Церковной истории 24 страница

ГЛАВА 17.

О Соборе, который составлен был Феофилом в Руфинианах, об обвинениях против Иоанна, о том, что призываемый собором и не явившийся, Иоанн низложен им.

Когда Феофил переправился в Константинополь,— из константинопольских клириков никто не вышел к нему навстречу; потому что все знали о неприязни его к епископу: но случившиеся здесь александрийские моряки с различных судов, а особенно с хлебных, собрались вместе и с восклицаниями усердно приняли его. Миновав церковь, он вступил в царский дворец, в котором назначена была ему квартира. Здесь узнав, что многие питают вражду против Иоанна и готовы обвинять его, он приготовил предварительно все, что [581] казалось ему нужным, и отправился в Дуб. Это — предместье Халкидона, ныне соименное консулу Руфину. Там есть дворец и большая церковь, построенная самим Руфином в честь апостолов Петра и Павла, и от того названная Апостолиею. Поблизости ее Руфин поселил монахов, которые пополняли клир церкви. И там-то Феофил собрал всех епископов. Но в эти заседания он не упоминал о сочинениях Оригена, а только призывал скитских монахов к покаянию, обещая не помнить и не делать им зла. Между тем приверженцы Феофила кричали и побуждали их просить прощения, а сами показывали вид, будто ходатайствуют за них пред Собором. Монахи приведены были в смущение и, думая, что им следует это сделать в собрании многих епископов, когда такой обычай они сохраняли даже в случае претерпеваемой ими обиды, — сказали: прости. После сего Феофил охотно примирился с ними и снова принял их в общение. Этим и кончилось исследование об обидах скитским монахам. Но не так, думаю, случилось бы, если бы вместе с другими монахами были Диоскор и Аммоний: ибо первый еще прежде скончался и погребен в церкви, носящей имя мученика Мокия; а Аммоний перед самым временем Собора ослабел телом, переправившись же в Дуб, еще более разболелся и, чрез несколько времени кончив жизнь, от монахов, близких к тому месту, где теперь почивает, [582] почтен великолепным погребением. Узнав о том, Феофил, говорят, заплакал и сказал пред всеми: в мое время не было ни одного монаха, подобного Аммонию, хотя он причинил мне и много тревог. Впрочем этот случай благоприятствовал его намерению. Потом собор созвал всех константинопольских клириков, и грозился низложить непокорных, звал также для оправдания и Иоанна, и вместе с ним приказывал явиться Серапиону, пресвитеру Тигрию и чтецу Павлу. Но Иоанн, послав к ним некоторых приближенных к себе клириков и писинунтского епископа Димитрия, объявил, что он не убегает от суда, и если наперед узнает обвинителей и рассмотрит донос, готов защищаться на большем соборе; ибо не согласится подвергнуть себя чему-либо безрассудному и в судьях не потерпит явных врагов. Когда же епископы за такое непослушание собору вознегодовали на него; то некоторые из посланных Иоанном от страха уже не возвращались к нему: возвратились только Димитрий и те, которые предпочитали держаться его стороны. В тот же день присланы были и из дворца скороход и скорописец и побуждали Иоанна отправиться к епископам, а епископов — не медлить судом. Но так как призываемый четырехкратно, Иоанн всякий раз требовал вселенского Собора; то они, не приписывая ему никакой другой вины, кроме той, что он, будучи зван, не повиновался, низложили его. [583]

ГЛАВА 18.

О том, что народ, возмутившись против Феофила и его Собора, стал порицать Державных и что возвращенный поэтому Иоанн снова вступил на епископскую кафедру.

Константинопольский народ, узнав о том около вечера, пришел в волнение, а рано утром, сбежавшись в церковь, кричал между прочим, что по делу Иоанна надобно составить большой Собор, и людей, назначенных от царя для отведения его в ссылку, не допустил до этого. Опасаясь, как бы не выдумали на него нового обвинения, будто он либо не повинуется царю, либо возмущает чернь, Иоанн на третий день по своем низложении, когда народ около полудня рассеялся, скрытно оставил церковь. Но и тогда, как его уже отводили, (чернь) сильно волновалась, порицала царя и Собор, а особенно Феофила и Севериана, двух главных начальников заговора. Севериан же, уча в то время в церкви, одобрял низложение Иоанна — даже за одно его высокомерие, хотя бы и не было за ним никакой другой вины; ибо иные грехи, говорил он, Бог прощает людям, но гордым противится. Это еще более возбудило негодование в народе; он возобновил свой гнев и неукротимо волновался, так что не успокаивался ни в церквах, ни на площадях. Вместе с тем, испуская вопли и рыдания, он дошел даже до царского дворца и просил об отозвании Иоанна. Снисходя к мольбам народа, царица убедила [584] мужа согласиться и, немедленно послав верного своего евнуха Бризона, возвратила изгнанного из Пренеты вифинской и объявила ему, что она невинна в устроенных против него замыслах и уважает его, как Божия служителя и тайноводителя детей ее. Возвратившись, Иоанн остановился в загородном дворце самой царицы близ Анапла и решительно отказывался вступить в город прежде суда большого Собора, дабы объяснилось, что он лишен епископства несправедливо. Однако ж, когда народ стал снова негодовать и порицать Державных; то он должен был вступить поневоле. Граждане встретили его с приготовленными на этот случай псалмопениями, причем весьма многие из них несли зажженные свечи и ввели его в церковь. Здесь, несмотря на отказы и многократные представления Иоанна, что осудившие его должны сперва отменить свое осуждение, как прилично иереям, они заставили его однако преподать народу мир и воссесть на епископский престол. Быв вынужден, Иоанн сказал им даже и наскоро придуманное слово. Начав его прекрасным сравнением, он показал, что подведомственную ему Церковь Феофил покушался оскорбить, как египетский царь, по свидетельству еврейских книг, хотел оскорбить супругу патриарха Авраама. Потом, как и следовало, похвалил народ за усердие, а Державных — за благорасположение к нему, и этим возбудил слушателей к таким рукоплесканиям и [585] восклицаниям в честь царя и его супруги, что должен быть прервать свое слово на половине.

ГЛАВА 19.

Об упорстве Феофила и вражде между египтянами и константинопольцами; также о бегстве Феофила, о подвижнике Ниламвоне и о Соборе по делу Иоанна.

Недоумевая, что делать в настоящих обстоятельствах, Феофил не осмеливался, сколько ни желал, явно клеветать на Иоанна, будто бы он, вопреки законам, священнодействовал по низложении; ибо знал, что чрез это придет в столкновение с Державными, которые, по случаю народного волнения, сами же принудили Иоанна возвратиться, хотя он и отказывался. Итак александрийский епископ предложил обвинителям судить Гераклида, которого налицо не было, и думал в этом найти как-нибудь благовидную причину к новому низложению Иоанна. Но так как друзья Гераклидовы возражали, что незаконно и не в обычае Церкви судить отсутствующего, а приверженцы Феофила утверждали противное; то в этот спор вмешались с одной стороны толпы Александрийцев и Египтян, с другой — народ константинопольский, и напали одни на других так, что многие были ранены, а некоторые даже убиты. Испугавшись этого, Севериан и другие епископы, кроме единомышленных с Иоанном, убежали из Константинополя. Да и сам Феофил тотчас же, нимало [586] не медля и несмотря на наступление зимы, вместе с монахом Исаакием, как беглец, отплыл в Александрию. В то время морские волны случайно занесли его в Герас, небольшой город, отстоящий стадий на пятьдесят от Пелузии. В Герасе тогда случилось умереть епископу, и граждане, как я узнал, решили, чтобы в их Церкви предстоятельствовал Ниламмон, муж добрый и восшедший на высоту иноческого любомудрия, живший близ города, заключившись в келье и вход в нее заградивши камнями. Так как Ниламмон избегал священства, то Феофил сам пришел к нему и убеждал его принять рукоположение. Но тот, отрекаясь несколько раз и не внимая убеждениям епископа, наконец сказал: завтра, если угодно тебе, отче, сделаю это; а сегодня позволь мне самому распорядиться собою. На другой день тот, по условию, пришел и приказывал отворить дверь. Но помолимся прежде, сказал Ниламмон,— и Феофил, похвалив его мысль, стал молиться. Между тем во время молитвы отшельник оставил здешнюю жизнь, и этого сначала не знал ни Феофил, ни бывшие с ним и стоявшие вне (кельи). Уже под конец дня, когда он не отвечал на многократные вопросы звавших, люди разобрали лежавшие пред дверью камни и нашли его мертвым, одели, как следовало, и почтили его всенародным погребением. Жители тех мест близ его могилы построили даже молитвенный дом, и доныне [587] с великим торжеством проводят день его кончины. Так умер Ниламмон, если только можно назвать смертью ту смерть, о которой он молился и которой просил прежде, чем будет вверено ему священство, коего, по скромности нрава, считал себя недостойным. Между тем по возвращении своем в Константинополь, Иоанн приобрел еще большую любовь народа, и когда сошедшиеся в то время епископы, числом около 60, решили, что все сделанное в Дубе не действительно, и присудили ему епископствовать, то он продолжал священнодействие, совершал рукоположения и все, что в Церкви следует совершать предстоятелям. В это время поставил он и Серапиона епископом Гераклеи фракийской.

ГЛАВА 20.

О статуе царицы и об учении Иоанна, также о вновь созванном против него Соборе и низложении его.

Спустя немного времени, на порфировом столбе поставлена была серебряная статуя царской супруги, которая и ныне стоит к югу от церкви, пред зданием сената на высоком подножии. Здесь производились рукоплескания и всенародные зрелища плясунов и лицедеев, как было тогда в обычае при поставлении царских изображений. В беседе к народу Иоанн высказал, что все это сделано в оскорбление церкви, и царица, так как еще прежние ее неудовольствия были в живой памяти, снова сочла себя оскорбленною, [588] исполнилась гнева и тогда же стала заботиться о созвании Собора. Однако ж он не уступал, но тем яснее порицал ее в церкви и воспламенял гнев ее. В это именно время произнес он знаменитое слово, которое начинается так: «опять Иродиада беснуется, опять пляшет, опять старается получить на блюде главу Иоанна». Вскоре прибыли в Константинополь, кроме других епископов, Леонтий анкирский и Акакий берийский. Когда же настал день Рождества Христова, царь не пришел, по обычаю, в церковь, но объявил Иоанну, что не будет иметь с ним общения, пока он не оправдается против обвинений. Иоанн сказал на это, что готов оправдываться; но обвинители испугались и не смели приступить к обвинениям. Судьи рассуждали, что низложенного каким бы то ни было образом не должно допускать ко второму суду, — и больше ничего не исследовали, а только требовали, чтобы Иоанн защищался против этого, почему он, быв низложен, сел на епископский престол прежде разрешения соборного. Иоанн ссылался на определение епископов, вошедших в общение с ним после прежнего Собора; но они не приняли такого оправдания на том основании, что те епископы по большей части сами же осудили его, а это запрещается церковным правилом, и потому низложили его, хотя он и настаивал, что тот закон постановлен иноверцами. Ибо когда ариане оклеветали Афанасия и отняли у него [589] александрийскую Церковь; то, боясь перемены обстоятельств, постановили этот самый закон и позаботились, чтобы замыслы против него остались без исследования.

ГЛАВА 21.

О том, каким бедствиям подвергся народ по низложении Иоанна, и о покушении прекратить его жизнь мечом.

Быв низложен, Иоанн не делал более церковных собраний, но оставался в епископском доме. Вот наступил уже конец четыредесятницы, как вдруг в ту священную ночь, в которую совершается годовой праздник в воспоминание воскресения Христова, приверженцы Иоанна изгоняются из церкви, воины и враги его нападают на них в то самое время, как они совершали таинство крещения. Так как это случилось неожиданно, то в крещальне произошло великое смятение, женщины были перепуганы и вопили, дети плакали, а священники и диаконы подвергались побоям и в том облачении, какое имели на себе, изгоняемы были из церкви. Что кроме сего долженствовало произойти при таком беспорядке, — посвященным не безызвестно, и я по необходимости умолкаю, чтобы и непосвященный кто-либо не прочитал написанного. Когда об этом умысле узнали и прочие из народа, то на другой день оставили церковь и, перешедши в общественную, очень пространную баню, называющуюся по имени царя Константина, совершили там Пасху под [590] начальством епископов, пресвитеров и других, кому следовало служить в церкви, и вместе с народом, считались единомышленниками Иоанна. Быв же изгнаны отсюда, они собирались за городскими воротами в том месте, которое царь Константин, еще до построения города, очистил для конского ристалища и обнес деревянными стенами. С того времени собрания их происходили то здесь, то в других местах, где было можно, и собиравшиеся особо назывались иоаннитами. Около того же времени поймали с кинжалом одного бесноватого, или прикидывавшегося бесноватым, и открыли, что он готовился убить Иоанна, но еще не исполнил своего замысла. Так как народ признал его подкупленным для такого поступка, то он был приведен к префекту. Однако ж Иоанн послал некоторых из бывших с ним епископов и освободил его, прежде чем он подвергнут был казни. Потом опять слуга пресвитера Элпидия, который был явным врагом Иоанна, торопливо вбежал в епископский дом. Но кто-то из случившихся тут в эту минуту, узнав его, остановил и спрашивал о причине поспешности. На что тот, ничего не отвечая, вдруг поразил кинжалом сперва этого самого человека, за тем другого, который, увидев первый удар, закричал, а наконец кроме их и третьего. Когда же бывшие тут подняли шум и крик, — он воротился назад и убежал. Однако ж его преследовали и преследовавшие [591] кричали передним, чтобы схватили бегущего. Поэтому кто-то, вымывшись в бане и возвращаясь назад, схватил его, но, быв смертельно ранен, упал мертвым. Наконец он был однако окружен и, едва схваченный народом, отведен во дворец. Тогда все видели в этом умысел врагов Иоанна и требовали, чтобы преданы были казни — и убийца, и те, кто побудил его к убийству. Префект взял его, как бы с намерением подвергнуть суду, и тем укротил гнев народа.

ГЛАВА 22.

О том, что Иоанн был несправедливо лишен престола и о происшедшем по сему случаю смятении, также о ниспосланном с неба на церковь огне, и об изгнании Иоанна в Кукуз.

С тех пор преданнейшие из народа стерегли Иоанна днем и ночью, поочередно окружая дом епископский. Но сошедшиеся против него епископы жаловались на нарушение церковных законов и говорили, что за совершенную справедливость суда над Иоанном они ручаются, и приказывали ему выйти из города; ибо иначе не укротить народа. Итак, когда явился посланный от царя и с угрозою повелевал сделать это, Иоанн скрытно от поставленной народом стражи вышел из дому и жаловался только на то, что изгоняется вопреки законам и насильно, не быв удостоен суда, который по законам дается и человекоубийцам, и обманщикам, и блудникам; потом на малом судне немедленно переправился в Вифинию, откуда [592] немедленно также пустился в путь. При этом некоторые из его злоумышленников, предвидя, что народ, как скоро узнает о его отбытии, тотчас побежит вслед за ним и опять принудит его возвратиться, поспешно заперли двери церкви. И в самом деле, когда бывшие на площадях узнали об этом; то одни быстро бросились к морю, с намерением настичь его, другие, испугавшись, обратились в бегство — в той мысли что при настоящем смятении и тревоге непременно надобно ожидать царского гнева, а бывшие у церкви тем более загораживали входы, чем сильнее толпились к ним и толкали друг друга. Едва-едва, с большим усилием отворили они двери, после тащили их к себе, оттесняя спиною народ, напиравший сзади. В это самое время церковь неожиданно обнял со всех сторон огонь и разлившись по всему ее пространству, сообщился стоявшему с южной ее стороны огромному зданию сената. Причину пожара партии приписывали одна другой: злоумышленники Иоанна обвиняли его приверженцев, которые негодовали на определение собора, а последние утверждали, что это клеветы, что враги взносят на них собственное свое дело, замыслив сжечь вместе с церковью и их самих. Между тем как огонь от вечера до зари распространялся далее и далее и обхватывал остававшиеся еще деревянные постройки, одни повели Иоанна в Кукузу, что в Армении, где [593] грамотою царя назначалось ему место жительства; другие заключали в Халкидоне бывших при нем епископов и клириков; а некоторые ходили по городу и, схватывая тех, на кого доносимо было, как на единомышленников Иоанновых, отдавали их под стражу и принуждали анафематствовать низложенного епископа.

ГЛАВА 23.

Об Арзакие, который рукоположен был после Иоанна, и о том, сколько зла сделал он приверженцам Иоанновым, также о преподобной Никарете.

Немного спустя в епископы Константинополя рукоположен был Арзакий, брат Нектария, управлявшего этою епископиею пред Иоанном, муж кроткий и благочестивый. Но приобретенную им во время пресвитерства добрую славу помрачили некоторые клирики, делавшие, что им было угодно, и вменявшие ему свои поступки. Особенно же унизило его то, что случилось после сего с приверженцами Иоанна. Так как последние считали нестерпимым для себя иметь общение и молиться вместе с ним и с его сомолитвенниками, — потому что между ними было много врагов Иоанна — и делали собрания, как сказано, сходясь на концах города, сами по себе; то он сообщил об этом царю. Вследствие сего трибун, получив повеление, напал с воинами на собравшихся, и чернь разогнал палками и камнями, а тех, кто был познатнее и ревностнее привержен к Иоанну, заключил под стражу. При этом — что [594] обыкновенно случается, когда войскам дается свобода,— женщины чрез насилие их лишаемы были украшений; потому что одни из них грабили ожерелья, золотые поясы, шейные цепи и браслеты, а другие вытаскивали из ушей, вместе с оконечностями их, серьги. Смятение и плач по городу были во всей силе, и хотя любовь к Иоанну не изменилась, но всенародные собрания прекратились. Многие не смели и показываться ни на площадях, ни в банях, а некоторым небезопасно было оставаться и дома. Иные добрые мужья и честные жены даже обрекали себя на бегство и удалялись из города. В числе их находилась вифинянка Никарета, происходившая от знаменитого рода никомидийских эвпатридов и славившаяся постоянным девством и добродетельною жизнью. Она была незлобивее всех похваляемых жен, которых мы знаем, отличалась, как мне известно, добропорядочностью нрава, слова и жизни, и до самой смерти предпочитала Божественное житейскому. Имела она равным образом довольно мужества и благоразумия для перенесения трудных обстоятельств, так что ее негодования не возбудило даже и то, что у ней несправедливо отняли отцовское богатство. Оставшись с небольшим состоянием, она хотя жила до старости, но при отличной экономии, и сама с прислугою имела все нужное, и другим усердно помогала. Быв искренно человеколюбива и щедродательна, она для бедных больных приготовляла всякого рода [595] лекарства и ими нередко помогала даже знакомым, не получавшим никакой помощи от врачей обыкновенных, ибо, при Божием конечно содействии, за что ни бралась, всегда достигла желаемой цели. Кратко сказать, из достохвальных жен нашего времени я не знал другой, которая достигла бы до такой степени благонравия, кротости и прочих добродетелей. Но быв таковою, она скрывалась однако ж от толпы; ибо по смирению души и любомудрию всегда старалась благотворить втайне, так что не думала искать степени диаконисы и не согласилась на избрание себя в настоятельницы посвященных дев, хотя Иоанн многократно располагал ее к этому. Итак, когда на всех напал величайших страх и стало известно, что чернь уже не возмущается, — префект города явился во всенародное собрание и, начав исследовать дело о пожаре и сожжении сената, многих предал ужасной казни. Быв язычником, он как бы насмехался над бедствием Церкви и даже радовался этому случаю.

ГЛАВА 24.

Об Евтропие чтеце, о блаженной Олимпиаде и о пресвитере Тигрие, что потерпели они за епископа Иоанна, также о патриархах.

Тогда же и некто Евтропий чтец, от которого требовали показания, кто подложил огонь, был терзаем бичами, палками и ногтями по ребрам и щекам, и кроме того переносил жжение тела посредством горящего факела, но [596] при всей молодости и нежности, свидетельствовал, что ничего не знает. После таких мучений он заключен был в темницу, где скоро и скончался. — Стоит предать письмени и виденный о нем сон. Епископу новацианской ереси Сисинию, когда он уже спал, представилось, что какой-то муж поразительной красоты и величия, стоя у жертвенника их церкви, построенной Сисинием в честь первомученика Стефана, по-видимому скорбел о скудости в добрых мужах, что он обошел для этого весь город и не нашел никого, кроме Евтропия. Пораженный этим видением, Сисиний рассказал свой сон одному из подчиненных себе вернейших пресвитеров и приказал ему отыскать этого мужа, кто он такой. Пресвитер, удачно предположив, что такому человеку естественно быть в числе тех, которые в последнее время подверглись мучениям от префекта, стал обходить темницы и спрашивать, нет ли в них кого-либо Евтропия и, нашедши, вступил с ним в разговор, потом рассказал видение епископа и со слезами просил молиться за него. Вот все, относящееся к Евтропию. Среди этих бедствий мужественною явилась и диакониса Олимпиада; ибо когда по тому же делу она приведена была в судилище, то на вопрос префекта, зачем зажгла она церковь, отвечала: не такова цель моей жизни; напротив, огромное свое состояние употребила я на обновление храмов Божиих. — Знаю [597] я жизнь твою, сказал префект. — Так стань на место обвинителя, примолвила она, и пусть другой рассудит нас. Но поелику обвинение было без доказательств; то префект, не находя, за что можно было бы справедливо порицать ее, стал кротче и, перешедши к другому обвинению, как бы в виде совета, осуждал неразумие ее и других женщин в том отношении, что они отказались от общения с своим епископом, когда, раскаявшись, можно бы избавиться от неприятностей. Этим словам префекта прочие уступили, а Олимпиада сказала: взятую из среды народа по клевете, и не обличенную на суде ни в одной вине несправедливо было бы заставлять оправдываться в делах, до суда не касающихся. Позволь мне представить защитников против прежнего обвинения; ибо если я, вопреки законам, буду принуждена иметь общение, с кем не следует, то сделаю, чего не должны делать люди благочестивые. — Не убедив ее иметь общение с Арзакием, префект в то время отпустил ее как бы для того, чтобы она представила защитников; но, на другой день призвав ее, осудил на большую пеню, ибо чрез это думал переменить ее мысли. Однако ж, презирая деньги, она не уступила и, оставивши Константинополь, поселилась в Кизике. В это же время и пресвитер Тигрий, обнаженный, подвергнутый бичеванию по спине, связанный по рукам и ногам и потом растянутый, доведен был до расслабления членов. [598] Происходил он от Варваров и был евнух не от рождения. Служив сперва в доме одного вельможи и понравившись господину, получил он свободу; потом, достигши степени пресвитера, мало-помалу сделался человеком прекрасного характера, кротким и, как едва ли кто другой, заботливым о бедных и странных. Это-то происходило в Константинополе. Между тем после Сирикия, который управлял римскою епископиею пятнадцать лет, и Анастасия, управлявшего тою же паствою три года, на чреду преемства вступил Иннокентий. Тогда же скончался и Флавиан, не соглашавшийся на низложение Иоанна, и преемником его в антиохийской Церкви был Порфирий. Так как последний подтвердил определения против Иоанна; то в Сирии многие от тамошней Церкви отделились и, составляя особые Соборы, испытали весьма много беспокойств и несчастий; ибо для побуждения к общению с Арзакием, этим Порфирием и александрийским епископом Феофилом, по старанию сильных при дворе людей, был издан закон, чтобы православные вне церквей не собирались, а не имеющие с ними общения были изгоняемы.

ГЛАВА 25.

О том, что, при худом положении церковных дел, худо шли и дела мирские, также нечто о военачальнике Гонория Стиликоне.

В это время, как и всегда, можно было замечать, что при разногласии иереев, подвергалось смятениям и волнению самое [599] государство. Гунны, перешедши Истр, опустошили Фракию; а исаврийские разбойники, собравшись во множестве, злодействовали в городах и селениях даже до Карии и Финикии. Сверх того военачальник Гонория, Стиликон, муж, пользовавшийся такою силою, какою едва ли кто пользовался когда-нибудь, и имевший влияние на молодых людей из Римлян и Варваров, вошел в враждебные отношения с правительством Аркадия и, замыслив привести во взаимное столкновение оба двора, выхлопотал у Гонория достоинство римского военачальника вождю Готфов Алариху и направил его против Иллирийцев. С своей же стороны, послав вперед новопоставленного префекта Иовия, обещал сам подоспеть с римскими воинами, чтобы тамошних подданных привести также под власть Гонория. Аларих, взяв своих подчиненных из варварской земли близ Далмации и Паннонии, где проживал сам, пошел в Эпир и, пробыв здесь не мало времени, возвратился в Италию; потому что Стиликон, намеревавшийся, по условию, выступить, удержан был грамотою Гонория. — Так шли здесь дела.

ГЛАВА 26.

Два послания римского папы Иннокентия к Иоанну Златоустому и константинопольскому клиру в защиту Иоанна.

Римский епископ Иннокентий, узнав о том, что сделано было с Иоанном, огорчился, отверг все против него определения и, стараясь созвать вселенский Собор, писал Иоанну и особо константинопольским клирикам. Я [600] предлагаю здесь оба эти послания попавшиеся мне в переводе с латинского языка. Вот они:

«Возлюбленному брату Иоанну — Иннокентий. Хотя невинный всего доброго должен ожидать от Бога и у Него просить милости; однако и мы, как советники незлобия, чрез диакона Кириака посылаем тебе приличную грамоту, чтобы обида не столько удручала силы, сколько добрая совесть укрепляет надежду. Ты — пастырь и учитель стольких народов — не имеешь нужды в том, чтобы тебя учили; ты знаешь, что отличные люди всегда и часто искушаются, если сохраняют всю силу терпения и не поддаются никакому тяжкому чувству злострадания. Совесть, по истине, есть твердыня против всех незаслуженных бедствий. Кто не победит их терпением, тот подаст повод к худому о себе мнению; ибо слушающийся сперва Бога, а потом своей совести должен переносить все. Добрый и честный человек в терпении сильно упражняться может, но побежденным быть не может; потому что помыслы его охраняются Божественным Писанием: а предлагаемые нами народу чтения о делах Божественных весьма обильны примерами и свидетельствуют, что почти все святые страдали различным образом и, постоянно искушаясь, как бы на каком испытании, чрез то сподоблялись воспринять венец терпения. Итак любовь твою, честнейший брат, да утешит сама совесть, которая в скорбях обыкновенно утешает добродетельных; ибо чистая [601] совесть, по смотрению Господа И. Христа, приводит к пристанищу мира».

Иннокентий епископ пресвитерам, диаконам, всему клиру и народу константинопольской Церкви, подчиненным епископу Иоанну, возлюбленным братиям желает здравия.

«Из послания вашей любви, доставленного нам чрез пресвитера Германа и диакона Кассиана, я с болезненным беспокойством усмотрел поставленную пред вашими глазами скинию зол и, при многократном перечитывании вашей грамоты, увидел, от какой тяготы и болезней страдает вера. Такое зло врачуется только утешением терпения. Сим скорбям Бог наш скоро положит конец и поможет перенести их. Впрочем мы одобряем ваше намерение и признаем то необходимое утешение, которое находится в начале послания вашей любви и предлагает много свидетельств в пользу терпения. Вы своею грамотою предупредили утеху, какую мы должны были предложить вам; ибо подаваемое от Господа нашего утешение бедствующим состоит и в том, чтобы, находясь в скорбях, рабы Христовы сами утешали себя, в той мысли что они терпят то же, что и прежде бывало с людьми святыми. Итак мы можем предложить вам утешение из самого вашего послания. Для нас не чужда ваша скорбь, потому что в вашем мучении заключается и наше. Кто в состоянии перенести [602] преступления тех, кому всего более надлежало быть блюстителями тишины, мира и единомыслия? Ныне дела идут обратным порядком: лишаются предстоятельства в церквах иереи невинные, — и вот первый незаслуженно потерпел брат наш и сослужитель Иоанн, ваш епископ. Ему даже и не хотят внимать; его ни в чем не обвиняют и не выслушивают. И какой неслыханный умысел! Чтобы отклонить повод к суду или исследованию, на места живых иереев поставляются другие, как будто о людях, начинающих такою несправедливостью, можно думать, что они хороши, или сделали что-либо справедливое. Мы не знаем, чтобы отцы наши когда-нибудь отваживались на это. Напротив, они больше препятствовали этому и никому не позволяли место живого чрез хиротонию отдавать другому; ибо неодобренное рукоположение чести у священника отнять не в состоянии, между тем как неправедно поставленный епископ не может быть епископом. Что же касается до соблюдения канонов, то надобно, говорим, следовать тем, которые постановлены в Никее: с ними только должна согласоваться кафолическая Церковь и их признавать. А когда стали бы представлять другие, с канонами никейскими разногласящие и написанные, как известно, еретиками,— кафолические епископы да отвергают их; ибо что выдумали еретики, того к кафолическим канонам присоединять не следует, потому что противоречиями и незаконными [603] постановлениями они всегда стараются уменьшить важность определений никейских. Итак мы утверждаем, что не только не надобно следовать им, но и должно осуждать их наравне с еретическими и раскольническими догматами, что прежде и сделано на сардикском Соборе бывшими до нас епископами. Лучше уж осудить хорошее, честнейшие братья, чем постановленному вопреки канонам доставить какую-либо твердость. Но что в настоящем случае сделать против этого? Необходимо исследование соборное: надобно, как и прежде говорили мы, созвать Собор; — только этим способом можно утишить порывы такой бури. До созвания же Собора врачевание полезно предоставить благоволению великого Бога и Христа Его, Господа нашего. Благодатью Его прекратятся все смятения, воздвигнутые ныне завистью диавола для искушения верных. Твердость нашей веры не принесет нам пользы без упования на Господа. Мы сильно озабочены тем, каким бы образом созвать вселенский Собор, который бы при помощи Божией прекратил движение смут. Будем же пока терпеливы и, оградившись стеною терпения, станем надеяться, что с помощью Бога нашего все устроится. О всех бедствиях, каким, по вашим словам, вы подвергаетесь, мы еще прежде узнали, расспрашивая подробно, хотя и в разные времена, приехавших в Рим соепископов наших, Димитрия, Кирака, Евлисия и Палладия, которые и теперь живут с нами». [604]

Дата добавления: 2015-06-30