Уставъ и чинъ имат, и слезы, и молитвы, и умиление, и смирение, и еже въ ум боговидение и умъ к Богу имат беспрестани»

Фило­софиа в мысленых трудех и потех и подвизех божественое делание и

Несомненно, что редакция Даниила обусловлена его особой ценност­

ной ориентацией, в которой жизн ь — «бытие по духу» — ставится

выше умозрительного познания» (Н.К. Гаврюшин «Митрополит Даниил — редактор Диалектики).

Так, напрмер, протопоп Аввакум в своих выпадах против церковных новшеств часто критикует именно тот образец просвещения, который проводили малороссийские богословы, которые, несмотря на свою ревностную приверженность православию, были воспитанниками латинских школ. В его глазах малороссийские просветители, такие, например, как Симеон Полоцкий, предстают в первую очередь гордецами, чьи знания, начитанность, кругозор, служат не внутреннему «деланию», возвышению души, «обожению», а, наоборот, висят балластом, являются проявлением как раз той «вещественной», плотской мудрости. Мятежный протопоп в своем «Житии» не раз намекает, что именно та, старая, русская православная традиция сохранила приоритет «делания» перед простой мыслью, ведь «вера без дел мертва»: «понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных бог слушает, но дел наших хощет....

Диалектике и риторике не учен, но Разум Христов в себе имам.... Понеже ни ритор, ни философ не может быти христианин». (протопоп Аввакум «Житие»).

Здесь, конечно, имеется в виду как раз образец «плотского» надменного и гордго философствования, от которого пытался уберечь читателя «Диалектики» митрополит Даниил.

Так, утверждение в русских духовных учебных заведениях сухого, отвлеченного схоластического богословия практически покончило с пониманием философии как «делания».

Вся драма здесь по нашему мнению в том, что человек, получивший современное образование, сложившееся под откровенной идейной экспансией запада, оказывается просто неспособным к восприятию древнерусской традиции, ее духодных категорий, наконец, просто, образа мысли. Во многом поэтому, не видя в работах русских средневековых богословов примеров дискурса, свойственного западной Европе, делалось заключение об отсттствии на Руси философской традиции как таковой, что подкреплялось аргументами о якобы низком уровне образования Московской Руси. Мы оставим здесь вопрос о территориальной изоляции, об ущербе, который русская культура понесла во время монгольского ига. Достаточно будет сказать, размышляет о сути философии митрополит Даниил совершенно со знанием дела, со знанием базиса античной традиции: «Философскиа словеса и мудрости. Словесница аристотелскаа, богословница Платонова, пиитикиа, многих философь суть слова. Теми много­различными книгами может человекь о Христе премудрости учитися, и кииждо философъ философство твердоразумно дръжати, и словеса

и речи украсити и съставляти, и книги своа сътворяти. Главизна повествуется ей Омиро.

Рече святыи Иван Дамаскын: аще что и от внешних мудрець приоб­рести можем, неотметно есть. Да будем искусни купци, еже истинное

и чистое яко злато събирающе, а нечистое отмещюще». Здесь ясно сказано, что древнегреческие философы и поэты объединены в разряд тех же «внешних мудрецов». Но их опыт оказывается полезным лишь в том случае, если служит делу Христа. Но не просто абстрактно-номинально, а только если является вспомогательным к вышеуказанному «деланию».

Можно также и четко оценить, почему книги, печатанные по европейским, пускай и православным образцам, с этих позиций так не приглянулись ревнителям старины: они ставят все с ног на голову. Схоластическая традиция опирается в первую очередь на формальное, прямо сказать, юридическое обоснование, которое только во-вторых уже воспринимается в качестве руководства к исполнению или как запрет. То есть, выражаясь языком митрополита Даниила: провозглашается приоритет «внешней мудрости» над «деланием», такая добродетель не вырастает изнутри, облекаясь и напитываясь положительным опытом философской традиции, а насаждается как норма, обоснованная посредством внешней мудрости, плотской и вещественной.

В заключение хочу сказать, что братия Соловецкого монастыря, державшая осаду царских войск семь лет, не приняв невопечатных книг, прекрасно понимала, что борется далеко не только за старый обряд. Ведь так же, как отмечал очевидец, осаждавшие монастырь, старинный русский духовный центр, были из "немцев и поляков, истинных латынцев"

Дата добавления: 2015-06-30