Расширение сферы применения в криминалистической тактике данных иных наук, в том числе и новых областей знания. 12 страница

C. в возникновении и распространении на практике новых форм и методов собирания, исследования и оценки доказательств, новых следственных и судебных действий, новых приемов проведения оперативно-розыскных мероприятий и предотвращения преступлений;

D. в оценке эффективности научных рекомендаций по борьбе с преступностью;

E. в содержании нормативных актов, закрепляющих наиболее эффективный, целесообразный, практически оправдавший себя и допустимый с точки зрения требований законности порядок расследования, раскрытия и предотвращения преступлений.

II. Личный житейский и профессиональный опыт работника органа дознания, следователя, судьи, эксперта, проявляющийся:

A. в правильном понимании своих задач и обязанностей при расследовании и предотвращении преступлений, рассмотрении и разрешении уголовных дел;

B. в знании жизни, психологии людей, в умении найти правильный подход к ним, установить необходимый контакт с теми, кто может способствовать обнаружению истины или чьи интересы связаны с ее обнаружением, а также с теми, кто замышляет совершить преступление;

C. в знании способов совершения преступлений, в умении определить их по тем последствиям, которые влечет за собой применение того или иного способа; в знании приемов сокрытия преступлений, в том числе и путем инсценировки в этих целях обстановки и обстоятельств иного преступления или события, не имеющего криминального характера;

D. в умении собирать, исследовать и оценивать доказательства, то есть доказывать, в знании форм, приемов методов доказывания, процессуальных условий этой деятельности, требований, предъявляемых к ней; в умении проводить оперативно-розыскные мероприятия или следственные действия, принимать меры к предотвращению преступлений, осуществлять судебное разбирательство; в умении правильно оценивать факты и ситуации и принимать правильные решения.

III. Учет при планировании расследования, оперативно-розыскной деятельности и судебного разбирательства всех возможных объяснений механизма события, оценка реальности версий и их исследование по существу. В этом проявляются и коллективная практика установления истины, и личный опыт следователя, оперативного работника, судьи.

IV. Использование в целях расследования, раскрытия и предотвращения преступлений достижений естественных и технических наук, так сказать, овеществленной практики (например, применение специального поискового прибора, разработанного с учетом требований практики).

В современных условиях применение данных из области естественных и технических наук играет важную роль в борьбе с преступностью. Это выражается в том, что:

¨ а) расширяется круг объектов, имеющих доказательственное значение (например, в результате применения для получения копий новых синтетических масс существенно расширился круг производных вещественных доказательств, так как стало возможным копировать такие объекты, с которых нельзя было получить копий прежними средствами);

¨ б) повышается эффективность процессуальных действий, направленных на собирание доказательств (так, например, применение более эффективных технических средств при осмотре, обыске, розыске и т. п. способствует обнаружению большего количества доказательств, в том числе и таких, которые при прежних средствах поиска могли остаться необнаруженными);

¨ в) повышается эффективность мероприятий, позволяющих получать оперативную информацию о готовящихся и совершенных преступлениях, открываются новые, более эффективные возможности предотвращения и пресечения преступлений;

¨ г) повышается эффективность и расширяются возможности экспертизы как средства получения и исследования доказательств (например, внедрение в экспертную практику новых методов исследования позволяет решать такие задачи, которые до этого невозможно было решить).

Здесь нелишне отметить, что данные естественных и технических наук, используемые в процессе борьбы с преступностью, фактически проходят двойную проверку практикой: в тех областях знаний, к которым они относятся, и в процессе следственной, оперативной, экспертной и судебной практики. Обе проверки необходимы: первая — для установления истинности этих данных, вторая — для определения эффективности и истинности результатов их применения в тех специфических целях, для которых они первоначально не разрабатывались, — для борьбы с преступностью.

Говоря о роли практики, необходимо остановиться на значении экспертной практики как одного из критериев истинности естественнонаучных и технических методов исследования при доказывании.

Экспертное исследование неотделимо от процесса доказывания в целом. Выводы о результатах исследования обстоятельств дела опираются как на экспертную практику в ее обобщенном виде и соответствуют ей, так и на практику этого исследования, выступающую также критерием истинности полученных результатов. Однако для проверки заключения эксперта есть и еще один критерий — другие фактические данные, собранные по конкретному делу. Обобщение экспертной практики позволяет выявить типичные ошибки, отрицательно сказывающиеся на истинности заключений эксперта, а также усовершенствовать методику экспертных исследований, расширить их возможности.

V. Проверка правильности знаний об отдельных элементах расследуемого события экспериментальным путем.

При этом имеется в виду как проведение экспериментов в установленных процессуальных формах (следственный и судебный эксперименты, применение экспериментального метода исследования при производстве иных процессуальных действий, так и проведение экспериментальных действий при производстве оперативно-розыскных мероприятий и экспериментов в процессе экспертного исследования.

Критерий практики в борьбе с преступностью, особенно при доказывании, не следует понимать упрощенно, как некую оценочную категорию или меру истины, с которыми сопоставляются полученные фактические данные, доказательства (порознь или в совокупности). В сфере судопроизводства, как указал А. А. Эйсман, “критерий истины в основном выступает опосредствованно, как обобщенная историческая практика, подтверждающая адекватность мышления вообще, а не данной отдельной мысли данного отдельного субъекта”[606].

Взаимное влияние криминалистической науки на практику борьбы с преступностью составляет вторую сторону проявления рассматриваемого закона развития криминалистики. Развитие криминалистики, совершенствование тех рекомендаций, которые она разрабатывает для практики, необходимо отражаются на уровне этой практики.

Любая разновидность практики борьбы с преступностью: оперативно-розыскная, следственная, судебная, экспертная — опирается на положения многих наук. С этой точки зрения, нет специфически “криминалиcтической” практики, как нет и такой науки, которая бы собой охватывала все стороны любой из этих разновидностей практики. Однако коль скоро положения науки, в данном случае криминалистики, используются практикой, для которой они специально разрабатываются, то эти положения не могут не оказывать своего воздействия на практику. Совершенствование криминалистических методов собирания, исследования, оценки и использования доказательств, естественно, способствует повышению уровня процесса доказывания, раскрываемости преступлений, осуществлению профилактической работы. Таким образом, рассматриваемый закон развития криминалистики отражает двухстороннюю связь криминалистической науки и практики борьбы с преступностью, их обоюдное влияние. Достижения и рекомендации криминалистики становятся неотъемлемым элементом практики, и именно таким образом криминалистика выполняет свою служебную функцию как наука практическая, прикладная, призванная обслуживать нужды практики и сама совершенствующаяся на ее основе.

4.3.4. Ускорение темпов развития криминалистической науки в условиях научно-технического прогресса.

Е

ще в 1844 г. в “Набросках к критике политической экономии” Энгельс писал: “Наука движется вперед пропорционально массе знаний, унаследованной ею от предшествующего поколения, следовательно, при самых обыкновенных условиях она также растет в геометрической прогрессии”[607]. Впоследствии, касаясь в “Диалектике природы” законов развития науки, Энгельс отмечал, что после Коперника развитие науки стало усиливаться, так сказать, “пропорционально квадрату удаления во времени от своего исходного пункта, как бы желая показать миру, что по отношению к движению высшего цвета органической материи, человеческому духу, имеет силу закон, обратный закону движения неорганической материи”[608].

Причинами ускорения темпов развития криминалистики в условиях научно-технического прогресса, на наш взгляд, являются:

¨ а) возрастающий объем фундаментальных и частнотеоретических исследований в криминалистике (достаточно сопоставить количество защищенных в разные периоды докторских диссертаций по криминалистике, представляющих в своем большинстве такие теоретические исследования, чтобы убедиться в этом);

¨ б) ускоренное развитие тех областей знания, данные которых творчески используются в криминалистике;

¨ в) повышение общественной значимости криминалистики в связи с растущей актуальностью проблемы борьбы с преступностью;

¨ г) растущий в силу объективных факторов, порожденных научно-техническим прогрессом, потенциал криминалистики как науки.

Предложенная концепция законов развития криминалистики принципиальных возражений в литературе не вызывает. Более того, некоторые авторы посчитали возможным принять ее как основу для формирования представлений о законах развития такой новой отрасли знаний, как общая теория судебной экспертизы[609]. Близка к ней и концепция С. Ф. Бычковой, пишущей о законах развития науки о судебной экспертизе, хотя в ряде случаев она пользуется иной терминологией. Правда, она считает, что нет необходимости в формулировании специальных законов частной науки, а достаточно показать особенности влияния общих законов на ту или иную область научного знания[610].

Такими общими законами развития науки С. Ф. Бычкова считает:

1) закон социальной обусловленности генезиса и развития науки, который “выражает взаимную обусловленность развития той или иной области практической деятельности и ее научных основ”[611];

2) закон развития субъектно-объектного отношения в научном познании, который “отражает тот факт, что в процессе познания научного субъект не пассивно относится к познаваемой объективной действительности, а оказывает на нее обратное воздействие, в связи с чем объект исследования нельзя считать независимым от субъекта”[612];

3) закон формирования метанаучных исследований[613];

4) закон дифференциации и интеграции науки[614] (с ним автор фактически связывает возникновение самой науки о судебной экспертизе).

Представляется, что первые два из названных законов практически имеют одно содержание, аналогичное содержанию сформулированного нами закона обусловленности криминалистических рекомендаций потребностями практики борьбы с преступностью и совершенствования этой практики на основе криминалистической науки. Формирование метанаучных исследований представляется нам не самостоятельным законом развития науки, но одним из следствий действия закона дифференциации и интеграции научного знания.

Рассматриваемые законы развития криминалистики ставят новые задачи в области организации криминалистической науки. Особенно важную роль начинают играть планирование и координация научных исследований, единое руководство ими, четкое определение направлений научных исследований в криминалистике, оперативное обеспечение исследователей научной информацией, соблюдение необходимых пропорций в проведении фундаментальных и прикладных исследований. На повестку дня с особенной остротой ставится вопрос о создании научного криминалистического центра, способного возглавить и осуществлять всю эту работу.

5. ЯЗЫК КРИМИНАЛИСТИКИ

5.1. ПОНЯТИЕ ЯЗЫКА КРИМИНАЛИСТИКИ.
ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА КРИМИНАЛИСТИКИ

Н

аучное познание как высшая форма отражения субъектом объективной действительности использует для выражения достигнутых результатов системы понятий, определений, образов, знаков и т. п. Эти формы выражения знания зависят от содержания отражения. Но при любой степени формализации знаний в их основе лежит объект познания, независимый от субъекта; вопрос о соотношении объекта и его субъективного образа в человеческом сознании всегда остается гносеологическим вопросом. Используя символы и знаки, человеческая мысль исходит в конечном счете из субъективных образов объективных явлений. Знаки исполняют наряду с гносеологической и коммуникативную функцию — функцию общения.

Прогресс науки в современных условиях обеспечивается коллективными усилиями исследователей. Всякий коллективный труд предполагает наличие связей между его участниками, обмен сообщениями о результатах исследований, взаимопонимание как тех, кто эти исследования осуществляет, так и тех, кто использует результаты исследований в практической деятельности[615]. Для достижения такого взаимопонимания участки связей должны обладать необходимым общим запасом понятий, обозначений, знаков, способов поведения, одинаково понимаемых и реализуемых в практике. На базе естественного языка, как средства общения между людьми, возникает язык науки, отличающийся большей точностью, определенностью, однозначностью употребляемых обозначений и терминов.

Как отмечает Г. Клаус, по мере прогресса науки совершенствование ее языка характеризуется тем, что высказывания приобретают наиболее определенный характер десигнативных суждений (обозначений): они становятся все более общими, степень их подтверждения увеличивается, а систематическая связь в пределах структуры научных высказываний улучшается. Наука находит все более надежные знаки, с помощью которых она отражает действительность, ненадежные и расплывчатые слова постепенно исчезают из ее языка. “Такие слова, как “возможно”, “в случае”, “многие” и т. д., — пишет Г. Клаус[616], — заменяются точными логическими выражениями. Там, где невозможно заменить строго детерминированными терминами такие слова, как “многие”, “иногда” и т. д., на место их становятся, по крайней мере, точные определения вероятностного характера; разрабатывается все более обширный технический аппарат, чтобы установить, какие высказывания действительно истинны или действительно ложны”[617].

Язык науки, как уже указывалось выше, неразрывно связан с естественным языком, от которого он и ведет свое происхождение. Эта связь имеет свои положительные и отрицательные стороны. Без помощи естественного языка невозможны пояснения, толкования, а иногда и просто осмысливание научных положений, выраженных в понятиях и терминах науки[618]. Но в то же время использование естественного языка даже в этих случаях влечет за собой многозначность и неопределенность подобных толкований и пояснений, неправильное понимание выдвинутых ученым положений, парадоксальность сделанных из них выводов, как результат ошибочного понимания чужих мыслей. Между тем, как совершенно правильно отмечает И. Г. Герасимов, “однозначное отношение вводимых терминов, знаков и понятий к выявленным фактам и предполагаемым свойствам принципиально важно для всех познавательных действий, и прежде всего для эмпирической проверки законов, теорий, гипотез. Эта цель обеспечивается применением системы правил и определений”[619]. Отмечая далее важнейшую роль в этой системе определений, автор подчеркивает, что последние “указывают, к каким конкретным предметам, свойствам, характеристикам или познавательным действиям относятся введенные термины, знаки, понятия, и заменяют интуитивно подразумеваемое содержание точным смыслом, задающим характер обращения с объектами и с используемыми средствами дознания — материальными, языковыми, математическими. Использование таких правил — одна из самых важных особенностей познавательной деятельности в науке и одно из важных условий эмпирической проверки научных систем знаний”[620].

В своем развитии язык науки проходит две основные стадии. На первой стадии происходит формулирование и уточнение определений и терминов, обозначающих специфические для данной области научного знания понятия, раскрывающих категории данной науки; разрабатывается и получает повсеместное среди специалистов данного профиля распространение специфическая терминология, употребляемая, как правило, однозначно. Эту ступень развития языка науки В. А. Штофф образно назвал ступенью научного жаргона [621]. Однако язык науки, находящийся на этой ступени развития, в современных условиях научно-технического прогресса уже не удовлетворяет полностью возрастающие потребности количественного и качественного повышения эффективности процессов накопления, обработки, передачи научной информации. Возникает необходимость в разработке правил образования специальных языковых выражений, отражающих закономерные связи между объектами науки. Вводятся символы и знаки, заменяющие слова, а иногда и целые предложения жаргонного языка, который в результате становится более компактным и точным. “Язык считается точным, если все его термины однозначно определены и каждое предложение, содержащее такие термины, построено по заранее определенным правилам; язык считается адекватным, если получаемые в нем предложения могут описать все существующие ситуации в области объектов, информацию о которых выражает, хранит и передает данный язык”[622]. Язык науки вступает во вторую стадию развития — стадию формализации.

Разумеется, неверно считать, что язык конкретной науки проходит эти стадии развития в строгой последовательности либо что его развитие обязательно завершается полной формализацией. Процессы формализации языка, как нам представляется, могут начинаться в определенный момент его развития еще на первой стадии и идти параллельно с разработкой отдельных научных терминов. Кроме того, по нашему мнению, наряду с формализованной частью всегда имеется часть языка науки, не поддающаяся формализации, как бы далеко она ни зашла. Примером этому служат наиболее формализованные научные языки: математики, химии, символической логики и т. п.

Изменения, которые присущи языку науки, претерпевает также и язык криминалистики.

Язык криминалистики — система ее общих и частных понятий, выражаемых определениями и обозначениями (знаками, терминами). Под понятием, как это следует из логики, подразумевается целостная совокупность суждений о каком-либо объекте; под определением (то есть под определением понятия) — раскрытие содержания понятия посредством указания на существенные признаки объектов, объединяемых данным понятием; под знаком — “материальный чувственно-вос­принимаемый объект, который символически, условно отсылает к обозначаемому предмету, явлению, действию или событию, свойству, связи или отношению предметов, явлений, действий или событий, сигнализирует о предмете, явлении, свойстве и т. п., которые им обозначаются”[623]; под термином, выполняющим роль своеобразного языкового знака, подразумеваются словосочетание или слово, однозначно выражающие понятие или принятые для обозначения чего-либо.

Следует также иметь в виду, что “каждое научное понятие существует в языке науки не изолированно, само по себе, а лишь в системе связанных с ним понятий, относящихся к одному и тому же предмету изучения, и лишь в этой системе оно приобретает свой смысл и значение”[624]. Это характерно и для криминалистических понятий, система которых образует важнейшую часть языка криминалистики, формализация которого еще только начинается и притом лишь в нескольких узких областях.

К тенденциям развития языка криминалистики, по нашему мнению, следует отнести:

1. Расширение круга употребляемых определений. Эта тенденция отражает как рост, так и качественное изменение криминалистических знаний и проявляется в двух направлениях: в увеличении числа криминалистических определений, то есть определений таких понятий, которыми оперирует только криминалистическая наука (например, дактилоскопия, следоведение, негативные обстоятельства), и в увеличении числа криминалистически интерпретированных определений, употребляемых в научном или естественном языке (например, криминалистическая интерпретация таких определений, как определения следа, признака, тактики, инсценировки, приема, средства).

Определение выполняет коммуникативную и познавательные функции. Поэтому оно, во-первых, должно быть однозначным и общепринятым (в идеале) и, во-вторых, выражать определенную “порцию” знаний об объекте познания. Отсюда следует, что привнесение в криминалистику новых понятий с их определениями может осуществляться лишь за счет действительного расширения уже познанного ею, за счет реальных результатов научного познания. В этой связи не могут быть приняты предложения отдельных авторов о введении в язык криминалистики новых определений, не имеющих познавательного значения и, более того, дезорганизующих коммуникативные связи между областями криминалистики. Так, именно поэтому, неоправданна попытка ввести в криминалистику определение понятия установления групповой принадлежности объектов как “группофикации”[625] (по аналогии с идентификацией), ибо определение это не несет никакой познавательной нагрузки, а кроме того, нуждается в специальных комментариях для уяснения.

2. Изменение определений. Данная тенденция проявляется как в замене одних определений другими, так и в уточнении употребляемых определений, а значит, и обозначающих их терминов и знаков.

Процесс изменения определений — закономерен и необходим, ибо он отражает развитие, изменение знаний о предмете. Определение перестает полностью соответствовать раскрываемому в нем понятию, если изменилось представление об этом понятии. Как правильно отмечал Б. Фогараши, “в таких случаях старые определения не становятся ложными, но область их применения ограничивается, и в отношении полноты понятия определение должно быть сформулировано так, чтобы оно включало в себя новые элементы, новые моменты, вызванные и осуществленные изменениями... Дальнейшее развитие определения должно основываться, с одной стороны, на изменении и развитии предмета, с другой — на развитии наших сведений, нашего знания. Материалисты не исходят из нового определения, чтобы на его основе объяснить факт; они на основе действительного развития опытных данных и на основе его анализа устанавливают новые определения. Новое определение или уточненное, развитое дальше определение есть результат исследования, но оно служит также вспомогательным средством для дальнейшего анализа и накопления опыта”[626].

Изменение определений, отражая изменение знания, всегда протекает в обстановке борьбы старого с новым, а в науке — в обстановке дискуссии. Характерный пример этого в криминалистике — дискуссии об определениях предмета данной науки, криминалистической тактики, тактических приемов, образцов, специальных познаний и т. п. Старые же взгляды и представления противодействуют как признанию новых фактов и их научному объяснению, так и употреблению новых терминов, знаков, подчас независимо даже от того, что ими обозначается.

3. Дифференциация определений. В процессе изменения и уточнения понятий и раскрывающих их содержание определений происходит дифференциация последних по признаку их подчиненности. В этом заключается основа криминалистических классификаций. При этом выделяется группа определений, относящихся к наиболее широким криминалистическим понятиям — категориям. В криминалистике, как и в любой науке, складывается система таких понятий — криминалистических категорий, — определения которых выступают родовыми по отношению к определениям понятий, входящих в объем этих категорий. Такими категориями являются, например, понятие предмета науки, понятия криминалистической техники, тактики и методики расследования, понятия приема, средства, рекомендации.

4. Унификация терминологии криминалистики. Тенденция унификации криминалистической терминологии проявляется двояко. Во-первых, в сокращении числа терминов, обозначающих один и тот же объект, например, признак папиллярного узора или признак почерка, тот или иной тактический прием, причем это число стремится к единице (идеальный случай, когда для обозначения объекта существует один термин). Во-вторых, в замене нескольких принятых терминов одним новым, который будет существовать не наряду со старыми терминами, а вместо них.

В последнее время процесс унификации криминалистической терминологии развивается весьма активно по обоим направлениям. Одновременно с унификацией существующих терминов во всех разделах криминалистики происходит обновление и пополнение криминалистической терминологии за счет использования терминов теорий информации и моделирования, математической статистики и математической логики, а также других областей знания. В связи с этим хотелось бы сделать следующие принципиальные замечания.

Замена существующего термина (терминов) новым представляется вполне оправданной только в том случае, если новый термин обозначает новое определение понятия, содержание которого изменилось или существенно уточнено. Так, например, закономерна замена терминов “следственная тактика” или “тактика следствия” термином “кримина­листическая тактика”, ибо изменилось содержание обозначаемого данным термином понятия об этом разделе криминалистики. Стремление сохранить в этом случае старый термин для обозначения нового определения тактики неизбежно порождает двусмысленность в употреблении термина, ибо остается неясным, что им обозначается: старое или новое понятие тактики[627].

Если же понятие, обозначаемое термином, хотя и изменилось, но при этом не утратило своих существенных черт, то есть если изменения коснулись, например, только его объема, то термин, учитывая силу языковой традиции, целесообразно сохранить. Так например, несмотря на последовательные изменения представлений о предмете криминалистики, название этой науки не изменилось, да в этом и нет необходимости, поскольку привычный термин по-прежнему употребляется однозначно и новое толкование предмета науки вполне может обозначаться существующим термином. Точно так же не возникло необходимости в замене терминов “признак”, “прием”, “средство”, несмотря на изменение обозначаемых этими терминами понятий применительно к их интерпретации в криминалистике.

Введение в криминалистику нового термина, заимствованного из другой области знаний, для обозначения существующих в криминалистике понятий, по нашему мнению, допустимо лишь в следующих случаях.

1. Во-первых, когда этот термин обозначает новый аспект рассмотрения старого понятия, его вновь обозначаемое качество, то есть, по существу, появляется новое определение (в ином аспекте, под другим углом зрения) объекта. Например, когда применительно к доказательству употребляется термин “информационный сигнал”, то им обозначается информационная сущность доказательств — новый аспект рассмотрения этого понятия и процесса работы с доказательствами, который нельзя выразить в существующих терминах. Такой новый термин не отменяет старых, а сосуществует с ними. Образуется система терминов, обозначающих один и тот же объект, но применительно к разным характеристикам этого объекта, к разным аспектам его рассмотрения. В этой множественности терминов проявляется диалектическая множественность сторон объекта, с точки зрения которых он может быть охарактеризован; естественно, что когда говорится об унификации криминалистической терминологии, не имеется в виду этот случай.

2. Во-вторых, когда новый термин правильнее и полнее обозначает употребляемые в криминалистической науке определения, понятия. В этом случае новый термин заменяет прежние. Так было, например, с термином “криминалистическая физика”, взамен которого стали употреблять термин “физические методы исследования в криминалистике”, правильнее обозначающий определяемое понятие.

3. В-третьих, когда произошло разделение обозначаемого старым термином понятия и он уже не выражает всего понятия в целом. В этом случае для обозначения отделившейся части понятия вводится новый термин, а старый употребляется только для обозначения оставшейся части понятия. Так, например, произошло в методике расследования с употреблявшимся ранее термином “биологическая экспертиза”. Если прежде этим термином обозначали все исследования объектов живой природы, то после вычленения понятия исследования выделений человеческого организма и обозначения таких исследований термином “судебно-медицинская экспертиза вещественных доказательств” прежний термин стал обозначать только экспертизу объектов животного и растительного происхождения. Таким образом, объем обозначаемого ранее понятия сузился, а наряду с прежним стал употребляться новый термин для обозначения отделившейся части старого понятия.

По нашему мнению, отрицательно следует отнестись к проявляющемуся в последнее время в криминалистике известному увлечению “модными” терминами других наук, которые употребляются взамен общепринятых терминов для обозначения непересмотренных понятий. В ряде случаев это термины из теории моделирования (например, не слепок, а “гипсовая модель следа”), теории вероятностей, геометрии (например, “секторный” или “сегментный” осмотр), теории информации и пр. В этой связи уместно привести слова К. Шеннона о том, что “при помощи нескольких магических слов, таких, как информация, энтропия, избыточность..., нельзя решить всех нерешенных проблем”[628]. Подобная “модернизация” терминологии не только не способствует ее унификации, но, напротив, вносит путаницу, искусственность и многозначность в употребление терминов. Отрицательно следует реагировать и на предложения о введении новых терминов, когда это не обусловливается необходимостью. Так, например, едва ли можно согласиться с А. В. Дуловым и П. Д. Нестеренко, предложившими термин “психологический эксперимент”, заимствованный из психологии, для обозначения действий, полностью охватываемых либо понятием допроса, либо понятием следственного эксперимента[629].

Дата добавления: 2015-06-04