Теннесси Уильямс. Стеклянный зверинец 4 страница

Джим (улыбается). Что с ней?

Том. Что? А, Лаура... Она у нас ужасно застен­чивая.

Джим. Правда? Теперь не часто встретишь застен­чивую девушку. Ты, кажется, не говорил, что у тебя есть сестра.

Том. Ну, так сам узнал! Познакомился. «Пост диспэтч» хочешь посмотреть?

Джим. Давай!

Том. Какую страницу? Комиксы?

Джим. Нет, спорт! (Просматривает страницу.) Ста­рик Диззи Дин не в форме.

Том (равнодушно). Да? (Закуривает сигарету, идет к выходу.)

Джим. И ты сматываешься?

Том. Я на площадку.

Джим (идет за ним). Послушай, Шекспир... Хочу запродать тебе кое-что.

Том. Что именно?

Джим. Хочешь заниматься вместо меня? Все за­плачено вперед.

Том. Чем?

Джим. Ораторским искусством... Знаешь, магазин — не для нас. Негде развернуться.

Том. Спасибо на добром слове. А при чем тут ораторское искусство?

Джим. Может пригодится, устроишься где-нибудь на административную должность.

Том. Ух ты!

Джим. Точно тебе говорю! Мне это здорово помогло.

На экране администратор за письменным столом.

Том. В каком отношении?

Джим. Во всех! Ты когда-нибудь задумывался, какая разница между тобой или мной и теми, кто сидит внизу, в правлении? Думаешь, мозги другие? Нет! Уме­ния больше? Тоже нет. Все дело в одной штуке...

Том. Что это за штука?

Джим. Главное — уметь себя держать! Понимаешь, уметь разговаривать с разными людьми, сохранять соб­ственное достоинство, где бы ты ни был!

Аманда (за сценой). Том!

Том. Что, мама?

Аманда. Это вы с мистером О'Коннором пришли?

Том. Да.

Аманда. Располагайтесь пока там поудобнее.

Том. Хорошо.

Аманда. Спроси у мистера О'Коннора, не хочет ли он вымыть руки.

Джим. Нет, ничего, спасибо. Я еще в магазине мыл... Слушай, Том...

Том. Угу?

Джим. Мы разговорились с мистером Мендозой... Он о тебе говорил.

Том. И что же?

Джим. А как ты думаешь?

Том. Откуда я знаю...

Джим. Тебя вышибут с работы, если не проснешься.

Том. Я уже просыпаюсь...

Джим. Не вижу признаков.

Том. А они — внутри.

На экране — корабль с пиратским флагом.

Да, я стану совсем другим. (Облокотился на перила, говорит, едва сдерживая возбуждение. Пылающие рек­ламы кинозалов отражаются на его лице. В нем по­явилось что-то от заправского путешественника.) Еще немного, и я отдамся будущему, в котором нет места ни магазину, ни мистеру Мендозе, ни даже вечерним занятиям по ораторскому искусству.

Джим. О чем ты болтаешь?

Том. Мне надоело ходить в кино!

Джим. В кино?

Том. Да, в кино! Посмотри... (делает жест в сторо­ну чудес на Главной улице). Вся эта шикарная компа­ния... с ними случаются самые романтические при­ключения... Они берут от жизни все, а у других ничего нет! И знаешь, что получается? Люди ходят в кино, смотрят бегущую ленту, а сами ни с места! Приключения случаются только с голливудскими геро­ями, а простые смертные сидят в темных залах и смотрят, смотрят... Смотрят до тех пор, пока не нач­нется война! Вот тогда — пожалуйста, романтика ста­новится доступной массам! Блюдо для всех, не только для Гейбла. И люди выходят из темноты, чтобы самим пуститься во все тяжкие... Теперь наша очередь — острова Южного моря, далекие экзотические страны, охотничьи экспедиции... А у меня больше нет терпения. Я не хочу ждать. Мне надоело смотреть, как живут на экране, я хочу жить сам! Я уеду!

Джим (недоверчиво). Уедешь?

Том. Да.

Джим. Когда?

Том. Скоро.

Джим. И далеко?

Пока Том размышляет, музыка, в которой звучит тема дороги, словно отвечает на вопрос Джима.

Том (шарит в карманах). У меня что-то закипает внутри. На вид я сонный, но внутри... все кипит, понимаешь?.. Придешь в лавку, возьмешь в руки боти­нок, и дрожь пробирает от мысли, что жизнь — коротка, а я занимаюсь вот этим!.. Я не знаю, в чем смысл жизни... Но я знаю, что ботинки — это ничто... Они нужны только на ноги путешественникам! (Доста­ет какую-то бумагу.) Посмотри...

Джим. Что это?

Том. Членская книжка.

Джим (читает). «Союз моряков торгового флота».

Том. Мне надо было оплатить счет за электриче­ство, а я сделал взнос за этот месяц.

Джим. Выключат свет, пожалеешь!

Том. Меня уж тут не будет.

Джим. А как же мать?

Том. Я в отца. Отец прохиндей и сын прохиндей! Глянь, как он скалит зубы. Шестнадцать лет, как смо­тался от нас.

Джим. Хватит заливать, никуда ты не поедешь! А что мать скажет?

Том. Тише, она идет!.. Она еще ничего не знает.

Аманда (раздвигая портьеры). Куда вы все подевались?

Том. Мы здесь, мама! (Входит в кабинет вместе с Джимом.)

Аманда приближается к ним. Том явно шокирован ее вне­шностью. Даже Джиму несколько не по себе. Он впервые сталкивается с оживленностью и обаянием, каким славятся девицы из Южных штатов, и, несмотря на вечерние занятия ораторским искусством, оглушен неожиданным водопадом светскости. Джим пытается быть столь же галантным, но пока его попытки тонут в милой болтовне и звонком смехе Аманды. Том растерян до крайности. Джим, преодолев пер­вое смущение, быстро находит верный тон. Шутит, говорит комплименты, смеется, словом, полностью покорен хозяйкой. На экране — Аманда в юности.

Аманда (игриво улыбаясь, тряхнув по-девичьи уло­женными локонами). Так, так, вот он какой, мистер О'Коннор... Не надо церемоний! Мой сын так много о вас рассказывал. В конце концов, я и говорю ему: «Боже ты мой, Том, почему ты не пригласишь эту знаменитость из магазина к нам поужинать. Ты так его нахваливаешь, что мне захотелось познакомиться с этим образцом совершенства!» Понятия не имею, почему у меня сын такой бука!.. У нас, на Юге, это не принято. Может быть, присядем?.. Здесь, кажется, не­много душно... Том, оставь дверь открытой! Ведь только что был приятный свежий ветерок. Что-то сейчас не чувствуется! Лето еще не настало, а как тепло, правда? Представляю, что будет в июле... Мы просто изжаримся! Ну что ж, пора за стол... Так, легкий ужин. Знаете, в это время года я предпочитаю что-нибудь легкое. И в одежде тоже что-нибудь легкое. В такую теплынь лучше всего — легкое платье и легкая еда! За зиму кровь так застаивается, что приходится некоторое время привыкать к перемене погоды! А в этом году так быстро стало тепло, что я не сумела ничего приготовить. Не успела оглянуться, боже, по­чти лето! Кинулась к чемодану, достала вот это плать­ице... Ужасно старомодное! Почти доисторическое. Но в нем, знаете, так удобно и прохладно...

Том. Мама...

Аманда. Что, дорогой?

Том. Как насчет ужина?

Аманда. Спроси, пожалуйста, у сестренки. Ты же знаешь, что сегодня она готовит ужин. Скажи ей, что мужчины голодны. (Джиму.) Вы уже познакомились с Лаурой?

Джим. Видите ли, она...

Аманда. Ах да, она же открывала вам дверь! Ну и прекрасно, значит, познакомились. Лаура у нас такая хозяйка! Теперь редко встретишь девушку, чтоб и миловидная была и хорошая хозяйка. Слава богу, на Лауру жаловаться не приходится. А вот я совсем не умею хозяйничать, никогда не умела! И готовить не умела... питалась манной небесной! На Юге у нас было так много прислуги! Где теперь та благодатная жизнь? Все, все ушло! Даже следа не осталось... Я была со­вершенно не подготовлена к трудностям, которые ожи­дали меня. Молодые люди, бывавшие у нас в доме, принадлежали к солидным плантаторским семьям. И я, конечно, предполагала, что выйду замуж за одного из них и заживу с семьей в большом поместье со множе­ством слуг. Но женщина предполагает, а руку мужчи­на предлагает... если несколько переиначить старую пословицу. Я не вышла замуж за плантатора. Моим мужем стал молодой человек, который служил в теле­фонной компании!.. Видите этого галантного улыбаю­щегося джентльмена? (Показывает на фотографию.) Телефонист, который влюбился в расстояния! Он сей­час путешествует, даже не знаю где!.. Впрочем, кому это интересно... мои горести. Расскажите лучше о себе... У вас, конечно, никаких забот нет! Том!

Том (приближаясь). Что, мама?

Аманда. Ну как, готов ужин?

Том. Вроде бы уже на столе.

Аманда. Сейчас посмотрим. (Изящно поднимается с места и заглядывает сквозь портьеры в столовую.) Ой, как красиво! А где сестренка?

Том. Лаура неважно себя чувствует, говорит, что ей лучше побыть у себя.

Аманда. Какая чепуха! Лаура... Лаура!

Лаура (за сценой, слабо). Я здесь, мама.

Аманда. Иди ужинать! Мы не сядем, пока ты не придешь. Проходите, мистер О'Коннор. Прошу вас, садитесь, вот здесь... Лаура Уингфилд! Ты заставляешь себя ждать!

Медленно открывается боковая дверь, входит ЛАУРА. Она в полуобморочном состоянии, губы дрожат, глаза широко рас­крыты и устремлены в одну точку. Нерешительно направляется к столу.

На экране надпись: «Вот ужас!»

Быстро надвигается гроза. Вздуваются белые занавески, за окнами сгустились синие сумерки, слышны протяжные звуки, словно вздохи... У Лауры вдруг подкосились ноги, со слабым стоном она хватается за стул.

Том |

Аманда } (одновременно). Лаура!

Раздается удар грома. Надпись: «Ах!»

Аманда (в отчаянии). Дорогая, тебе совсем плохо, да? Том, отведи ее в гостиную! Побудь там немного... отдохни на диване. Ну и ну! (Гостю.) Постояла над горячей плитой — и вот тебе!.. Я ведь говорила ей: сегодня слишком душно...

Том возвращается. Лаура на диване.

Ну как, ей лучше?

Том. Кажется, да.

Аманда. А что там, дождь? Смотрите, какой при­ятный прохладный дождь! (Неуверенно смотрит на гостя.) Пожалуй... мы можем начать...

Том тупо уставился на нее.

Том, дорогой, прочти молитву ты!

Том. О-ох!..

Все наклонили головы. Аманда исподтишка кидает испуган­ный взгляд на Джима.

В гостиной Лаура, вытянувшись на диване, прижимает ко рту кулак, сдерживая подступающие рыдания.

Да святится имя твое...

Сцена темнеет.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Надпись на экране: «На память».

Полчаса спустя. В столовой, которая сейчас закрыта портьерами, только что закончили обед. ЛАУРА все еще лежит на диване, поджав ноги. Голова ее покоится на бледно-голубой подушке, широко раскрытые глаза смотрят загадочно и пристально. От неяркого света, который падает от нового торшера с розовым шелковым колпаком, в лице ее появилась какая-то мимолетная незем­ная красота. Слышен ровный шум дождя, но он уже стихает и перестанет совсем вскоре после начала действия. Когда выйдет луна, в воздухе разольется бледный мерцающий свет. Поднимается занавес, и в этот момент в обеих комнатах замигали лампочки, и свет гаснет.

Джим. Эй, миссис Лампа!

У Аманды вырывается нервный смешок. Надпись на экране: «Прекращение коммунальных услуг за неуплату».

Аманда. Ха-ха! Где был Моисей, когда погасли огни? Отгадайте, мистер О'Коннор!

Джим. Не могу, мэм. Где же он был?

Аманда. В темноте!

Джим смеется, чтобы показать, что оценил шутку.

Все оставайтесь на местах! Я зажгу свечи. Как удачно, что они оказались на столе. Где спички? Джентльме­ны, кто может дать мне спички?

Джим. Пожалуйста.

Аманда. Благодарю вас, сэр.

Джим. Ну что вы, мэм!

Аманда. Наверное, перегорела пробка. Мистер О'Коннор, вы сумеете сменить пробку? Это выше моего разумения, да и Том — полнейший профан в технике.

Шум отодвигаемых стульев. Голоса удаляются на кухню.

Осторожнее, не наткнитесь на что-нибудь. Не хвата­ло, чтобы наш гость сломал себе шею. Ничего себе, скажет, встретили!

Джим. Ха-ха! А где у вас пробки?

Аманда. Как раз над плитой, справа. Вам что-нибудь видно?

Джим. Сейчас что-нибудь сообразим.

Аманда. Электричество — такая непонятная вещь, правда? Это Бенджамин Франклин запустил воздушно­го змея и получил грозовое электричество? Да, в непонятном мире мы живем. Вот говорят, что наука разгадывает все тайны, а по-моему, их становится все больше и больше! Ну как, нашли, мистер О'Коннор?

Джим. Нет, мэм. Все пробки вроде бы целы.

Аманда. Том!

Том. Да?

Аманда. Недавно я дала тебе счет за электричест­во. Помнишь, по которому уже прислали напоминание?

Надпись: «Ха-ха!»

Том. Ну и что?

Аманда. Ты случайно не забыл оплатить его?

Том. Видишь ли...

Аманда. Не заплатил? Так я и знала!

Джим. Шекспир, наверное, записал на нем стихи, миссис Уингфилд.

Аманда. Разве можно ему что-нибудь поручить? Как дорого приходится на этом свете расплачиваться за халатность!

Джим. Не огорчайтесь, может, это стихотворение выиграет десятидолларовый приз!

Аманда. А пока мы вынуждены весь вечер сидеть в темноте... как в прошлом веке, когда мистер Эди­сон еще не изобрел свою лампу!

Джим. Мне нравится, когда горят свечи.

Аманда. Значит, у вас романтическая натура! Но это никак не извиняет Тома. Хорошо, что мы успели пообедать. Очень любезно с их стороны, что они дали нам возможность закончить обед прежде, чем спусти­лась вечная ночь — не правда ли, мистер О'Коннор?

Джим. Ха-ха!

Аманда. Том, помоги мне вымыть тарелки — это тебе наказание за забывчивость!

Джим. Позвольте, я помогу вам.

Аманда. Ни в коем случае!

Джим. Неужели я ни на что не гожусь?

Аманда. Вы — ни на что? (В голосе появляется напевность.) Мистер О'Коннор, да вы доставили нам такое удовольствие, какого я не испытывала много-много лет!

Джим. Вы слишком добры, миссис Уингфилд!

Аманда. Я нисколько не преувеличиваю, нисколь­ко! Да, нашей сестренке, наверно, скучно одной. Не могли бы вы составить ей компанию в гостиной? Возьми­те этот красивый старинный подсвечник. Знаете, от­куда он? С алтаря церкви «Небесный покой». Он, прав­да, немножко расплавился с краю, когда в церкви случился пожар. Была весенняя гроза, и туда попала молния. Как раз в это время Джипси Джоунз снова начал выступать. Он утверждал, что пожар вспыхнул потому, что члены епископальной церкви устраивали картежные игры.

Джим. Ха-ха-ха!

Аманда. Может быть, вам удастся уговорить Лауру выпить немного вина? Я думаю, это ей на пользу! Сумеете взять оба бокала?

Джим. Еще бы! Я ведь супермен.

Аманда. Ну, а ты, Томас, надевай передник.

Дверь в кухню затворяется, и мы больше не слышим звон­кого смеха Аманды. Мерцающий свет свечи приближается к портьерам. Когда Джим входит в гостиную, Лаура по­рывисто садится на диване. Молчит, пытаясь побороть боязнь остаться наедине с незнакомцем.

Надпись на экране: «Вы, наверное, совсем меня не помните?» Первые реплики в этой сцене Лаура произносит дрожащим, задыхающимся голосом, как будто она только что взбежала по крутой лестнице, и лишь затем, поддавшись обаянию и добродушию Джима, избавляется от робости.

Следует помнить, что эта сцена, при всей ее видимой незначительности, — кульминация

всей душевной жизни Лауры.

Джим. Можно, Лаура?

Лаура (слабым голосом). Да. (Откашливается.)

Джим. Как вам, лучше?

Лаура. Да, спасибо.

Джим. Это вам — немного легкого вина. (С преуве­личенной галантностью протягивает ей бокал.)

Лаура. Благодарю вас.

Джим. Выпейте... только, смотрите, не опьянейте! (От души смеется.)

Лаура неуверенно берет бокал, застенчиво улыбается.

Куда мне поставить свечи?

Лаура. Свечи?.. Куда-нибудь...

Джим. Вот если здесь, на полу... ничего?

Лаура. Ничего.

Джим. Я подложу газету, чтобы не капало... Мож­но я сяду на пол?

Лаура. Угу.

Джим. Дадите мне подушечку?

Лаура. Что?

Джим. Подушку, говорю, дадите?

Лаура. Ой, конечно... (Быстрым движением пере­дает ему подушку.)

Джим. А вы? Не хотите на пол?

Лаура. Я? Хочу.

Джим. Хотите, а не идете.

Лаура. Я сейчас...

Джим. Захватите себе подушку.

Лаура берет подушку и усаживается на полу по другую сторону подсвечника.

(Сидит, поджав под себя ноги, и добродушно улыбает­ся.) Я вас там едва вижу.

Лаура. А я вас... вижу.

Джим. Понятно, я же на свету. Это нечестно!

Лаура пододвинулась со своей подушкой поближе.

Вот так, теперь хорошо. Удобно?

Лаура. Удобно.

Джим. И мне. Как сурок устроился. Хотите пожевать?

Лаура. Нет, спасибо.

Джим. А я, с вашего позволения, побалуюсь. (За­думчиво разворачивает пакетик с жевательной резин­кой, поднимает ее перед собой.) Только подумать, сколько заработал парень, который изобрел жеватель­ную резинку! Потрясающе, а? Ух и здание же у этой фирмы — одно из самых больших в Чикаго! Я видел его позапрошлым летом, когда ездил на «Век прогрес­са». А вы были на «Веке прогресса»?

Лаура. Нет.

Джим. Вот это выставка! Больше всего меня зна­ете что потрясло? Павильон науки! Сразу представля­ешь, какой будет Америка, — еще лучше, чем сейчас.

(Помолчав, с улыбкой.) Том говорит, что вы застенчи­вая. Вы и вправду застенчивая, Лаура?

Лаура. Я... я не знаю.

Джим. Судя по всему, вы просто несовременная девушка. А мне почему-то нравятся несовременные девушки. Вы не обижаетесь, что я так говорю?

Лаура (поспешно, чтобы скрыть замешательство). Знаете что, я, пожалуй, тоже пожую... если вы не возражаете. (Откашливается.) Мистер О'Коннор, а вы... сейчас поете?

Джим. Что?

Лаура. У вас же был чудесный голос, я помню.

Джим. Когда вы слышали, как я пою?

Во время паузы мужской голос за сценой поет:

«Эй-хо, задувай, ветерок!

Мне идти по сотням дорог.

Я к своей любви лечу,

Я обнять ее хочу —

За десять тысяч миль!»

Джим. Вы говорите, что слышали, как я пою?

Лаура. Да-да, очень часто... Вы, наверное, меня... совсем не помните?

Джим (смотрит на Лауру, будто что-то припоми­ная). То-то мне показалось, что я где-то вас видел... Сразу же, как только вы открыли дверь. Я даже чуть было не назвал вас по имени. Хотя никак не мог его вспомнить. Помню только, что это было не имя, а прозвище! Поэтому я промолчал...

Лаура. Может быть, Голубая роза?

Джим. Точно! Голубая роза! Оно вертелось у меня на языке, когда вы открыли дверь. Чудно бывает с памятью, правда? Я как-то не связывал вас со школой. А сейчас вспоминаю: верно, в школе. Но я не думал, что вы сестра Шекспиру. Ой, извините!

Лаура. Я понимаю... Вы меня плохо знали.

Джим. Но мы же разговаривали?

Лаура. Разговаривали... иногда.

Джим. А вы когда узнали меня?

Лаура. Я-то сразу!

Джим. Как только пришел?

Лаура. Когда я услышала от Тома имя — я решила, что это вы. Я знала, что вы с Томом были знакомы в школе. Открыла дверь... ну... и узнала вас.

Джим. Почему же вы ничего не сказали?

Лаура (задыхаясь). Я не знала, что сказать... Я была так удивлена!

Джим. Почему? Ну это уж совсем смешно!

Лаура. Смешно, правда? Хотя...

Джим. А у нас были совместные занятия?

Лаура. Были.

Джим. Какие?

Лаура. Хоровое пение...

Джим. О-о!

Лаура. Мы сидели в классе через проход.

Джим. Правда?

Лаура. Каждые понедельник, среду и пятницу.

Джим. А вы еще всегда опаздывали — помню, помню!

Лаура. Мне было трудно подниматься по лестнице! Я носила специальную обувь, и башмак так стучал, когда я шла!

Джим. Не слышал я никакого стука.

Лаура (поеживаясь от воспоминания). А мне ка­залось, будто гром гремит.

Джим. Что вы, я никогда не замечал.

Лаура. Когда я входила, все уже сидели. Мое место было в последнем ряду, и я шла через весь класс. А тут еще этот башмак стучит, и все смотрят на меня...

Джим. Нельзя быть такой мнительной.

Лаура. Я знаю, но что поделать. И каждый раз я думала: поскорей бы началось пение.

Джим. Теперь я все помню! Да! Да! И я звал вас Голубой розой. А почему я стал вас так звать?

Лаура. Я заболела и не ходила в школу. Когда снова пришла, вы спросили, что со мной было. Я сказала «невроз», а вам, наверное, послышалось — «роза». Вы и начали говорить «Роза», а потом «Голубая роза!»

Джим. Но вы не обижались, нет?

Лаура. Что вы, мне это даже нравилось... У меня не было... то есть было мало знакомых.

Джим. Да, вы все одна ходили.

Лаура. Мне не везло на друзей.

Джим. Непонятно почему.

Лаура. Ну, так уж получилось...

Джим. Не из-за?..

Лаура. Да... мне это мешало.

Джим. Напрасно!

Лаура. Я знаю, но все равно...

Джим. Это просто застенчивость, вот что.

Лаура. Я знаю, но я никак не...

Джим. Не могли преодолеть ее?

Лаура. Не могла!

Джим. От застенчивости, наверное, надо избавляться постепенно.

Лаура (печально). Наверное...

Джим. На это нужно время!

Лаура. Да.

Джим. Люди совсем не злые, когда узнаешь их поближе. Запомните это! И у каждого — свои пробле­мы. Не только у вас — практически у всех что-нибудь не так. Вы вбили себе в голову, что только у вас проблемы, что только вы разочарованы жизнью. Если внимательно приглядеться, кругом масса разочарован­ных людей. Возьмите меня... В школе я рассчитывал, что к этому времени, через шесть лет, успею сделать больше... Помните, какая хвалебная статья была обо мне в «Светоче»?

Лаура. Помню! (Встает, подходит к столу.)

Джим. Там говорилось, что чем бы я ни занялся, я обязательно добьюсь успеха.

Лаура возвращается к нему с ежегодником.

Черт побери, да это же «Светоч»! (Он благоговейно берет в руки книгу.)

Они улыбаются друг другу. Лаура приседает подле Джи­ма, и оба начинают листать страницы.

Джим держится так непосредственно, что Лаура чувствует себя свободно.

Лаура. Вот вы в «Пиратах из Панзанса».

Джим (задумчиво). В этой оперетте я пел главную партию.

Лаура (восхищенно). Замечательно пели!

Джим (польщенный). Ну, что вы...

Лаура. Да-да, замечательно!

Джим. Вы и в самом деле слышали?

Лаура. Три раза!

Джим. Не может быть?

Лаура. Правда.

Джим. Все три представления?

Лаура (опуская глаза). Да.

Джим. Зачем?

Лаура. Я хотела... попросить у вас автограф.

Джим. Почему же не попросили?

Лаура. Вас всегда окружало так много друзей, не было подходящего случая.

Джим. Нужно было просто...

Лаура. Вы могли подумать, что я...

Джим. Что мог подумать?

Лаура. Ну, всякое...

Джим (приятное воспоминание). Да, девицы меня тогда буквально осаждали.

Лаура. Вы пользовались необыкновенной популяр­ностью!

Джим. Было дело...

Лаура. Вы так... располагали к себе...

Джим. Избаловали-таки меня в школе.

Лаура....всем нравились.

Джим. И вам?

Лаура. И мне... (Аккуратно закрывает книгу, лежащую у нее на коленях.)

Джим. Однако... Дайте-ка мне вашу программку. (Лаура дает ему программу «Пиратов». Он ставит на ней размашистую подпись.) Пожалуйста... лучше позд­но, чем никогда!

Лаура. Ой, вот это сюрприз!

Джим. Моя подпись немного сейчас стоит. Но кто знает, может, когда-нибудь ее ценность повысится! Ра­зочароваться — это одно, упасть духом — совсем другое! Да, я разочаровался кое в чем, но я не падаю духом. Мне всего двадцать три года. А сколько вам, Лаура?

Лаура. Двадцать четыре будет в июне.

Джим. Совсем немного!

Лаура. Я знаю, и все-таки.

Джим. Вы закончили школу?

Лаура (нехотя). Нет.

Джим. Перестали посещать занятия?

Лаура. Я провалилась на выпускных экзаменах. (Под­нимается, кладет на место книгу и программу. С усилием.) Как поживает... Эмили Мейзенбах?

Джим. А, эта немка...

Лаура. Зачем вы так ее называете?

Джим. Она и в самом деле немка.

Лаура. Вы не встречаетесь с ней?

Джим. Ни разу не видел.

Лаура. В хронике сообщали, что вы помолвлены!

Джим. Знаю, но меня этим не возьмешь!

Лаура. Так это неправда?

Джим. Было правдой только в ее восторженном воображении.

Лаура. А-а...

Надпись на экране. «А что вы делали после школы?» Джим, закурив сигарету, непринужденно откинулся на локти и улыбается Лауре, и от его широкой обаятельной улыбки она словно вся засветилась. Лаура задерживается у стола и, чтобы скрыть смятение, вертит в руках стеклянную фигурку.

Дата добавления: 2015-06-30