XLI. Особняк Лальмана - Консоль. Сосуд Великого Делания

II

Особняк Лальмана задержит наше внимание дольше, чем Дворец Жака Кёра. Буржуазное жилище скромных размеров, не такое старинное, оно много выигрывает благодаря отличной сохранности. Никакая реставрация, никакое уродование не лишили его полного глубокого смысла символического убранства, с его искусно и кропотливо выполненными сценами.

Фасад возведённого на склоне холма строения опущен почти на один этаж ниже уровня двора. При подобном расположении нужна лестница, она и поднимается вверх под сводчатым потолком. Изобретательное и оригинальное решение, дающее доступ во внутренний двор, куда выходят двери покоев.

На площадке под сводом у подножия лестницы вас встречает сторож, чьей отменной любезности следует воздать должное; он толкает небольшую дверцу справа. «Здесь кухня», — говорит он. Полуподвальное, довольно просторное помещение с низким потолком слабо освещено единственным, широко распахнутым окном, разделённым каменным средником. Небольшая неглубокая печь. Вот так кухня! В подтверждение своих слов наш чичероне показывает на консоль у пяты свода, где какой-то мальчуган держит в руке пестик. Но действительно ли это поварёнок из XVI в.? Что-то не верится. Мы переводим взгляд с маленькой печи — индюка в ней зажарить трудно, а вот для атанора размеры в самый раз — на работника-мальчугана, «определённого в поварята», потом осматриваем саму кухню, такую унылую, мрачную, несмотря на солнечный летний день.

По зрелом размышлении объяснение нашего проводника представляется нам ещё менее правдоподобным. Эта тёмная, лестницей и двором отделённая от столовой, зала с невысоким потолком, с узкой неудобной печью без чугунной задней стенки и подставки с крюком для котла, по логике вещей, никак не могла подойти под помещение для приготовления пищи. И в то же время она была прекрасно приспособлена для алхимической работы, которую следует вести при отсутствии солнечного света, неблагоприятно влияющего на процесс зарождения. Кроме того, хорошо зная, с какой добросовестностью и тщательностью, с каким стремлением к точности трудились средневековые скульпторы (imagiers), мы не можем признать за пестик то, что мальчик демонстрирует посетителю. Трудно поверить, будто скульптор решил опустить необходимое дополнение к пестику — ступку (mortier). Показательна и сама форма этого предмета. В руках у мальчугана явно реторта (matras) с длинным горлышком — шаровидный сосуд вроде тех, что используют современные химики, именуя их баллонами (ballons). К тому же, конец мнимого пестика выдолблен на манер свистульки, а значит, предмет полый (creux) — другими словами, это чаша или колба [XLI].

Этот обязательный для Великого Делания сосуд, чьё истинное предназначение и состав материала, из которого он изготовлен, держались в тайне от непосвящённых, называли по-разному. Посвящённые всё равно поймут, о каком сосуде идёт речь. Обычно его именовали философским яйцом или зелёным львом. Под термином яйцо Мудрецы подразумевали также содержимое этой ёмкости, изменяющееся под действием огня. В каком-то смысле это и впрямь яйцо, так как под его оболочкой, или скорлупой, находится философский ребис, в котором белое и ярко-жёлтое соотносятся друг с другом, как и в птичьем яйце. Второе же название нигде не объясняется. Батсдорф в «Нити Ариадны» утверждает, что Философы назвали сосуд для варки зелёным Львом, но не говорит почему. Настаивая на добротном качестве сосуда и его незаменимости в работе, Космополит заявляет, что «один только зелёный Лев налагает и снимает семь нерасторжимых печатей духов семи металлов и томит вещества до полного их преображения. При этом художник в течение долгого времени должен выказывать терпение и твёрдость». В рукописи Г.Аураха[122]приводится рисунок стеклянной реторты (matras de verre), до середины наполненной зелёной жидкостью (liqueur verte), а рядом написано, как важно иметь этого уникального зелёного Льва, о чьей окраске свидетельствует само название. Это витриол Василия Валентина. Третья фигура «Золотого Руна» почти полностью совпадает с рисунком Г. Аураха: Философ в красном, поверх одежды пурпурный плащ, на голове зелёная шапочка, правой рукой он указывает на стеклянную колбу с зелёной жидкостью. Рипли близок к истине, когда говорит: «В наш состав входит лишь одно нечистое вещество, Философы обычно упоминали о нём, как о зелёном Льве. Это среда (milieu) или способ (moyen) для обеспечения обмена тинктур между солнцем и луной».

Из сказанного явствует, что сосуд рассматривается двояко: сам по себе и с точки зрения содержимого — как чаша (vase) естества и как чаша (vase) искусства. Немногочисленные и туманные описания, которые мы здесь привели, относятся к содержимому чаши. Ряд текстов просвещает нас относительно формы яйца. Философское яйцо может быть шарообразным, может по форме напоминать куриное. Оно непременно должно быть из светлого прозрачного стекла без пузырей, достаточно прочного, чтобы выдержать внутренние напряжения. Некоторые из авторов советуют брать для этой цели лотарингское стекло[123]. Длина горлышка у колбы зависит от намерений художника. Она должна быть такой, чтобы с колбой удобно было обращаться, а само горлышко легко паялось лампой. Впрочем, эти чисто практические детали довольно хорошо известны, и нет нужды останавливаться на них подробнее. Скажем лишь, что лаборатория и сосуд Великого Делания, то есть место, где работает Мастер, и место, где действует естество, показаны вполне достоверно. Они привлекают внимание посвящённого, едва он успеет войти, и делают особняк Лальмана одной из редких обителей, столь привлекательных для Философа.

Следом за провожатым мы выходим в мощёный двор и через несколько шагов оказываемся у входа в мезонин (loggia), свет в который льётся через портик с тремя сводчатыми проёмами. Потолок в большой зале перекрыт толстыми балками. В зале камни, стелы, различные античные предметы — похоже на провинциальный археологический музей. Но нас интересует прежде всего великолепный цветной каменный барельеф на дальней стене. На барельефе изображён святой Христофор, который переносит маленького Иисуса через горную реку и ставит Его на скалистый берег. Чуть поодаль — отшельник с фонарём в руке — дело происходит ночью, — выйдя из хижины, направляется к царственному Младенцу [XLII].

Дата добавления: 2015-06-30