ЧАСТЬ ПЯТАЯ 1 страница. Эмбер вернулась в Лондон в середине декабря, через три с половиной месяца после Большого пожара

Глава сорок шестая

Эмбер вернулась в Лондон в середине декабря, через три с половиной месяца после Большого пожара. Ее поразило, что почти вся древняя, обнесенная стеной цитадель — Сити — больше не существует. Повсюду громоздились горы мусора, искореженные огнем куски железа, обломки кирпича, расплавившийся и теперь застывший свинец. Кое-где в подвалах еще дымилось и горело даже после проливных октябрьских дождей. Большинство улиц было завалено рухнувшими зданиями, другие улицы перегородили во избежание обвала стен и стояков дымоходов. Лондон выглядел мертвым, погибшим городом.

Он вызывал ныне гораздо большую жалость, чем во время жестокого, но яркого зрелища полыхавшего пламени. Люди высказывали мрачные пророчества, что город никогда не поднимется вновь, м в этот серый, дождливый декабрьский день такие предсказания казались неотвратимо верными. Измученный чумой, разоренный войной, уничтоженный пожаром, город был раздавлен непомерным долгом-, самым большим в истории страны, к тому же нищета народа и общественная нестабильность — все это приводило к мысли, что время всемирной славы Англии прошло, позолота роскошных одежд износилась и нация обречена, ей предстоит исчезнуть с лица земли. Никогда еще будущее не казалось более безнадежным, а люди — столь пессимистичными и унылыми.

Но, несмотря ни на что, неукротимая воля и жизнеспособность людская уже начали брать верх над всеобщей разрухой. На тех местах, где у семьи прежде стоял дом, стали возникать, как грибы после дождя, шалаши, навесы и землянки. Стали открываться лавки, и началось строительство новых домов.

И сгорел отнюдь не весь город.

За стенами еще сохранились дома на восток от Тауэра и к северу от Мур Филдз. В западной части уцелел колледж, барристеров[17]в Линкольн-Инне, а также дома к западу от Друри-лейн, Ковент-Гардена и Сент-Джеймс, куда переехало дворянство.

За поворотом Темзы вообще все сохранилось. По-прежнему вдоль реки тянулись сады, стояли большие старые здания, уцелел Стрэнд. Модную часть города огонь пощадил.

Эмбер и Большой Джон уехали из города сразу же. Они наняли лошадей, так как их лошади пропали, и отправились верхом прямо в Лайм-парк. Эмбер рассказала Дженни, что когда они прискакали в Лондон, то увидели, что дом графа сгорел, и что она нигде не смогла найти его светлость. Но тем не менее она для видимости послала группу людей в Лондон разыскать графа. Они вернулись через несколько дней и сообщили, что не нашли его светлости и, по всем сведениям, он не смог выбраться из дома во время пожара и сгорел. Эмбер испытала огромное облегчение, когда поняла, что ее не арестуют, надела траур, но не стала делать вид, что убита горем, ибо не считала, что такое лицемерие повлияет на ее положение.

Но самую лучшую новость она услышала от Шадрака Ньюболда. Он прислал посыльного с сообщением, что ни один из вкладчиков не потерял ни шиллинга. Позднее она узнала, что, хотя большая часть денег лондонцев пропала во время пожара, почти все банкиры сумели спасти доверенные им ценности. На счету Эмбер осталось теперь меньше половины, двадцать восемь тысяч фунтов, но и этого было достаточно, чтобы считать ее одной из богатейших женщин в Англии. Более того, накопились проценты с капитала, а также доход с инвестиций, сделанных Шадраком. Позднее Эмбер намеревалась увеличить капитал, сдав Лайм-парк в аренду и продав большую часть мебели, хотя пока она не решалась прикасаться к ценностям Рэдклиффа.

Конечно, будущее обещало быть блестящим. Но настоящее было источником страха и треволнений: хотя Рэдклифф был мертв, она не могла отделаться от него, Он приходил в дом, как привидение. Эмбер неожиданно встречала его за поворотом галереи; он стоял за спиной, когда Эмбер ела; он приходил к ней ночью, и Эмбер покрывалась потом от ужаса, вздрагивала от воображаемых звуков, просыпалась ночью с истерическим криком. Она хотела уехать отсюда, но как раз в тот день, когда Эмбер вернулась из Лондона, у Нэн родился ребенок, и нужно было подождать, пока Нэн будет в состоянии ехать, Эмбер оставалась в Лайм-парке главным образом из чувства признательности к Нэн и благодарности за то, что она сделала для нее во время чумы. К тому же ей просто некуда было ехать, кроме как в дом Элмсбери. А этого Эмбер не хотела: у Элмсбери могли возникнуть подозрения — почему это она бросилась к нему сломя голову при первом же известии о смерти мужа? Она не хотела доверять эту страшную тайну никому, кроме Большого Джона и Нэн.

Приехала мать Дженни. Как только родится ребенок и Дженни оправится после родов, она уедет домой, к своим. Эмбер испытывала некоторое чувство вины, когда первого октября выехала в Барберри-Хилл. Но она сказала себе, что у Дженни нет никаких причин бояться дома в Лайм-парке: Дженни никогда не была врагом его светлости, не имела никакого отношения к смерти Филипа, ни стеньг, ни потолки, ни сами деревья ничего не говорили ей. Но что касалось Эмбер — она не могла больше здесь оставаться. И потому уехала.

В Барберри-Хилл она чувствовала себя гораздо лучше и вскоре забыла и Рэдклиффа,, и Филипа, и все, что произошло. Она просто выбросила это из памяти. У Эмбер осталось неприятное ощущение, что Элмсбери догадывался: она знает больше о смерти своего мужа, чем говорит, возможно, он подозревал, что Эмбер наняла банду убийц, чтобы те прикончили графа, но он никогда не пытался выведать у нее истину, они вообще редко упоминали Рэдклиффа.

Однажды Элмсбери решил поддразнить ее:

— Ну, милочка, за кого ты теперь собираешься выходить замуж.? Ходят слухи, что Бакхёрст почти готов связать себя узами брака…

Эмбер бросила на него сердитый взгляд:

— Типун вам на язык, Элмсбери! Что я, не в своем уме? Я богата, и теперь у меня есть дворянский титул — за каким же дьяволом мне снова выходить замуж и делать себя несчастной? Нет ничего более отвратительного, чем замужество! Я трижды убедилась в этом и…

— Трижды? — спросил он насмешливо. Эмбер невольно покраснела: Льюк Чэннелл был ее тайной, которой она не делилась ни с кем, кроме Нэн. Тот брак был одним из немногих эпизодов в ее жизни, которых она стыдилась.

— Я хотела сказать — дважды! И нечего улыбаться! Ладно, смейтесь сколько хотите, но я не выйду больше замуж! У меня есть свои планы, получше этого, имейте в виду! — Она повернулась, взмахнув черными шелковыми юбками, и пошла к выходу.

Элмсбери стоял, опершись о камин, и набивал трубку. Он посмотрел ей вслед, улыбнулся и пожал плечами.

— Бог с тобой, милочка, по мне — хоть три мужа, хоть тринадцать. И это вовсе не мое дело, выйдешь ты замуж, еще раз или нет. Я просто подумал: как ты будешь выглядеть в траурном наряде в тридцать пять лет?

Эмбер застыла на месте и обернулась. Она поглядела на Элмсбери через плечо. Ее лицо вдруг побледнело и приобрело испуганное выражение. «Тридцать пять! Господи, но мне никогда не будет тридцать пять!» Она оглядела себя, свое строгое черное платье — траур, который она должна носить до смерти, если только не выйдет замуж.

— Черт вас подери, Элмсбери! — рассердилась она и быстро вышла из комнаты.

Не много прошло времени, и Эмбер начала испытывать беспокойство. Что толку в деньгах и титуле, красоте и молодости, если прозябаешь в деревне? Не прошло и двух месяцев, как она убедила себя, что, какие бы пересуды ни вызвала неожиданная смерть его светлости, они наверняка уже затихли (ведь скандальные истории при королевском дворе забываются быстрее, чем любовные). Теперь ей не терпелось вернуться в Лондон. В конце концов, в результате настойчивых просьб, она добилась согласия лорда и леди Элмсбери поехать вместе с ней в город на зимний сезон. Таким образом она обретала дом, где могла жить, а вместе с ним — покровительство семьи Элмсбери. На какое-то время ей требовалось и то и другое.

Ее появление в Уайтхолле вызвало сенсацию, большую, чем она ожидала. Эмбер поразили слухи, ходившие среди придворных, что графиня Рэдклифф якобы умерла — ее из ревности отравил муж. Эмбер притворилась, что ей очень забавно слышать это.

— Что за чепуха! — воскликнула она. — Нынче ни один мало-мальски заметный человек не может умереть просто так — обязательно скажут, что его отравили.

В том, что она сказала, была правда. Яд по-прежнему практиковался, как наиболее удобный способ мести, среди аристократии. Неверная жена, которая внезапно заболевала, считалась отравленной. Леди Честерфилд умерла три года назад, после того как вызвала недовольство своего мужа любовной историей с герцогом Йоркским, и все настойчиво говорили, что ее отравили. Еще одна любовница Йорка, леди Денхэм, заболела и объявила своим друзьям, что муж отравил ее, хотя некоторые считали, что это сделал сам Йорк, так как ему надоели ее постоянные требования новых почестей.

Мужчины с энтузиазмом приветствовали возвращение Эмбер.

Жизнь королевского двора была настолько ограниченной и монотонной, что любое, даже не, слишком смазливое личико обязательно привлекало внимание джентльменов и вызывало недовольный ропот дам. Когда же новизна утрачивалась, новая леди занимала то положение в этом узком кругу, которое ей удавалось отвоевать и которое она должна будет удерживать и оборонять от покушений очередной молодой и хорошенькой дамы. К тому времени мужчины привыкнут к ней, а женщины в конечном счете примут ее в свою среду. Она окажется на их стороне, когда придет время критиковать и отвергать следующую красавицу, которая дерзнет появиться здесь и бросить им вызов. Больше всего королевский двор страдал от избытка праздности, ибо аристократы были лишены возможности делать то, что требовалось делать, и нужно было приложить немало ума и изобретательности, чтобы продолжить эту бесконечную игру остроумия и разнообразия.

Одного быстрого взгляда хватило Эмбер, чтобы увидеть, какое положение она занимает.

Титул графини давал ей доступ к королевскому двору и в гостиные ее величества, а также право сопровождать королевский кортеж при их выезде в театр, посещать балы, танцевальные вечера и банкеты. Однако для посещения приватных ужинов и вечерних приемов требовалось приглашение одной из придворных дам. Таким образом, придворные дамы могли изолировать Эмбер, отсечь ее от внутренней, интимной жизни двора. Она решила не допустить этого.

Эмбер стала искать дружбы с Фрэнсис Стюарт и продемонстрировала такую привязанность к ней и восхищение ее достоинствами, что Фрэнсис, по-прежнему наивная и доверчивая, даже после четырех лет при дворе, пригласила Эмбер на небольшой ужин для узкого круга. Присутствовали король и все те, кто был у него в фаворе и представлял Элитарную верхушку, управлявшую светским Лондоном. Букингем разыграл гротескную, злую и остроумную пародию на лорда-камергера Кларендона,

Карл снова рассказал невероятную и все же волнующую историю — все придворные знали ее наизусть — о его бегстве во Францию после битвы под Вустером[18].

Угощение и вина были превосходными, музыка — приятной, дамы — очаровательными. Эмбер выглядела настолько великолепно в черном бархатном платье, что графиня Саутэск не удержалась и заметила:

— Боже мой, мадам, какое на вас красивое платье! Вы знаете, мне кажется, я где-то такое уже видела. — Она постучала острым розовым ногтем по зубам, как бы вспоминая, медленно разглядывая платье и делая вид, что не замечает той, на ком это платье надето. — О, ну конечно же! Вспомнила! Именно такое платье осталось после смерти кузины моего мужа… Куда же я его девала? О, да-да, я отдала его в костюмерную Театра Его Величества. Когда это было? Наверное, года три назад. Вы тогда выступали на подмостках, не правда ли, мадам? — В ее голубых глазах блеснула злая искорка. Она обвела взглядом зал и ахнула: — Господи, кажется, прибыла Уинифред Уэллз! Каслмейн говорила, что она ездила в деревню, чтобы сделать аборт. Ах, как жесток этот мир! Простите меня, мадам, я должна пойти поговорить с бедняжкой… — И, небрежно сделав реверанс, даже не взглянув на Эмбер, она упорхнула.

Эмбер сердито нахмурилась, но потом, когда она подняла глаза и увидела рядом с собой Карла, улыбнулась и пожала плечами.

— Если женщины когда-нибудь научатся переносить друг друга, то у них будет преимущество перед нами, которое мы не сможем пережить.

— И, вы считаете, это возможно, сир?

— Маловероятно. Но не позволяйте им досаждать вам, моя дорогая. Вы ведь и сами можете дать сдачи, я это знаю.

Эмбер продолжала улыбаться ему; его губы изобразили вопрос. Эмбер ответила едва заметным кивком. Она была чрезвычайно довольна своим возвращением в Уайтхолл.

Но она не чувствовала бы себя в полной безопасности, если бы не Фрэнсис Стюарт. Поэтому она старалась стать ее неразлучной подругой. Она навещала Фрэнсис в ее апартаментах, гуляла с ней по галереям, хотя погода часто бывала холодная. Иногда Эмбер оставалась у нее на ночь, когда дороги становились непроезжими или был слишком поздний час. Эмбер никогда не говорила о себе, но проявляла чрезвычайную заинтересованность в делах Фрэнсис, во всем, что та думала, говорила или делала. Фрэнсис не могла сопротивляться такому напору лести и вскоре стала доверять Эмбер во всем.

Герцог Ричмонд недавно сделал ей предложение; это обстоятельство весьма озадачило двор, ибо Фрэнсис считалась по меньшей мере претенденткой на корону. Ричмонд был весьма приятным двадцатисемилетним джентльменом и дальним родственником короля, но он был глуп, часто пьянствовал и постоянно пребывал в долгах. Карл воспринял новость с привычным апломбом и попросил герцога передать финансовые документы лорду-камергеру Кларендону для проверки.

Однажды ночью, когда Фрэнсис и Эмбер уютно лежали в кровати — одна пуховая перина сверху, другая снизу, — Эмбер как бы между прочим спросила Фрэнсис, намеревается ли она выходить замуж, за его милость. Ответ Фрэнсис поразил ее:

— Мне ничего другого не остается теперь. Если бы герцог не оказал мне этой чести, то я просто не знаю, что сталось бы со мной!

— Что сталось бы с вами! Но почему, Фрэнсис, что за чепуха! При дворе нет мужчины, который не был бы влюблен в вас по уши, и вы это знаете!

— Может быть, и так, — призналась Фрэнсис, — но ни один из них не сделал мне честного предложения. Моя беда в том, что я погубила свое честное имя тем, что позволила его величеству слишком много вольностей, не допустив, чтобы он взял то, что было мне всего дороже.

— А почему вы так поступили? — спросила Эмбер притворно безразличным тоном, хотя сама испытывала страшное любопытство по этому поводу. — Вы, несомненно, стали бы герцогиней, даже и не выходя замуж…. и к тому же очень богатой женщиной.

— Что? — вскричала Фрэнсис. — Быть любовницей короля, его шлюхой? О нет, никогда! Пусть другие, а я скорее умру, чем лягу с мужчиной, который мне даже не муж., хотя ложиться и с мужем не большая радость для женщины! Боже! Мне даже нехорошо стало при мысли об этом!

Эмбер улыбнулась в ночной темноте: ее позабавили слова Фрэнсис. И очень удивили. Так вот в чем состоит хваленая добродетель Фрэнсис — не в моральной стороне дела, отнюдь нет, а в отвращении. Она не была целомудренной — она была брезгливой.

— Но разве вам не нравится король? При дворе нет прекраснее мужчины… Все леди влюбляются в него, и вовсе не потому, что он король.

— Ну да, конечно, он нравится мне! Но я просто не могу… Я не могла бы… О, я сама не знаю! Почему мужчины только об одном и думают? Я понимаю, что когда-нибудь выйду замуж, — мне девятнадцать, и моя мама говорит, что я — позор семьи… Но, Господи! Подумать только: лечь в постель с мужчиной и позволить ему… О, я знаю, я просто умру! Я никогда не смогу вынести этого!

«Бог ты мой, — подумала Эмбер, совершенно сбитая с толку. — Она, должно быть, не в своем уме». Но Эмбер испытывала также и сочувствие к Фрэнсис, этакую презрительную жалость. Да что она вообще в жизни понимает?

Вскоре их дружба кончилась: Фрэнсис была ревнива и, словно жена, отрицательно относилась ко всем любовным похождениям короля, а Барбара не долго держала Фрэнсис в неведении, сообщив ей, что король тайно посещает леди Рэдклифф в доме Элмсбери. Но теперь, когда положение Эмбер при дворе упрочилось, она могла вполне обойтись без помощи Фрэнсис, которую всегда считала глупой и занудливой. Эмбер страшно надоело расточать комплименты и изображать глубокую заинтересованность в дедах Фрэнсис. Что касается Карла, то он всегда проявлял к новой любовнице много внимания и не позволял, чтобы Эмбер игнорировали. По его настоянию Эмбер приглашали повсюду и обращались с тем же поверхностным вниманием, каким пользовалась в свое время Каслмейн и по-прежнему пользовалась Фрэнсис Стюарт. Даже дамы были вынуждены лебезить перед Эмбер, и вскоре она начала думать, что ей подвластно все на свете.

Однажды ранним утром она шла по Каменной галерее, когда встретила лорда-камергера Кларендона. В галерее стоял холод, было сыро и промозгло, поэтому все торопливо шагали, закутавшись в тяжелые шерстяные или бархатные плащи и засунув руки в большие меховые муфты. По галерее двигалась вереница фигур в черных капюшонах: двор все еще был в трауре по королеве Португалии. Эмбер это устраивало — ведь она была вынуждена одеваться в черное из-за траура по Рэдклиффу, а теперь и у других дам не было преимущества, и они не могли наряжаться в яркие одежды и носить драгоценности.

Кларендон шел навстречу Эмбер, опустив голову и уставившись в пол, — его мучила боль в ноге и бесчисленные проблемы, которые угрожали благосостоянию Англии, и именно ему предстояло их решить. Он не обратил внимания на Эмбер, как и на всех других, кто проходил мимо, но Эмбер загородила ему дорогу:

— Доброе утро, лорд-камергер!

Он поднял глаза, кивнул, потом, когда Эмбер опустилась в глубоком реверансе, вынужден был остановиться и поклониться.

— Ваш слуга, мадам.

— Ах, как кстати мы встретились! Я только что узнала нечто важное — вы непременно должны услышать эту новость.

Он непроизвольно скорчил недовольную мину — его тревожило множество вопросов, не самым незначительным из которых было его собственное шаткое положение., — Я был бы рад любой информации, которая способствовала бы усердной службе королю, моему повелителю. — Но взгляд, устремленный на Эмбер, оставался неодобрительным, он явно спешил по своим делам.

Эмбер же преисполненная сознанием собственной значимости, опьяненная быстрым и легким завоеванием привилегированного положения при дворе, решила преуспеть там, где терпели неудачу все другие любовницы короля. Она хотела представить лорда-камергера как свой трофей, приколоть, как дорогую брошь, что не по карману больше никому, хотя она и понимала, что дни политической карьеры Кларендона сочтены.

— Дело в том, милорд, что я устраиваю ужин в доме Элмсбери в пятницу на этой неделе. Будет его величество, конечно, и все остальные… Если вы и ее светлость пожелаете прийти…

Кларендон жестко поклонился, сердитый, что его вынудили потерять столько драгоценного времени. К тому же подагра снова пронзила болью ногу.

— Сожалею, мадам, но у меня нет времени на светские развлечения. Стране нужны люди, способные заниматься серьезными делами. Благодарю вас и до свиданья.

И он ушел в сопровождении двух секретарей, нагруженных горой бумаг, а Эмбер так и осталась стоять с открытым ртом.

Тут она услышала за спиной громкий женский смех. Она обернулась и увидела леди Каслмейн.

— Боже праведный! — вскричала та, все еще смеясь. — Ну и зрелище! Вы что, ожидали от него иного? Думали, он вас на танец пригласит?

Эмбер впала в ярость: ее унижение заметила не кто иная, как именно Барбара Палмер, хотя зевак вокруг было достаточно, чтобы сплетни о ее неудаче разнеслись по всему дворцу еще до полуночи.

— Старикан паршивый! — пробормотала Эмбер. — Ему повезет, если он еще год продержится при дворе!

— Да, — согласилась Барбара, — и вы тоже. Вот уже семь лет мне приходится видеть, как дамы вроде вас приходят и уходят, — но я-то всё еще здесь.

Эмбер дерзко взглянула на нее:

— Все еще здесь, но, говорят, не пользуетесь особенным спросом.

С тех пор как когда-то Эмбер яростно ревновала Барбару, акции последней при дворе резко упали, сама же Эмбер поднялась столь высоко, что теперь, когда они столкнулись лицом к лицу, Эмбер обнаружила, что ненавидит Барбару гораздо меньше, чем ей казалось. Она могла позволить себе отнестись к ней пренебрежительно и даже снисходительно.

— Не пользуюсь спросом? — Барбара подняла бровь. — Хотела бы я знать, черт подери, что вы называете не пользоваться спросом! Во всяком случае, он относится ко мне достаточно хорошо, так как оплачивает мои долги и совсем недавно заплатил около тридцати тысяч фунтов.

— Вы имеете в виду — дал вам взятку, чтобы вы избавились от беременности?

— Хотя бы и так! — улыбнулась Барбара. — Неплохая плата за аборт, как вы считаете, а?

В этот момент мимо них прошла Фрэнсис Стюарт, одетая в развевающийся голубой шелковый наряд под плащом из черного бархата, на ногах — золотистые сандалии, блестящие каштановые волосы были перехвачены кружевной золотой лентой и свободно ниспадали на спину. Она позировала художнику Ротиеру. Ее портрет был заказан самим королем, который намеревался использовать облик Фрэнсис как символ Британии для чеканки на новых монетах. Фрэнсис не остановилась, она холодно кивнула Эмбер и даже не взглянула на Каслмейн. Фрэнсис решила, что женщины сплетничали о ней.

— Вот, пожалуйста, — сказала Барбара, когда Фрэнсис прошла мимо в сопровождении трех фрейлин и маленького арапчонка, — идет та негодница, которая могла бы вытурить нас из этого заведения. Титул герцогини в обмен на девственность. По мне — честная сделка. У меня, по правде говоря, ставки не поднимались так высоко…

— У меня — тоже, — ответила Эмбер, глядя вслед уходившей Фрэнсис, которая приковывала взгляды всех окружающих. — Но я сомневаюсь, что он так дорого оценит товар после того, как получит его.

— Отчего же, может быть, и оценит — из-за новизны.

— Как вы думаете, почему она так упрямится? — спросила Эмбер. Ей было любопытно знать мнение Барбары.

— Разве вы не знаете? — Та засмеялась, в глазах сверкнул злой огонек,

— Ну, у меня есть одна интересная идея…

Тут из-за угла галереи появился король в сопровождении придворных и собак. Он неожиданно подошел к дамам и громко рассмеялся:

— Силы небесные, что я вижу! Две мои самые красивые графини мирно беседуют! Чью репутацию вы поливаете грязью?

Дружбы как не бывало: женщины снова стали непримиримыми соперницами, и каждая стремилась перещеголять противницу.

— Мы выражали желание, ваше величество, — нашлась Эмбер, — чтобы война кончилась и мы снова стали бы получать модные наряды из Парижа.

Карл засмеялся, положил руки на талии обеих дам и медленно двинулся по галерее,

— Что ж, если эта война доставляет неудобства дамам, то я обещаю начать мирные переговоры.

Когда они подошли к апартаментам ее величества, Карл бросил взгляд на Букингема, тот сделал шаг вперед и предложил руку Барбаре, а Эмбер пошла с королем. Для обеих женщин эта перестановка показалась гораздо более важной, чем была на самом деле. Однако Барбара отомстила: когда появилась Стюарт прекрасная, как всегда, несмотря на простой черный траурный наряд, в который успела переодеться, Барбара сразу же увела короля в сторону.

Вскоре Эмбер обнаружила, что снова беременна.

Ей была невыносима мысль о некрасивой фигуре, даже если это временно, но она прекрасно понимала, что, пока не родит королю ребенка, ей нечем будет удержать его после того, как новизна постельных удовольствий пройдет. Карл никогда не оставался безразличным к детям, которых считал своими, даже после того, как. терял интерес к их матерям. Когда Эмбер сказала ему о ребенке — это было в конце февраля, — он выразил сочувствие, был нежен и, очевидно, доволен, будто слышал подобное впервые в жизни. И Эмбер решила, что отныне ее положение при дворе так же вечно, как положение звезд на небосводе.

Однако два дня спустя он вывел ее из состояния благостного покоя, когда указал на какого-то молодого человека, стоявшего в другом конце королевской гостиной. Король спросил Эмбер, что она думает о замужестве.

— Замужестве? Для кого? — удивилась она.

— Для вас, дорогая моя, для вас, конечно.

— Но я не собираюсь выходить замуж.!

— Я вполне понимаю вас, и все-таки — ведь ребенок должен иметь имя, не правда ли? — Казалось, этот разговор забавлял его, Эмбер даже заметила слабую улыбку на его лице, хотя и несколько неуверенную.

— Вы считаете, что ребенок не от вас? — Эмбер побледнела.

— Нет, дорогая моя, я вовсе так не думаю. Наоборот, вероятнее всего — от меня. Похоже, у меня поразительная способность зачинать детей, но не там, где мне требуется. Но ведь этот ребенок никак не может быть от вашего последнего мужа, и, если вы вскоре не выйдете замуж., его родовой герб будет испорчен. Это весьма драматично для всякого дитяти, независимо от родителей. И, если быть совершенно откровенным, выйди вы замуж, не будет сплетен, хотя бы за пределами Уайтхолла. Этот год грозит и без того быть тяжелым: я не знаю, каким образом снарядить флот, и народ начнет роптать больше, чем прежде, насчет тех грешков, которые у нас есть. Вы понимаете меня, дорогая? Вы очень обяжете меня, если…

Эмбер была готова понять что угодно. Она подумала, что ошибкой Барбары было то, что она постоянно пребывала в дурном расположении духа, досаждала Карлу, который был человеком легкого характера. Поэтому она решила не следовать примеру леди Каслмейн, чтобы не прийти к разбитому корыту, как она. Она догадалась о причине, которую король не назвал: Фрэнсис Стюарт. Ибо всякий раз, когда у короля появлялась новая любовница, Фрэнсис становилась сварливой и угрюмой, она заявляла, что уже была готова уступить Карлу, а он все испортил, и она больше не доверяет ему.

— Ну что ж, — ответила Эмбер, — мое единственное желание — чтобы вашему величеству было хорошо. Если вы так хотите — я выйду замуж, еще раз, но, ради Христа, выберите мне такого мужа, чтобы я могла не замечать его.

— Такого мужа не трудно будет не замечать, уверяю вас, — усмехнулся он.

Тот молодой человек, который находился на другом конце зала, выглядел ни днем не старше Эмбер, и его юность подчеркивала бледность кожи и тонкие черты лица. Ростом он был, вероятно, около пяти футов и семи-восьми дюймов и был одет в дешевый, скромный костюм. Без сомнения, он чувствовал себя неловко, хотя изо всех сил старался казаться веселым и оживленным, громко смеялся, но глаза оставались растерянными. Эмбер и вовсе не обратила бы на него внимания за весь вечер.

— Боже, но он выглядит глупой обезьяной!

— Но послушной обезьяной, — напомнил Карл, добродушно улыбнувшись Эмбер.

— Какой у него титул?

— Барон.

— Барон? — возмутилась Эмбер. — Но ведь я — графиня! — Она была неподдельно разгневана, будто ей предложили выйти замуж, за грузчика или уличного торговца.

— Ладно, я могу сделать его графом, — пожал плечами Карл. — Его семья заслужила этого. Я давно должен был это сделать, да как-то ускользало из памяти.

— Ну, тогда еще куда ни шло, — согласилась Эмбер неуверенно. Она откровенно оглядывала молодого человека оценивающим взглядом. Он заметил, что за ним наблюдают, и начал суетиться. — Вы уже говорили с ним об этом?

— Нет. Но поговорю, и дело можно легко устроить. Его семейство очень много потеряло за время войны…

— О Господи! — простонала Эмбер. — Еще один начнет тратить мои деньги. Ну на этот раз все будет наоборот! На этот раз я буду носить бриджи!

Глава сорок седьмая

— Вам нравится Ричмонд?

Этот вопрос не выходил из головы Карла с тех пор, как герцог сделал Фрэнсис предложение. Королю этот молодой человек казался скучным и отупевшим от пьянства, а его финансовое положение было настолько плачевным, что герцог годился в женихи только служанке, а не такой девушке, как Фрэнсис, с самого рождения привыкшей к роскоши.

Она взглянула на Карла с удивлением:

— Нравится? Почему вы спросили об этом?

— Решил, чем черт не шутит, — пожал плечами Карл. — Ведь он, несомненно, влюблен в вас.

Фрэнсис мгновенно преобразилась и стала вести себя кокетливо. Она прикрыла лицо веером, потом опустила его и начала перебирать лепестки.

— Ну, предположим, что нравится!

Лицо короля стало каменным, черные глаза взволнованно всматривались в лицо Фрэнсис, по обеим сторонам рта залегли глубокие складки, губы сжались.

— Он действительно вам нравится?

Фрэнсис подняла глаза, на лице — все та же жеманная улыбка, но выражение резко изменилось, когда она с удивлением заметила, что Карл разгневанно смотрит на нее.

— В чем дело, ваше величество? Почему вы так мрачно глядите на меня? Что рассердило вас?

— Отвечайте мне, Фрэнсис! Мне сейчас не до шуток! И отвечайте честно.

— Нет, ваше величество, — вздохнула Фрэнсис. — Я не испытываю к нему симпатии. Разве из-за этого брак с ним станет более добродетельным?

Иногда Фрэнсис удивляла его, ибо совершенно невозможно было понять — то ли она говорит так по наивности, то ли обладает проницательностью, в наличие которой трудно было поверить Карл медленно, печально улыбнулся:

— Нет, Фрэнсис, не более добродетельным, но, признаться, я рад это слышать. Я не особенно ревнив, но в этом случае… — Он пожал плечами и задумчиво оглядел девушку. — Я проверил его финансовое положение, у него дела идут хуже некуда. Если бы не высокий дворянский титул, его давным-давно отвел бы в участок любой констебль Честно говоря, Фрэнсис, я не считаю его подходящей для вас партией.

Дата добавления: 2015-06-04