»

Она услышала звук открываемой двери и его голос:

— Эмбер! Можно войти?

— О! — она прижала руку к губам. — Он здесь! Быстро! Быстро!

Эмбер выпроводила всех из комнаты, и они в мгновение ока исчезли вместе со своими коробками, флаконами и гребенками. Кланяясь и почтительно приседая, они не могли удержаться от искушения бросить взгляд из-за плеча, любопытствуя, как он отреагирует. Эмбер стояла посреди комнаты — губы приоткрыты, она едва дышала, глаза горели от возбуждения и ожидания. Брюс, улыбаясь вошел, потом внезапно остановился и замер от удивления.

— Боже праведный! — тихо произнес он. — Как же ты прекрасна!

У Эмбер сразу отлегло от сердца.

— О… я нравлюсь тебя такая?

Он медленно подошел ближе, взял ее за руку и чуть повернул. Эмбер глядела на него через плечо, не желая упустить ни малейшего признака удовольствия на его лице.

— Ты — воплощенная мечта любого мужчины.

Потом он взял в руки ее накидку.

— Ну, куда же мы пойдем?

Она точно знала, чего ей хотелось, и жаждала этого:

— Я хочу пойти в театр. Он усмехнулся:

— Значит, театр. Но надо поспешить. Уже почти четыре.

Они приехали в старый Ред Булл Плейхауз на Сент-Джон-стрит после половины пятого, когда спектакль шел уже больше часа. В зале было жарко и душно, стоял запах пота и немытых тел, а также резкий аромат духов. Шум разговоров и возня ни на минуту не стихали, и множество голов с любопытством повернулось, когда Эмбер и Брюс проходили на свои места в ложу. Даже актеры на сцене замолкли на мгновение и внимательно осмотрели их.

Общая атмосфера, царившая в театре, опьяняла Эмбер, она старалась оглядеть все сразу, у нее закружилась голова от шума, запахов, суетни, от странно возбуждающей обстановки. Она видела, что настал час ее триумфа, она не понимала, что публика с одинаковым вниманием разглядывала любую хорошенькую опоздавшую даму. Всякое новое явление, которое вносило разнообразие, развлекало как актеров, так и зрителей, ибо ни те, ни другие к спектаклю серьезно не относились.

Все скамьи партера были переполнены: почти триста молодых людей беспрестанно шумели, вертелись. Среди них встречались и женщины — хорошо одетые и слишком ярко накрашенные. Когда Эмбер спросила Брюса, кто они такие, он ответил — проститутки. В Мэригрине проституток не было, а если бы и появились, на них надели бы колодки и забросали грязью — любой добропорядочный мужчина или женщина. Поэтому ей показалось странным, что молодые мужчины относятся к ним уважительно, открыто разговаривают с ними, а иногда даже целуют и обнимают. Эти дамы тоже чувствовали себя непринужденно: они смеялись, громко болтали, выглядели счастливыми и уверенными в себе.

Напротив сцены выстроились полдюжины девушек с корзинками в руках. Они расхваливали свой товар — апельсины, лимоны и конфеты, которые продавали по чрезвычайно высоким ценам.

Над партером, но близко к сцене, располагался балкон, разделенный на ложи. Там рядом со своими мужьями и любовниками сидели благородные дамы, разодетые в платья, расшитые драгоценностями. Выше располагался еще один балкон, заполненный женщинами и грубоватыми, шумными молодыми людьми. Галерку занимали мелкие торговцы: они стучали в такт музыки дубинками, громко ругались, если им не нравилось, а возмущение выражали пронзительным свистом.

Зрительный зал заполняли в основном аристократы, если не считать немногочисленных приказчиков и куртизанок. Дамы и господа приходили в театр, что называется, людей посмотреть и себя показать, а также пофлиртовать. А спектакль отодвигался на второе место.

Эмбер понравилось здесь все. Она ни в чем не разочаровалась. Именно этого она и ожидала, и даже больше. Возбужденная и счастливая, она сидела рядом с Брюсом очень прямо и смотрела по сторонам округлившимися и сияющими глазами. Так вот что такое большой мир! Она испытывала особое чувство от того, что на ней новое платье со смелым декольте, от изысканной прически, аромата духов, от непривычной, ласкающей кожу косметики, от мягкого шелковистого меха муфты под пальцами.

Потом она заглянула в соседнюю ложу и встретилась глазами с двумя женщинами, которые даже слегка наклонились, рассматривая ее. Их взгляды сразили Эмбер.

Красивые, богато одетые и сверкающие драгоценностями, они держались заносчиво и отчужденно, что, как уже поняла Эмбер, говорило об их благородном происхождении. Еще войдя в зал, Брюс поклонился и поговорил с ними, как разговаривал с другими мужчинами и женщинами, которые приветствовали его из партера, но теперь, когда они встретились взглядом с Эмбер, глаза их выражали презрение. Женщины обменялись улыбками, посплетничали, прикрывшись веерами, потом, возмущенно подняв брови, отвернулись.

Уязвленная, Эмбер какое-то мгновение продолжала глядеть на них; от испытанного унижения ей стало плохо. Она опустила глаза и закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться. О, она вдруг все поняла: «Они приняли меня за проститутку! Они меня презирают!» Все торжество и праздничность выхода в веселый большой мир мгновенно спали, Эмбер пожалела, что пришла сюда, что выставила Себя перед их презрительными и осуждающими взглядами.

Когда Брюс, который, очевидно, заметил это, тепло пожал ей руку, настроение немного улучшилось, и она ответила ему благодарной улыбкой. Но как бы она уже ни старалась сосредоточиться на происходившем на сцене, у нее ничего не получалось. Единственное, чего ей хотелось, чтобы спектакль скорее окончился и она могла возвратиться в свою уютную квартиру. Ах, как устыдилась бы за нее тетя Сара, как негодовал бы дядя Мэтт, увидев, до чего она дошла!

Наконец на сцене начали читать эпилог, и публика стала подниматься. Брюс повернулся к Эмбер с улыбкой, накинул ей на плечи накидку.

— Ну как, понравилось?

— Да… понравилось.

Она не подняла на него глаза, не решаясь взглянуть в его лицо из страха вновь увидеть тех двух женщин или еще чью-нибудь презрительную усмешку.

Внизу, в партере, несколько молодых людей столпились около девушек с апельсинами, целовали их, непочтительно тискали, хлопали по плечам, стаскивали друг с друга шляпы. Актер, игравший роль Джульетты, не снимая парика — длинных волос блондинки, и в платье с подложенной грудью, стоял и разговаривал с одной из девушек-торговок. Некоторые из зрителей залезли на сцену и удалились за кулисы. Слышался топот выходивших из зала, леди и джентльмены разделились на группки; женщины обменивались поцелуями и громко щебетали. И все это время Эмбер стояла, хмуро опустив глаза, и мечтала только о том, чтобы они поскорее вышли отсюда.

— Что ж, пойдем, дорогая? — И он предложил ей руку.

Выйдя из театра, они пробились к коляске, стоявшей среди остальных. Коляски совершенно перегородили улицу, и невозможно было продвинуться. Каждый старался проехать, и все кучера отчаянно ругались. Неожиданно перед ними возник нищий, который издавал нечленораздельные звуки. Он открыл рот и показал Эмбер, как у него идет кровь, потому что ему отрезали язык. Ей стало плохо от жалости, она слегка испугалась и прижалась к Брюсу.

Брюс кинул ему монету:

— На, возьми. И прочь с дороги.

— О, этот бедный человек! Ты видел его? Зачем они это сделали с ним?

Брюс помог ей войти в коляску.

— Ничего с ним не случилось. Это известный трюк: загибают язык назад, чтобы его не было видно, и тыкают иголкой, чтобы пошла кровь.

— Но почему же он не работает, вместо того, чтобы такое вытворять?

— Так он же работает. Не думай, что нищенство самая легкая профессия в мире.

Эмбер сидела в коляске, пока Брюс разговаривал с двумя молодыми людьми, которые называли его по имени, и она заметила, что они оба с откровенным восхищением глядят на нее через плечо Брюса. На мгновение Эмбер осмелела и, подняв брови, бросила на них кокетливый взгляд, но сразу же покраснела, смутилась и отвела глаза. О Боже! Ведь они наверняка подумали о ней то же, что и те две женщины в театре! Но все же она не смогла удержаться и еще раз осторожно посмотрела, и тут ее взгляд встретился со взглядом наиболее красивого из них. Она быстро отвернулась. Нет, как бы ни посмотрел мужчина, это не оскорбительный взгляд.

Наконец Брюс дал команду кучеру, уселся рядом с Эмбер, и они поехали. Он взял Эмбер за руку.

— Твое появление наделало много шума в городе. Это лорд Бакхерст, он сказал, что ты красивее Барбары Пальмер.

— Ты имеешь в виду любовницу короля?

— Да. Но скажи на милость, как тебе удалось войти в курс последних сплетен? — Он посмотрел на нее, как на красивую куклу.

— Мне рассказала об этом модистка. Брюс… а кто эти две дамы в соседней ложе, которые по махали тебе рукой?

— Жены моих друзей. Почему ты об этом спрашиваешь?

Эмбер посмотрела вниз на свой веер, нахмурилась.

— Ты заметил, как они глядели на меня? Вот так… — и она скорчила физиономию несколько преувеличенно, но похожую на злобную гримасу тех двух. — Они думают, что я проститутка…я знаю, они так подумали!

Брюс удивился, потом к величайшему возмущению Эмбер рассмеялся, откинув голову.

— Эй, — сердито крикнула она, — какого черта, что здесь смешного?

Она уже научилась употреблять некоторые выражения Брюса, которые дядя Мэтт ни за что не разрешил бы произносить даже своим сыновьям. Эмбер усвоила, что все благородные люди ругаются и что это признак хорошего воспитания.

— Извини, Эмбер. Я не над тобой смеялся. И честно говоря, я думаю, они так смотрели на тебя совсем по другой причине — от ревности, несомненно. Ведь у них нет ни малейших причин плохо думать о другой женщине. Сами они, я думаю переспали с большинством мужчин, которые ездили во Францию.

— Но ведь они замужем!

— Ну да, замужем. Если бы не были, то вели бы себя более осмотрительно.

У Эмбер отлегло от сердца, но в то же шевельнулось подозрение. Может быть, и он был среди тех мужчин? Но потом успокоилась: если бы он тоже переспал с ними, то не стал бы упоминать об этом. И она отбросила эти мысли. Ей снова стало хорошо на душе, и она предвкушала новые приключения.

— Куда мы едем сейчас?

— Я подумал, может быть, ты не против поужинать в таверне?

Вернувшись в Сити, они остановились на стрит, у здания, на вывеске которого красовался большой золотой орел. Выходя из коляски, Эмбер высоко подняла юбки, чтобы показать свои черные кружевные подвязки, — она видела, как это делали некоторые дамы, когда выходили из театра. На пороге таверны они услышали знакомый громкий мужской голос:

— Эй! Карлтон!

Они обернулись и увидели Элмсбери, ехавшего в экипаже в компании нескольких мужчин. Экипаж, остановился, он соскочил, помахал рукой своим товарищам и подбежал к Брюсу и Эмбер. Он удивленно заморгал глазами, когда увидел ее, потом церемонно снял шляпу.

— Боже праведный, красавица! Да вы прекрасны, как венецианская куртизанка!

Восхищенная улыбка застыла на лице Эмбер.

Так вот что он о ней думает! Брови гневно сошлись на лице Эмбер, но под взглядом Брюса граф поторопился исправить свою оплошность. Он пожал плечами и скорчил смешную мину.

— Ну, вообще-то, знаете, венецианские куртизанки считаются самыми красивыми женщинами в Европе. Так что, я полагаю, что если вы…

Он замолчал, несколько заискивающе посматривая на нее, пока наконец Эмбер не подняла на него глаза. Она не могла противиться его дружескому расположению и неожиданно для себя улыбнулась. Он взял ее за руки.

— Боже мой, милая девушка, вы же знаете, я бы ни за что не стал обижать вас.

Все трое вошли в таверну, и, по просьбе Карлтона, их проводили наверх в отдельный кабинет.

Мужчины сделали заказ, и официант принес им миску с устрицами. Они начали раскрывать их и есть сырыми, чуть присыпав солью и добавив несколько капель лимонного сока, не беспокоясь, что скорлупа сыплется на пол и скапливается по всему столу. Элмсбери заявил, что вскоре основной пищей при дворе станут лягушки, и когда Эмбер взглянула озадаченно, Брюс объяснил ей, что имеется в виду. Она весело рассмеялась, сочтя шутку удачной.

Когда они покончили с устрицами, подали горячее: жареную утку, фаршированную устрицами и луком, поджаренные артишоки, большой сырный пирог с румяной коркой. Затем появилось бургундское для мужчин и рейнское для Эмбер, фрукты и орехи. Они долго сидели за столом и разговаривали, сытые, довольные, и Эмбер совершенно забыла о своих недавних обидах.

Вино оказалось крепче эля, к которому она привыкла, и после пары стаканов ей захотелось спать. Она сидела, прикрыв глаза, и слушала разговор мужчин. Ее охватила странная легкость, будто голова ее уносилась куда-то ввысь. Эмбер с любовью глядела на Брюса, замечая каждое изменение его настроения, каждый жест. И когда он изредка улыбался ей или наклонялся и легко касался губами ее щеки, то от счастья у нее кружилась голова.

Через некоторое время она шепнула Брюсу на ухо, он ответил. Она прошла через комнату в небольшой закуток. Оттуда она слышала стук входной двери, чей-то голос, затем дверь захлопнулась.

Выйдя, Эмбер застала Элмсбери одного, наливающим себе вино. Он поглядел на нее через плечо:

— Его позвали по делу, сейчас вернется. Садитесь сюда.

Десять минут Эмбер не сводила глаз с входной двери, нервничая и вздрагивая при каждом звуке, она чувствовала себя несчастной. Ей показалось, что прошел целый час, когда слуга поклонился Элмсбери и сказал:

— Сэр, его светлость сожалеет, что ему пришлось удалиться по весьма важному делу. Он просил передать вам просьбу отвезти даму домой.

Элмсбери смотрел на Эмбер, пока официант передавал поручение. Он кивнул головой. Эмбер побледнела, в глазах застыла боль, будто ее ударили.

— По делу? — повторила она. — Какое может быть дело в столь поздний час?

Элмсбери пожал плечами:

— Не знаю, красавица. Давайте-ка выпьем еще чуть-чуть.

Но хотя Эмбер и взяла стакан, который он наполнил, она могла лишь молча держать его в руке. Полтора месяца она ждала этого вечера, и вот теперь ему понадобилось куда-то исчезнуть по делу. Каждый раз, когда она спрашивала, куда он уходит, ответ был один и тот же — «по делу». Но почему именно сегодня? Почему именно в тот вечер, к которому она так долго готовилась и на который так рассчитывала? Эмбер почувствовала себя усталой, опустошенной; она безучастно сидела в кресле и почти не разговаривала, поэтому несколько минут спустя Элмсбери встал и предложил отвезти ее домой.

По дороге она не утруждала себя разговором с графом, но когда они подъехали к «Королевским сарацинам», предложила проводить ее до комнаты, надеясь, что он откажется. Но Элмсбери с готовностью согласился, и пока она переодевалась, зашел в буфетную за парой бутылок вина. Когда Эмбер вышла из спальни в мягких домашних туфлях из бычьей кожи и в золотистом халате — еще одно последнее приобретение, — она увидела его удобно устроившимся на диване перед камином. Он поманил ее и, когда она села, взял ее за руки, многозначительно взглянув в лицо, и приложил ее пальцы к своим губам. Эмбер нахмурилась и отвернулась, не обращая на него внимания.

— Как вы думаете, куда он пошел? — спросила она, наконец.

Элмсбери пожал плечами.

— Что это за «дела», которыми он все время занимается? Вы знаете об этом?

— В настоящее время у каждого роялиста множество дел. Один стремится вернуть свою недвижимость, другой старается получить синекуру, приносящую тысячу в год, за помощь королю. На галереях дворца полно таких людей: землевладельцев, старых солдат, выживших из ума мамаш, узнавших, что король неравнодушен к симпатичным девицам. И каждый чего-то хочет, включая и меня. Я хочу вернуть свое поместье Элмсбери Хаус и земли в Херефордшире. Его величество не может ублажить всех нас, даже если бы он был царем Мидасом и богом Юпитером в одном лице.

— А чего хочет Брюс? Возвращения Карлтон Холла?

— Нет, не думаю. Его поместье продано, а не конфисковано, я не думаю, что ему вернут проданную недвижимость, — он допил вино из бутылки и потянулся за второй.

Граф мог выпить больше, чем всякий другой мужчина, и не опьянеть. Брюс говорил, что это оттого, что Элмсбери слишком долго пробыл в тавернах, и его кровь превратилась в алкоголь. Эмбер пока так и не поняла, говорил он правду или шутил.

— Я не понимаю, что ему нужно, — сказала она. — Ведь он так богат.

— Богат? — удивился Элмсбери.

— А разве нет?

Эмбер мало что понимала в деньгах, ибо у нее никогда не было больше нескольких шиллингов в кармане, она едва ли могла отличить одну монету от другой. Но ей казалось, что лорд Карлтон сказочно богат, раз у него свой выезд, раз он носит богатые одежды и покупает ей такие роскошные вещи.

— Ни в коем случае. Его семья распродала все, чтобы помочь королю, а что они не продали, у них просто забрали. И те драгоценности, которые он нашел в Карлтон Холле, — это единственное, что осталось у него. Нет, он не богат. Он почти так же беден, как и я.

— А как же коляска… и моя одежда…

— О, ну на это у него хватает. Умный человек может посидеть несколько часов за картами или за игрой в кости и заработать несколько сотен фунтов.

— Вы говорите о шулерстве? — Эмбер была шокирована, она даже заподозрила Элмсбери во лжи.

Но он улыбнулся:

— Ну, возможно, он играет не совсем честно. Но ведь мы все так делаем. Конечно, некоторые из нас более умелые, другие — нет. Брюс может обвести вокруг пальца любого во всей Европе. Ведь он пятнадцать лет жил парой игральных костей и колодой карт, и жил чертовски хорошо, лучше многих из нас. Я как-то видел, как он заработал две с половиной тысячи за четыре часа в таверне «Грум Портерз Лодж».

— Так это и есть то дело, куда он ходит — карточная игра?

— Отчасти. Деньги-то ему нужны.

— А почему он не попросит денег у короля — другие-то просят?

— Дорогая моя, вы не знаете Брюса.

В этот момент она услышала шум подъезжающего экипажа и подбежала к окну, но к ее разочарованию, карета проехала мимо и скрылась за углом. Она продолжала всматриваться в темноту — на улицах не было фонарей, лишь бледный свет молодой луны да блеск далеких звезд. На улицах — ни души: жители Лондона не выходили ночью, разве что по очень важным делам, и тогда их сопровождали слуги.

Вдали она заметила свет фонаря уличного обходчика и услышала его монотонную приговорку: «Одиннадцатый час прекрасной теплой летней ночи, и все в порядке. Одиннадцатый час…»

Поглощенная тревогой о Брюсе, Эмбер совсем забыла о присутствии Элмсбери. Вдруг она почувствовала, что его руки обнимают ее сзади. Одной рукой он забрался ей под платье, а другой повернул к себе. Он поцеловал Эмбер в губы. Пораженная, Эмбер ахнула и резко оттолкнула его, ударив по щеке.

— Да вы в своем уме, сэр! — вскричала она. — Какой же вы друг Брюса! Когда его светлость узнает об этом, он вас вышвырнет!

Элмсбери удивленно уставился на нее, потом от души рассмеялся.

— Вышвырнет? Боже мой, милочка, у вас мозги набекрень! Да посудите сами, неужели Брюсу не все равно, если я на одну ночь одолжу у него его шлюху?

Яростный гнев сверкнул в глазах Эмбер. Она сильно ударила его по ноге и начала молотить кулаками в грудь.

— Нет, чертова собака, я не шлюха! Убирайтесь отсюда, убирайтесь, пока я не разорвала вас на куски!

Эй! — Элмсбери ухватил ее за руки и хорошенько встряхнул. — Прекратите сейчас же, ведьма сумасшедшая! Прекратите! Я сожалею, я прошу прощения. Я не хотел…

— Убирайтесь, негодяй! — взвизгнула Эмбер.

— Ухожу, ухожу, перестаньте ругаться. Схватив шляпу, которую она сбросила с него в драке, Элмсбери поспешил к двери. В дверях он остановился, обернувшись. Эмбер с яростью смотрела на него, подбоченясь, а по ее лицу текли слезы, она не могла их сдержать. Дерзость Элмсбери как рукой сняло.

— Позвольте мне сказать только одно, прежде чем я уйду, милочка. Возможно, ваша тетя Сара внушала вам обратное, но когда мужчина приглашает вас в постель, он отнюдь не оскорбляет вас. И если вы честно признаетесь себе, мое предложение польстило вам. Если существует что-то, что женщина никогда не прощает мужчине, так это то, что он не хочет с ней переспать. Все, я больше не стану беспокоить вас. Доброй ночи.

Он поклонился и открыл дверь.

Эмбер стояла, растерянно глядя на него, она напоминала маленькую девочку, которой взрослый дядя преподал урок этикета. Она начала понимать, что деревенский моральный кодекс так же неуместен здесь, в Лондоне, как ее полотняная нижняя юбка и зеленая шерстяная. Невольно она протянула руку и шагнула к нему неуверенно.

— Милорд… не уходите. Простите меня… только…

— Только вы влюблены в Брюса?

— Да.

— И поэтому вы решили, что не можете лечь с другим мужчиной. Что ж, моя дорогая, возможно, когда-нибудь вы сделаете открытие, что это не так уж важно, в конце концов. И тогда я к вашим услугам, мадам, — и он еще раз поклонился.

Эмбер не знала, что делать. Хотя она и признавалась себе, что действительно польщена его предложением, она не могла согласиться, что верность любимому мужчине не имеет значения. Ей казалась невероятной сама мысль — лечь в постель с другим мужчиной. Нет, никогда она не сделает этого, никогда до конца жизни.

Послышался шум кареты, катившейся по булыжной мостовой. Эмбер снова подбежала к окну. Карета проехала по улице, мотаясь из стороны в сторону, кучер натянул вожжи и остановил лошадей. Лакей на запятках соскочил со своего насеста и подбежал открыть дверцы. Через мгновение появился Карлтон. Он обернулся, чтобы поговорить с кем-то, оставшимся в карете. Второй лакей освещал подножку кареты, свет падал на лицо Брюса и стены дома.

Эмбер как раз собиралась высунуться из окна и окликнуть Брюса, но тут, к ее ужасу, из окна кареты выглянула женская голова, и Эмбер успела заметить красивое белое лицо и копну густых рыжих волос. Над ней склонилась голова Брюса, и Эмбер услышала их приглушенный разговор. Через секунду Брюс отступил, поклонился и снял шляпу. Лакей закрыл дверцу кареты, и экипаж отъехал. Карлтон повернулся и исчез под аркой.

Эмбер бессильно сжимала подоконник, ей стало так плохо, до тошноты, до обморока. Потом она с усилием выпрямилась и медленно повернулась. С лица отхлынула кровь, сердце билось отчаянно. Несколько мгновений она просто стояла и смотрела перед собой, ничего не видя, не видя даже Элмсбери, наблюдавшего за ней с сожалением и сочувствием. Эмбер закрыла глаза и приложила руку ко лбу.

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Брюс.

Глава пятая

Он остановился удивленный, переводя взгляд с одного на другого, но не успел сказать и слова, как Эмбер разрыдалась и бросилась в спальню, хлопнув дверью.

Она лежала на кровати, и рыдания сотрясали ее тело, разрывали на части, Эмбер отдавалась своему горю полностью и без остатка. Настал самый несчастный момент во всей ее жизни, и она не желала быть ни смелой, ни сдержанной. Молча страдать — не в ее характере. И поскольку он не прибежал к ней сразу же, как она ожидала, рыдания Эмбер стали просто истерическими, пока не появилось ощущение тошноты.

Наконец она услышала, что дверь открылась, потом — шаги Брюса. Рыдания стали еще громче. «О, как бы я хотела умереть, — отчаянно думала она, — прямо сейчас! Тогда бы он понял!»

В комнате стало светло — Брюс зажег свечи. Она услышала, как он сбросил накидку и шляпу, отстегнул шпагу, но по-прежнему ничего не говорил. Она подняла голову с подушки и посмотрела на него. Лицо ее было мокрым от слез, глаза покраснели и распухли.

— Ну! — вскричала она вызывающе.

— Добрый вечер.

— И это все, что ты собираешься мне сказать?

— А что еще я должен сказать?

— Мог бы, по крайней мере, сказать, где ты был и с кем!

Брюс развязывал галстук и снимал камзол.

— А ты не думаешь, что это мое дело?

Эмбер ахнула, будто он ударил ее. Ведь она отдавалась ему всем сердцем, нисколько не думая о себе, поэтому верила, что и он отвечает тем же. Теперь же она поняла, что это не так. Он не изменил своего образа жизни и привычек.

— О, — тихо произнесла она и отвернулась. Секунду он стоял и смотрел на нее, потом неожиданно подошел и сел рядом.

— Я сожалею, Эмбер, я не хотел быть грубым. И прошу прощения, что ушел, испортил тебе вечер, которого ты долго ждала. Но действительно дела оторвали меня…

Она недоверчиво поглядела на него, слезы снова наполнили глаза и закапали на атласную ткань халата.

— Значит, дела? Что ж это за дела между мужчиной и женщиной!

Он улыбнулся нежно и насмешливо. Эмбер всегда подозревала, что Брюс не принимает ее всерьез.

— Дела достаточно важные, дорогая, и я скажу почему: король не может удовлетворить всех и расплатиться со всеми, кто оставался ему верен, ему приходится делать выбор из тысяч заявок, где один заявитель ничуть не хуже другого. И я не думаю, что женщина или еще кто-нибудь сможет уговорить короля сделать то, чего он не хочет. Но когда приходится выбирать из нескольких вариантов, тогда женщина может быть очень полезной, чтобы помочь ему сделать правильный выбор. Сейчас нет никого, кто мог бы уговорить его, кроме молодой женщины по имени Барбара Пальмер. Именно она имеет сегодня влияние на короля…

— Барбара Пальмер!

Так вот какую женщину она видела! Эмбер вдруг почувствовала, что потерпела ужасное поражение, ибо женщина, способная очаровать самого короля, должна быть неземной красавицей. Ей казалось, что король и все, что его окружает, почти божественно, — и уверенность слетела с. нее окончательно. Она закрыла лицо руками.

— О Эмбер, дорогая моя, ну, пожалуйста. Не так все серьезно, как ты думаешь. Она случайно проезжала мимо, увидела мою карету и послала спросить: не нужно ли чего-нибудь. Я был бы набитый дурак, если бы отказался. Она помогла мне получить то, чего я хотел больше всего на свете…

— Чего? Твои земли?

— Нет. Земля продана. Я никогда не получу ее назад, если только не выкуплю у нынешнего владельца, чего я, наверное, не сделаю. Она помогла мне уговорить короля и его брата принять участие в моем каперском путешествии. Они оба внесли по нескольку тысяч фунтов. А вчера я получил каперское свидетельство.

— Что-что?

— Каперское свидетельство от короля, дающее предъявителю право захватывать суда и грузы других стран. Таким образом, я смогу захватывать испанские суда, плывущие в Америку…

Страх и ревность к Барбаре Пальмер улетучились.

— Неужели ты отправишься в плавание?

— Да, Эмбер, отправлюсь. Я уже приобрел два корабля, а на деньги от короля и герцога Йоркского я смогу купить еще три. И как только будет загружен провиант и набраны матросы, мы от плывем.

— О Брюс, не уходи! Тебе нельзя уходить!

На его лице мелькнуло нетерпение.

— Я же тебе сказал еще там, в Хитстоуне, что буду здесь недолго, месяца два или чуть дольше, и, как только смогу, я уйду в море.

— Но зачем! Почему бы тебе не получить… я забыла, как Элмсбери это назвал… сине… ну, где ты мог бы получать деньги за то, что помогал королю?

Он засмеялся, хотя лицо оставалось серьезным.

— Дело в том, что я не хочу того, что ты называешь «сине». Мне нужны деньги, но я хочу заполучить их другим путем. А ползать на животе и выпрашивать — это не по мне.

— Тогда возьми меня с собой! Ну, пожалуйста, Брюс! Я не буду тебе в тягость, позволь мне ехать с тобой!

Дата добавления: 2015-06-04