Перестройка в Церковь 31 страница

Исследователь жизни святителя Иоанна Постника говорит, что «этот рассказ Феофилакта так мало вяжется со всем тем, что известно о Постнике, что невольно является подозрение, нет ли здесь какого-либо недоразумения. Не невозможно предположить, что Феофилакт записал факт в форме, переработанной уже народной фантазией. Мы склонны известие о деятельном участии Постника в осуждении Павлина признать неумелой риторикой Феофилакта, по своим воззрениям, быть может, примыкавшаго к толпе, с неуместной ревностью которой патриарх боролся в свое время. Повторим: не отрицая факта казни Павлина, мы заподозриваем сообщение, что она была исключительно или только главным образом делом Постника. Несообразность разбираемаго сообщения настолько велика, что еще Феодору Студиту оно "не казалось истинным"»[665].

Впрочем, известен и другой случай расправы, пришедшийся на время патриаршества святителя Иоанна Постника. Некий иеромонах был наказан палочными ударами. Святитель Григорий Великий, папа Римский, гневно пишет в Константинополь в июле 593 года: «Если святость ваша знали то, что сделано с монахом и пресвитером исаврийским Афанасием, после этого писали мне, но об этом не упомянули, то я не могу ответить на это иначе, как словами Писания: уста неправедные убивают душу. Спрошу тебя, святейший брат, до того ли дошло воздержание, что от брата своего скрыл то, о совершении чего знал? Не было ли бы лучше, если бы эти уста ели мясо, чем источать ложь для обмана ближнего… Я жажду мира со всеми. Но если вы каноны не соблюдаете и ниспровергаете постановления древних, то я не узнаю вас… А что правила гласят

0 епископах, которые хотят внушить страх бичами, это ваше братство хорошо знаете: мы поставлены пастырями, а не убийцами. Апостол говорит: "обличи, запрети, умоли, со всяким долготерпением и учением". Это новая и неслыханная проповедь — стеречь веру побоями» (Святитель Григорий Великий. Письмо 52, к Иоанну)[666].

Так что не вполне прав Василий Розанов, когда вопрошал — «Каким образом христианство, столь к человеку благожелательное, однако пришло к инквизиции? Ведь перелома из "да" в "нет", перелома в убеждениях, в вере, в идеалах мы при этом нигде не наблюдаем! В этом-то все и дело, что разлома нет!! Нельзя сказать, исторически не было, что 1000 лет" гладили по голове", но потом "начали жечь". Ничего подобного! Никакого перелома, реформации, бури: тихое веяние. Веет, веет, гладит волосы, сладко, съедобно, веет, опять веет, горечь, опять сладко, еще слаще, веет, веет, чей-то раздался стон, но все замерло, веет, веет, выпали гвоздики, выпали иголочки, кого-то укололи, смертельно, веет, веет, хорошо ли, дурно ли, все мешается, все непонятно уже, веет, веет. Инквизиция вошла в Церковь "дифференциалами"… Никто не заметил ее! Когда те 5-6кардиналов, которые постановили "сжечь" и действительно "сожгли" кого-то — то никому решительно не пришло на ум спросить, не "впали ли они в ересь?" "не отделиться ли нам от них?"»[667].

Это не совсем так: и замечали, и протестовали, и отделялись…

В частности, после первой казни еретика «вызванный этим повсюду ужас показывает, что все отнеслись к казни как к отвратительному новшеству. Приписанные Присциллиану гностические и манихейские умозрения вызвали то исключительное отвращение, которое Церковь всегда питала к ересям этого рода. Но когда он, осужденный тираном Максимом в Трире, был подвергнут пытке и предан казни с шестью своими учениками, а остальные были сосланы на острова в сторону Бретани, то по всей Европе раздался громкий крик негодования. Из двух епископов, преследовавших Присциллиана, один был прогнан со своей кафедры, а другой сам удалился на покой. Святитель Мартин Турский, сделавший все возможное, чтобы помешать этому жестокому решению, отказался иметь общение не только с этими епископами, но и с теми, кто находился с ними в сношениях…. Святитель Мартин не мог предвидеть, что со временем, в деле Лютера, папа выставит казнь Присциллиана как пример, достойный подражания; тот же папа, несмотря на то, что святой Амвросий отлучил от церкви Максима, не задумался поставить его среди "досточтимых и благочестивых императоров"»[668] (впрочем из опубликованных в XIX веке книг Присциллиана видно, что он и сам полагает, что его оппоненты за свои взгляды достойны смерти).

И сам святитель Мартин Турский впоследствии не однажды оплакивал то, что чрез это вынужденное обстоятельствами соединение с итацианами (епископ Итаций настоял на смертной казни Прискилл иана) он утратил много духовных сил и уже не так легко и скоро врачевал бесноватых[669].

Тверже был святитель Амвросий Медиоланский: он отказался от церковного общения с епископами — виновниками смертной казни еретиков… Протест Мартина и Амвросия нашел себе поддержку в лице римского епископа Сириция. Собор в Турине лишил Итация епископского сана[670].

А дата первого сожжения еретиков (правда, толпой, а не по решению суда) — 12 июля 400 года. Это было восстание германской гвардии, охранявшей императора Аркадия и Константинополь. Жители города подавили восстание в ходе многодневных уличных боев. Готы были еретиками-арианами; их храм находился за городской стеной — в нем они и попытались спрятаться вместе со своими семьями. Настигнувшая их там толпа православных жителей сожгла 7000 человек вместе с храмом (Сократ Схоластик. Церковная история б, 6). Император Аркадий отказался вмешаться и ввести в действие закон, дающий гонимому право убежища в алтаре[671].

Архиепископом Константинополя в это время был святитель Иоанн Златоуст. Увы, я ничего не знаю о его реакции на это всесожжение. Рассказ Сократа об этом эпизоде упоминает о священстве лишь так: «При таком состоянии римской империи, люди, которым вверено было священнослужение, не переставали, ко вреду христианства, строить друг другу козни, ибо в это самое время духовные заботливо нападали один на другого».

Известно, что до этого Златоуст убеждал императора не разрешать готам-арианам открывать свой храм в самом Константинополе (Феодорит Кирский. Церковная история 5,32).

С другой стороны, по иным случаям он говорил, что «непозволительно христианам ниспровергать заблуждения принуждением и насилием. Потому ни один царь из принявших учение Христа не издавал указов против язычников»[672]. «Человека нельзя ни силою влечь, ни страхом принуждать, но должно убеждением опять приводить к истине, от которой он раньше отпал»[673]. «И еретика убивать не должно, иначе это даст повод к непримиримой войне во вселенной» (На Матфея 46,1).

«Сегодня мы вступаем в ратоборство с еретиками, но наша война не из живых делает мертвыми, а из мертвых — живыми. Я гоню не делом, а преследую словом, не еретика, а ересь, не человека, но заблуждение ненавижу. Мне привычно терпеть преследование, а не преследовать, быть гонимым, а не гнать. Так и Христос побеждал, не распиная, а распятый»[674]. Златоуст как бы от имени Христа говорит об апостолах — «Я мог сделать вас страшнее львов…» (На Матфея 33, 2), но оставил в человеческой немощи, чтобы дать место и апостольскому человеческому подвигу, «обрекая их на злострадания, а злодействовать попуская другим» (На Матфея 33, 2). «Вы должны идти против волков, и не просто против волков, но и посреди волков. Итак, устыдимся поступать вопреки заповеди Христовой и нападать на врагов как волки. Доколе мы будем овцами, дотоле будем побеждать. Если же будем волками — будем побеждены, потому что отступит от нас помощь Пастыря: Он пасет не волков, а овец» (На Матфея 33,1).

Если бы Златоуст остался верен этим своим великим словам и осудил это зверство, если бы установил ежегодный покаянный пост в воспоминание трагедии 12 июля 400 года — последующая история Церкви могла бы стать совсем иной…

Увы, сам Златоуст тут промолчал, зато вскоре раздался голос его недоброжелателя — святителя Кирилла Александрийского:

„Когда оскорблен Бог в Его почитании, тогда быть милосердым не безопасно; и даже весьма вредно — не вовремя разнеживаться в слабодушном, взаимном благорасположении. Пусть тогда исчезнет закон сочувствия и удалится сила естественной любви и все, что относится к человеколюбию, чтобы, так сказать, посредством благочестивой жестокости воздано было почитание Богу. Не благочестивым ли назовешь ты делом, чтобы немилосердно наказывались совершающие неизвинительное отступничество, как оскорбляющие высшую над всем славу»[675].

И уже около 690 г. впервые еретики были сожжены не в порядке линчевания, а по сознательному распоряжению власти. Император Юстиниан Il приказал в Армении сжигать еретиков живьем, чтобы сохранить от ереси соседние церковные области…

Не от этой ли «благочестивой жестокости» пошли те цитаты из Отцов Церкви, которые сегодняшними «ревнителями» собираются в интернет-списки с выводом о скорых расправах с еретиками?

Новоявленные «православные фашисты», мечтающие о казни своих недругов, все же плохо знают отцов. Все защитники казней еретиков ссылаются лишь на ветхозаветные примеры. Но тут еще заволжские старцы остроумно ответили преподобному Иосифу Волоцкому: если ты признаёшь авторитет Ветхого Завета в вопросе о казни еретиков, то тогда уж следуй еврейскому закону во всем и принимай обрезание. То есть борца с «жидовством» в том самом и обвинили…[676]

Впрочем, этот замечательный ответ стоит привести подробнее:

«Старцы из Кириллова монастыря, а с ними все заволжские старцы привели на это послание старца Иосифа от Божественного Писания обратное — что нераскаявшихся и непокорных еретиков предписано держать в заключении, а покаявшихся и проклявших свое заблуждение еретиков Божья церковь принимает в распростертые объятия: ради грешников облекся плотью Сын Божий, и пришел Он погибших сыскать и спасти. А что, господин старец Иосиф, до того, что скрижали Моисей руками разбил, то так и есть. Но когда Бог хотел уничтожить народ израильский, поклонявшийся тельцу, тогда Моисей возразил Господу и сказал: "Если уничтожишь их, Господи, то меня раньше их". И не уничтожил Бог израильтян ради Моисея. Видишь, господин, как любовь к грешникам и преступникам смогла утолить гнев Божий. А ведь тогда еще был Ветхий завет; нам же, в благодати Нового завета, Владыка Христос открыл союз любви, чтобы брат не осуждал брата, а только Бог судил грехи людей, сказав: "Не судите и не будете осуждены". А когда привели к Нему женщину, схваченную за блуд, сказал милосердный Судия: "Кто без греха, пусть первый бросит в нее камень". Сам же, склонив голову, написал грехи каждого из них и так отразил поднятую на убийство руку иудеев. В Судный день каждый получит от Бога по своим делам. Если же ты требуешь, чтобы брат убивал согрешившего брата, то скоро дойдет и до празднования субботы, и до всего, что в Ветхом завете, что ненавистно Богу. И апостол Петр низверг молитвой Симона-волхва, потому что при цезаре Нероне назвал себя сыном божьим коварный злодей, так что за большое коварство и зло принял он от Бога заслуженный приговор. Сотвори и ты, господин старец Иосиф, молитву, и если есть недостойные еретики и грешники, то поглотит их земля. Но если принимает Бог покаяние еретика и грешника, не будешь ты услышан. Апостол Павел написал: "Пусть бы мне была анафема, то есть проклятье, от Христа моего, спаслись бы только мои братья-израильтяне". Видишь, господин, как душу свою кладет он за братьев заблудших, чтобы спаслись, и не сказал им, чтобы огнем сгорели или земля их поглотила, а могли они претерпеть от Бога и это. Вот, господин, епископ катанский Лев связал епитрахилью и сжег Илиодора-волхва и другого волхва, Исидора, также сжег молитвой при византийском цесаре. А ты, господин Иосиф, почему не испытаешь своей святости? Связал бы архимандрита Касьяна своей мантией, и пока бы он не сгорел, ты бы связанного его в огне держал! А мы бы тебя, из пламени вышедшего, приняли как одного из трех отроков!»[677]

Как видим, примеры апостольских молитв, избавлявших церковь от еретиков, приведенные Иосифом, понуждают старцев вполне метко заметить: что ж, вот ты сам и помолись так! А зачем же звать палача? Если мы будем ссылаться на Ветхий Завет для оправдания инквизиции — то давайте уж сразу дадим каждому священнику по медведице. Чтобы она убивала всех еретиков, что встретятся на его пути — как это было с Елисеем…

Впрочем, и библейскую цитату здесь привести можно: Все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф 26:52). В этой фразе Христа нет исключения. Не сказано: «Все, кроме преподобного Иосифа Волоцкого и последующих ему православных инквизиторов…». И потому нету нас нравственного права возмущаться чекистскими гонениями. Они лишь выхватили меч из наших рук. И пока руки православных богословов, публицистов и даже монахов (из «Жизни Вечной» и «Земщины») будут тянуться к мечу — будут оправданны и удары по этим рукам, и новые гонения на нас…

Да, можно у Отцов Церкви найти советы о преследовании еретиков. Есть у Отцов (а наипаче — в Евангелии) и предостережения против этого. Что это значит? — То, что инквизиции, он все же выступал против костров: «Еретиков надо преодолевать Писанием, как делали в старину Отцы, а не огнем. Если бы преодоление еретиков огнем относилось к числу искусств, то тогда палачи были бы ученейшими докторами на земле; тогда мы могли бы больше не учиться, а жить по правилу: кто превосходит другого силой, тот может его сжечь» (Лютер М. К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христианства //Там же. С. 65).

Православный христианин должен сам выбрать свою позицию. И тот, кто пошел путем гонителя, пусть не оправдывает себя тем, что он якобы лишь следует традиции. В традиции можно было найти и другие примеры для подражания. Если же ты избрал именно этот путь, если ты решил, что ты вправе желать другим людям смерти, боли и заточения — то это именно твой и только твой выбор. Так что не ври хотя бы своей совести. Не скрепя сердце, не «за послушание» ты голосуешь за репрессии от имени Христа, а по своевольному велению своей хотелки. И это твое неумение проповедовать Христа, твое неумение любить, твоя всегдашняя готовность к ненависти и осуждению заставляют тебя выискивать и подбирать цитаты в собственное оправдание. И еще, прежде чем взяться за такую работу, я посоветовал бы начинающему инквизитору задать себе простой вопрос: а не является ли сожжение еретика ритуальным убийством?

Я же всецело согласен с тем, что некогда философ Владимир Соловьев говорил императору Николаю Александровичу: «Из двух религиозных обществ которое более соответствует духу Христову и евангельским заповедям: гонящее или гонимое? Если такая постановка вопроса ошибочна, то лишь наполовину, а соблазн его остается во всей силе. Ибо хотя не все гонимые страдают за правду, но все гонители несомненно заставляют страдать высшую правду в самих себе. Нельзя же православному христианину отрицать того факта, что Христос в Евангелии неоднократно говорил Своим ученикам "вас будут гнать за имя Мое"[678], но ни разу не сказал: "вы будете гнать других во имя Мое"»[679].

И хотя Соловьев не воспринимается церковными людьми (а наипаче опричниками) как духовный авторитет, в данном случае он прав.

Во-первых, потому, что он в этом вопросе ни в чем не разошелся с Евангелием.

Во-вторых, потому, что и его адресат, царь Николай Александрович в конце концов согласился с этой позицией и в 1905 году даровал стране свободу совести.

В-третьих, потому, что так же мыслили и самые православные русские философы, например — Алексей Хомяков: Поистине — наш «Бог не требует ни крови, ни гонений за веру: мечом не доказывают истины. Бог слова покоряет словом»[680].

В-четвертых, потому, что именно в этом его поддержал святитель Николай Японский.

Вот гневная запись святителя Николая Японского: «Пришла почта, принесшая между прочим, в 56 No. Руси за 1881 г., отповедь философа Владимира Соловьева на послание Священного Синода к православным христианам. Сущая правда. Но бездейственны все эти истины! Кто в Синоде встрепенулся бы, как бы истина ни клюнула в глаза? Уж не субъекты ли в роде Баженова — этого тоже в своем роде нигилиста, издевающегося в приличной, конечно, форме над всем? Из-за того, что царский поп, этот отец ставит себя на такую высоту, что и с архиереями не хочет служить, чтобы не стоять-де ниже их! Уж в этом одном факте высказываются и поп царя, да и сам царь! Нет законов Божьих, и нет, значит, Бога, ни для попа царского, ни для царя; недаром, стало быть, бьют царей, ставящих сами себя вне законов Божьих! Пусть справляются своими и своих попов законами, коли не хотят знать законов Христа Спасителя и Его Церкви! Эк ведь, охота людям, из-за своего властолюбия ли, корыстолюбия, или просто глупости, ставить себя вне всяких законов! Ну и бьют — как беззащитных и беззаветных! Вне закона, что же за человек!»[681].

Речь идет о статье Соловьева «О духовной власти в России».

Вот ее основные тезисы, ее «сущая правда»:

«Уже более двух столетий как русская церковь вместо того, чтобы служить основою истинного единения для всей России, сама служит предметом разделения и вражды.

Значительная часть русского народа, разделившись на множество сект, враждебно спорит между собою о вере и сходится лишь в общем отрицании «господствующей» церкви… По русскому чувству еще можно было жить при Иване Грозном. Отчего же через сто лет при «тишайшем» Алексее Михайловиче значительная часть русского народа вдруг почувствовала, что жить нельзя, и в отчаянии бросилась в леса и пустыни, и полезла в горящие срубы? Что же такое случилось?

Патриарх Никон не переходил в латинство, но основное заблуждение латинства было им безотчетно усвоено. Это основное заблуждение состоит в том, что духовная власть признается сама по себе как принцип и цель. Между тем, поистине, она не есть принцип и цель в мире христианском. Принцип есть Христос, а цель — Царствие Божие и правда его. Патриарх Никон первый решительно обособил духовную власть в России, поставил ее как что-то отдельное, вне народа и государства, и этим неизбежно вызвал чуждые и враждебные отношения между ними. Патриарха Никона обыкновенно обвиняют в чрезмерном возвеличении духовной власти; поистине следует упрекнуть его в противном; чрезмерно возвысить духовную власть нельзя, ибо она по существу есть высшая власть в мире. "Вся предана Мне Отцом Моим", — говорит Основатель и вечный Первосвященник Церкви, передавший верным Апостолам Своим власть взять и решить на небе и на земле. Возвеличить духовную власть нельзя, но можно унизить и исказить ее, отделяя ее от того, чему она служит, ради чего существует и чем освящается, — от любви и правды Божией. Отделенная от своего божественного содержания, духовная власть становится случайною историческою силою на ряду с другими такими же силами, с которыми ей и приходится неизбежно тягаться. Патриарх стал писаться "великим государем" наряду с царем, вмешивался в военные и дипломатические дела и во все подробности управления. Но неужели такое соперничество и такое хлопотливое вмешательство в мелочи государственной жизни служили к возвеличению духовной власти, а не к унижению ее? Неужели верховный первосвященник русской церкви, представляющий в ней Небесного Царя и Первосвященника, неужели он мог получить новое освящение своему великому званию от титула земной власти? Христос не соперничал с кесарем и не боролся с ним, и истинные представители Христова Царства никогда не соперничали с властями земными. Отступивши от христианского идеала, иерархия тем самым роняет свой нравственный авторитет в глазах христианского народа, теряет свою внутреннюю духовную связь с ним — ей остается только внешний принудительный авторитет. Такой авторитет, как нечто чуждое, вызывает несогласие и протест. Но иерархия, раз ставши в положение внешней власти, смотрит на несогласие с собою как на преступное возмущение и отвечает на него преследованиями и казнями. В защиту авторитета и единства церковного воздвигаются плахи и костры; духовной власти нужна не только корона, но и меч государственный.

Когда Апостол Петр в саду Гефсиманском вынул меч в защиту Христа, Христос остановил и осудил его. В защиту ли Христа вынула свой меч русская иерархия? На Христа ли нападали раскольники? Или патриарх Никон со своими исправленными книгами был дороже Христа? Или протопоп Аввакум с товарищами были хуже рабов первосвященнических? Кого и что ограждали застенками и кострами русские архиереи, пусть они сами скажут, — послушаем их собственное признание:

В 1682 г., во время стрелецкой смуты, один из старообрядцев, Павел Даниловец, сказал, обращаясь к патриарху Иоакиму: "Что за ересь и хула двумя перстами креститься, за что же тут жечь и пытать?" И что же отвечает патриарх? "Мы за крест и молитву не жжем и не пытаем, жжем за то, что нас еретиками называли и не повинуются святой церкви, а креститесь как хотите".

Вот из-за чего носители образа Христова проливали кровь христианскую, вот за что мучили и жгли тысячи христиан, как в злейшие времена языческих гонений. "Нас еретиками называете".

Когда [русские императоры] по личным побуждениям человеколюбия и веротерпимости, все более и более ослабляли религиозные преследования, иерархия не только не руководила ими в этом, но и задерживала их добрые начинания, ревниво охраняялатинское начало принуждения в делах веры и совести. Этим духовная власть решительно признала, что она опирается не на внутреннюю нравственную силу, а на силу внешнюю, вещественную. Но иерархия, отделившаяся от всенародного тела, сама по себе не имеет и вещественной силы. Она должна искать ее у того же светского правительства, обладающего материальным могуществом, но для этого ей нужно отказаться от своей независимости, пойти в услужение к светской власти. И русская иерархия не замедлила совершить этот третий грех против своего великого призвания. Вместо того, чтобы поучать и руководить мирское правительство в истинном служении Богу и земле, она сама как бы пошла в услужение к этому правительству. Сначала, при Никоне, она тянулась за государственною короною, потом крепко схватилась за меч государственный и наконец принуждена была надеть государственный мундир.

Где и в чем проявила она в два последние столетия свое благотворное воздействие на русское общество и государство? В эти два века в России немало было сделано успехов общественных: крепостное рабство постепенно смягчалось и наконец совсем упразднено, смягчались уголовные законы, уничтожены пытки и почти уничтожена смертная казнь, допущена некоторая свобода исповедания. Все эти улучшения, без сомнения, предпринимались в духе христианском, и между тем представляющая христианское начало в обществе власть духовная никакого участия во всем этом не принимала. Можно ли указать, в каком добром общественном деле в России за последние два века видно было деятельное участие иерархии? Кто же виноват после того, если все эти добрые начинания мирской власти, лишенные высшего руководства духовного начала, не привели к положительным результатам и, разрушая зло, не создали добра? Кто виноват, что народ, освобожденный государством, но не находящий достаточного руководства со стороны церкви, предоставлен собственным темным инстинктам? И что же мудреного, наконец, если в этом народе те, у кого духовная потребность сильнее, идут в раскол, а у кого слабее — в кабак?

Церковь православная утверждается на предании, но на предании истины, а не на предании лжи. Любовь к предкам и истинная связь с ними состоит не в подражании их грехам, а в старании искупить их своими добрыми делами.

Разве не крайнее благоговение к божественному вызвало раскол старообрядчества, разве не истинное искание правды Божией, стремление усвоить и осуществить ее порождает многочисленные секты в русском народе? Не должна ли духовная власть отозваться на это искание, со снисхождением устраняя невежественные и дикие его формы. Но она обратилась лицом лишь к дурной стороне народного движения в расколе, к фанатизму и невежеству, и против этого дурного стала действовать еще худшим, сначала плахами и кострами, и доныне действует запрещениями и утеснениями. Раскол этим не уничтожился и церковь не прославилась»[682].

Поскольку «Дневники» святителя Николая — издание редкое, приведу оттуда еще несколько выписок об общении величайшего (ибо равноапостольного) русского миссионера с величайшим русским философом:

«Взял билет второго класса до Москвы (из СПб). Дорогой — кондуктор: «Не Вас ли спрашивает один господин, в первом классе, худой, бледный»; я отделывался незнайством — но господин, наконец, при одной остановке, сам подошел ко мне: "Мне нужно видеться с епископом Николаем — не доставите ли мне случай". — "С кем имею честь?" — "Владимир Соловьев" (а его карточку я сегодня же нашел у себя на столе). Я очень обрадовался нашему знакомству. Он едет в Москву на полугодовое поминание своего отца, историка Соловьева, имеющее быть послезавтра, четвертого апреля, и потом возвращается в Петербург, где в следующее воскресенье, шестого апреля, у него диспут на доктора философии — защита диссертации "Критика отвлеченных начал". Ему о чем-то нужно поговорить со мною, что и условились сделать в Москве»[683].

«Застал у Преосвященного Алексея философа Владимира Сергеевича Соловьева и профессора Павлова. Первый спустился со мною ко мне, чтобы интимно поговорить, удивил меня, сказав, что хочет постричься в монахи, и на первые годы просится пожить в Миссии — будет полезен в это время преподаванием в Семинарии. Я прямо стал отсоветывать ему монашество — на том основании, что и для Церкви будет полезней, если он, состоя вне духовенства, будет писать в пользу Церкви. Побуждением к монашеству он выставляет «слабость характера своего» — тем более ему нельзя быть монахом. Вообще, эта личность — весьма яркая и поражающая; смотрит истинным философом, довольно мрачным; ему всего двадцать семь лет»[684].

«Сказали о Mm Соловьевой, вдове Сергея Михайловича Соловьева, историка. Она привезла в подарок Миссии экземпляр «Русской истории» своего мужа, в корзинке из лубка; немножко поплакала о муже, рассказывая о его болезни, — о том, как все, касавшееся России, его волновало (бывало, "газету читая, дрожит"). Говорила о сыне — Владимире Сергеевиче Соловьеве, философе, о его детстве, как был серьезен, как все лошадь чистил и подгонял (деревянную). Говорила, что диспут в воскресенье продолжался с одного часу до пяти, что возражали очень много (какой-то нигилист, возражая, от злобы был сам не свой); Владимир Сергеевич устал очень, но диспут выдержал блистательно. Когда Владимир Сергеевич приедет из Петербурга, обещалась адресовать его ко мне, а меня просила поговорить с ним о необходимости частого приобщения Святых Тайн»[685].

Понимаю, что «опричники» одному святителю Николаю попробуют противопоставить другого. Мол, святитель Николай Чудотворец дал пощечину Арию. Но это выдумки. В слове, которое святитель Андрей Критский посвятил святителю Николаю[686], рассказывается о вразумлении пастырем мирликийским одного епископа, впавшего в «маркионитскую ересь» (т. е. не-признание Ветхого Завета исходящим от того же Благого Бога, что и Евангелие): «Некогда ты, встретившись с мужем блаженной памяти Феогнием (который был тогда маркионитским епископом), словами Писания обличал его в заблуждении до тех пор, пока не обратил от лжи к истине. Но поскольку в нем таилось раздражение, происшедшее от сего обличения, ты, заметив это, возвышенным голосом произнес к нему: Брат мой! Помиримся!».

Эта история отсутствует в древних версиях Жития и встречается лишь начиная с XVI века — сначала в латинском «Каталоге святых» Петра де Наталибуса, а затем в двадцатом слове (О жизни и деятельности преподобного отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца) Дамаскина, «иподиакона и студита, Фессалоникийского»[687].

«Рассказ Дамаскина наряду с древней основой сказания содержит и несомненные признаки повреждения. К их числу в первую очередь должно быть отнесено выражение «ударил по щеке». Если бы святитель Николай действительно позволил себе нанести Арию удар по щеке, то не могло бы быть и речи о его реабилитации, ибо 27 Апостольское правило, которое, несомненно, действовало еще ранее Никейского Собора, гласит: «Повелеваем, епископа, или пресвитера, или диакона, биющаго верных согрешающих или неверных обидевших, и чрез сие устрашати хотящаго, извергати от священнаго чина. Ибо Господь отнюдь нас сему не учил; напротив того, Сам быв ударяем, не наносил ударов…». Следует обратить внимание на категоричность выраженного здесь требования о наказании. Если, например, 55 Апостольское правило, определяющее извержение из сана в качестве наказания за словесное досаждение епископу, выражается с известной осторожностью: «да будет извержен», как бы допуская возможность снисхождения и предоставляя вынесение приговора на усмотрение церковного суда, то 27 правило требует извержения из сана безоговорочно: «повелеваем извергати», указывая в качестве причины такой строгости ясно выраженную (через личный пример Иисуса Христа) божественную волю о безусловной незлобивости пастырей и недопустимости с их стороны каких-либо насильственных действий»[688].

Дата добавления: 2015-06-29