Записки о Московии 3 страница

Чт о же до переговоров о мире между их господином и королем польским, то и у прежнего государя, и у их господина всегда был и ныне есть такой обычай, что если король хочет каких-либо переговоров, пусть присылает своих послов сюда, в Москву, и пусть обсудят по обычаю и как надлежит. Это известно тебе, Сигизмунд, и прочим послам, тебе же, граф, поскольку, кажется, ты не бывал прежде в здешних местах, до сих пор не известно, но знай, что это так.

Мы отвечали, что Цесарское величество, поскольку враг его в его власти благодаря благоприятному стечению обстоятельств (oportunitas), которое имеет ныне место в христианском мире (Christianitas) и которого не было много лет до этого, обращается с врагом, как с братом, и принимает его в союзничество, дабы он не возмущал христианский мир, а помогал ему, и вследствие такого стечения обстоятельств дал со своим братом нам поручение употребить все старания, чтобы примирить вашего Светлейшего государя и короля польского, в каковой мир и сами братья желают быть включенными на приличных (bonus) условиях, о которых поговорим в конце. И дабы не упустить этот удобный случай и благоприятное стечение обстоятельств, дарованное богом христианскому миру, то даже если мир и не сможет быть заключен, как того желает господь, Цесарское величество не расторгнет братства и дружбы с вашим господином и, без сомнения, между ними и впредь будут сношения по многим вопросам (plura tractabuntur).

Чт о же до того, что польский король должен присылать своих послов сюда, то наши государи (о том) осведомлены; разве этот обычай предлог (для отказа)? Они (император и его брат), однако, полагали, что послать (послов) в третье место, как это принято между другими государями, помогло бы (заключить) более крепкую дружбу и братство. Потому-то они и обязали нас так увещевать вашего Светлейшего государя и всеми средствами стараться добиться договора о мире. Если же Светлейшему государю вашему по нраву так (как вы говорите) и он не желает снизойти к увещеваниям наших государей, мы готовы, если угодно вашему государю, послать своих помощников (ministri) к польскому королю с изложением всех соображений и причин, если сможем именем государей наших подвигнуть его, чтобы прислал своих послов сюда и чтобы мы смогли достичь какой-нибудь договоренности. Если пришлет — хорошо, (тогда) исполним свой долг и внесем (в договор) нашу сторону, если же не пришлет, доложим [278] нашим государям, что порученное нам мы вашему господину предложили и, насколько это зависело от нас, написали Светлейшему королю, чтобы прислал послов, и что не смогли добиться (этого), дабы (наши государи) видели, что мы исполнили долг свой и что не было в нас никакого небрежения.

(Нас) спросили, желает ли Цесарское величество иметь дружбу и братство с их господином. Мы ответили, что без колебаний уверены в этом. Они спросили еще, есть ли у нас полномочия заключить союзничество (confederatio) между цесарем и их господином, как это было с цесарем Максимилианом или согласно писаниям, отправленным цесарю с его (великого князя) послами.

Мы ответили, что они уже в достаточной степени осведомлены, какое у нас поручение; именно: Цесарское величество и его брат в связи с благоприятным стечением обстоятельств желают мира между христианами и послали нас для заключения такого мира, в который они желали бы быть вписаны и поддерживать соблюдающую сторону против нарушившей, впрочем, на надлежащих (bonus) условиях, о которых после, с тем чтобы их господин и король польский могли бы обратить свои силы на благо христианского мира.

Когда 8 мая нас пригласили снова, то, как и раньше, советники сказали, что их господин выслушал то, что через нас им было предложено и что они поведали нам от его имени, и относительно этого он велел нам передать, что, заключив в свое время дружбу, братство и союзничество с цесарем Максимилианом, он соблюдал их твердо до самой его (Максимилиана) смерти, и не ради короля польского, а ради братской любви; по смерти же Максимилиана осведомлялся через своих послов у императора Карла относительно подтверждения тех дружбы и союзничества, и много сейчас в этом деле (такого), из-за чего мы теперь оттягиваем его (подтверждение) и не подтверждаем.

Чт о же до ваших слов, что хотите послать гонцов к королю польскому, великому князю литовскому, дабы прислал сюда своих послов, то наш господин им не препятствует, поскольку однажды уже сказал и позволил это.

Мы отвечали, что поняли то, что они предложили. Но нынешний цесарь и его брат поднимают этот вопрос не ради короля польского, но так как видят, что настало такое благоприятное для христианского мира стечение обстоятельств; цесарь желает союзничества со своим побежденным (captus) врагом, чтобы помочь христианскому миру. И по этой причине твердо желаем мира, чтобы вы могли присоединить и ваши силы к (силам) христианского мира. И по заключении такого мира наши государи будут с вашим господином в союзничестве на надлежащих почетных условиях (bonis et honestis condicionibus), даже таких, что если король польский пожелает предпринять что-либо против этого союзничества, то наши государи будут на стороне вашего господина; мы же не препятствуем никакому заключению и подтверждению, ибо открыто заявили, какие у нас полномочия. Чтобы устранить подозрения, добавим еще, что Цесарское величество и его Светлейший брат подняли этот вопрос не только ради польского короля, но ради блага христианского сообщества (Christiana res publica); ведь мы во время нашего путешествия побывали у короля польского, и его склоняя на этот мир на тех же условиях, но были у него на большом подозрении, так что он оказался по отношению к нам неуступчив (difficilis), полагая, что мы добиваемся этого мира более из любви (amor) к вашему господину, чем по какой-нибудь другой причине.

Поскольку в своей речи они (московиты) говорили об одном [279] только цесаре, не упомянув ни разу о его брате, мы прибавили, что, когда их господин прислал своих послов к цесарю в Испании, Его величество нашли, что у них нет совершенных полномочий (plenum mandatum) для заключения; что и тогда Его цесарское величество сказали им, что даже если бы у них и были совершенные полномочия, он (все-таки) в этом деле не желает ничего заключать без брата своего эрцгерцога Фердинанда, но желает, чтобы и тот был бы участником, какового мнения братья держатся и поныне, потому что в этом деле хотят быть нераздельны.

В заключение мы ясно повторили, что вся суть дела в том, что цесарь и его брат в этом деле не желают разделяться.

Кроме того, мы знаем, что их господину и без нашего рассказа известно, каким оказал себя король польский против цесаря и его брата, и поэтому (их господин) может представить себе, есть ли у них причина и смысл идти на такие (условия) ради его блага.

Они отвечали, что, после того как их господин посылал своего человека к Цесарскому величеству, уже после этого прибыл господин Антоний (dominus anthonius) и сообщил, что заключить там союзничество нет никакой возможности. Их господин посылал своих послов с полномочиями для заключения, но так как переговоры (tractatus) не состоялись и (не) смогли (ничего) заключить, а по этому делу велось столько разговоров и (прилагалось) трудов, то их господину удивительно, почему не смогли довести (его) до конца. А от союзничества с эрцгерцогом Фердинандом их господин никогда не отказывался.

Они просили также разъяснить им: если этот мир между их господином и королем польским будет заключен, есть ли у нас полномочия заключить (тогда) союзничество от имени наших государей здесь, в Москве.

Мы ответили, что да, есть, но на почетных и надлежащих условиях, о которых, с помощью божьей, в конце концов поговорим подробнее; в заключение же настоятельно (expressius) заявили и даже показали на пальцах, что когда их господин, с одной стороны, и король польский, с другой стороны, заключат мир, тогда и наши государи, как неразлучимые братья, желают быть третьей стороной, включенной в этот мир и союзничество, как о том сказали выше, на подходящих (conveniens) и почетных условиях; вот для заключения какого (договора) у нас есть полномочия.

Они отправились к своему государю и, вернувшись, объявили, что между великими государями (magni domini) соблюдается такое обыкновение: сначала договориться о собственных (делах), а затем заботиться о чужих; итак, нам велено передать то, что мы услышали. Если же хотим посылать к королю польскому, то можем.

Мы сказали, (что) обсудим (все) разом (simul et semell) в будущем, и просили об охранных грамотах (literae salvi conductus) для (польских) послов, если они приедут, и они обещали.

СООБЩЕНИЕ ГРАФА НУГАРОЛА И БАРОНА ГЕРБЕРШТЕЙНА ЭРЦГЕРЦОГУ ФЕРДИНАНДУ О ИХ ДЕЙСТВИЯХ ПРИ РУССКОМ ДВОРЕ

Светлейший и могущественный государь и господин, господин всемилостивейший!

Что по поручению Вашей светлости (Serenitas) мы обсуждали со Светлейшим королем Польши, прежде чем 13 февраля покинули [280] Краков, мы (уже) сообщали Вашей светлости. 26 же апреля мы прибыли сюда, где 1 мая были приглашены на аудиенцию Светлейшим великим князем московским (Serenissimus magnus Moschorum dux). Когда, (зачитав) приветствия Цесарского величества и Вашей светлости, мы должны были приступить к сути дела, он велел нам удалиться в другое место, послав с нами своих советников; то, что от имени Цесарского величества и Вашей светлости мы изложили ему. Вы, если изволите, найдете в прилагаемой копии. После того как они выслушали это, в тот день, когда это имело место, больше о делах не говорилось. 6 же (числа) того же месяца мы были приглашены снова, а равным образом и спустя два дня; обсуждались те дела, копию которых мы уже послали Вашей светлости. Поскольку же сошлись на том, что если король хочет переговоров о мире, то пусть пришлет своих послов сюда, мы отправляем теперь двойных от себя послов к названному королю с увещанием от имени Ваших величеств, дабы соизволил отправить их (послов) с совершенными полномочиями и (предложением) почетных условий, при которых он мог бы надеяться на тот или иной успех. Об этом Ваша светлость узнает из прилагаемой копии письма (к королю). По этому же поводу мы пишем и к великому канцлеру (magnus cancellarius) господину Христофору Шидловецкому (Schidlovitius), а также краковскому епископу и воеводе (waiwoda) виленскому, чтобы они своим влиянием и советом способствовали благоприятному исходу дела.

Из Кракова мы писали Вашей светлости о некоторых сомнениях, а именно относительно того, что Ваши светлости должны быть вписаны в этот мирный договор и намерены поддерживать блюдущую сторону против нарушившей всеми своими королевствами (regna) и владениями (dominia) (и), напротив, обе стороны либо одна из них, блюдущая (договор), должны взять обязательство помогать, поддерживать и споспешествовать Вашим величествам как союзной стороне везде, где (есть) их королевства, владения, области (provintia), наследства (hereditates), земли и местности (terrae et loca), которыми они обладают в настоящее время либо которые будут приобретены ими впредь, как о том говорится и в (данной нам) инструкции, и в предыдущих наших письмах. Об этом мы надеялись еще раньше получить ответ от Вашей светлости. Так как этого не случилось, мы сочли уместным повториться. Нам кажется, что государей, безусловно, вряд ли удастся подвигнуть на столь обширные (обязательства); ведь поскольку Цесарское величество и Ваша светлость располагают таким множеством королевств и владений, рассеянных то здесь, то там (hinc atque hinc), кажется прямо-таки невозможным, чтобы эти две стороны могли подавать вам помощь повсюду. Не следует ли изыскать и предложить им что-нибудь среднее, о чем мы подробно писали, к каковым (писаниям) мы и отсылаем. А так как при переговорах обычно приходится сталкиваться со значительно большим количеством (вопросов), чем можно было бы предполагать заранее, то молим Вашу светлость, дабы изволили еще раз наставить нас относительно этих переговоров о мире между Польшей и Московией на случай, если они смогут и захотят примириться между собой помимо Ваших величеств: надо ли (и тогда) вносить нашу сторону или предпринимать (еще) что-нибудь. Именно в Польше нам с самого начала чрезвычайно (quasi nescio quid simile) старались дать понять, что удивлены, что Цесарское величество ничего не сообщили заранее королю о нашем прибытии и что, если они и без нас сумеют заключить достаточно почетный и полезный мир? Далее, если мир не состоится и остановимся на перемирии, и [281] оно будет заключено, желают ли Ваши светлости быть включенными в него в качестве третьей участвующей и соблюдающей стороны в течение времени, пока длится перемирие, о чем Ваша светлость да изволит изъявить нам свою волю, каковой по мере сил мы и будем держаться, если получим (ее) вовремя, если же — нет, будем руководствоваться прежними инструкциями. Мы собирались было, пока не пришел ответ яз Польши, заняться статьей (articulus) об общем согласии (communis intelligentia), но, кажется, лучше отложить это до тех пор, когда решится вопрос о мире с поляками, чтобы московит, поняв, что в его воле в тех или иных (делах) помешать или помочь Цесарскому величеству, не стал бы упрямиться при (заключении) мира, (желая), чтобы Цесарское величество снизошло до заключения союза (foedus) с ним одним. Мы же не представляем себе, как можно встать против турок, если не удержать перекопских татар от (нападений) на Польшу и Литву, с тем чтобы силы обеих стран свободно могли бы участвовать (в борьбе) против турок. Выражаем наше нижайшее почтение Вашему сиятельству. Дано в Московии в 12 день мая 1526 (года).

Вашего сиятельства нижайшие слуги

граф Леонард Нугарола собственноручно

Сигизмунд Герберштейн собственноручно

ПИСЬМО ГРАФА НУГАРОЛА И БАРОНА ГЕРБЕРШТЕЙНА ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ СИГИЗМУНДУ I О ПРИСЫЛКЕ ИМ ПОСЛОВ В МОСКВУ

Светлейший и могущественнейший король и проч. Прибыв сюда 26 апреля, до сего дня мы, по поручению Цесарского величества и Светлейшего государя Испании (и) эрцгерцога Австрии и проч., вели переговоры со Светлейшим Василием, великим князем московским, о мире между Вашим величеством и названным великим князем, ведя речь, во-первых, об условиях, какими они были до последней войны, как это нам было поручено; далее, чтобы послы были направлены в какое-либо третье место, дабы там обсудить названные условия. Поскольку мы убедились, что ничего не добьемся, если с нами не будет послов Вашего величества, то посылаем наших гонцов, благородных Гюнтера Герберштейна и Иоанна Вухрера (Wuechrer), убеждая и прося Ваше величество от имени наших государей, дабы изволили явить снисходительность и направить своих послов сюда с такими полномочиями и (предложением) таких условий, при которых можно было бы надеяться на какой-либо успех. Ибо Ваше величество знает, как мы рассказывали ему об этом лично, по каким причинам следует пойти на это. Ведь речь идет не только о спокойствии какого-либо частного (лица), но об общем благе христианского мира, чтобы Ваше величество знали, к какой цели стремятся Цесарское величество в настоящем, богом им (дарованном) случае, в котором если Ваше величество проявят себя столь снисходительным (humanus), как мы надеемся, то не сомневаемся, что наши государи сполна отблагодарят его в других (делах). Дано в Москве, в 12 день мая 1526 (года). [282]

ОТВЕТ ЭРЦГЕРЦОГА ФЕРДИНАНДА БАРОНУ ГЕРБЕРШТЕЙНУ

Фердинанд, божией милостью государь и инфант Испании, эрцгерцог Австрии и проч., главный заместитель императора и проч.

Благородному (magnificus) верноподданному нашему, любезному Сигизмунду Герберштейну, рыцарю (Equiti Aurato) и нашему послу в Московию.

Благородный, верный, любезный, после твоих писем и посланий, которые ты отписал нам вместе с твоим товарищем (collega) о предметах, ради которых вы сейчас находитесь в Московии, мы прочли также твои частные письма, за которые благодарим, и весьма одобряем твое рвение, желая, чтобы ты, поелику возможно, ставил нас в известность обо всем, с чем бы ни столкнулся (de quibuscumquу occurrentibus), а это свое исследование (studium) продолжал. На что мы, в свою очередь, будем отвечать со всей милостью и благосклонностью, как только представится случай. Дано в Шпайере (Spirae), в 22 день июля, в лето господне (15) 26-е.

По собственному поручению

Светлейшего господина государя эрцгерц(ога)

ИЗДАНИЯ “ЗАПИСОК О МОСКОВИИ”

Каждое издание “Записок о Московии”, начиная с самого первого 1549 г., имеет самостоятельное общественно-политическое, историческое и художественное значение.

К сожалению, до нашего времени дошли лишь немногие экземпляры прижизненных изданий труда Герберштейна, значительная их часть сосредоточилась в библиотеках Советского Союза. Это 3 экземпляра первого венского издания 1549 г., 9 — итальянского перевода 1550 г., 9 базельских изданий 1551 г., 8 — 1556 г., 11 — антверпенского 1557 г., 8 — венского издания собственного перевода Герберштейна на немецкий язык 1557 г. Судьбы этих книг сложились по-разному. Некоторые из них имеют пометы самого Герберштейна, исправлявшего типографские опечатки 1549 г., некоторые принадлежали великим князьям литовским, другие были приобретены за границей русскими и советскими историками — Н. Г. Устряловым, Т. Н. Грановским, К. В. Базилевичем.

Тексты книг испещрены пометками нетерпеливых читателей, спешивших то выразить свои эмоции (так, европейские клирики отмечали сходство и различие православной и католических церквей), то подчеркнуть самое главное для изучения прошлого России (М. В. Ломоносов) (Почерк М. В. Ломоносова определен Е. А. Савельевой.). Маргиналии достойны специального изучения. В настоящем же очерке содержится лишь общее представление об основных изданиях “Записок о Московии” и их иллюстрациях.

Естественно, хотелось бы начать с первого. Однако до сих пор нет ясности в том, когда оно вышло. На этот вопрос до сих пор книговеды не могут дать определенного ответа. В своей “Всеобщей библиотеке” один из швейцарских энциклопедистов середины XVI в. К. Геснер упоминает книгу Герберштейна как изданную в 1545 г. (Gesner С. Bibliotheca universalis, sive Catalogus omnium scriptorum locupletissimus in tribus linguis... ad annum Domini 1545. — Tiguri, 1545.) Однако никому еще не довелось ее увидеть. Скорее всего она не была опубликована к этому времени.

В своей “Автобиографии” С. Герберштейн пишет под 1547 г., что он позаботился об издании “Записок” (Herberstein S. Selbst Biographic. 1486—1553//Fontes rerum austriacarum.— Wien, 1855. — S. 392—393.). Однако и это сообщение не точно. Тем не менее уже в 1546 г. были изданы карта “Московии”, имевшая монограмму ее автора А. Хиршфогеля, и герб Герберштейна; надпись на карте гласила, что она предназначена для книги Герберштейна, публикация ее, по А. Нерингу, последовала в том же 1546 г. (“Hanc tabulam absolvit Augustinus Hirsfogel Viennae Austriae 1546. Moscovia Sigismundi Liberi Baronis in Herberstein MDXLVI”. Гравер пользовался картой Скандинавии Ливена Альдота (Левинуса Панагатуса, ум. в 1549 г.), полученной в 1539 г. от К. де Шепера, и картой И. В. Ляцкого, присланной в 1541 г. из столицы Литовского княжества (Harrauer.—S. 148—149)). Исследователь отношений А. Хиршфогеля и С. Герберштейна — А. Неринг высказал предположение, будто одновременно с [356] картой увидел свет дорожник — так называемый итинерарий Герберштейна (Nеhring I. — S. 8.), однако он до сих пор не обнаружен

Результатом сотрудничества Герберштейна с известным немецким художником, картографом и гравером Августином Хиршфогелем (Хирсфогелем, Гиршфогелем, 1503—1553) (Собко. — С. 341—342; Schwarz К. Augustin Hirschvogel. Ein deutscher Meister der Renaissance — Berlin, 1917) в 1544—1547 гг. явилось создание целого комплекса иллюстративных материалов, который постоянно сопровождал большинство изданий “Записок” Это и карта, и различные гравюры, изображавшие государей тех стран, куда ездил посол, и его самого в пути, и русских всадников в полном снаряжении и др.

В 1546 г. были созданы четыре гравюры на меди, изображавшие путешествия Герберштейна: в Испанию в 1519 г на кораблях, в Венгрию на коне (местной повозке), в Данию верхом в сопровождении четырех всадников и, наконец, в Россию — на санях. Все эти гравюры в центре не верхнем поле снабжены гербами тех государей, куда направлялся посол. На второй из них два герба — венгерский и турецкий, на последней — три: русский (св. Георгий, скачущий вправо), [357] польский (одноглавый орел) и литовский (всадник, скачущий влево с мечом и щитом, на котором изображен крест)

Стиль изображения весьма близок к манере А. Альтдорфера, автора знаменитой серии “Триумф Максимилиана”. На гравюре “Герберштейн в санях”, воспроизведенной А. Нерингом,— равнинная волнообразно заснеженная местность, на экземпляре из собрания П. Я. Дашкова (ГИМ, Москва) — поле покрыто редкими кучками мелких [358] камней, как на гравюрах А Альтдорфера (Nеhring II. — S. 128; Герберштейн — С. 216.). Картинно вышагивают запряженные в сани холеные кони с удлиненными крупами и завитыми гривами Детальность изображения саней (вплоть до точечного узора на их боковой стенке), упряжи и сбруи, совпадающие с аналогичными в Лицевом летописном своде, свидетельствует о том, что художник видел привезенные Герберштейном на родину русские сани. Композиция фланкирована стволами безлистных деревьев. Справа вверху [359] дома, похожие на приземистые амбары с небольшими окошками, и редкая изгородь возле одного из них. Герберштейн в шубе с пышным меховым воротником и обшлагами, в меховой же шапке. Кучер, восседающий на лошади, одет в тулупчик с меховыми отворотами, шапку и лапти (Schwarz F. Op. cit. — S. 33, 167. — Abb. 20; Nehring II. — S. 126. — Fig. 3; Nevinsohn J. L. Siegmund von Herberstein. Notes on 16-th Century Dress// //Waffen- und Kostumkunde. — 3F. — 1959. — Bd. I. — Hf. 1—2. — S. 86—93; Гиляровская H. Русский исторический костюм для сцены. — М.; Л., 1945. — № 18.). Всадник на втором плане композиции, восседающий на аналогичных санях, правит лошадью сам.

В том же 1546 г. Авг. Хиршфогель подготовил серию гравюр с изображениями государей, дворы которых посещал Герберштейн. Это были предназначенные для иллюстрирования хвалебных стихов в честь Герберштейна (Вoerner J. A. Ueber die Kupferstichwerk des Augustin Hirschvogel//Archiv fuer die zeichnenden Kuenste. — 1866. — Bd. 12. — S. 73—100. Назначение гравюр правильно определяет У. Менде (Меndе. — S. 78)) изображения императоров Максимилиана I и Карла V, сидящих в полном вооружении, Фердинанда I в короне, со скипетром и мечом (“Портреты” Максимилиана I и Фердинанда I — копии гравюр Бургмайра к “Генеалогии” австрийского дома (Маркомира и Меровея). Schwarz К. Op. cit. — S. 164—165.); королей — датского Христиана II в воинских доспехах, венгерского Людовика II, польского Сигизмунда I, в нарядных одеждах. Кроме того, в серию вошли две гравюры 1547 г.: Сулеймана Великолепного в роскошном одеянии и тюрбане и Василия III. Великий князь, как и на гравюре Эрх. Шёна конца 20-х годов XVI в. (Geisberg М. Der deutsche Einblatthoizschnitt in der ersten Haelfte des 16. Jahrhunderts. — Muenchen, 1929. — Bd. 20. — N 32; Roettinger H. Erhard Schoen und Niklas Schoen, der Pseudoschoen. Zwei Untersuchungen zur Geschichte des alten nuernberger Holzschnittes. — Strasburg, 1925. — S. 13. — N 272; S. 188. — Taf. 12 (ср.: N 273); Mende. — S. 120—121.) (впоследствии она послужила прототипом для изображения Ивана Грозного) (В панталеоновских изданиях “Записок” 70-х годов на титульном листе было помещено изображение великого князя в сходном с шёновским головном уборе с опушкой, из-под которой поднимались остроконечные зубцы — обычная принадлежность австрийской короны на гравюрах Г. Бургмайра.), изображен в профиль с характерным “орлиным” носом. Он облачен в длиннополое одеяние, конусообразную шапку с меховой опушкой и низкую (без каблуков) обувь с загнутыми вверх по русскому обычаю носками. Василий III сидит на троне. А в нижнем правом углу гравюры на щите, прислоненном к трону, изображен нагой (в соответствии с текстом “Записок”) Георгий Победоносец на коне, поражающий дракона. Гравюра имеет дату (1547) и монограмму художника AHF (Собко. — С. 241, 245—255.). Характерный профиль великого князя — отличительная черта и портрета Эрх. Шёна и А. Хиршфогеля. Это позволяет предполагать, что Герберштейн привез с собой из Москвы изображение великого князя. У. Менде считает даже, что автором его мог быть кто-либо из окружения Герберштейна. Это предположение в свете всего комплекса изобразительных материалов, которыми обогатил свою книгу Герберштейн, представляется маловероятным (Mende. — S. 2. Факт воздействия Герберштейна или лиц из его окружения на нюрнбергского мастера Эрх. Шёна отрицать не приходится. Надпись на гравюре Эрх. Шёна очень близка к надписи на гравюре Хиршфогеля. Вот перевод первой из них: “Я назван Василием, правлю многими странами, как показывает мой титул, к тому же я хороший христианин, свято соблюдаю веру св. Павла, этому меня, как и всех московитов, научили родители. Это служит мне на пользу” (ср.: Mende. — S. 40—41).).

В 1547 или 1548 г. (Дрезденский экземпляр гравюры “Герберштейн в русском платье” датирован 1547 г., другие — 1548 г. (Nehring II. — S. 128; Bartsch A. Op. cit. — N 38).) А. Хиршфогелем были созданы две гравюры [360] “Герберштейн в парадных одеждах”, подаренных ему русским великим князем в 1517 и 1526 гг. (Sсhwarz К. Ор. cit. — S. 173. — N 38.). На них Герберштейн изображен в полный рост. Мастер подчеркнуто укрупняет фигуру, убирает какой бы то ни было фон, задает герою определенную позу, акцентирует внимание на жесте. Герой художника словно на сцене демонстрирует свой костюм — тяжелый, пышный, с характерными крупными складками. По этим приемам легко узнается манера Хиршфогеля, характерная и для других его произведений (например, Парного портрета супружеской четы).

Детали костюма несомненно достоверны. На одной из этих гравюр — в русском платье — Герберштейн одет в длиннополую шубу “на собольем меху”, полукруглую шапку с меховой оторочкой, схожую с головным убором великого князя Василия III на гравюре 1546г. Все эти детали русского костюма в последующее время использовались последователями Хиршфогеля при иллюстрировании более поздних изданий “Записок о Московии”.

В 1549 г. был сделан новый вариант карты, лишенный монограммы художника, но с подписью, удостоверяющей его авторство (“Hanc tabulam absolvit Augustinus Hirsfogel Viennae Austriae. Cum gratia et privilegia imperatoris” (Bartsch A. Le peintre—graveur. — Leipzig, 1866. — N 136. — S. 207).).

Далеко не все описанные гравюры вошли в первое издание книги. Оно появилось в Вене, в типографии Эгидиуса Адлера (Аквилы) и Иоганна Коля (Карбо), без указания даты, места и автора. Обращение С. Герберштейна к этим издателям не случайно. Выходцы из Гента и Регенсбурга, объединившиеся в 1549 г. (Durstmueller D. J. A. 500 Jahre Druck in Oesterreich. Die Entwicklungsgeschichte der graphischen Gewerbe von den Anfaengen bis zur Gegenwart. — Wien, 1'982. — S. 48.), они выполняли основные заказы А. Хиршфогеля (ими были изданы 172 его гравюры) — художника, с которым был связан Герберштейн.

Несмотря на некоторый публикаторский опыт Аквилы и Карбо, издание книги Герберштейна в 1549 г. было весьма несовершенным.

Титульный лист, который по первоначальному замыслу Герберштейна, как отмечают некоторые исследователи, должен был быть заполнен изображениями его путешествий, имел лишь название книги. Фамилия автора не была указана. На обороте титульного листа помещен герб Герберштейна, гравированный Хиршфогелем, дающий понять, кто был автором книги. Здесь же и его девиз: “Из-за пренебрежения славой пренебрегаются и добродетели”. Фамилия автора упомянута лишь в названии второй части книги — Хорографии.

Вслед за тем в книгу вклеены иллюстрации: портрет Василия III (ксилография), изображение всадника, держащего под уздцы оседланную лошадь, и трех всадников, а также натюрморт с оружием, сбруей и обувью. Три последние — это гравюры на дереве: карта (168 х 256 мм) уменьшена (36,5х56,8) сравнительно с картой 1546 г. (Schwarz K. Ор. cit. — S. 170; Собко. — С. 344—348.). Выразительна гравюра с изображением Герберштейна в санях (зеркальное изображение более ранней гравюры Хиршфогеля, пополненное новыми деталями) (Там же. — С. 342—343.).

Композиция трех всадников находит аналогию в композициях миниатюр и гравюр на тему “Триумфальное шествие императора Максимилиана”, выполненных А. Альтдорфером в 1513—1515 гг. (109 [361] гравюр) (Altdorfer Albrecht. Die Gemaelde. Tafelbilder. Miniaturen. Wandbilder. Bildhauerarbeiten. — Muenchen, 1975. — S. 49.), а также аналогичной серии Г. Бургмайра (57 гравюр) (Zimmermann H. Hans Burgmair des Aelteren Holzschnittfolge zur Genealogie Kaiser Maximilians I//Jahrbuch der Preussischen Kunstsammlungen. — 1915. — Bd. 36. — S. 62—64.). Они были посвящены реальным событиям — шествию в Милане в 1493 г. в честь невесты Максимилиана Бьянки Марии Сфорца, и торжественному шествию в Вормсе в 1508 г. Если Альтдорфер, имевший, как и Бургмайр, целью создать своеобразный прижизненный художественный памятник императору, подчеркивает доблесть воинов, их безукоризненную выучку (кони чеканят шаг, рыцари вытянулись в струнку, расправили плечи, смотрят строго вперед), то в гравюрах Бургмайра всадники представлены в более естественных положениях и более живых ракурсах. “Русские” всадники Хиршфогеля по манере себя держать, осанке всадников, спокойному шагу коней напоминают скорее героев Бургмайра. Позы и движения “русских” конников еще более раскованны, нежели у Бургмайра. Все они одеты в тегиляи (короткие утепленные кафтаны), о которых Герберштейн упоминал лишь мельком, подчеркивая, что все воины пользовались чешуйчатой кольчугой. На гравюрах же они одеты в длинные стеганые кафтаны с короткими рукавами и высокими воротниками, по-видимому, обычную одежду детей боярских (См.: Епифанов П. П. Оружие и снаряжение//ОРК XVI. — Ч. I. — С. 298. Ср. с. 292—299.).

Дата добавления: 2015-06-30