Нелл. 1952 1 страница

Сделка

Это была не я. Это была сама моя судьба. Сколько раз устремлялась я вниз, к земле, подобно комете, влекомая силой ее притяжения. Ей, этой силе, совершенно невозможно противостоять. Пытаешься, но не можешь.

Наконец удалось привести к нему Норму Джин. Впрочем, теперь она была «Мэрилин». Вот уже несколько лет.

Она знала зачем. Студия намеревалась снять ее в новом фильме «Входить без стука». Пришлось пройти прослушивание, где ей сказали, что она была просто «потрясающа». И вот теперь она ждала. И. Э. Шинн тоже ждал. Вызвал ее к себе У., исполнитель главной мужской роли.

Почему последние сорок восемь часов из головы у нее не выходит Дебра Мэй?.. Странно. Даже как-то бессмысленно. «Смерти» нет, и тем не менее умершие так и остаются умершими. И думать, и вспоминать о них всегда больно. Им не нужна наша жалость, думала Норма Джин.

А что было бы, если б Дебру Мэй вдруг вызвал этот самый У.? Или Н., или же Д.? Зет, насколько ей было известно, некогда вызывал эту ныне уже умершую девушку. Но Зет вызывал и ее, Норму Джин. И обошлось, она, как видите, не умерла.

— Мэрилин? При-вет!..

Он смотрел на нее открытым честным взглядом. Улыбался своей немного кривоватой улыбкой. Видеть в жизни и так близко героя из фильмов — это всегда волнительно и странно. Перед ней был У. Собственной персоной, улыбался своей жестокой и невероятно сексуальной волчьей улыбкой. Казалось, вот-вот покажутся в оскале хищные острые клыки. Казалось, он того и гляди обожжет ее частым и жарким дыханием. Вообще-то У. был довольно красивый мужчина с худым удлиненным лицом, напоминавшим томагавк, и слегка сощуренными насмешливыми глазами. Ненавидит женщин. Но ты можешь заставить его полюбить ТЕБЯ.

Тем более что она выглядит такой хорошенькой, мягкой и соблазнительной — просто конфетка. Пирожное с кремом. Которое так и тянет медленно и с наслаждением лизать языком, а не жевать или там глотать. Может, у него все же есть чувство сострадания? Но хочет ли она этого самого сострадания? Может, и нет. У. не стал тратить времени даром, тут же погладил ее по обнаженной руке. Кожа у нее такая нежная, прозрачная, сливочно-белая, по контрасту с ней его пальцы казались темными и грубыми. Пальцы сплошь в никотиновых пятнах и такие сильные. Пальцы душегуба. Ее пробрала легкая дрожь. Внизу живота что-то сжалось. И между ног увлажнилось. Мужчины — враги, но ты должна заставить врага захотеть тебя. Нет, этот мужчина не будет с ней нежен, как был нежен В., ее тайный возлюбленный. Не был он и братом-близнецом Нормы Джин, каким некогда был для нее Касс Чаплин.

— Давненько не виделись, верно? Разве что на страницах разных дурацких газет.

В кино У. часто играл убийц. Очень здорово получались у него эти убийцы. Ибо он, несомненно, принадлежал к разряду людей, получающих от убийства удовольствие. Этакий долговязый парнишка-переросток с озорными глазами и невероятно сексуальной кривоватой улыбочкой. И еще — с таким глуповатым и резким смешком.

Первая роль У. в кино сводилась к тому, что он должен был свезти женщину-калеку в инвалидном кресле-каталке с лестницы. И вот кресло-каталка устремляется вниз по ступенькам, потом вдруг резко кренится и валится набок. А он знай себе хихикает, и женщина-инвалид кричит, и лицо парня искажено притворным ужасом. Черт, ты ведь знаешь, тебе всегда хотелось столкнуть пожилую дамочку, к тому же калеку, с лестницы; сколько раз тебе хотелось столкнуть эту старую ведьму, твою мамашу, вниз с лестницы, чтобы она сломала себе шею!

Они находились в квартире на первом этаже. В большом жилом доме неподалеку от Лa-Бри, возле Слоусона. Этот район Лос-Анджелеса Норма Джин совсем не знала. Позже, пылая от обиды и гнева, она не сможет вспомнить четко, где это находилось. В скольких же квартирах, бунгало, номерах отелей, «кабана»[59], имениях в Малибу довелось ей перебывать в те ранние годы своей, как она выражалась, карьеры. Или на худой конец — жизни. И впоследствии она никогда толком не помнила, где же это было. Голливудом правили мужчины, а мужчин следовало ублажать. И дело в конечном счете всегда сводилось к одному и тому же: ее потайному местечку и члену. Не бог весть какое открытие. Банально, зато надежно. Напоминает заклинание: ни зла, ни греха, ни смерти. Ни боли.

Квартира с окнами, затененными высокими пальмами, обставлена скупо, напоминает сон, в котором никак не сходятся концы с концами. Квартира, снятая внаем. И никаких ковров на исцарапанном деревянном полу. Всего несколько стульев, телефон на подоконнике, усыпанном засохшими трупиками насекомых. Вырванная из «Вэраэти» страничка с мельком замеченным ею заголовком, где были слова: «Красный скелет». А может, «Страшный скелет»?.. В глубине помещения дверь в спальню, там царит полумрак. Но все равно можно разглядеть матрас из какого-то шелковистого материала и свисающую с него простыню. Свидетельство то ли спешки, то ли бессонной ночи, проведенной в тяжких размышлениях. Какое, однако, утешение черпаем мы порой в досужих домыслах, в судорожных поисках мотива или значения. Она начала понимать, что и весь мир вообще есть не что иное, как гигантская метафизическая поэма, чья невидимая внутренняя форма соответствует внешним очертаниям да и по размеру совпадает до мелочей. Норма Джин в туфлях на шпильках и летнем платье в цветочек (ну, словно сошла с обложки «Фэмили серкл») думала, что, может, простыня чиста. А возможно — и нет (когда тебе двадцать шесть, приходится быть реалисткой, особенно если вышла замуж в шестнадцать). А вон там, в крошечной душной ванной, висят полотенца, может, чистые, а может — и нет. А что касается проволочной корзины для мусора, то там, свернувшись колечками и затвердевшие, точно раковины ископаемых улиток, валяются… ну, вы сами понимаете что. Так что уж лучше туда не заглядывать.

Теперь она смеялась и медленно, с очаровательной застенчивостью крутилась посреди комнаты, давая У. возможность как следует разглядеть себя.

— Ах! Что это?.. Вон там? — И У. тут же поспешил успокоить ее:

— Ничего страшного, детка. Так… жучки.

Уголком глаза она успела заметить стремительно разбегающихся тараканов, черных и блестящих, похожих на кусочки пластика. Всего лишь какие-то тараканы (да у нее дома их тоже полно), но сердце тревожно зачастило. То был сезон гремучих змей, и она забеспокоилась с того самого момента, когда У. впервые позвонил ей, но не назначил еще места встречи, чтобы «обсудить сценарий». И она боялась, что он пригласит ее в горы. Кажется, там у него был дом, где-то высоко в горах, над городом. В Топанге? Или в Санта-Сюзанна-каньон?.. И она никак не могла вспомнить, бывала ли там уже. Или там бывала не она, а Дебра Мэй? Или еще какая-то девушка из агентства Прина?.. Или одна из хорошеньких статисток, снимавшихся в фильме «Все о Еве»? И что, если он пригласит ее туда и ничего у них не получится? Возможно, тогда ей придется идти обратно пешком.

По городу ходили страшные истории про девушек, которых завозили в горы и заставляли потом идти пешком (босиком? полуодетыми? пьяных, рыдающих и блюющих), заставляли спускаться вниз. И на раскаленном асфальте валялись гремучки. Красивые рептилии, они умирали от жажды. Они вовсе не стремились навредить человеку, но иногда вмешивалась судьба. Норма Джин страшно их боялась. Во сне она часто видела гремучую змею — обвив ее щиколотку она поднимается все выше и выше и вводит свою треугольную голову в потайное местечко, свежую рану между ног. Она понимала, что это всего лишь сон, но все равно такая возможность существовала. Стоит только позволить себе подумать о какой-то ужасной вещи, и это непременно с тобой произойдет. Глэдис много раз предупреждала ее о могущественной власти мысли.

У. прищелкнул пальцами у нее перед носом.

— Грезите наяву, дорогая?

Норма Джин вздрогнула и рассмеялась. У нее это получалось чисто рефлекторно — смеяться, улыбаться. Еще хорошо, что смех вышел низким, хрипловато-сексуальным, что в нем и намека не было на писклявое хихиканье.

— О!.. Нет, нет, что вы, нет, — мурлыкнула она и продолжала импровизировать, прямо как на занятиях по актерскому мастерству: — Просто вдруг подумала, нет ли тут гремучих змей. Слава Богу, кажется, нет, по крайней мере в этой комнате. И что в постель они к вам ни разу не заползали?

Это прозвучало скорее как вопрос, а не утверждение. В присутствии У., равно как в присутствии любого обладающего властью человека, утверждать что-либо полагалось разве что в полувопросительной форме. Таковы были правила хорошего тона, женского такта.

И она была немедленно вознаграждена — смехом. Смеялся У. громко, от души.

— Забавная вы девушка, Мэрилин! О, прошу прощения, Норма?.. Как там дальше? — И между ними словно электрическая искра пробежала. Насмешливые глаза неспешно оглядывали ее всю — грудь, живот, бедра, стройные с узкими щиколотками голые ноги в босоножках на высоких каблуках. Потом насмешливые глаза уставились на ее рот. У. нравились люди с чувством юмора, это сразу видно. Других мужчин часто приводило в недоумение присущее Норме Джин чувство юмора, несколько, на их взгляд, странноватое. К тому же они никак не предполагали, что «Мэрилин», эта хорошенькая тупенькая блондинка, интеллекту которой полагалось быть где-то на уровне одиннадцатилетней девочки-переростка, вообще может обладать чувством юмора. Мало того, он был сравним с их юмором, чисто мужским. Язвительным и непредсказуемым. Как будто надкусываешь пирожное с кремом и вдруг обнаруживаешь в нем осколки стекла.

У. принялся со смаком рассказывать историю о гремучих змеях. У каждого в сезон гремучек отыскивалась какая-нибудь страшная история об этих тварях. Мужчины старались переплюнуть друг друга. Женщины обычно только слушали. Но все дело было именно в женщинах. Норма Джин уже не думала о Дебре Мэй, перед глазами стояло навязчивое видение: гремучая змея, вертя своей изящной треугольной головкой, трепеща раздвоенным язычком и обнажая ядовитые клыки, вползает в расселину, называемую влагалищем. В ее влагалище. А оно — всего лишь полый надрез, ничто, пустота. И чрево ее — как спущенный воздушный шар, который надо надуть, который жаждет исполнить свое предназначение. Она сделала над собой усилие, пыталась вслушаться в то, что говорит ей У. Ведь если ее утвердят, он будет ее главным партнером. Если только утвердят. И она старалась изобразить на своем красивом кукольном личике выражение, которое могло бы убедить этого придурка, что она внимательно слушает его, не грезит снова наяву.

Я хочу сыграть Нелл. Я — Нелл. Ты не смеешь лишить меня этой роли. Да я вырву ее из рук любой, кто только посмеет покуситься, выхвачу прямо у тебя на глазах, пошлый и злобный болван!

У. протяжно и раскатисто спрашивал, не встречались ли они, случайно, у Шваба. Нет, он точно помнит, что встречались. И Норма Джин с готовностью подхватила: да, конечно, она тоже помнит. Еще бы она не помнила!..

— И со мной в то утро была одна м-моя п-подружка, Дебра Мэй? Или это было не тогда, другим утром? — Эти слова случайно сорвались с языка. Обратно уже не вернуть. У. пожал плечами:

— Кто? Нет.

Теперь он стоял так близко, что она чувствовала его запах. И пахло от него потом. И табаком.

— Так вы считаете, мы сможем с вами сработаться, а?

И Норма Джин ответила:

— О, да, конечно. Д-думаю, что сработаемся. Нет, честно.

— Видел вас в «Асфальтовых джунглях» и еще этом, как его? А, ну да, в «Еве». Произвели впечатление.

Норма Джин так старательно улыбалась, что начал дрожать подбородок. Они обменялись долгим многозначительным взглядом. Но никакой киношной музыки, лишь шум движения за окном да легкий шорох разбегающихся тараканов — звук, напоминающий тихий сдавленный смех. Или ей показалось?..

Нет, она знала. Она всегда знала. Как знакомо все это! Этот взгляд, недвусмысленно говорящий: Хочу тебя трахнуть. Ты ведь не динамистка какая-нибудь, нет? У. будет самым кассовым актером в фильме. По крайней мере он всегда был самым кассовым актером. У. имеет право выбирать себе партнеров. Надо бы спросить у продюсера Д., понравилась она У. или нет, подумала Норма Джин. И если да, он передаст ее Д. А если нет?.. Нет, конечно, был еще режиссер Н., но и он связан с Д., так что этот самый Н. не может играть роль решающего фактора. Был еще исполнительный продюсер Студии Б. Но о нем говорили такое, что лучше не слышать вовсе. Ни зла, ни греха, ни смерти. И никакого безобразия, разве что случайный взгляд может нас выдать.

А что, если мистер Шинн узнает о том, что У. ее вызвал? Или уже знает… Существует ли такая возможность? Норма Джин тут же устыдилась, ведь она отвергла его предложение руки и сердца — и это после того, как почти уже согласилась. Да она просто ненормальная! С того самого ужасного дня Исаак Шинн стал держаться с ней совсем по-другому — был сух, деловит и общался с Нормой Джин в основном через своего ассистента и только по телефону. Он уже не водил ее обедать в «Чейзен» или «Браун Дерби». И уже больше ни разу не заскакивал к ней в Вентура под каким-нибудь пустяковым и малоубедительным предлогом. О Господи, да он тогда рыдал!.. Она ни разу не видела взрослого мужчину рыдающим. Сердце его было разбито. Разбить сердце мужчины можно лишь однажды. Просто ей не хотелось обманывать его, а он смутил ее этой болтовней о своем еврействе. Ей прямо дурно стало, когда она увидела, как И. Э. Шинн заплакал. Вот что делает с человеком любовь. Даже с мужчиной. Даже с евреем.

И тем не менее он все же прислал ей сценарий «Входить без стука». Он все еще хотел, чтобы «Мэрилин Монро» была его клиенткой. Сказал, что лучшее в этом сценарии — название. А сам сценарий — слишком надуманный и сентиментальный, к тому же изобилует «совершенно дикими» комическими эпизодами. Но если ей понравится роль Нелл, то будет первая главная роль «Мэрилин» в кино. И партнером ее будет не кто-нибудь, а сам Ричард Уидмарк. Серьезная драматическая роль, а не какая-нибудь там очередная чушь в исполнении очаровательной, но туповатой блондинки.

— Ты будешь играть роль няньки-психопатки, — сказал Шинн.

— Что!.. Кого?.. — спросила Норма Джин.

— Шизофренички, которая сидит с детьми. И которая едва не выталкивает из окна маленькую девочку, — со смехом объяснил Шинн. — Она связывает несчастную малютку, затыкает ей рот кляпом. Довольно рискованная роль. И никакой любовной интрижки с Уидмарком, он играет этакого никчемного типа, неудачника, и целуются они всего лишь раз. Нет, сексуальные моменты имеются, и тут Уидмарк будет хорош. Эта нянька, Нелл, пытается соблазнить его, просто спутала его с женихом, которого уже нет в живых. А жених ее был летчиком, и его сбили над Тихим океаном во время войны. В общем, сплошные нюни и сопли. Иначе говоря, надуманное фуфло, но кто-нибудь эту картину обязательно заметит. А в конце эта самая Нелл грозится перерезать себе горло бритвой. И ее забирает полиция и отвозит в психушку. А Уидмарк остается с другой женщиной. Но у тебя в этом фильме больше сцен, чем во всех остальных, вместе взятых. И это шанс создать интересный образ.

Шинн пытался изобразить энтузиазм, но голос в телефонной трубке выдавал его. Слишком уж здравый и рассудительный был этот голос. Голос пожилого мужчины, похожего на жабу или лягушку. Голос, словно придушенный воротником свитера, в котором тонула коротенькая шея. Какой-то бифокальный голос. Что же произошло с яростным Румпельштильсхеном? Или Норма Джин ошибалась, вообразив его настоящим волшебником? И что тогда останется от Прекрасной Принцессы, его творения, если Румпельштильсхен теряет свою власть и силу?..

У. подталкивал ее в сторону спальни.

Уж он-то раскусил меня, Нищенку служанку. Все они давно меня раскусили.

Говорил: «Я ведь не принуждаю тебя, детка, правда?»

Добавлял вежливо: «Ты можешь уйти в любую минуту».

— Дорогая? Мы получили эту роль.

Через три дня ей позвонил И. Э. Шинн. Он торжествовал.

Норма Джин сжала трубку в пальцах. Она неважно себя чувствовала. Сидела дома, читала книжки, которые оставил ей Касс. «Настольная книга актера», «Жизнь актера» с его заметками на полях. «Дневник Нижинского». И когда попыталась ответить Шинну, горло у нее перехватило.

Шинн раздраженно спросил:

— Я что, разбудил тебя, малыш? Роль няньки-психопатки! Ты получила главную женскую роль. Сам Уидмарк за тебя просил. Мы получили эту роль!

Одна из книг свалилась на пол. Остро заточенный карандаш тоже скатился на пол.

Норма Джин откашлялась. И хрипло прошептала в трубку:

— Х-хорошие новости.

— Хорошие? Просто потрясающие! — укоризненно заметил Шинн. — Ты не одна, с кем-то, да? Что-то не слышу в голосе особой радости, Норма Джин.

В квартире она была одна. В. не звонил вот уже несколько дней.

— Я рада. Просто счастлива. — Тут Норма Джин закашлялась.

Шинн, не обращая внимания на ее кашель, возбужденно продолжал тараторить. Можно подумать, он напрочь забыл о своем сердечном приступе. О своем унижении. Никому бы и в голову не пришло, что ему уже исполнилось пятьдесят два и что скоро он умрет. Наконец Норма Джин прокашлялась и выплюнула комок зеленоватой мокроты в салфетку. Похожая плотная слизь начала в последнее время образовываться в уголках ее глаз. На протяжении нескольких дней она забивала глазные пазухи, проникала, казалось, в мозговые извилины, налипала на зубы. Шинн же тем временем заметил с упреком:

— Что-то не похоже по голосу, чтобы ты была рада, Норма Джин. Хотелось бы, черт возьми, знать почему. Я тут на Студии задницу надрываю, хлопочу, устраиваю тебе встречу с Д., а ты, видите ли, «Угу, я рада…» — Шинн, как мог, пытался сымитировать прононс Нормы Джин, ее тоненький детский голосок. И тут же умолк, запыхавшись.

Норма Джин представила его на другом конце провода. Глаза сверкают, как драгоценные камни, широкие волосатые ноздри крупного носа гневно раздуваются, рот кривится в злобной ухмылке, а губы такие бесформенные, словно расплющенные. Никогда не смогла бы она поцеловать его в губы. Стоило ему приблизиться с намерением поцеловаться, как Норма Джин тут же отскакивала или отворачивалась с криком: Простите! Но я просто не могу! Я не смогу полюбить вас. Простите, не сердитесь.

— Слушай, эта твоя Нелл — просто блеск! Ладно, согласен, роль, мягко говоря, своеобразная. Да и финал не фонтан, но зато это первая твоя звездная роль. В серьезном фильме. Вот теперь «Мэрилин» действительно вышла на широкую дорогу. А ты еще во мне сомневалась! В своем старом и единственном друге, Исааке.

— О нет! Нет! — Норма Джин снова сплюнула в салфетку и быстро скомкала ее, стараясь не смотреть. — Что вы, мистер Шинн, я никогда в в-вас не с-сомневалась.

Трансформация — это то, что лежит в природе актера. То, к чему он сознательно или подсознательно стремится.

Михаил Чехов «К актеру»

Я знал ее. Я был ею. Был не любовником ее, а отцом, который ее оставил. Ей говорили, что отец погиб на войне. Они лгали: он был потерян только для нее.

Фрэнк Уиддос.

Детектив из отдела по расследованию убийств в Калвер-Сити, Фрэнк Уиддос.

На первой же репетиции «Входить без стука» она догадалась, кто такой на самом деле «Джед Пауэрс». Не знаменитый актер (к которому она не испытывала никаких чувств, даже презрения не испытывала), но ее первый любовник Фрэнк Уиддос, с которым они не виделись целых одиннадцать лет. В «Джеде Пауэрсе» она разглядела детектива с жестким и в то же время виноватым ищущим взглядом. Этот мужчина вовсе не подходил на роль в фильме, где должен был играть грубоватого, но добросердечного парня. Это была роль для В., а не для У. с его кривоватой ухмылочкой и насмешливыми глазами. Ведь по сути своей У. был головорезом, убийцей. Сексуальным хищником. И однако же при малейшем его прикосновении Нелл просто таяла. Именно «таяла», иначе не скажешь. Глаза этого мужчины излучали дерзость. Уверенность в податливости ее маленького и мягкого женского тела. Норма Джин настояла на том, что на Нелл обязательно должен быть плотный бюстгальтер. Груди туго сдавливало суровое полотно. Скоро Мэрилин введет моду — ходить без нижнего белья. Но Нелл без нижнего белья даже представить нельзя, просто невозможно. «И бретельки бюстгальтера обязательно должны просвечивать под одеждой, особенно если смотреть со спины. Она изо всех сил пытается казаться нормальной. Она очень-очень старается».

Я люблю тебя. Я на что угодно пойду ради тебя. Меня нет, есть только ТЫ.

Она будет целовать «Джеда Пауэрса». Страстно, как может целовать только изголодавшаяся по любви женщина. Она так и упадет в его объятия, приникнет к нему. И эта страсть удивит Уидмарка. Даже немного испугает его. Разве это игра? Играет ли Мэрилин Монро Нелл, или же Мэрилин Монро действительно изголодалась по нему всем своим телом, всем существом? Но что в конечном счете есть «игра»? Норма Джин никогда не целовала Фрэнка Уиддоса. Хоть тот и страшно этого хотел. И она это знала, но тем не менее отталкивала его. Она его боялась. Знала, что взрослый мужчина наделен силой проникать в душу. Все ее дружки и приятели были всего лишь мальчишками. У мальчишек нет этой силы. Нет, они могли обидеть, причинить боль, но сил проникнуть ей в душу у них не было. «Привет, Норма Джин. Давай залезай». И она покорно забиралась к нему в машину, просто не было выбора. И длинные вьющиеся пепельно-белокурые волосы обрамляли ее лицо.

Что мог знать Уидмарк об Уиддосе? Да ровным счетом ничего! У него не было подсказки. Да, он заставил ее опуститься перед ним на колени, но заставить полюбить себя — нет. Ей не нравились ни его сексапильность, ни развязная манера держаться, ни его член, которым он так гордился. Все это казалось ей каким-то нереальным. Реальным был Фрэнк Уиддос, поглаживающий ее по пепельно-белокурым волосам. Шепчущий ее имя. Собственное имя, произносимое им, казалось ей магическим. Хотя в самом этом имени, «Норма Джин», ничего магического не было. Но низкий и томный голос Фрэнка Уиддоса придавал этим двум словам волшебную силу. И, слыша их, она тут же понимала, что желанна и красива. Быть желанной — значит быть красивой. Он называл ее по имени, и она тут же забиралась к нему в машину. В полицейский автомобиль без опознавательных номерных знаков. Он был офицером, представителем закона. Представителем власти. Он защищал интересы государства и имел право убивать, защищая их. Она видела, как он избил рукояткой револьвера того паренька, заставил его опуститься на колени, а потом свалил на тротуар. И на тротуаре была кровь. Он носил револьвер в кобуре под левой подмышкой, и как-то раз, туманным и дождливым утром, возле железнодорожной насыпи, где было найдено тело, взял ее за руку. Сжал в своей ручище ее маленькую мягкую ладошку, положил ее пальчики на дуло револьвера. Револьвер был теплым от его тела. О, как же она его любила! Так почему не поцеловала его? Почему не позволила раздеть себя, целовать, как ему хотелось, щекотать языком в самых разных местах, любить руками, губами, всем телом? Тем более что в бумажнике, завернутое в фольгу, у него лежало «предохранительное» средство. «Норма Джин? Обещаю, я не причиню тебе вреда».

Но она лишь позволяла трепать и гладить себя по волосам.

Потому что на самом деле он был ее отцом. И мог причинить боль другим лишь ради нее. Но никогда бы не посмел сделать ей больно.

Она потеряла Фрэнка Уиддоса. Он исчез из ее жизни вместе с Пиригами, мистером Хэрингом, ее длинными пепельно-белокурыми кудряшками и пластинкой на немного кривоватых передних зубках. Но сейчас на нее смотрел персонаж из фильма, «Джед Пауэрс». И звали исполнителя этой роли Ричардом Уидмарком.

Но она просто не видела Уидмарка — сейчас он значил для нее не больше, чем какая-нибудь афиша с портретом знаменитого актера. Она видела перед собой Фрэнка Уиддоса, который сумел пробраться ей в душу. Сколько же страсти в этой Нелл! Она вся так и пылает, и тело ее просит любви. Она ведет себя безрассудно, делает знаки этому незнакомцу через опущенные на окне жалюзи. Она работает нянькой в гостинице, сидит с чужими детьми. Она фантазирует. На ней шикарный наряд с чужого плеча, она пахнет чужими духами, сверкает драгоценностями. Она накрашена, и все это превращает скромную мышку Нелл в соблазнительную красавицу блондинку, готовую отдаться «Джеду Пауэрсу» всем своим жаждущим телом. Каждое действие требует оправдания. И ты должен найти объяснение всему, что делаешь на сцене.

Нелл только что вышла из психиатрической больницы. Она пыталась совершить самоубийство. Вскрыла себе вены. Она охвачена страхом, как Глэдис, которую всегда охватывает страх при одной только мысли, что ей придется покинуть Норуолк. Глэдис впивается коготками в покрывало. Худенькое тело Глэдис напрягается, как струна, стоит только Норме Джин заикнуться: Может, приедешь и побудешь у меня? Ну, хотя бы на уик-энд? Хотя бы на День благодарения? О, мама!..

Незнакомец приходит, стучит в дверь к Нелл. Окидывает ее насмешливым взглядом. Ему нравится то, что он видит. В глазах читается одобрение с явным сексуальным подтекстом. Он принес с собой бутылку водки, он взволнован и тоже немного нервничает. Веки его дрожат, когда он начинает поглаживать ее по животу. Нелл спрашивает робким детским голоском:

— Тебе нравится, как я выгляжу?

Чуть позже они поцелуются. Нелл движется к этому поцелую, точно голодная исхудавшая змея. «Джед Пауэрс» удивлен.

Уидмарк тоже удивлен. Он так никогда и не поймет, кто такая «Мэрилин», кто такая «Нелл». Этот вовсе не его стиль игры. Он опытный и техничный актер. Он следует всем указаниям режиссера. Часто его мысли бродят где-то далеко-далеко. Все же есть нечто унизительное в том, что ты актер, особенно для мужчины. В любом актере сидит женщина. Этот грим, эта одежда из костюмерной… Многозначительность взгляда, старание выглядеть привлекательным. Да не все ли равно, черт побери, как выглядит мужчина? И что это за мужчина такой, который накладывает грим, подкрашивает губы, румянит щеки? Впрочем, он уйдет вместе с этим фильмом. Глупая мелодрама, не фильм, а скорее пьеса, слишком много болтовни, статична, снимается почти в одном и том же интерьере.

И Ричард Уидмарк — единственная в нем звезда и считает само собой разумеющимся, что будет доминировать в этом фильме. Запомнит этот самый фильм, «Входить без стука», лишь потому, что к нему проявили определенный интерес две красивые молодые актрисы, с которыми он прежде не встречался. (Вторую звали Энн Бэнкрофт, то был ее дебют в Голливуде.) Но каждая гребаная сцена с этой «Нелл» оборачивалась для него схваткой. Он готов был поклясться — эта женщина не играет. Она настолько глубоко погружалась в образ, что общаться с ней было просто невозможно, все равно что говорить с лунатиком. Глаза широко раскрыты и вроде бы видят, но видит она сон. Нет, разумеется, в каком-то смысле эта полоумная нянька Нелл была лунатиком, именно так прописано в сценарии. И, видя «Джеда Пауэрса», она видит вместо него своего погибшего жениха. Она заблуждается. В сценарии не удалось раскрыть психологическую подоплеку этого образа, не удалось показать, где наступает конец мечтаниям и начинается подлинное безумие. Неужели истинная «любовь» всегда основана на заблуждении?..

После Уидмарк будет рассказывать о том, как эта маленькая хитрая сучка Мэрилин буквально из-под носа выкрадывала у него каждую сцену, где они играли вместе! Каждую сцену! Во время съемок он этого не замечал, видел только на каждодневных просмотрах отснятого материала. И даже тогда это не было столь очевидно, как позже, на первом предварительном просмотре фильма. Монро умудрялась вырывать у него практически каждую сцену. А когда «Нелл» не было в объективе камеры, фильм умирал.

И Уидмарк возненавидел свою роль, возненавидел этого «Джеда Пауэрса». Сплошной треп! И убивать никого не пришлось, даже треснуть как следует, от души, дать пинка. И виной всему была эта блондинка-психопатка, эта чертова нянька, которой доставались самые смачные сцены. Прямо так руки и чесались удавить эту маленькую сучку, заткнуть ей пасть, вышвырнуть ее из окна с высокого этажа. (Кстати, во время просмотра даже самые закаленные ветераны Голливуда дружно ахали и кричали: «Нет, нет, не надо!») И самое странное, что во время этого просмотра сама Мэрилин Монро просто онемела от страха. Кочергу ей в задницу! «Что за куколка! Какое прелестное личико. И фигурка тоже». Но тебя просто тянет держаться от нее подальше, словно она заразная. А уж во время всех этих так называемых «любовных» сцен с ней казалось, что она просто вытягивает из тебя все соки. А мне, честно говоря, не слишком хотелось напрягаться, не так уж и много осталось этих самых «соков». Или же она совершенно не умеет играть, или играет все время. Постоянно. Вся ее жизнь игра. Это для нее как дышать.

Что окончательно добило Уидмарка, так это желание «Нелл» бесконечно переснимать буквально каждую долбаную сцену. Этот бездыханный, но упрямый голосок:

— Пожалуйста! Я могу сделать лучше, я знаю.

И мы вновь и вновь переделывали, переснимали чуть ли не каждый эпизод, и режиссер говорил, что получается все прекрасно. Ну, естественно, с каждым новым разом должно получаться немного лучше, но что с того?! Стоит ли таких усилий дурацкая мелодрама?

Возможно, она просто боролась за свою жизнь. Но он не боролся. Это уж точно.

Все же странно. Однажды утром она вдруг поняла. Здесь знали только «Мэрилин Монро». И никакой Нормы Джин не было и в помине.

Так бы и убила этого ребенка! Она становится слишком высокой, она уже не ребенок. Она теряет то, что делало ее особенной.

Дата добавления: 2015-06-04