Мейендорф 5 страница

«Тело — дом души, ее одеяние, ее орудие. Так именуют его и Священное Писание, и святые отцы. Два верховных апостола назвали его своею хижиною. Тело есть одежда и вместе орудие души. "Душа окружается и одевается члена- Глава 3. Слово о человеке. Игнатий Брянчанинов

ми тела ", — сказал преподобный Макарий Великий. "Душа, — говорит святой Иоанн Дамаскин,— действует посредством органического тела, сообщает ему жизнь, возрастание, чувство и силу рождения "» (Там же).

Это понятно. Но что же такое сама душа?

«Язычники полагали, что человеческая душа составляет частицу Божества. Мысль ложная и опасная, как заключающая в себе богохульство!» (Там же).

Это значит, что творение не может быть равно творцу. Оно как бы находится в ином пространстве, ином мире, его существование — это следующая ступень от Бога к Природе, которая качественно должна отличаться от высшей ступени. Должна, но отличается ли? Ведь мысль о том, что душа — это часть божества, показывает лишь то, что все в мире взаимопроникает, и Бог есть во всем. Он растворен в мире.

Христианское учение об обожении очень сложно. Человек есть тварь, то есть творение. Поэтому он не Бог, но может быть Богом, если Творец то разрешит, может «быть богом по благодати» (Там же, с. 439). Как можно достичь божественности, если природа твоя качественно иная? Что-то тут не так, и какая-то возможная божественность для этого в душе должна быть. Однако Игнатий устами все того же Макария отчетливо заявляет про душу:

«Той Создатель, а она создание: нет никакого подобия между естеством Того и сея» (Там же).

А как же: по образу и подобию! Не все сходится в этом учении... Или я не понимаю каких-то способов использовать слова. Впрочем, если вспомнить, что говорит об этом Церковь, родственна душа не Богу, а Духу. Очевидно, в этом скрывается какая-то существенная разница.

Далее Игнатий переходит к описанию самой души. Возможно, эта глава «Силы души» есть одно из высочайших достижений православной мысли.

«Тело первого человека было в совершенном согласии с душою, а душа находилась в совершенном согласии с духом, то есть с силою словества — этим высшим достоинством души человеческой...

Дух пребывал постоянно горе, при Боге; увлекал туда с собою душу; она влекла туда с собою тело. Нетрудно и естественно было телу, не способному не только к наслаждениям греховным, но и плотским, напротив того, способному единственно к наслаждениям духовным, силою врожденного ему желания и стремления пребывать при Боге, Им питаться и наслаждаться. Им жить.

Очень ошибаются, ошибаются в погибель свою те, которые признают плотские пожелания неотъемлемыми свойствами тела человеческого, а удовлетворение их естественною необходимостью. Нет! Человеческое тело низошло к телам скотов и зверей по причине грехопадения» (Там же, с. 443).

Обсуждать это положение с точки зрения естественного устройства человеческого тела, которое было изначально заложено в него, я не буду. Но очевидно, что Бог либо был любителем делать лишнее, либо изначально предполагал, что всё это естественное устройство наших тел людям пригодится. Круг пятый. Теология, или Богословие — Слой третий

Впрочем, богословы и сами видели это противоречие и потому пытались обойти его. Тело Адама до грехопадения, очевидно, должно было быть совсем иным, — чтобы оно могло питаться Богом, система органов пищеварения не нужна.

«Тело Адама, легкое, тонкое, бесстрастное, бессмертное, вечно юное, отнюдь не было узами и темницею для души: оно было для нее чудною одеждою. Наконец— это изящное тело было способно, по совершенству своему, для жительства в раю, где в настоящее время обитают отшедшие отсюда праведники только душами своими» (Там же, с. 444).

Последний довод мне кажется очень существенным. Если сейчас в раю можно жить только душами, значит, те изначальные тела были подобны душе по своим качествам. Тогда они действительно могли питаться и не земной пищей. «Кожаные ризы», то есть смертные, плотные тела были даны человеку, по мнению отцов, лишь по изгнании из рая. Это многое объясняет в их понимании человека, но делает непонятным, что же такое та самая «персть», из которой Бог делает тело Адама до того, как вдохнуть в него душу. Тогда это не земля, не прах, не глина или пыль, а что-то очень, очень тонкое. Что? От ответа на этот вопрос богословы уклоняются.

Далее Игнатий делает заявление, которому впоследствии будет противоречить. Он заявляет, что исходит из определения души, сделанного Иоанном Дамаскиным.

«В основание изложения нашего о душе человека мы полагаем то определение, которое делает ей вышеприведенный учитель Церкви. "Душа, — говорит он, — есть существо живое, простое, бестелесное, телесными очами по своей природе невидимое, бессмертное, разумом и умом одаренное, безвидное, действующее посредством органического тела и сообщающее ему жизнь, возрастание, чувство и силу рождения, имеющее ум, не как что-либо отличное от нее, но как чистейшую часть самой себя. Душа есть существо свободное, одаренное способностью хотеть и действовать, изменяемое, и именно изменяемое в воле, как существо сотворенное ".

Для полноты этого определения или описания должно сказать, следуя указанию другого святого отца, что душа есть существо доброе по естеству (из Исихия — АШ). Хотя в ней после падения добро смешалось со злом, следовательно, сделалось поврежденным» (Там же, с. 444).

Противоречить учение Игнатия будет утверждениям, что душа — существо простое, то есть неделимое, бестелесное и безвидное. Впрочем, основания для неоднозначного прочтения этих утверждений дал сам Дамаскин.

«Очевидно, что святой Иоанн Дамаскин дал такое определение душе относительно: относительно нашему состоянию и степени способности к познанию.

Далее он объясняет это. "Бестелесное, — говорит он, — одно таково в самом естестве, а другое в сравнении с грубым веществом. По естеству бестелесен только Бог; ангелы же, демоны и души — бестелесны по благодати, и в сравнении с грубым веществом ".

Еще далее святой Иоанн называет "телом то, что имеет три протяжения, то есть в длину, ширину и глубину". Из такого определения тела, определения, Глава 3. Слово о человеке. Игнатий Брянчанинов

и доселе признаваемого вполне правильным и удерживаемого наукою, вытекает, как необходимейшее и точнейшее последствие, что всякое ограниченное существо неизбежно есть тело. Всякое ограниченное существо заключается в большем или меньшем пространстве; вне всяких изменений, вне всякого пространства, как превысший всякого пространства и всякой меры — Бог.

Бог вполне бестелесен, то есть существо Божие совершенно другое, нежели существа тварей, как бы эти твари ни были тонки, и различается от существа тварей неизмеримым различием. Поставлять в один разряд духовных существ Бога и сотворенных духов есть дерзновеннейшее богохульство» (Там же, с. 445).

Как могут христианские богословы судить о Боге, который совершенно иного качества, чем весь созданный им мир? У них просто не должно быть возможности судить о нем даже для того, чтобы заявить, что он совершенно иной. Парадокс, если подходить с точки зрения логики. Выходом может быть только опыт, который разрушает логические ловушки, выстроенные в слове и не имеющие отношения ни к чему, кроме слова. Но как раз Игнатий-то и имеет право на подобные рассуждения, потому что он человек действия, он попробовал все.

И его опыт, очевидно, подтверждает утверждение Иоанна Дамаскина, что душа в каком-то очень тонком смысле телесна, а значит, и вещественна. Это первое скрытое противоречие.

Второе противоречие в утверждении, что душа безвидна. Игнатий опровергает его чуть ниже.

«На вопрос: "Имеет ли душа какой-либо вид?"— преподобный Макарий отвечал: "Имеет образ и вид, подобный ангелу. Якоже бо ангелы имеют образ и вид, и якоже внешний человек имеет вид, так и внутренний человек образ имеет, подобный ангелу, и вид внешнему человеку"» (Там же, с. 446).

Здесь вводится еще одно дополнительное понятие, которое стоит взять на заметку и использовать. Говоря о душе, Макарий непроизвольно переходит на разговор о «внутреннем человеке». «Внутреннего человека» гораздо сложнее посчитать «простым существом», то есть своего рода точкой, потому что он во всем подобен по виду «внешнему человеку». В простонародье этого внутреннего человека называли призраком или призрачным телом и считали, что в таком виде существуют души, задержавшиеся на земле после смерти.

Существовать в каком-то виде можно, только если ты сам не равен этому виду. Душа может принять какой-то вид, например, внутреннего или призрачного человека, но она не есть призрак. Она в нем существует. И это означает, что само понятие «душа» гораздо сложнее, чем представления о нем богословов. Оно складывается из нескольких образов, которые все имеют к душе прямое отношение, поскольку возникли в итоге наблюдений. Но описание души нельзя сводить к чему-то одному.

Игнатий это почувствовал или увидел во время своих созерцаний. Иначе он не начал бы так последовательно выискивать все сходные наблюдения у мастеров созерцания прошлых веков. Круг пятый. Теология, или Богословие — Слой третий

«Преподобный Кассиан Римлянин, беседовавший с величайшими угодниками Божиими древнего христианского Египта, учениками великих Антония, Мака-рия, Пахомия, передает учение их о сем предмете таким образом:

"Хотя мы называем некоторые существа духовными, каковы ангелы, архангелы и прочие силы, также самая душа наша, или, конечно, этот тонкий воздух (Игнатий будет говорить о нем как об эфире — АШ); однако никак не должно признавать их бестелесными. Ибо они имеют свойственное себе тело, в котором содержатся (пребывают), хотя много тончайшее, нежели мы ".

Они суть тела, по изречению апостола, который говорит так: Есть тела небесные и тела земные; и опять: Сеется тело душевное, восстает тело духовное. Из сих (слов апостола) вытекает ясное заключение, что ничего нет бестелесного, кроме единого Бога, и что, следовательно, только Он может проникать во все духовные и разумные существа» (Там же).

Вот так святитель Игнатий подходит к тому, чтобы дать собственное определение души. На нем я и завершу рассказ о его труде, оставляя пока за рамками множество других наблюдений. Предполагаю, что это самое лучшее и полное определение души, созданное всем христианством.

«Руководствуясь этими свидетельствами святых отцов и многочисленными другими, которые оставляем для избежания обременительного многословия, мы утверждаем о душе нижеследующее:

Она дух — подобно ангелам, имеет ум, духовное чувство, свободную волю, но, как тварь, ограничена и по существу своему и по свойствам своим; по причине этой ограниченности имеет и свою степень тонкости; имея известную степень тонкости, может содержаться и содержится в нашем грубом теле, может быть заключена в адской темнице, может быть подвержена адским мукам, огню неугасающему, червю неусыпающему, страшной и вечной тьме, может скрежетать зубами от невыносимого адского страдания, может, если будет допущена, переменять места, может быть помещена в раю, способна к высшему наслаждению, наслаждению внутреннему, являющемуся в сердце и распространяющемуся по всему человеку, сообщающемуся даже его телу, состоящему в общении с Богом, когда Бог соделает достойную душу, по ее назначению, Своею обителию; она, наконец, имеет свой вид, который подобен виду человека в его теле, то есть душа имеет и главу, и перси, и руки, и ноги, и очи, и уши, словом, все члены, как и тело; душа облечена в тело, как в одежду, а члены ее облечены в соответствующие члены тела.

По исшествии из тела души праведных облекаются в светлые одежды» (Там же, с. 446-447).

И одно заключительное уточнение:

«Называя и признавая душу, вместе с святыми отцами, духом по отношению к грубому веществу видимого мира, мы, вместе с отцами, признаем ее, по отношению к Богу и точной истине, телом, которое плоти и кости не имеет, но имеет свое вещество, по отношению к нам тонкое, невидимое, подобно воздуху, как выражается преподобный Кассиан, и прочим газам» (Там же, с. 448). Глава 4. Спор о вещественности души

Вот это определение, которое, на мой взгляд, убирает наибольшее число противоречий в христианском учении о душе, и вызвало к жизни спор, ставший шумным событием в православной жизни середины девятнадцатого века.

Глава 4. Спор о вещественности души

«Слово о человеке» завершало жизнь святого Игнатия Брянчанинова. Однако в этом сочинении он лишь повторил мысли, которые высказал еще в 1857 году в «Слове о смерти» и, очевидно, еще раньше в «Слове о чувственном и о духовном видении духов».

Опубликованное в 1863 году «Слово о смерти» вызвало бурные споры, поэтому на нем стоило бы остановиться подробнее. Но я приведу из него лишь пару рассуждений, чтобы показать, что Игнатий был всегда верен себе. Я опущу так же многочисленные свидетельства Писания и отцов Церкви, которые он приводит, чтобы доказать, что не сам придумал что-то про душу, а следует в этом учителям. Я выберу лишь то, что дает понять, как он эту душу видел.

Почти в самом начале сочинения Игнатий проводит довольно очевидное рассуждение:

«Уже то самое, что для душ человеческих предназначено одно место жительства, одинаковое наслаждение и одинаковая казнь с ангелами, служит указанием, что души — существа по всему подобные ангелам» (Игнатий. Слово о смерти, с. 115—116).

Здесь он всего лишь излагает догмат о равноангельской природе души и, значит, неуязвим с точки зрения богословия.

Далее он приводит рассказ о том, как Христос являлся апостолам в теле, которое воскресил после казни, и рассуждает по поводу слов Христа «дух плоти и костей не имеет»:

«Здесь не сказано, что дух не имеет никакого вида. Мало этого, предоставлено признавать, что духи, то есть ангелы и души, имеют вид; сказано только, что они не имеют плоти и костей...» (Там же, с. 117).

А затем излагает взгляды на духов и душу Макария Великого, из которых и исходил всегда в собственных представлениях о душе.

«Святой Макарий Великий говорит, что ангелы имеют образ и вид, так как и душа имеет свой образ и вид, и что этот образ, наружный вид как ангела, так и души, есть образ и вид внешнего человека в его теле.

Тот же угодник Божий научает, что ангелы и души, хотя и очень тонки по существу своему,однако,при всей тонкости своей суть тела. Они — тела тонкие, эфирные, так как, напротив, наши земные тела очень вещественны и грубы. Грубое человеческое тело служит одеждою для тонкого тела — души. На глаза, уши, руки, ноги, принадлежащие душе, надеты подобные члены тела» (Там же).

Мне лично очень не нравится использование нашими святителями слова «эфирное», которое явно заимствовано из науки или оккультизма. Но, Круг пятый. Теология, или Богословие — Слой третий

похоже, они не нашли ему замены в русском языке. Использовал его, как вы помните, и противник Игнатия Феофан Затворник. Но прежде чем перейти к рассказу о споре, приведу одно поразительное наблюдение, достигнутое христианскими аскетами путем долгих и упорных упражнений. Видеть то, что описывают они, не доводилось ни обычным людям, ни ученым, поскольку требует очень определенной и сложной работы над собой. Поэтому его обязательно надо сохранить в науке о душе.

«Когда душа разлучается с телом посредством смерти, она совлекает его, как бы одежды. Святой Макарий говорит, что совершеннейшие из христиан, очищенные и просвещенные Святым Духом, видят образ души, но такого совершенства и видения достигают между святыми весьма редкие.

Этот великий отец утверждает, что у молящихся молитвою Духа душа во время молитвы иногда выходит из тела особенным, непостижимым действием Святого Духа.

И в тот век, в который процветал в пустыне египетского Скита Великий Макарий, в век высокого подвижничества монашеского, весьма редкие между святыми иноками сподоблялись видеть образ души; тем реже они ныне. Но и ныне они встречаются, по великой милости Божией и по неложному обетованию Господа Иисуса пребывать с верньши учениками Своими до скончания века» (Там же, с. 117-118).

Эти последние слова Игнатия я рассматриваю как его личное свидетельство. Будучи человеком христиански скромным, он не мог прямо заявить, что достиг такого совершенства, что начал видеть души. И его слова можно понять так, что он лишь знает о тех людях, кто их видит. В примечаниях он действительно называет имена тех, кого знал. Но я думаю, он и начал писать свои исследования души после того, как обрел способность её видеть. И возможно, он видел как раз свою душу, как это описывает Макарий Великий.

«По личному свидетельству такого избранника Божия, внезапно узревшего душу свою при обильнейшем благодатном действии молитвы, исшедшею из тела и стоящею на воздухе, она — эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее весь вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, его характер лица— словом, полное сходство с ним.

Не только силы ума и сердца были при душе, но при ней были и все органы чувств: зрения, слуха и осязания — при ней была вся жизнь,а тело оставалось на стуле, как мертвое, как скинутая одежда, доколе, по мановению Божию, не возвратилась в него душа так же непостижимо, как непостижимо вышла из него» (Там же).

Описание это несколько странное и требует изучения. Создается впечатление, что сначала описывающий видит душу из тела стоящей перед ним и рассматривает ее. А потом словно бы осознает себя в душе и уже рассматривает тело. Я не в состоянии провести это исследование, и поэтому просто оставляю свидетельство Игнатия как штрих к понятию «душа» и перехожу к спору. Глава 4. Спор о вещественности души

После публикации «Слова о смерти» в 1863 году, в журнале «Странник» появились возражения. Кто был их автор, я не знаю, но Игнатий вынужден был защищать свое мнение о душе и написал «Прибавление к "Слову о смерти"». В нем он разбирает мнения современных западных мистиков, вроде Кардека, Пьерара и Бержье. Кто-то из них, как Алан Кардек (1804—1869), основатель Парижского общества спиритов, до сих пор переиздается и читается. Кто-то ушел в безвестность. Но было время, когда про того же Кардека говорили, что его сочинения составляют конкуренцию теософии.

Игнатий разбирает их взгляды на душу и духов, естественно, разбивает от лица православия и под видом этой битвы за христианство продолжает утверждать свои взгляды на природу души. Довольно скоро и эта «уловка» будет разоблачена бдительным Феофаном Затворником. Более того, основной смысл его возражений был настолько жестким, что спор этот вполне мог обернуться травлей будущего святого, потому что Феофан применил против него отточенные приемы манипулирования общественным мнением.

Ссылаясь на то, что доказываемое им самим мнение утверждено самыми расхожими церковными учебниками и катехизисами, он заявляет:

«Такое учение у нас всюду проповедуется и преподается: и с церковной кафедры, и в семинариях, и в академиях, и в университетах, и в гимназиях, и во всех училищах — везде, где читается катехизис. Все у нас так и исповедуют, что души и ангелы суть духовные существа.

Как же теперь, если таково учение и если все православные так веруют, то, стало быть, изложенный взгляд брошюр идет против учения Церкви и против всеобщего христианского верования?.. Очевидно, так» (Феофан Затворник. Душа и ангел, с. 560).

В сущности, Феофан Затворник — один из величайших мыслителей православия той поры — обвинил другого величайшего мыслителя в ереси. И будь на дворе другое время, мог бы отправить его на костер или хотя бы в заточение в далеком монастыре...

Я не хочу вдаваться в то, какими личностями были наши святители. Возможно, они были правы в своей жестокой нетерпимости к чужому мнению и без этого не создали бы мировую религию. Я хочу остановиться лишь на сути их богословского спора, оставив в стороне все, кроме утонченного поиска, обостренного аскетическим созерцанием ума. И могу сразу сказать: без этой утонченности мне даже трудно было в самом начале понять, из-за чего же, собственно, ломаются копья.

Как вы помните, сам Феофан Затворник вынужден был доказывать, что не способствует «материалистам и дарвинистам», говоря о вещественности души. Точнее, ее оболочки. Приведу ту выдержку из его письма.

«Если Вы не забыли, когда-то я заводил с Вами речь о некоей тонкой-претонкой стихии, которая тоньше света. Зовут ее эфир. И пусть: не в имени дело, а в признании, что она есть.

Я признаю, что такая тончайшая стихия есть, все проникает и всюду проходит, служа последнею гранью вещественного бытия. Полагаю при сем, что

27 Заказ №1228 417

Круг пятый. Теология, или Богословие — Слой третий

в этой стихии витают все блаженные духи — ангелы и святые Божий, — сами будучи облечены в некую одежду из этой же стихии.

Из этой же стихии и оболочка души нашей (доразумевайте при сем слове и дух, который есть душа души нашей человеческой). Сама душа-дух невещественна, но оболочка ее из этой тонкой невещественной (предполагаю опечатку: вещественной — АШ) стихии. Тело наше грубо, а та оболочка души — тончайшая есть и служит посредницею между душою и телом. Чрез нее душа действует на тело и тело на душу.

Но об этом я мимоходом говорю. Удержите только в мысли, что душа имеет тончайшую оболочку и что эта оболочка такая же и у нашей души, какая у всех духов. Из этого Вам нетрудно уже вывесть заключение, что та всемирная тончайшая стихия, из которой эти оболочки и в которой витают все духи, есть посредница и для взаимного общения наших душ и духов тех» (Феофан. Что есть, с. 50—51).

На первый взгляд, это то же самое, что говорит и Игнатий. Они даже это странное слово «эфир» одинаково используют:

«Святой Макарий Великий говорит, что ангелы имеют образ и вид, так как и душа имеет свой образ и вид, и что этот образ, наружный вид как ангела, так и души, есть образ и вид внешнего человека в его теле.

Тот же угодник Божий научает, что ангелы и души, хотя и очень тонки по существу своему,однако, при всей тонкости своей суть тела. Они — тела тонкие, эфирные, так как, напротив, наши земные тела очень вещественны и грубы. Грубое человеческое тело служит одеждою для тонкого тела — души. На глаза, уши, руки, ноги, принадлежащие душе, надеты подобные члены тела» (Игнатий. Слово о смерти, с. 117).

В чем же суть спора? В отличии, которое показывает, что в середине девятнадцатого века Русская наука о душе развилась до возможности видеть очень тонкие черты явления, именуемого душой. Лично для меня, утомленного бесконечными попытками философов и богословов доказать, что душа — это что-то вроде математической точки, как это обосновал в начале научной революции Декарт, любое признание вещественности в составе души — огромный прорыв от мудрствования и схоластики к жизни и наблюдениям.

Пусть Наука не признает эти наблюдения доказательными, поскольку они не подтверждаются ее приборами или не могут быть повторены экспериментально по тем методикам, что она разрабатывает. Но это наблюдения множества людей, которые с неизбежностью повторяют эксперимент умирания и, когда оно оказывается неокончательным, рассказывают о том теле, в котором были все это время.

Более того, существует множество рассказов людей, просто выходивших из своего тела. Эти рассказы Наука не признает вообще ни за что, потому что с ее жрецами ничего подобного не случается, как ей кажется, и она этому не верит. Но я верю. И любой человек, даже ученый, верит после того, как ему однажды довелось это испытать самому. Мне довелось, и с тех пор я могу сомневаться в отдельных рассказчиках или отдельных рассказах, но Глава 4. Спор о вещественности души

в целом я воспринимаю эти рассказы как свидетельства и наблюдения над тем, что такое душа.

И вот я обнаруживаю двух величайших аскетов, святость которых признана, которые спорят о том, считать ли всю душу вещественной, или вещественной является только ее внешняя оболочка...

Но почитаем Феофана.

«Подвергай ли кто рассмотрению эти доказательства — не умею сказать. Но видно, что мысль о телесности естества души и ангелов принялась и кому-то показалась очень твердо доказанною.

Вступив в спор со спиритами, восставал он против Кардека, признающего, что душа имеет тонкую вещественную оболочку, в защиту другого спирита Пьерара, который твердил, что то и есть душа, что Кардек признает оболочкою: душа есть эфирное тело и больше ничего» (Феофан. Душа и ангел, с. 553— 554).

Феофан далее заявляет, что задачей его сочинения является доказать, что мысль Игнатия о телесности души «нисколько не доказана и что по-старому остается вполне доказанною и непреложною древняя истина, что душа и ангел — не тело, а дух» (Там же, с. 554).

Феофан здесь либо совершает небольшую натяжку, либо уж очень тонко видит, потому что Игнатий, как вы помните, дает однозначное определение души: Она дух — подобно ангелам. Спор идет слишком жестко, как спорили христианские мыслители во времена святых отцов, — допускающий малейшую ошибку — враг, причем, враг Бога, и должен быть уничтожен! Но ведь Игнатий всего лишь ищет, как, кстати, ищет и сам Феофан. Почему же такая непримиримость, такое нежелание участвовать в поиске совместно?

«Доселе, как известно, было и есть два мнения об образе бытия души и ангелов: одни думали и думают, что души и ангелы суть духовные существа, облеченные тонкою вещественною оболочкой; другие полагали и полагают, что души и ангелы суть чистые духи, не имеющие никакой оболочки.

По первому мнению в составе человека духовное существо посредствуется в союзе с этим грубым телом телом тонким, эфирным — и то, что выходит из тела по смерти человека, будет дух, облеченный эфирною или вообще вещественною тонкою оболочкою» (Там же, с. 556).

Из-за чего же, собственно говоря, разгорелся сыр-бор? И тут эфирное и там эфирное, и тут переходная ступень, осуществляющая связь души с телом, и там...

Ан, нет! Тонкое, и даже очень тонкое вещество — это не то, что ожидается от этого творения Божьего, по имени человек. Ему, предположительно, было даровано гораздо более высокое существование:

«Из этих двух мнений кто какого хочет держаться, того и держись. Потому что и в первом, и во втором существенное в ангеле и человеке, мыслящее, свободно действующее, себя сознающее признается существом духовным, а на это в учении о естестве души и ангелов главным образом и настаивать можно. Круг пятый. Теология, или Богословие — Слой третий

Мнение же, выраженное в "Слове о смерти " и поддержанное в "Прибавлении к нему ", терпимо быть не может. Это ультраматериализм, или материализм, вышедший из своих пределов» (Феофан, с. 557).

Не буду вдаваться в дальнейшие тонкости этого спора. Существенно в нем для меня то, что величайшие православные умы должны были признать этим спором сложный состав души и, что гораздо важнее, наличие некоторого тонко-вещественного слоя, осуществляющего передачу взаимодействия от души к телу и обратно. Считать, что Игнатий был материалистом в этом вопросе, можно только в полном полемическом бреду. И Феофан тут явно зарабатывал очки вместо того, чтобы попытаться понять собрата.

Игнатий говорил лишь о том, что духовность ангелов и душ относительно духовности Бога, скорее, вещественность. Тут он, как говорится, перегнул себя вместо палки, и сломался. Нельзя быть правоверней пророка, а он уж больно средневековую цель себе поставил: защитить или лишний раз прославить достоинства Божий. Но при этом и Феофан здесь явно отказался от исследования. Он всего лишь воспользовался слабостью «противника». С какой стати у затворника появился противник? От большой скуки, наверное...

Как бы там ни было, но если подойти внимательно к этому спору, то в нем есть необычайные подсказки, которые не должны быть забыты. Действительно, должен быть какой-то передающий управление слой. Возможно, это сознание, но может быть и еще какая-то оболочка души. Понятно, что использование иностранного слова «эфир» сильно замутняло понятия святителей, но и оно подсказывает вопрос: а что это за тонкая материя, которая может быть грубее духа? Или же духом и является, но духом огрубленным, духом повышенной плотности, по сравнению с Богом.

Дата добавления: 2015-06-04